Он женился, надеясь показаться более значительным и продвинуться по службе, но он не испытывал к своей жене никакого глубокого чувства и часто вообще забывал про ее существование. Даже рождение сына – Льва или Львенка не дало Мальту никакой любви к несчастной своей жене. Она не вынесла холода, тоски и своего заточения в жизни.
Мальт в те времена был молодым дознавателем и собирал дома образцы яда, держа их в своем шкафу. Его жене ничего не стоило взять образец…
Именно из-за этой трагедии Мальт оказался под вниманием еще принца Мираса. Мало кто бы поверил в самоубийство его жены и тогда мальт из страха стал сотрудничать с мятежным принцем. А потом руки его оказались в крови от всех взаимодействий по указке, и отступать было некуда.
Мальт понял свою ошибку и попытался спрятать сына как можно дальше, и, поняв угрозу для Арахны, попытался отстраниться от нее. Но сейчас слова Персиваля явно не были пустой болтовней – он точно знал, куда и как бить.
-Персиваль! – Арахна повернулась с возмущением теперь к нему, но тот пожал плечами:
-Он просто более опытный дознаватель, чем я!
И как тут укорить? Нечем!
-К делу, - Мальт побелел при фразе Персиваля. Он понял этот удар, но не мог выдать себя. – Ты займешься Ольсеном. Я займусь Лаготом. Арахна, ты напиши королю письмо. Собери протокол допроса Лагота, Ольсена и сообщение о том, что они мертвы.
С этими словами Мальт вышел. Арахна пихнула Персиваля кулаком в грудь:
-Зачем ты так жестоко с ним? Насчет ядов!
-А что – это теперь вне закона? – поинтересовался Персиваль. – Я никогда не был добр к нему, а он ко мне. Я вздохну с облегчением, когда он падет. Готов его даже сам казнить. Пиши, Арахна, свое письмо, нам предстоит еще работа.
И Арахна осталась одна.
Меньше же чем через час король Мирас получил донесение от законников, адресованное только ему, строго запечатанное и секретное. В конверте он обнаружил протокол допроса Лагота, из которого следовало, что он знал о памфлете Ольсена, но, испугавшись, что это сделает его соучастником, доложил Мальту, увидев сами памфлеты.
Выходило, что Арахна выкинула из оригинального протокола только упоминание Мальта, первой встречи с Лаготом. Но король, конечно, на то и король, чтобы не знать таких мелочей.
Второй протокол был допросом Ольсена. Из него следовало, что Ольсен осознает свою вину и признается в том, что памфлет его. Но и этот документ не был настоящим. Персиваль немного поменял его, и теперь следовало будто бы Ольсен попросил передышку в допросе, а дальнейший допрос не мог быть продолжен по причинам, следовавшим из приложенного к протоколам письма.
В письме, рукою Арахны было написано – сухо и жестоко, что оба преступника мертвы. Ольсен принял яд, избегая правосудия, а Лагот был обнаружен повешенным в собственной камере на разорванной простыне по неустановленным причинам.
Также сообщалось о сожжении найденных экземпляров памфлета и допросе печатников.
Король Мирас, да будут дни его долги. Выдохнул с облегчением – он догадывался, зная и Персиваля, и Мальта, что смерть обоих преступников оказалась слишком удобной, чтобы быть случайностью или трусостью самоубийц. Но он был королем, и ему было полезно прикрыть свое имя от обвинений. Троица в этом сработала очень хорошо и удобно, обставив все таким образом. Значит, можно забыть про этих несчастных ничтожеств, поднявших вдруг голос на трон!
Если король был доволен, то вот Арахне было погано. Она видела оба тела. И если к Ольсену у нее не было сочувствия, то вот Лагота, сказавшего не то и не там, было жаль. Она помнила его патрульным, со страхом взглянувшим на нее, помнила заключенным, что заступился за Ольсена, и теперь тот же Ольсен привел его, хоть и косвенно, к смерти.
-Прими, Луал, его в свои чертоги, - прошептала она в мертвецкой, остановившись подле тела Лагота. Уродливый след веревки крепко впечатался в мертвую шею.
-Простыня, говоришь? – горько поинтересовалась она у Мальта.
-Потом перевесили на простыню, - хрипло ответил он.
-Сволочи мы, - сказала Арахна, уже не обращаясь ни к кому. – И ты, и я, и Персиваль…сволочи. Трусливые, подлые люди!
-Хватит, - Мальт обнял ее, - не надо. Я не просил тебя прикрывать меня, но благодарен. А Лагот…что ж, всякое бывает.
Арахна высвободилась из объятий Мальта – ей вдруг стало невыносимо в них находиться, и пошла прочь из мертвецкой.
У дверей своего кабинета она вдруг выяснила, что ее ждет высший жрец Луала и советник короля Медер.
-вы? – Арахна изменилась в лице. – Я не ожидала вас. Простите, что заставила ждать.
-Ничего страшного в этом нет, - Медер был бледен, как Мальт недавно. Он нервно ломал пальцы и не решался заговорить. Наконец, все-таки сумел, - Арахна, король рассказал мне о смерти двух людей, виновных в памфлете.
-Да-а…- Арахна попыталась улыбнуться, - трусость не дала им дойти до суда и принять наказание закона. Но теперь им судья Луал и Девять Рыцарей Его!
-Арахна, король не знает о моем визите, и я умоляю тебя сказать мне правду. Виновны ли эти люди на самом деле?
-Разумеется! – Арахна даже не стала изображать возмущение – оно сорвалось само. – Разумеется, жрец, они виновны!
-А сами ли они умерли? – тихо спросил Медер, не сводя проницательного взгляда, привыкшего к исповедям и виновным взглядам, с лица Арахны. – Ты не имеешь еще черной прожженной души, еще недавно ты искала путь, и я указал тебе путь к покою – искупление. Так скажи мне правду. Сами ли они умерли?
У Арахны защипало в горле. Она взглянула на печального, постаревшего за последние дни, что работал Трибунал, человека, привыкшего нести чужие грехи на своих плечах, и поняла, что ложь может быть очень разной.
-Они умерли сами, - подтвердила Арахна.
Но жрец видел ее взгляд. Муки совести, жившие в нем каждый день, из-за того, что был он вынужден обвинять перед народом тех, кого говорил обвинять король, грызли его сон, не давали ему житья, отравляли вкус еды. Но он держался, веря, что поступает подло один, и один будет держать ответ. Видя же молодую, несчастную, отравленную теми же муками девушку, жрец Медер не выдержал.
Он поднялся одухотворенный, готовый ко всему за одни свои мысли, поблагодарил Арахну и вышел, понимая, что скоро кончится его время, но уповая на это, как на покой.
Арахна пожала плечами и потянулась к шкафчику, чтобы выпить вина. Ей было очень плохо и гадостно на душе.
-Мой дорогой жрец, - голос короля Мираса лучился святым дружелюбием, - я очень рад, что ты нашёл время в своих делах, чтобы посетить меня, но чем обязан я твоему визиту?
И хоть тон короля был благостен, толковать его речи следовало только так: «зачем ты пришел, коль я тебя не вызывал?»
Но жрец Медер, служивший Луалу и Девяти Рыцарям Его, пришёл к королю совсем другим человеком, чем был прежде. Прежде смерть страшила его и пугали слова короля о том, что каждого жреца можно заменить, что всегда будет тот, кто согласится поддерживать трон любыми методами, поскольку это долг жрецов – защищать народ от смуты, а покой и надежду дарит народу лишь законная власть. Но это было давно. Медер не был плохим человеком. Он долгими дорогами шел к богу и теперь не собирался обращать окончательно Луала и Девять Его Рыцарей на служение политики.
Да, на некоторое время слова короля опьянили его и позволили обмануться, но жрец сумел выбраться и, выбираясь, понял, что от смерти ему все равно не уйти, но смерть лишь мгновение, а Луал судит на вечность.
И если придется уходить, то Медер выбирает уйти очищенным. Хоть немного, хоть в собственных мыслях, а там его вечность решает Луал.
-Я пришёл к тебе, мой король, не как друг, а как жрец Луала и Девяти Рыцарей Его. я пришел предложить тебе покаяние.
Надо было видеть лицо короля Мираса! Оно словно застыло неподвижной восковой маской, а затем губы брезгливо изогнулись в усмешке, а по всему лицу прошла тень усталости, толковать которую можно было лишь как «я очень устал от всех этих…»
Но Мирас был королём и сумел взять себя в руки, не давай последнему слову отразится в чертах своих.
-Раскаяться в чем? – дружелюбно уточнил он, давая Медеру шанс обратить все в шутку.
-Раскаяться в мятеже против брата своего, за убийство его, за убийство невинных, за всю кровь…- ответил жрец спокойно. – Раскайся, мой король, очисти свою душу и Луал прольет благословение на землю Маары и даст ей процветание, и…
-Хватит! – его величество раздраженно отмахнулся. – Молчать! Где ты, друг мой, видел короля с чистой душой? Не Луал, не Девять Рыцарей и никакое иное божестве не властвует над землями! Нет! Сами люди творят благословение своей земле. Сами люди…и всегда есть те, кто виноват. И всегда есть те, кто очистят вину и если понадобится замарать руки для этого – ничего!
Король осекся. Впервые он выдал такое, да еще и в присутствии жреца. Религия не была для Мираса чем-то, кроме инструмента, он слишком много видел страдания в родной Мааре, в родном народе, который душил налогами и разорял его брат. И тогда, еще пот молодости лет Мирас решил, что если Луал и Девять Рыцарей Его действительно властвуют над землями, то они не заслуживают такого почтения, какое им оказывается, потому что почтенные властители не допускают страдания и смертей, не дают несчастным людям задыхаться в налоговом гнете и выгадывать каждый день крошки хлеба на следующий.
И когда Луал и Девять Рыцарей Его молчали, наблюдая разорение Маары Прежним Королем, Мирас заговорил. Он заговорил с будущими соратниками, осторожно выбирая и слова, и мысли, и подводя к одному итогу…
Он давно знал, что будет кровь, и хотел избежать того, чтобы крови было много. По его замыслу все должно было пройти с малыми жертвами, но совсем без жертв нельзя. И когда оказалось, что крови все равно выходит много, Мирас сумел успокоить себя тем, что это оправданная цена. Выжившие станут сильнее. Трудные времена рождают сильных людей, а сильные люди делают времена золотыми, золотые времена, в свою очередь рождают слабых… но когда будут еще – следующие слабые? Сейчас цикл подходил к стабильному, плодородному времени и Мирас гордился этим, принимая, безоговорочно принимая все жертвы на свой счет, хоть и не признавался он в этом.
Что до брата – прежнего короля, да, Мирас убил его сам. Он помнил, как сам поразился той легкости, с какой оборвал жизнь своего же брата! Как легко кинжал вошел в мягкую податливую плоть, как дернулось тело, и как пелена застыла вдруг во взоре прежнего короля. Еще целое мгновение тело медленно оседало, но…
Это неважно. Это его, Мираса, счет. Его жертва народу! Как и все соратники, что творили неблаговидное, расшатывая экономику, чтобы довести народ до исступления и превратить творящиеся бесчинства в мятеж.
Это все другая цена. Его собственная цена.
-Мой король, - Медер заговорил тише, но уверенно, - не всякий, погибающий на эшафоте законников, виновен. Не всякий, кого я отлучаю и прилюдно порицаю, обвиняю, виновен. Многие из них рисковали жизнями для тебя и для народа.
-Что ты знаешь о виновности или невиновности, жрец? – король усмехнулся очень печально, - ты не знаешь, чем занимались эти люди на моей службе. Они виновны в том, что уже нарушили присягу, в том, что уже предали народ. Да, это было во имя благих целей, которые я несу и которыми я дорожу, но это было предательство. Предавший раз – предаст повторно. Если им не понравится мое правление, они обрушатся на меня. Если не загнать всех прежних друзей под железную пяту закона, они будут знать вседозволенность мятежных и смутных дней. Чтобы снести старый мир нужны псы, мясники, подлюги, сволочи. Чтобы навести порядок в новом мире – нужны фанатики и солдаты. Чтобы принести миру спокойствие, нужны уже мастера, художники и философы… сейчас проходит смена строя псов на фанатиков.
Король взглянул на Медера испытующе:
-Тебе не по нутру мои мысли и слова, верно?
-Луал учит милосердию.
-Луал учит подчинению природе и законам. Какой-нибудь низший и слабейший жрец может быть может позволить себе служить только милосердию, но с каждой новой ступенью приходится нести больший и больший груз. Нужно быть больше политиком, чем жрецом; больше покоряться и лгать, чем милосердствовать!
Медер покачал головою:
-Я не верю в это, ваше величество. Больше не верю. Трон и религия должны идти бок о бок, но религия не должна служить трону.
-Почему? – король искренне удивился. – Храмы Луала и жрецы его принимают людей и служат народу. Народ служит трону. Так почему жрецы не должны служить также трону?
-Ты пытаешься быть выше Луала и Рыцарей Его, король! – укорил высший жрец и советник,- это недопустимо.
-Недопустимо совершать преступления против народа и трона, - возразил король, - а перед Луалом счет закрывать не сегодня и не завтра, а в неизвестное «потом».
-Ты отрицаешь волю и святость нашего бога!
-Я не отрицаю волю и святость бога. Я всего лишь пытаюсь убедить тебя следовать за мною, - король сохранял спокойствие.
-Ваше величество, покайтесь во всей крови, что вы причинили, и я последую за вами по пути покаяния, - Медер склонился перед его величеством. Мирас расхохотался.
-Цель оправдывает все средства! Благая цель покрывает подлость!
-Благая цель не может быть благой, если достигнуть ее нужно по крови и телам. Покайся, мой король!
Мирас выдержал долгую паузу, внимательно изучая лицо жреца, а затем, поняв, что ему так даже проще, когда Медер сам взбунтовался – слишком уж совестливый, махнул рукой:
-Знаешь, в благодарность за твои заслуги я дам тебе уйти мирно. Я дам тебе два часа на то, чтобы отречься от своего поста, выйти из совета, собрать вещи, какие ты хочешь, и убраться туда, куда ты хочешь. Мне надоело в тяжелые дни строящегося нового мира спорить с тобой. Твердолобый жрец – плохой союзник.
-Это ваше последнее слово? – Медер был спокоен. Он уже давно решил, что сделает, да и не рассчитывал жрец на внезапное раскаяние короля. Король был человеком убеждении, а такие не раскаиваются. До последнего верят. Им проще покончить с собой, выпить яду или проткнуть себя мечом, чем признать свои ошибки.
-Самое последнее, - подтвердил его величество и жрец, откланявшись, вышел прочь, чувствуя необыкновенную легкость в каждом своем шаге.
Но Медер не пошел ни в храм, ни в свой дом, чтобы собрать вещи. Он решил поступить правильно и потому пошел на городскую площадь, где, преодолевая уже почтенный возраст, с трудом забрался на тумбу, откуда глашатаи объявляли новости. Прохожие с интересом следили за ним, рыночные торговцы, народ, оттаивающий вместе с землей Маары, оживающий, постепенно собирался у тумбы, ожидая, чего скажет им высший жрец…
А жрец сорвал с себя парадную расшитую мантию Высшего Служителя Луала, и остался в простом одеянии, словно послушник, и, глядя на всех собравшихся с высоты, хрипло закричал, борясь с ветром Маары:
-Народ! Слушай меня, народ! Меня зовут Медер – я был высшим жрецом Луала и Девяти Рыцарей Его. я был советником короля Мираса…
-Да будут дни его долги! – пискнули в толпе, но Медер не обратил на это внимания и продолжал:
-И перед вами, честными людьми, горожанами и торговцами, я каюсь…
Ветер рванул особенно сильно, заставляя площадь содрогнуться, а жреца Медера закашляться, но откашлявшись, он продолжил, простирая руки к собирающейся толпе:
Мальт в те времена был молодым дознавателем и собирал дома образцы яда, держа их в своем шкафу. Его жене ничего не стоило взять образец…
Именно из-за этой трагедии Мальт оказался под вниманием еще принца Мираса. Мало кто бы поверил в самоубийство его жены и тогда мальт из страха стал сотрудничать с мятежным принцем. А потом руки его оказались в крови от всех взаимодействий по указке, и отступать было некуда.
Мальт понял свою ошибку и попытался спрятать сына как можно дальше, и, поняв угрозу для Арахны, попытался отстраниться от нее. Но сейчас слова Персиваля явно не были пустой болтовней – он точно знал, куда и как бить.
-Персиваль! – Арахна повернулась с возмущением теперь к нему, но тот пожал плечами:
-Он просто более опытный дознаватель, чем я!
И как тут укорить? Нечем!
-К делу, - Мальт побелел при фразе Персиваля. Он понял этот удар, но не мог выдать себя. – Ты займешься Ольсеном. Я займусь Лаготом. Арахна, ты напиши королю письмо. Собери протокол допроса Лагота, Ольсена и сообщение о том, что они мертвы.
С этими словами Мальт вышел. Арахна пихнула Персиваля кулаком в грудь:
-Зачем ты так жестоко с ним? Насчет ядов!
-А что – это теперь вне закона? – поинтересовался Персиваль. – Я никогда не был добр к нему, а он ко мне. Я вздохну с облегчением, когда он падет. Готов его даже сам казнить. Пиши, Арахна, свое письмо, нам предстоит еще работа.
И Арахна осталась одна.
Меньше же чем через час король Мирас получил донесение от законников, адресованное только ему, строго запечатанное и секретное. В конверте он обнаружил протокол допроса Лагота, из которого следовало, что он знал о памфлете Ольсена, но, испугавшись, что это сделает его соучастником, доложил Мальту, увидев сами памфлеты.
Выходило, что Арахна выкинула из оригинального протокола только упоминание Мальта, первой встречи с Лаготом. Но король, конечно, на то и король, чтобы не знать таких мелочей.
Второй протокол был допросом Ольсена. Из него следовало, что Ольсен осознает свою вину и признается в том, что памфлет его. Но и этот документ не был настоящим. Персиваль немного поменял его, и теперь следовало будто бы Ольсен попросил передышку в допросе, а дальнейший допрос не мог быть продолжен по причинам, следовавшим из приложенного к протоколам письма.
В письме, рукою Арахны было написано – сухо и жестоко, что оба преступника мертвы. Ольсен принял яд, избегая правосудия, а Лагот был обнаружен повешенным в собственной камере на разорванной простыне по неустановленным причинам.
Также сообщалось о сожжении найденных экземпляров памфлета и допросе печатников.
Король Мирас, да будут дни его долги. Выдохнул с облегчением – он догадывался, зная и Персиваля, и Мальта, что смерть обоих преступников оказалась слишком удобной, чтобы быть случайностью или трусостью самоубийц. Но он был королем, и ему было полезно прикрыть свое имя от обвинений. Троица в этом сработала очень хорошо и удобно, обставив все таким образом. Значит, можно забыть про этих несчастных ничтожеств, поднявших вдруг голос на трон!
Если король был доволен, то вот Арахне было погано. Она видела оба тела. И если к Ольсену у нее не было сочувствия, то вот Лагота, сказавшего не то и не там, было жаль. Она помнила его патрульным, со страхом взглянувшим на нее, помнила заключенным, что заступился за Ольсена, и теперь тот же Ольсен привел его, хоть и косвенно, к смерти.
-Прими, Луал, его в свои чертоги, - прошептала она в мертвецкой, остановившись подле тела Лагота. Уродливый след веревки крепко впечатался в мертвую шею.
-Простыня, говоришь? – горько поинтересовалась она у Мальта.
-Потом перевесили на простыню, - хрипло ответил он.
-Сволочи мы, - сказала Арахна, уже не обращаясь ни к кому. – И ты, и я, и Персиваль…сволочи. Трусливые, подлые люди!
-Хватит, - Мальт обнял ее, - не надо. Я не просил тебя прикрывать меня, но благодарен. А Лагот…что ж, всякое бывает.
Арахна высвободилась из объятий Мальта – ей вдруг стало невыносимо в них находиться, и пошла прочь из мертвецкой.
У дверей своего кабинета она вдруг выяснила, что ее ждет высший жрец Луала и советник короля Медер.
-вы? – Арахна изменилась в лице. – Я не ожидала вас. Простите, что заставила ждать.
-Ничего страшного в этом нет, - Медер был бледен, как Мальт недавно. Он нервно ломал пальцы и не решался заговорить. Наконец, все-таки сумел, - Арахна, король рассказал мне о смерти двух людей, виновных в памфлете.
-Да-а…- Арахна попыталась улыбнуться, - трусость не дала им дойти до суда и принять наказание закона. Но теперь им судья Луал и Девять Рыцарей Его!
-Арахна, король не знает о моем визите, и я умоляю тебя сказать мне правду. Виновны ли эти люди на самом деле?
-Разумеется! – Арахна даже не стала изображать возмущение – оно сорвалось само. – Разумеется, жрец, они виновны!
-А сами ли они умерли? – тихо спросил Медер, не сводя проницательного взгляда, привыкшего к исповедям и виновным взглядам, с лица Арахны. – Ты не имеешь еще черной прожженной души, еще недавно ты искала путь, и я указал тебе путь к покою – искупление. Так скажи мне правду. Сами ли они умерли?
У Арахны защипало в горле. Она взглянула на печального, постаревшего за последние дни, что работал Трибунал, человека, привыкшего нести чужие грехи на своих плечах, и поняла, что ложь может быть очень разной.
-Они умерли сами, - подтвердила Арахна.
Но жрец видел ее взгляд. Муки совести, жившие в нем каждый день, из-за того, что был он вынужден обвинять перед народом тех, кого говорил обвинять король, грызли его сон, не давали ему житья, отравляли вкус еды. Но он держался, веря, что поступает подло один, и один будет держать ответ. Видя же молодую, несчастную, отравленную теми же муками девушку, жрец Медер не выдержал.
Он поднялся одухотворенный, готовый ко всему за одни свои мысли, поблагодарил Арахну и вышел, понимая, что скоро кончится его время, но уповая на это, как на покой.
Арахна пожала плечами и потянулась к шкафчику, чтобы выпить вина. Ей было очень плохо и гадостно на душе.
Глава 24.
-Мой дорогой жрец, - голос короля Мираса лучился святым дружелюбием, - я очень рад, что ты нашёл время в своих делах, чтобы посетить меня, но чем обязан я твоему визиту?
И хоть тон короля был благостен, толковать его речи следовало только так: «зачем ты пришел, коль я тебя не вызывал?»
Но жрец Медер, служивший Луалу и Девяти Рыцарям Его, пришёл к королю совсем другим человеком, чем был прежде. Прежде смерть страшила его и пугали слова короля о том, что каждого жреца можно заменить, что всегда будет тот, кто согласится поддерживать трон любыми методами, поскольку это долг жрецов – защищать народ от смуты, а покой и надежду дарит народу лишь законная власть. Но это было давно. Медер не был плохим человеком. Он долгими дорогами шел к богу и теперь не собирался обращать окончательно Луала и Девять Его Рыцарей на служение политики.
Да, на некоторое время слова короля опьянили его и позволили обмануться, но жрец сумел выбраться и, выбираясь, понял, что от смерти ему все равно не уйти, но смерть лишь мгновение, а Луал судит на вечность.
И если придется уходить, то Медер выбирает уйти очищенным. Хоть немного, хоть в собственных мыслях, а там его вечность решает Луал.
-Я пришёл к тебе, мой король, не как друг, а как жрец Луала и Девяти Рыцарей Его. я пришел предложить тебе покаяние.
Надо было видеть лицо короля Мираса! Оно словно застыло неподвижной восковой маской, а затем губы брезгливо изогнулись в усмешке, а по всему лицу прошла тень усталости, толковать которую можно было лишь как «я очень устал от всех этих…»
Но Мирас был королём и сумел взять себя в руки, не давай последнему слову отразится в чертах своих.
-Раскаяться в чем? – дружелюбно уточнил он, давая Медеру шанс обратить все в шутку.
-Раскаяться в мятеже против брата своего, за убийство его, за убийство невинных, за всю кровь…- ответил жрец спокойно. – Раскайся, мой король, очисти свою душу и Луал прольет благословение на землю Маары и даст ей процветание, и…
-Хватит! – его величество раздраженно отмахнулся. – Молчать! Где ты, друг мой, видел короля с чистой душой? Не Луал, не Девять Рыцарей и никакое иное божестве не властвует над землями! Нет! Сами люди творят благословение своей земле. Сами люди…и всегда есть те, кто виноват. И всегда есть те, кто очистят вину и если понадобится замарать руки для этого – ничего!
Король осекся. Впервые он выдал такое, да еще и в присутствии жреца. Религия не была для Мираса чем-то, кроме инструмента, он слишком много видел страдания в родной Мааре, в родном народе, который душил налогами и разорял его брат. И тогда, еще пот молодости лет Мирас решил, что если Луал и Девять Рыцарей Его действительно властвуют над землями, то они не заслуживают такого почтения, какое им оказывается, потому что почтенные властители не допускают страдания и смертей, не дают несчастным людям задыхаться в налоговом гнете и выгадывать каждый день крошки хлеба на следующий.
И когда Луал и Девять Рыцарей Его молчали, наблюдая разорение Маары Прежним Королем, Мирас заговорил. Он заговорил с будущими соратниками, осторожно выбирая и слова, и мысли, и подводя к одному итогу…
Он давно знал, что будет кровь, и хотел избежать того, чтобы крови было много. По его замыслу все должно было пройти с малыми жертвами, но совсем без жертв нельзя. И когда оказалось, что крови все равно выходит много, Мирас сумел успокоить себя тем, что это оправданная цена. Выжившие станут сильнее. Трудные времена рождают сильных людей, а сильные люди делают времена золотыми, золотые времена, в свою очередь рождают слабых… но когда будут еще – следующие слабые? Сейчас цикл подходил к стабильному, плодородному времени и Мирас гордился этим, принимая, безоговорочно принимая все жертвы на свой счет, хоть и не признавался он в этом.
Что до брата – прежнего короля, да, Мирас убил его сам. Он помнил, как сам поразился той легкости, с какой оборвал жизнь своего же брата! Как легко кинжал вошел в мягкую податливую плоть, как дернулось тело, и как пелена застыла вдруг во взоре прежнего короля. Еще целое мгновение тело медленно оседало, но…
Это неважно. Это его, Мираса, счет. Его жертва народу! Как и все соратники, что творили неблаговидное, расшатывая экономику, чтобы довести народ до исступления и превратить творящиеся бесчинства в мятеж.
Это все другая цена. Его собственная цена.
-Мой король, - Медер заговорил тише, но уверенно, - не всякий, погибающий на эшафоте законников, виновен. Не всякий, кого я отлучаю и прилюдно порицаю, обвиняю, виновен. Многие из них рисковали жизнями для тебя и для народа.
-Что ты знаешь о виновности или невиновности, жрец? – король усмехнулся очень печально, - ты не знаешь, чем занимались эти люди на моей службе. Они виновны в том, что уже нарушили присягу, в том, что уже предали народ. Да, это было во имя благих целей, которые я несу и которыми я дорожу, но это было предательство. Предавший раз – предаст повторно. Если им не понравится мое правление, они обрушатся на меня. Если не загнать всех прежних друзей под железную пяту закона, они будут знать вседозволенность мятежных и смутных дней. Чтобы снести старый мир нужны псы, мясники, подлюги, сволочи. Чтобы навести порядок в новом мире – нужны фанатики и солдаты. Чтобы принести миру спокойствие, нужны уже мастера, художники и философы… сейчас проходит смена строя псов на фанатиков.
Король взглянул на Медера испытующе:
-Тебе не по нутру мои мысли и слова, верно?
-Луал учит милосердию.
-Луал учит подчинению природе и законам. Какой-нибудь низший и слабейший жрец может быть может позволить себе служить только милосердию, но с каждой новой ступенью приходится нести больший и больший груз. Нужно быть больше политиком, чем жрецом; больше покоряться и лгать, чем милосердствовать!
Медер покачал головою:
-Я не верю в это, ваше величество. Больше не верю. Трон и религия должны идти бок о бок, но религия не должна служить трону.
-Почему? – король искренне удивился. – Храмы Луала и жрецы его принимают людей и служат народу. Народ служит трону. Так почему жрецы не должны служить также трону?
-Ты пытаешься быть выше Луала и Рыцарей Его, король! – укорил высший жрец и советник,- это недопустимо.
-Недопустимо совершать преступления против народа и трона, - возразил король, - а перед Луалом счет закрывать не сегодня и не завтра, а в неизвестное «потом».
-Ты отрицаешь волю и святость нашего бога!
-Я не отрицаю волю и святость бога. Я всего лишь пытаюсь убедить тебя следовать за мною, - король сохранял спокойствие.
-Ваше величество, покайтесь во всей крови, что вы причинили, и я последую за вами по пути покаяния, - Медер склонился перед его величеством. Мирас расхохотался.
-Цель оправдывает все средства! Благая цель покрывает подлость!
-Благая цель не может быть благой, если достигнуть ее нужно по крови и телам. Покайся, мой король!
Мирас выдержал долгую паузу, внимательно изучая лицо жреца, а затем, поняв, что ему так даже проще, когда Медер сам взбунтовался – слишком уж совестливый, махнул рукой:
-Знаешь, в благодарность за твои заслуги я дам тебе уйти мирно. Я дам тебе два часа на то, чтобы отречься от своего поста, выйти из совета, собрать вещи, какие ты хочешь, и убраться туда, куда ты хочешь. Мне надоело в тяжелые дни строящегося нового мира спорить с тобой. Твердолобый жрец – плохой союзник.
-Это ваше последнее слово? – Медер был спокоен. Он уже давно решил, что сделает, да и не рассчитывал жрец на внезапное раскаяние короля. Король был человеком убеждении, а такие не раскаиваются. До последнего верят. Им проще покончить с собой, выпить яду или проткнуть себя мечом, чем признать свои ошибки.
-Самое последнее, - подтвердил его величество и жрец, откланявшись, вышел прочь, чувствуя необыкновенную легкость в каждом своем шаге.
Но Медер не пошел ни в храм, ни в свой дом, чтобы собрать вещи. Он решил поступить правильно и потому пошел на городскую площадь, где, преодолевая уже почтенный возраст, с трудом забрался на тумбу, откуда глашатаи объявляли новости. Прохожие с интересом следили за ним, рыночные торговцы, народ, оттаивающий вместе с землей Маары, оживающий, постепенно собирался у тумбы, ожидая, чего скажет им высший жрец…
А жрец сорвал с себя парадную расшитую мантию Высшего Служителя Луала, и остался в простом одеянии, словно послушник, и, глядя на всех собравшихся с высоты, хрипло закричал, борясь с ветром Маары:
-Народ! Слушай меня, народ! Меня зовут Медер – я был высшим жрецом Луала и Девяти Рыцарей Его. я был советником короля Мираса…
-Да будут дни его долги! – пискнули в толпе, но Медер не обратил на это внимания и продолжал:
-И перед вами, честными людьми, горожанами и торговцами, я каюсь…
Ветер рванул особенно сильно, заставляя площадь содрогнуться, а жреца Медера закашляться, но откашлявшись, он продолжил, простирая руки к собирающейся толпе:
