бы о половине тех любовников, которых ей тут же приписывали, она была бы поражена, хотя, могла бы и возгордиться, что столь большое количество мужчин вообще смогла заинтересовать собою, ведь на полном серьезе жена сэра Грегори твердила, что Моргана – любовница Мерлина, поэтому и получила место в совете…
А это даже не было пределом фантазии! Откуда расползались такие слухи было неясно, но все начиналось так:
-Мне рассказывали по секрету, только тихо, не говори никому, я только с тобою поделюсь, что…
Далее шла сама сплетня, которую тут же подхватывали и переносили в другой угол, приукрашивая на ходу. Или разговор мог начаться так:
-Однажды я видела (слышала, угадывала, подслушивала)…
И все странно верили в только что придуманное – так хорошо и здорово все объяснялось! Почему женщина попала в Совет? Почему она оказалась на первых ролях?
Но если в одной части замка царило оживление, то в другой – полный упадок. Гвиневра, наконец, дала волю слезам. Она поняла, какой участи избежала и теперь перед нею стояла другая страшная жизнь – жизнь без титула, земли…в позоре. Отец отрекся от нее, он, допустим, и простит, но – куда возвращаться? Кармелид растерял в долгах все свои земли!
И куда ей податься?
-Милая, милая, - утешал ее Ланселот, пока Лея судорожно паковала вещи Гвиневры – само собою, отправить все их следом за нею она не могла, но хоть что-то? Лея старалась не думать. Она не была сейчас работником, падал в усталости на скамью, начинала всхлипывать, а время – уходило. Подгоняло, и она снова страшно вскакивала, начинала метаться, пакуя, обвязывая, роняя…
Агаты не было. Она унеслась к Марди, и потому никто из троих не знал, что Кармелид арестован. Марди сделалось от шума дурно, и сейчас ее присутствие у беременной было, наверное, важнее – Лея опять же старалась не думать, лишь сильнее закусывала губу, сдерживая крик. Ничего, ничего…она сильная – она вытерпит. Она еще потерпит. А потом – упадет ничком в постель и будет рыдать, без остановки рыдать, наконец, поддаваясь слабости.
Дверь толкнули – сильно, настойчиво. Гвиневра дернулась, ланселот круто обернулся и улыбнулся, выдохнул с облегчением – на пороге стояла взъерошенная, растрепанная, но вполне живая Моргана. Она тоже крепилась из последних сил, и, видит небо. Она еще неслабо даст себе слабину, будет рыдать не меньше, чем Лея, но сейчас, сейчас, когда она нужна… нет, не доставит она себе такой унизительной черты!
-Моргана! - Ланселот встал ей навстречу, обнял,– спасибо тебе.
-Нет времени, - быстро ответила она, - стоп, а где Мерлин?
-Мерлин пошел к королю, - тихо ответил Ланселот, - он не знал, что нам сказать…встревожился, вдруг встал и пошел к нему.
-Ладно – плевать, - решила Моргана и протянула Ланселоту свиток, но тут же передумала, и позвала. – Гвиневра!
Девушка едва не умерла от страха, когда Моргана позвала ее по имени и тут же дернулась снова. Ланселот бросился к ней, сел рядом, обнял. Лея замерла.
-Я прочту, - решила Моргана, сама разворачивая свиток, - видите ли, я успела кое-что предпринять. Так, вот: «Моргана, а почему ты удивлена? Так должно было случиться. Я удивлен, что они так долго могли хранить это втайне, учитывая, что у обоих не так много опыта и рассудка… впрочем, я понял тебя. Ее разоблаченное величество, королева Гвиневра может вернуться в земли, которые принадлежали Кармелиду. Скажем так, наводить там порядок сложнее, проще все сжечь и отстроить заново, так что – пусть вернется домой. Пусть привезет Ланселота. Лилиан горит желанием его увидеть, хотя, возможно, это желание продиктовано тем, что она хочет его придушить – я не знаю. Однако – у меня есть условие. Даже три. Герцог Кармелид никогда не станет больше властителем этих земель – я отдаю их Гвиневре, его дочери, а не ему. Второе – герцогство Кармелида зависимо от земель де Горр, что гарантирует полную поддержку моих решений. Третье – герцогиня (ведь Гвиневру следует именовать теперь так?), назначает управляющего из числа моих людей – и не вступает без моего дозволения ни в торговые, ни в военные, ни в дипломатические – ни в какие-либо еще блоки, союзы, объединения. Если все эти условия герцогиня готова выполнить – она может вернуться к своим землям. Мелеагант».
И снова…странная реакция. Лея не выдержала – разрыдалась с облегчением, села на один из кованых сундуков и не удержалась от восклицания:
-Славься! Славься!
-Он…действительно благороден, - промолвил Ланселот, - это спасение, Гвиневра!
-Он хочет подчинить земли моего отца своей власти. – не веря, прошептала павшая королева.
-Какая разница! – обозлилась Моргана, - они итак туда-сюда передаются, вы никому не нужны! Там твой дом. Будь со своим народом, со своими людьми, со своим домом!
-А мой отец? – тихо спросила девушка и Моргана поняла, что она еще не знает об аресте Кармелида.
-Отец остается советником короля, - бодро солгала фея, решив для себя, что при первом же удобном случае прикончит его!
-Гвиневра, моя любовь, - Ланселот тихо зашептал ей что-то на ухо, и понемногу тревога на лице королевы сменилась какой-то тенью…
-Пусть, - наконец согласилась она, - нам…пора?
-Пора, - Моргана наблюдала за тем, как пакуют сундуки на повозку – все не помещалось, но это ничего, главное, что живы, Мелеагант их встретит, сама она тоже вырвется в скором времени. Все будет хорошо. Теперь уже точно все будет хорошо.
-Пора, - согласилась Гвиневра. У нее не было уже слез. Она смирилась. Единственное, что жгло ее - отец не вышел проститься с нею. Моргана сказала, что у него срочный совет, но на деле, герцог уже был в темнице.
Так странно покидать замок, куда тебя привезли, едва месяц прошел с шестнадцатой весны твоей! Так странно горело и билось сердце в ожидании любви, вечного счастья, ласки и так скорбно разбивалось оно сейчас. В этом замке Гвиневре не удалось согреться. В этом замке даже стены остались ей чужими. И сама она осталась чужой для этих стен. Так странно ехать назад по осколкам собственных мечтаний, смутных желаний еще нераспустившегося женской сутью тела. Она приехала сюда юной, мечтательной, счастливой и наивной, а покидала это место чуть больше, чем через год уже совершенно другой: печальной, разбитой, униженной, разорванной…
Впереди – покорность Мелеаганту, зависимость от него и любимый человек рядом. Впереди годы серости, попыток забыться от всего произошедшего здесь. Впереди – дорога разбитых грез и надежд, где нужно идти след в след за проводником, иначе – пропасть. С каждого края пропасть.
Все разбито. Разорвано. Растрачено.
И ветер рассвет не жалеет. Теперь уже чувствуется, что на дворе осень холодно. Мерзко. Сонно. Тягостно.
Все кончено. Теперь уже навсегда. Ей больше не быть королевой. Ей больше не быть никем – лишь пустотой, с титулом, к которому навсегда прилипло клеймо ее отца и собственного позора.
-Ты…- Моргана коснулась руки Гвиневры, с трудом дождавшись, когда Лея, наконец, отлипнет от своей подруги, - ты…будь счастлива, ладно?
-Береги себя, - прошептала…прошелестела Гвиневра, не отвечая и села в повозку сама, не воспользовавшись помощью слуг. Ей теперь отвыкать, а она, впрочем. И привыкнуть не успела.
-Ей тяжело будет, - Моргана взглянула на своего друга, мрачного этим утром Ланселота, - ей досталось не по возрасту, не по душе, не по силам. Ты…излечи ее. Меня же излечил…почти.
-Не забудешь меня7 – ланселот взял ее руку, - бедная моя подруга, как я могу тебя оставить здесь?
-Ничего, - Моргана сжала зубы сильнее, чтобы не выдать себя, - здесь…все не так плохо. Я буду приезжать. Я никогда…
Моргана не договорила, обняла Ланселота за шею, вкладывая в это объятие всю благодарность и всю силу своей уже начинавшей жечь тоски. Почему же так больно? Почему ей было так больно – она сама не знала.
Короткое, обрывочное прощание. Тайком выходит Персиваль, Монтессори тепло прощается с королевой и желает ей счастья, Монтегю… Агата тоже вышла – рыдает, шепчет о несчастье, но Гвиневра не понимает, что речь идет об аресте ее отца.
-Это не конец. – Ланселот пожимает руки, три или четыре раза уже Моргане и никак не может оставить все. Оставить разом.
-Пора, - торопит Мерлин, тоже вышедший на прощание. – Будьте счастливы.
И уже тихо, серьезно добавляет Ланселоту:
-Кармелид арестован. Мы…будем скоро у вас. Посмотрим.
-хвала небесам. – тихо отзывается Ланселот. И снова…прощание, тяжкое…
Уходит дорога. Дорожная пыль смешивается с рассветной дымкой, с холодом. Моргана стоит, наблюдая за повозкой, которая уже скрылась вдали, за поворотами и все же не может вернуться в замок.
-надо идти, - зовет ее Мерлин и оба остаются стоять, глядя вдаль.
Проходит примерно четверть часа прежде, чем эти двое, простояв в молчании сблизившись больше, чем за все время их знакомства, идут, наконец, в замок. Моргана и Мерлин идут к Артуру – находят его в его собственных покоях, пьяного, жадного до любви, до отыгрыша, до возмездия и не желающего при этом одновременно, ни любви, ни победы, ни мести…
-Это будет…тяжело, - выносит вердикт Мерлин, пока короля тошнит на его же собственную постель, а Моргана пытается посчитать опустевшие бутылки.
А повозка едет, увозя по дороге разбитых грез двух любящих друг друга людей, изранивших любовью этой и себя, и других. Впереди – время… впереди исцеление и терпение друг к другу, впереди новый мир и ждущий их в землях Кармелида Мелеагант со своей женою – Лилиан и другом – графом Уриеном Мори…
В Камелот пришли тёмные времена. Монтессори выражался литературно и заявлял, что это «тяжёлый период для народа, который нужно преодолеть, объединившись всем», Моргана говорила короче и грубее. Она не считала, что у народа проблемы, выражая своё мнение, что народ живёт так, как жил и раньше, ну с небольшими колебаниями, а вот в самом центре, в замке Пендрагона всё действительно хуже. Прошло две недели с прилюдного разоблачения Гвиневры и Ланселота, с их отъезда, или вернее даже, бегства в земли герцога Кармелида, и вроде бы шепоты даже уже затихали, во всяком случае, оказалось, что обсуждать павшую королеву и рыцаря не так интересно на долгой основе – тема была ясная, и ничего особенного не произошло, но всё же атмосфера царила мрачная. Король, например, пил. Пил много, жадно, не жалея никого кругом. Всё правление полностью легло на плечи Морганы, Монтессори и Мерлина, решившего, что здесь он нужнее, чем принцу де Горру. «Союз трёх М воссоединился!» - злобно шутили в коридорах, но даже шутки эти произносились тихо, не приведи небо, кто-нибудь из этой троицы услышит – не оберешься проблем. Кому захочется ссориться с друидом, коварным советником или феей? Только самоубийце или идиоту, а запас таковых не был в Камелоте большим.
Персиваль действительно сломал пару носов, возмутившись на очень злые слухи и фразы, обращённые к Ланселоту и королеве. Персиваль не любил королевы, даже когда она была такой, пусть и только формально, но он не мог не пожалеть юной девушки. И Ланселота…и всех – Персивалю было жаль их всех, а больше того – Леи, которая не знала, куда деть себя. Всё чаще взор ее обращался к востоку, где сердце знало – там земли де Горр, там земли Кармелида, там Гвиневра! И даже редкие письма, полученные урывками, тайной не приносили Лее облегчения. Она хотела уехать! Уехать к Гвиневре. Прочь, прочь от Артура. По сути, Персиваль был не против, и он даже предлагал Лее уехать в земли Кармелида, к тому же его собственное поместье было южнее, не так далеко от земель герцога, но Лея…отказалась.
-Почему? – в отчаянии вопросил Персиваль, не выдержав ее мрачного и зловещего, непонятного молчания.
-У нее есть Ланселот, - коротко пояснила Лея, - у Морганы нет никого. Хоть кто-то…у человека всегда должен быть хоть кто-то.
Лея не любила Морганы, она ее откровенно побаивалась и предпочитала не пересекаться лишний раз, еще со времен своей любви к Уриену, который так и оставался преданным фее и только, но она не могла ее не жалеть – Моргана осунулась еще сильнее, к ней возвращалась почти болезненная худоба, и характер ее прямо отражал внешний облик.
-У нее есть Мерлин! – попытался возражать Персиваль, которому было жаль Морганы, он знал её как редких свойств женщину и умную советницу, но Лея была его женой и это место мучило ее, а смотреть на мучения любимой – невыносимо.
-Мерлин! – Лея рассмеялась, - Мерлин вечный интриган, он пытается управлять, как раньше, но он уже не все понимает.
Это было правдой. За время отсутствия Мерлина Моргана и ее соратники (подчас даже вынужденные), произвели ряд масштабных перемен. Разобраться во всех списках, в отложенных и текущих положениях дел было сложно. Если раньше это было вотчиной Мерлина, где он знал, с кого и что спросить, кого нужно и куда пнуть, то теперь, он порою до смешного терялся. Не имея полного представления о Камелоте, о его организме и управлении, Мерлин спрашивал себе некоторые области отдельных управлений и контроля и обитал в них, не влезая дальше. Что же до
поддержки Морганы… да, они перестали ругаться – у обоих уже просто не было на это сил, у них не было теперь ни мира ни войны, просто существование бок о бок. Порою, казалось, что им хочется что-то обсудить, расставить последние точки, но ни один не решался заговорить, и молчание продолжало висеть зловещей тенью над их душами, развивая напряженность обстановки.
-У неё есть Монтессори, - Персиваль не хотел сдаваться. Но Лея отмела и этот вариант, тихо усмехнувшись и это тоже было ясно. Монтессори вел себя так, как обычно, делая вид, что вообще не причастен ни разу к разоблачению королевы и не считая себя виноватым. Однако он с удивлением вдруг обнаружил, как отъезд Ланселота подействовал на Моргану и понял свою ошибку, а потому до жути не хотел, чтобы она как-то узнала о любом его участии и…Моргана, быть может, и не чувствовала и не подозревала, но Лея вынесла свой вердикт:
-Я ему не верю.
И почему-то Персиваль тоже не верил, как не верил когда-то в намерения Николаса или в намерения Мерлина. Для этого рыцаря всякий человек, обладающий умом и наглостью, умеющий держать себя в позиции властной, приравнивался к тому, кому нельзя верить.
-У нее есть Артур, - теперь Персиваль окончательно сдавался, понимая, что не убедил Лею, потому что в Артура не верил даже сам. И снова – не без оснований!
Его величество король Артур Пендрагон, сын великого короля бриттов Утера, пил. Сильно пил. Что важнее – пить он не умел совершенно, а потому – часто превращал пиршественную залу в подобие кабака с Тракта. Пьяные танцовщицы, рыцари, солдаты… похабные песни, глупые розыгрыши, гогот, коромыслом висящий тяжелый дух…
Хуже было только если Артур вдруг прозревал. Тогда он бросался в трезвость, в дела, и… суть его реформ, предложений и азарта, неутомимая жажда бурной деятельности вынуждала Моргану сделать брань еще одним языком. Персиваль вообще не подозревал, что ругаться можно…так! Отборная ругань обретала в устах Морганы смысл почти философский, перетекаемость же словоформ, образований, игры слов, метафор эпитетов, что невольно хотелось даже записать за нею…
-Она
А это даже не было пределом фантазии! Откуда расползались такие слухи было неясно, но все начиналось так:
-Мне рассказывали по секрету, только тихо, не говори никому, я только с тобою поделюсь, что…
Далее шла сама сплетня, которую тут же подхватывали и переносили в другой угол, приукрашивая на ходу. Или разговор мог начаться так:
-Однажды я видела (слышала, угадывала, подслушивала)…
И все странно верили в только что придуманное – так хорошо и здорово все объяснялось! Почему женщина попала в Совет? Почему она оказалась на первых ролях?
Но если в одной части замка царило оживление, то в другой – полный упадок. Гвиневра, наконец, дала волю слезам. Она поняла, какой участи избежала и теперь перед нею стояла другая страшная жизнь – жизнь без титула, земли…в позоре. Отец отрекся от нее, он, допустим, и простит, но – куда возвращаться? Кармелид растерял в долгах все свои земли!
И куда ей податься?
-Милая, милая, - утешал ее Ланселот, пока Лея судорожно паковала вещи Гвиневры – само собою, отправить все их следом за нею она не могла, но хоть что-то? Лея старалась не думать. Она не была сейчас работником, падал в усталости на скамью, начинала всхлипывать, а время – уходило. Подгоняло, и она снова страшно вскакивала, начинала метаться, пакуя, обвязывая, роняя…
Агаты не было. Она унеслась к Марди, и потому никто из троих не знал, что Кармелид арестован. Марди сделалось от шума дурно, и сейчас ее присутствие у беременной было, наверное, важнее – Лея опять же старалась не думать, лишь сильнее закусывала губу, сдерживая крик. Ничего, ничего…она сильная – она вытерпит. Она еще потерпит. А потом – упадет ничком в постель и будет рыдать, без остановки рыдать, наконец, поддаваясь слабости.
Дверь толкнули – сильно, настойчиво. Гвиневра дернулась, ланселот круто обернулся и улыбнулся, выдохнул с облегчением – на пороге стояла взъерошенная, растрепанная, но вполне живая Моргана. Она тоже крепилась из последних сил, и, видит небо. Она еще неслабо даст себе слабину, будет рыдать не меньше, чем Лея, но сейчас, сейчас, когда она нужна… нет, не доставит она себе такой унизительной черты!
-Моргана! - Ланселот встал ей навстречу, обнял,– спасибо тебе.
-Нет времени, - быстро ответила она, - стоп, а где Мерлин?
-Мерлин пошел к королю, - тихо ответил Ланселот, - он не знал, что нам сказать…встревожился, вдруг встал и пошел к нему.
-Ладно – плевать, - решила Моргана и протянула Ланселоту свиток, но тут же передумала, и позвала. – Гвиневра!
Девушка едва не умерла от страха, когда Моргана позвала ее по имени и тут же дернулась снова. Ланселот бросился к ней, сел рядом, обнял. Лея замерла.
-Я прочту, - решила Моргана, сама разворачивая свиток, - видите ли, я успела кое-что предпринять. Так, вот: «Моргана, а почему ты удивлена? Так должно было случиться. Я удивлен, что они так долго могли хранить это втайне, учитывая, что у обоих не так много опыта и рассудка… впрочем, я понял тебя. Ее разоблаченное величество, королева Гвиневра может вернуться в земли, которые принадлежали Кармелиду. Скажем так, наводить там порядок сложнее, проще все сжечь и отстроить заново, так что – пусть вернется домой. Пусть привезет Ланселота. Лилиан горит желанием его увидеть, хотя, возможно, это желание продиктовано тем, что она хочет его придушить – я не знаю. Однако – у меня есть условие. Даже три. Герцог Кармелид никогда не станет больше властителем этих земель – я отдаю их Гвиневре, его дочери, а не ему. Второе – герцогство Кармелида зависимо от земель де Горр, что гарантирует полную поддержку моих решений. Третье – герцогиня (ведь Гвиневру следует именовать теперь так?), назначает управляющего из числа моих людей – и не вступает без моего дозволения ни в торговые, ни в военные, ни в дипломатические – ни в какие-либо еще блоки, союзы, объединения. Если все эти условия герцогиня готова выполнить – она может вернуться к своим землям. Мелеагант».
И снова…странная реакция. Лея не выдержала – разрыдалась с облегчением, села на один из кованых сундуков и не удержалась от восклицания:
-Славься! Славься!
-Он…действительно благороден, - промолвил Ланселот, - это спасение, Гвиневра!
-Он хочет подчинить земли моего отца своей власти. – не веря, прошептала павшая королева.
-Какая разница! – обозлилась Моргана, - они итак туда-сюда передаются, вы никому не нужны! Там твой дом. Будь со своим народом, со своими людьми, со своим домом!
-А мой отец? – тихо спросила девушка и Моргана поняла, что она еще не знает об аресте Кармелида.
-Отец остается советником короля, - бодро солгала фея, решив для себя, что при первом же удобном случае прикончит его!
-Гвиневра, моя любовь, - Ланселот тихо зашептал ей что-то на ухо, и понемногу тревога на лице королевы сменилась какой-то тенью…
-Пусть, - наконец согласилась она, - нам…пора?
***
-Пора, - Моргана наблюдала за тем, как пакуют сундуки на повозку – все не помещалось, но это ничего, главное, что живы, Мелеагант их встретит, сама она тоже вырвется в скором времени. Все будет хорошо. Теперь уже точно все будет хорошо.
-Пора, - согласилась Гвиневра. У нее не было уже слез. Она смирилась. Единственное, что жгло ее - отец не вышел проститься с нею. Моргана сказала, что у него срочный совет, но на деле, герцог уже был в темнице.
Так странно покидать замок, куда тебя привезли, едва месяц прошел с шестнадцатой весны твоей! Так странно горело и билось сердце в ожидании любви, вечного счастья, ласки и так скорбно разбивалось оно сейчас. В этом замке Гвиневре не удалось согреться. В этом замке даже стены остались ей чужими. И сама она осталась чужой для этих стен. Так странно ехать назад по осколкам собственных мечтаний, смутных желаний еще нераспустившегося женской сутью тела. Она приехала сюда юной, мечтательной, счастливой и наивной, а покидала это место чуть больше, чем через год уже совершенно другой: печальной, разбитой, униженной, разорванной…
Впереди – покорность Мелеаганту, зависимость от него и любимый человек рядом. Впереди годы серости, попыток забыться от всего произошедшего здесь. Впереди – дорога разбитых грез и надежд, где нужно идти след в след за проводником, иначе – пропасть. С каждого края пропасть.
Все разбито. Разорвано. Растрачено.
И ветер рассвет не жалеет. Теперь уже чувствуется, что на дворе осень холодно. Мерзко. Сонно. Тягостно.
Все кончено. Теперь уже навсегда. Ей больше не быть королевой. Ей больше не быть никем – лишь пустотой, с титулом, к которому навсегда прилипло клеймо ее отца и собственного позора.
-Ты…- Моргана коснулась руки Гвиневры, с трудом дождавшись, когда Лея, наконец, отлипнет от своей подруги, - ты…будь счастлива, ладно?
-Береги себя, - прошептала…прошелестела Гвиневра, не отвечая и села в повозку сама, не воспользовавшись помощью слуг. Ей теперь отвыкать, а она, впрочем. И привыкнуть не успела.
-Ей тяжело будет, - Моргана взглянула на своего друга, мрачного этим утром Ланселота, - ей досталось не по возрасту, не по душе, не по силам. Ты…излечи ее. Меня же излечил…почти.
-Не забудешь меня7 – ланселот взял ее руку, - бедная моя подруга, как я могу тебя оставить здесь?
-Ничего, - Моргана сжала зубы сильнее, чтобы не выдать себя, - здесь…все не так плохо. Я буду приезжать. Я никогда…
Моргана не договорила, обняла Ланселота за шею, вкладывая в это объятие всю благодарность и всю силу своей уже начинавшей жечь тоски. Почему же так больно? Почему ей было так больно – она сама не знала.
Короткое, обрывочное прощание. Тайком выходит Персиваль, Монтессори тепло прощается с королевой и желает ей счастья, Монтегю… Агата тоже вышла – рыдает, шепчет о несчастье, но Гвиневра не понимает, что речь идет об аресте ее отца.
-Это не конец. – Ланселот пожимает руки, три или четыре раза уже Моргане и никак не может оставить все. Оставить разом.
-Пора, - торопит Мерлин, тоже вышедший на прощание. – Будьте счастливы.
И уже тихо, серьезно добавляет Ланселоту:
-Кармелид арестован. Мы…будем скоро у вас. Посмотрим.
-хвала небесам. – тихо отзывается Ланселот. И снова…прощание, тяжкое…
Уходит дорога. Дорожная пыль смешивается с рассветной дымкой, с холодом. Моргана стоит, наблюдая за повозкой, которая уже скрылась вдали, за поворотами и все же не может вернуться в замок.
-надо идти, - зовет ее Мерлин и оба остаются стоять, глядя вдаль.
Проходит примерно четверть часа прежде, чем эти двое, простояв в молчании сблизившись больше, чем за все время их знакомства, идут, наконец, в замок. Моргана и Мерлин идут к Артуру – находят его в его собственных покоях, пьяного, жадного до любви, до отыгрыша, до возмездия и не желающего при этом одновременно, ни любви, ни победы, ни мести…
-Это будет…тяжело, - выносит вердикт Мерлин, пока короля тошнит на его же собственную постель, а Моргана пытается посчитать опустевшие бутылки.
А повозка едет, увозя по дороге разбитых грез двух любящих друг друга людей, изранивших любовью этой и себя, и других. Впереди – время… впереди исцеление и терпение друг к другу, впереди новый мир и ждущий их в землях Кармелида Мелеагант со своей женою – Лилиан и другом – графом Уриеном Мори…
Глава 83
В Камелот пришли тёмные времена. Монтессори выражался литературно и заявлял, что это «тяжёлый период для народа, который нужно преодолеть, объединившись всем», Моргана говорила короче и грубее. Она не считала, что у народа проблемы, выражая своё мнение, что народ живёт так, как жил и раньше, ну с небольшими колебаниями, а вот в самом центре, в замке Пендрагона всё действительно хуже. Прошло две недели с прилюдного разоблачения Гвиневры и Ланселота, с их отъезда, или вернее даже, бегства в земли герцога Кармелида, и вроде бы шепоты даже уже затихали, во всяком случае, оказалось, что обсуждать павшую королеву и рыцаря не так интересно на долгой основе – тема была ясная, и ничего особенного не произошло, но всё же атмосфера царила мрачная. Король, например, пил. Пил много, жадно, не жалея никого кругом. Всё правление полностью легло на плечи Морганы, Монтессори и Мерлина, решившего, что здесь он нужнее, чем принцу де Горру. «Союз трёх М воссоединился!» - злобно шутили в коридорах, но даже шутки эти произносились тихо, не приведи небо, кто-нибудь из этой троицы услышит – не оберешься проблем. Кому захочется ссориться с друидом, коварным советником или феей? Только самоубийце или идиоту, а запас таковых не был в Камелоте большим.
Персиваль действительно сломал пару носов, возмутившись на очень злые слухи и фразы, обращённые к Ланселоту и королеве. Персиваль не любил королевы, даже когда она была такой, пусть и только формально, но он не мог не пожалеть юной девушки. И Ланселота…и всех – Персивалю было жаль их всех, а больше того – Леи, которая не знала, куда деть себя. Всё чаще взор ее обращался к востоку, где сердце знало – там земли де Горр, там земли Кармелида, там Гвиневра! И даже редкие письма, полученные урывками, тайной не приносили Лее облегчения. Она хотела уехать! Уехать к Гвиневре. Прочь, прочь от Артура. По сути, Персиваль был не против, и он даже предлагал Лее уехать в земли Кармелида, к тому же его собственное поместье было южнее, не так далеко от земель герцога, но Лея…отказалась.
-Почему? – в отчаянии вопросил Персиваль, не выдержав ее мрачного и зловещего, непонятного молчания.
-У нее есть Ланселот, - коротко пояснила Лея, - у Морганы нет никого. Хоть кто-то…у человека всегда должен быть хоть кто-то.
Лея не любила Морганы, она ее откровенно побаивалась и предпочитала не пересекаться лишний раз, еще со времен своей любви к Уриену, который так и оставался преданным фее и только, но она не могла ее не жалеть – Моргана осунулась еще сильнее, к ней возвращалась почти болезненная худоба, и характер ее прямо отражал внешний облик.
-У нее есть Мерлин! – попытался возражать Персиваль, которому было жаль Морганы, он знал её как редких свойств женщину и умную советницу, но Лея была его женой и это место мучило ее, а смотреть на мучения любимой – невыносимо.
-Мерлин! – Лея рассмеялась, - Мерлин вечный интриган, он пытается управлять, как раньше, но он уже не все понимает.
Это было правдой. За время отсутствия Мерлина Моргана и ее соратники (подчас даже вынужденные), произвели ряд масштабных перемен. Разобраться во всех списках, в отложенных и текущих положениях дел было сложно. Если раньше это было вотчиной Мерлина, где он знал, с кого и что спросить, кого нужно и куда пнуть, то теперь, он порою до смешного терялся. Не имея полного представления о Камелоте, о его организме и управлении, Мерлин спрашивал себе некоторые области отдельных управлений и контроля и обитал в них, не влезая дальше. Что же до
поддержки Морганы… да, они перестали ругаться – у обоих уже просто не было на это сил, у них не было теперь ни мира ни войны, просто существование бок о бок. Порою, казалось, что им хочется что-то обсудить, расставить последние точки, но ни один не решался заговорить, и молчание продолжало висеть зловещей тенью над их душами, развивая напряженность обстановки.
-У неё есть Монтессори, - Персиваль не хотел сдаваться. Но Лея отмела и этот вариант, тихо усмехнувшись и это тоже было ясно. Монтессори вел себя так, как обычно, делая вид, что вообще не причастен ни разу к разоблачению королевы и не считая себя виноватым. Однако он с удивлением вдруг обнаружил, как отъезд Ланселота подействовал на Моргану и понял свою ошибку, а потому до жути не хотел, чтобы она как-то узнала о любом его участии и…Моргана, быть может, и не чувствовала и не подозревала, но Лея вынесла свой вердикт:
-Я ему не верю.
И почему-то Персиваль тоже не верил, как не верил когда-то в намерения Николаса или в намерения Мерлина. Для этого рыцаря всякий человек, обладающий умом и наглостью, умеющий держать себя в позиции властной, приравнивался к тому, кому нельзя верить.
-У нее есть Артур, - теперь Персиваль окончательно сдавался, понимая, что не убедил Лею, потому что в Артура не верил даже сам. И снова – не без оснований!
Его величество король Артур Пендрагон, сын великого короля бриттов Утера, пил. Сильно пил. Что важнее – пить он не умел совершенно, а потому – часто превращал пиршественную залу в подобие кабака с Тракта. Пьяные танцовщицы, рыцари, солдаты… похабные песни, глупые розыгрыши, гогот, коромыслом висящий тяжелый дух…
Хуже было только если Артур вдруг прозревал. Тогда он бросался в трезвость, в дела, и… суть его реформ, предложений и азарта, неутомимая жажда бурной деятельности вынуждала Моргану сделать брань еще одним языком. Персиваль вообще не подозревал, что ругаться можно…так! Отборная ругань обретала в устах Морганы смысл почти философский, перетекаемость же словоформ, образований, игры слов, метафор эпитетов, что невольно хотелось даже записать за нею…
-Она
