-Я и без того подготовила несколько палачей, - отмахивается Арахна, - советники…они заслуживают другой участи.
-Преступники равны, - Персиваль все-таки влезает, - кажется, Регар учил тебя этому. Что за поблажки?
Это могло быть истоком скандала, но нет – Арахна вдруг улыбается по-настоящему:
-разве ты знал учение Регара?
-Он своим милосердием нас достал. Всех нас. Ходил и доказывал, что палачи лучше просто по тому, что не судят.
-Милосердие может быть разным, - возражает Арахна собственной же совести.
Она направляется к дверям, думая о том, что выходила уже через них столько раз! И каждый раз это было что-то плохое. Может быть, вся вина вообще, и сосредоточена на этой двери? Бред, глупость, но какая-то забавная – Арахне кажется именно так.
Не дойдя до дверей, она вдруг останавливается напротив Мальта и кладет ему руку на плечо. Ту самую руку, что отдернула из-под его ладони.
-Что хотел Сутор? – почему-то это важно ей слышать.
-Просил предупредить, когда его черед. Он отошлет сына, - Мальт хотел коснуться ее руки, но боялся, что она снова дернется, испугавшись…понятно чего она может испугаться, но все же!
-А ты? – Арахна не отстранялась.
-если узнаю, я сообщу, - Мальт не стал лукавить. – У меня тоже сын.
Арахна убрала руку, но осталась стоять рядом. Это было очень странно с ее стороны, и даже Персиваль перестал сочинять бредни в своих протоколах и взглянул на нее с удивлением. Еще мгновение она боролась с собою, а потом сказала как-то очень тихо и отрешенно:
-Я не знаю, что во мне за чувство…благодарность за твое присутствие в самые тяжелые моменты моей жизни, или, может быть, отчаяние. А может – любовь? Я не знаю. Но ты дорог мне. И будешь дорог.
-Арахна! – Мальт резко поднялся со своего места, рассчитывая перехватить ее слова, прижать к себе, обнять – сделать хоть что-нибудь, но она отстранилась от него, и выскользнула, не взглянув, за дверь.
Мальт остался стоять в полной растерянности. Взглянул на Персиваля, как бы ожидая его решения, но тот только пожал плечами:
-Женщины! Как думаешь, в протоколе лучше оставить место для других провокаторов? Ну, если вдруг понадобится вписать чье-нибудь имя?..
А Арахна спешила. Люди, перенимавшие понемногу ее ремесло, были представителями из патрульного штаба – так определил Персиваль. они не знали Арахну палачом и пропитались по первости только страхом перед нею. Но среди членов Трибунала невозможно было находиться долго и не услышать о грязи, замаравшей ее имя.
Арахна велела торопиться с подготовкой к казни. Один из бывших патрульных, имевших хорошее происхождение и попавший в штаб по причине искренних убеждений, а не из нужды, чувствуя бесконечное презрение к этой женщине, нарочно же затягивал и медлил. Арахна сначала не обратила внимания, проверяя остроту поданного ей меча, но даже ей в глаза бросилось то, как медленно, зевая и издеваясь в своей медлительности, он выполняет поручения.
-Как твое имя? – спросила она, обретая тон Трибунала.
Тон возымел действие, но юноша был больше наглым, чем умным, и ответил:
-Больдо. Меня зовут Больдо.
-Шевелись, - посоветовала ему Арахна. – Шевелись быстрее, Больдо, а не то…
-Разделю участь ваших друзей? – подсказал бывший патрульный и хихикнул.
Арахна побелела. Другие ее помощники, может быть, и имели весьма неоднозначное мнение на ее счет, но не посмели его высказывать в столь грубой форме. Инстинкт самосохранения велел заткнуться и делать. Один из них даже слегка пихнул Больдо под ребра. Но Арахна уже услышала то, что избегала слышать.
Бороться можно было по-разному. Можно было игнорировать. Можно было закатить скандал или отвесить оплеуху. Можно было начать оправдываться или заплакать…
Но у нее не было слез еще на это. Оправданий бы не хватило. Игнорировать Арахна не научилась, а потому спросила:
-У вас есть что добавить?
Больдо не ожидал такой реакции, но перед товарищами отступать было негоже.
-Если только вопрос! Под скольких людей надо лечь, чтобы стать советницей?
-Собираетесь повторить? – осведомилась Арахна.
-Хочу знать, сколько стоит кресло советницы, - гоготнул Больдо, но на этот раз он остался совсем в одиночестве.
-Вы знаете, что сейчас оскорбили не меня, а короля? – поинтересовалась Арахна.
-Я? – Больдо в ужасе взглянул на нее и не прочел в ее взгляде ничего, кроме равнодушия. – Я?
-Вы сказали, что место подле короля может получить любая дешевка, научившаяся раздвигать ноги, - объяснила Арахна абсолютно спокойно. – Значит, вы оскорбили совет, значит, и короля. И народ. Свой же народ.
На такой эффект Больдо не рассчитывал.
-нет! я сказал…я только…это была шутка!
-Я тоже люблю пошутить, - Арахна не стала спорить, - а еще я люблю выметать жизни изменников из Маары. На это у меня есть все полномочия.
-Да нет же…Арахна! Госпожа!
Больдо – еще пару минут назад готовый унизить ее, бросился перед ней на колени.
-Не губите, госпожа!
-Прочь! – Арахна отпихнула его от себя с брезгливостью. – Прочь от меня. Уведите!
-Куда? – тихо осведомился другой бывший патрульный, подававший большие надежды как палач. – В тюрьму или на эшафот?
-Прочь отсюда, - усмехнулась Арахна. – Мне такие поганцы не нужны. И шевелимся!
Они спешили. Спешили, потому что праздник набирал обороты. Потому что боялись…
Медер взошел на эшафот первым. Он выглядел спокойным и осмысленным. Его походка оказалась очень легка, и он попросил разрешения ступить босым на эшафот.
-Хочу почувствовать тепло, - смущенно объяснил жрец, - кожей, без обмана.
Арахна разрешила кивком. Наспех прочла приговор, объясняя больше своим ученикам и последователям, что Медер признает себя провокатором, служившим лишь на благо врагов Маары, желавшим уничтожить ее порядок и развоплотить все свершения короля Мираса, да будут дни того долги.
-Вам ясен приговор? – спросила Арахна, сдерживая дрожь в голосе.
-Ясен, - Медер покорно опустился на колени, - Прими, Луала, душу мою грешную, суди ее строго, суди ее бесстрастно, и да перейдет она в вечность…
он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Арахна взяла меч. Меч был особенным – облегченным. Конечно, орудовать им в бою было бы преступлением, ибо исполнен тот был по особому заказу еще Регаром, но специально для Арахны.
-Прости меня, Луал, за слугу твоего, - прошептала Арахна и нанесла твердый, решительный удар. Голова еще целое страшное мгновение оставалась на месте, а потом медленно, словно сквозь дурман, упала на доски, а в противоположную сторону рухнуло тело.
Тело жреца тотчас подняли и перенесли на телегу, с которой должны были отвезти подальше и сжечь.
-Гарсиа! – велела Арахна и, взглянув на лица оставшихся подле нее людей, не выступивших вместе с Больдо, поняла, что те ее боятся. Боятся и презирают.
Арахна не знала, что на ступеньках король Мирас, да будут дни его долги. Коснулся не только ее. Он коснулся и Корсара, соскучившегося по войне, и отдал ему новый приказ – идти на юг. Планы изменились и первым должен окончательно покориться юг! Покориться так, чтобы четко следовать трону, а не своему бунташному духу.
Корсар не успел отпраздновать своё возвращение и бескровную победу, а его уже выгоняли обратно в путь, но это еще ничего, но куда выгоняли! Карать! Карать невинные десятки людей за преступления единиц!
Но Корсар был предан королю и последовал его приказу, сумев запереть в своем сердце всякое сопротивление…
Не знала Арахна и того, что граф Моран и маркиз Шенье, враждовавшие всю жизнь до смутного времени, до вступления в заговор Мираса, провожают последние часы своей жизни в тихом согласии и спокойствии.
-Нам нужно будет выдержать это. Еще только это…
-Замолкните, маркиз. От ваших стенаний голова раскалывается! Лучше бы вы были немногословны, как прежде! – оба пьянствовали. – девчонка предупредила, чтобы мы могли собраться…
-Совсем девчонка! – горестно подтвердил Шенье и уронил голову на грудь, - жаль!
-О себе подумайте! – огрызнулся, но уже без всякой злобы, лишь для порядка граф.
Но всего этого Арахна не знала. Она казнила сподвижников короля Мираса в этот час – ближайших его сподвижников, чувствуя все больше, что ее собственный конец будет бесславным.
У Арахны не было столько хитрости, чтобы обмануть советников, закаленных в интригах. На обман обывателя она, может быть, была бы еще способна, но Совет не принял бы ее слова на веру никогда и ни за что.
Мальт и Персиваль, да и сама Арахна прекрасно это понимали. Перед заседанием, где нужно было объявить о падении Гарсиа и безумстве Медера, уже казненных, законники мрачно подошли к мысли о том, что докладывать должна не Арахна.
-Если ты скажешь о том, что Медер – провокатор, а Гарсиа хотели узурпировать власть, тебе не поверят, - безжалостно подвел итог Персиваль. – Ты сама в это не веришь. А еще предстоит падение графа Морана и маркиза Шенье.
-Но доложить надо, - Арахна чувствовала вину, но, странное дело, не за то, что оклеветала жреца и двух советников (это была воля короля, а не ее личная инициатива, а значит – приказ!), а за то, что теперь не могла сама доложить и чувствовала себя ужасно. А еще висела над ней приближающаяся необходимость расправы с маркизом и графом, и почему-то их ей было жаль куда сильнее, чем жреца или южан, а может быть, пожалуй, больше, чем всех прежних…
Сколько их было? Сколько тех, кто был обвинён ею самой? Сколько из них были виноваты настолько, чтобы довести их до казни?
Арахна пыталась не думать. Она всеми силами стремилась адаптироваться к простой формуле: приказ есть приказ. Но воспитание Регара и собственная душа болели, кровоточили без всякой пощады, словно бы намеренно истончая и без того уже ослабленную её жизнь.
-Я возьму это на себя, - сказал Мальт, не давая Арахне пререкаться. – Нет, послушай, это должен быть я!
-Да, это должен быть он, - согласился покладистый Персиваль. – тебе не поверят, а я не хочу. Да и кто я? Недавний законник в совете! Тьфу…
И вот – заседание. Советники уже знали о казни Гарсиа и Медера, но законники еще не объяснили этого, не дали версии и все напряженно вслушивались, чтобы угадать, как действовать. Арахна сидела на своем прежнем месте, стараясь не встречаться ни с кем взглядом. Она уже не знала часть совета. Новый жрец Луала и Девяти Рыцарей Его, северяне…она еще не успела познакомиться (и не желала) – с восточными и западными представителями, не успела понять о южанах, а оно уже и не нужно.
А самое обидное – перед заседанием Эжон, то ли случайно, то ли нарочно из презрения, не поприветствовал ее в ответ.
«Они ненавидят меня» - Арахна чувствовала это. Всюду появлялась эта ненависть. Ее ненавидели теперь в совете, понимая роль Арахны лучше самой Арахны. Ненавидели подчиненные, помнящие ее ещё палачом в те дни, когда жизнь была проста и понятна. И Арахна понимала все больше, понимала каждой частицей своего тела, что эта ненависть не может быть изменена. Ничем. Никак! И даже ее собственная смерть не поправит дела.
Персиваля нельзя ненавидеть, хоть он и законник – держится тенью, тих, сер, внимателен. Мальта нельзя ненавидеть – он давний, равный другим советникам. Арахна новая, чужая и ее ненавидеть можно и нужно!
-В результате дознания, проведенного Трибуналом, были выяснены следующие обстоятельства…- Мальт докладывает профессионально по делу, четко, фактами.
Этим он роет себе могилу. Король доволен. Он очень рад, что не Арахна докладывает о падении Гарсиа и Медера. Она ему ее нужна, чтобы почистить ряды, а Мальта можно будет обвинить в том, что он подтасовал дознание и обвинил невинных.
-Имея же признание жреца Медера, мы вызвали для допроса брата и сестру Гарсиа.
Советники слушают с преувеличенным вниманием, усиленно делая вид, что между формулировками «вызвали для допроса» и «арестовали» нет никакой разницы.
-Приговор был подписан решением советников Трибунала и приведен в исполнение.
Тишина. Осмысление. Здесь нет и половины правды. Все ложь, но насколько эта ложь невыгодна? Надо подумать, что важнее – истина или победа? Юг взбунтуется, узнав о казни Гарсиа. Но почему отсутствует Корсар? Вернулся с севера и уехал…куда?
Ответ очевиден. На юг. Войной. Что ж, этот сумасбродный юг давно надо было подавить и лишить привилегий вольности и свободомыслия. Поражение одного удела – возвышение другого.
Представителя запада в совете ясно сходятся в своих мыслях – то, что потеряет юг, можно подобрать. Конечно, находят и темные мысли о том, что юг был только первым и теперь будет лишь хуже, но…так ли это? Может быть, это лишь мера необходимости, а не закономерности? Запад ставит на покорное молчание и принимает версию короны.
Восток видит дальше. Но мыслит он иначе. От судьбы не уйдешь, от воли короны тоже. Что выиграет народ, если противиться воле небес или воле власти? Слабейший должен молчать, пока может, в молчании обретается большее могущество. Однажды восток истребует за кровь, если та будет. Всегда требовал и всегда получал.
Восток смотрит в будущее и молчит.
Северяне молчат по другой причине. Они не верят в обвинения Гарсиа, но у них нет права голоса. Они провинились сами и теперь рады, что их вина не последняя. Что значит покорность против реального заговора? Север принял сторону победителя, не допустив бойни, а юг предал друга и покровителя. И даже если это не так – официальная версия короны такая, пусть и остается такой.
И север молчит из злорадного торжества.
Новый жрец Луала и Девяти Рыцарей Его чувствует, что должен проявить большее усердие. Он знает, чем и как получено место и не хочет его терять, церемонно откашлявшись, он обращает на себя внимание:
-Большая трагедия вошла в ряды нашего королевства. Ближайшие друзья оказываются самыми опасными врагами и это всегда больно. Но мы должны быть бесстрастны и беспощадны к врагам. Враги королевства, даже из числа самых близких нам людей, не заслуживают пощади. Земля и народ превыше одной судьбы и одной жизни. Луал и суд его справедлив, да будет покой ушедшим…
Король доволен. Это не Медер, который был жрецом больше, чем политиком. Это политик, который совмещает в себе еще и жреца и может меняться. Этот заслуживает жизни потому что умнее и покорнее.
Маркиз Шенье не собирается молчать. Он слишком долго уже провел в тишине, чтобы не заметить с ехидством:
-Наши законники на страже трона стоят…спасибо вам за службу!
Арахна холодеет. Ей хочется вскочить и выбежать из залы совета, но куда убежишь от себя? Персиваль не реагирует на это никак, лишь улыбается, вроде бы и не заметил укора, Мальт прячется за маской холода и отчужденной вежливости.
Это невинная фраза от маркиза, но все, у кого еще были сомнения и в ком жила еще вера (бессмысленная надежда) на «а вдруг?», остаются без иллюзий. Все сказано явно и ничего нельзя сделать.
Моран отмалчивается. Он знает, что слова только ухудшат ситуацию. Он надеется еще выцепить себе немного жизни, показать себя полезным и просчитывает нападение.
Фалько не реагирует. Он казначей и в расчетах. Вряд ли слышал что-нибудь. Счастливец! Эжон нервно сглатывает комок в горле – ему хочется жить, и он судорожно пытается понять, как заслужить это право.
Эмма с трудом держит лицо. Ее положение шаткое.
-Преступники равны, - Персиваль все-таки влезает, - кажется, Регар учил тебя этому. Что за поблажки?
Это могло быть истоком скандала, но нет – Арахна вдруг улыбается по-настоящему:
-разве ты знал учение Регара?
-Он своим милосердием нас достал. Всех нас. Ходил и доказывал, что палачи лучше просто по тому, что не судят.
-Милосердие может быть разным, - возражает Арахна собственной же совести.
Она направляется к дверям, думая о том, что выходила уже через них столько раз! И каждый раз это было что-то плохое. Может быть, вся вина вообще, и сосредоточена на этой двери? Бред, глупость, но какая-то забавная – Арахне кажется именно так.
Не дойдя до дверей, она вдруг останавливается напротив Мальта и кладет ему руку на плечо. Ту самую руку, что отдернула из-под его ладони.
-Что хотел Сутор? – почему-то это важно ей слышать.
-Просил предупредить, когда его черед. Он отошлет сына, - Мальт хотел коснуться ее руки, но боялся, что она снова дернется, испугавшись…понятно чего она может испугаться, но все же!
-А ты? – Арахна не отстранялась.
-если узнаю, я сообщу, - Мальт не стал лукавить. – У меня тоже сын.
Арахна убрала руку, но осталась стоять рядом. Это было очень странно с ее стороны, и даже Персиваль перестал сочинять бредни в своих протоколах и взглянул на нее с удивлением. Еще мгновение она боролась с собою, а потом сказала как-то очень тихо и отрешенно:
-Я не знаю, что во мне за чувство…благодарность за твое присутствие в самые тяжелые моменты моей жизни, или, может быть, отчаяние. А может – любовь? Я не знаю. Но ты дорог мне. И будешь дорог.
-Арахна! – Мальт резко поднялся со своего места, рассчитывая перехватить ее слова, прижать к себе, обнять – сделать хоть что-нибудь, но она отстранилась от него, и выскользнула, не взглянув, за дверь.
Мальт остался стоять в полной растерянности. Взглянул на Персиваля, как бы ожидая его решения, но тот только пожал плечами:
-Женщины! Как думаешь, в протоколе лучше оставить место для других провокаторов? Ну, если вдруг понадобится вписать чье-нибудь имя?..
А Арахна спешила. Люди, перенимавшие понемногу ее ремесло, были представителями из патрульного штаба – так определил Персиваль. они не знали Арахну палачом и пропитались по первости только страхом перед нею. Но среди членов Трибунала невозможно было находиться долго и не услышать о грязи, замаравшей ее имя.
Арахна велела торопиться с подготовкой к казни. Один из бывших патрульных, имевших хорошее происхождение и попавший в штаб по причине искренних убеждений, а не из нужды, чувствуя бесконечное презрение к этой женщине, нарочно же затягивал и медлил. Арахна сначала не обратила внимания, проверяя остроту поданного ей меча, но даже ей в глаза бросилось то, как медленно, зевая и издеваясь в своей медлительности, он выполняет поручения.
-Как твое имя? – спросила она, обретая тон Трибунала.
Тон возымел действие, но юноша был больше наглым, чем умным, и ответил:
-Больдо. Меня зовут Больдо.
-Шевелись, - посоветовала ему Арахна. – Шевелись быстрее, Больдо, а не то…
-Разделю участь ваших друзей? – подсказал бывший патрульный и хихикнул.
Арахна побелела. Другие ее помощники, может быть, и имели весьма неоднозначное мнение на ее счет, но не посмели его высказывать в столь грубой форме. Инстинкт самосохранения велел заткнуться и делать. Один из них даже слегка пихнул Больдо под ребра. Но Арахна уже услышала то, что избегала слышать.
Бороться можно было по-разному. Можно было игнорировать. Можно было закатить скандал или отвесить оплеуху. Можно было начать оправдываться или заплакать…
Но у нее не было слез еще на это. Оправданий бы не хватило. Игнорировать Арахна не научилась, а потому спросила:
-У вас есть что добавить?
Больдо не ожидал такой реакции, но перед товарищами отступать было негоже.
-Если только вопрос! Под скольких людей надо лечь, чтобы стать советницей?
-Собираетесь повторить? – осведомилась Арахна.
-Хочу знать, сколько стоит кресло советницы, - гоготнул Больдо, но на этот раз он остался совсем в одиночестве.
-Вы знаете, что сейчас оскорбили не меня, а короля? – поинтересовалась Арахна.
-Я? – Больдо в ужасе взглянул на нее и не прочел в ее взгляде ничего, кроме равнодушия. – Я?
-Вы сказали, что место подле короля может получить любая дешевка, научившаяся раздвигать ноги, - объяснила Арахна абсолютно спокойно. – Значит, вы оскорбили совет, значит, и короля. И народ. Свой же народ.
На такой эффект Больдо не рассчитывал.
-нет! я сказал…я только…это была шутка!
-Я тоже люблю пошутить, - Арахна не стала спорить, - а еще я люблю выметать жизни изменников из Маары. На это у меня есть все полномочия.
-Да нет же…Арахна! Госпожа!
Больдо – еще пару минут назад готовый унизить ее, бросился перед ней на колени.
-Не губите, госпожа!
-Прочь! – Арахна отпихнула его от себя с брезгливостью. – Прочь от меня. Уведите!
-Куда? – тихо осведомился другой бывший патрульный, подававший большие надежды как палач. – В тюрьму или на эшафот?
-Прочь отсюда, - усмехнулась Арахна. – Мне такие поганцы не нужны. И шевелимся!
Они спешили. Спешили, потому что праздник набирал обороты. Потому что боялись…
Медер взошел на эшафот первым. Он выглядел спокойным и осмысленным. Его походка оказалась очень легка, и он попросил разрешения ступить босым на эшафот.
-Хочу почувствовать тепло, - смущенно объяснил жрец, - кожей, без обмана.
Арахна разрешила кивком. Наспех прочла приговор, объясняя больше своим ученикам и последователям, что Медер признает себя провокатором, служившим лишь на благо врагов Маары, желавшим уничтожить ее порядок и развоплотить все свершения короля Мираса, да будут дни того долги.
-Вам ясен приговор? – спросила Арахна, сдерживая дрожь в голосе.
-Ясен, - Медер покорно опустился на колени, - Прими, Луала, душу мою грешную, суди ее строго, суди ее бесстрастно, и да перейдет она в вечность…
он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Арахна взяла меч. Меч был особенным – облегченным. Конечно, орудовать им в бою было бы преступлением, ибо исполнен тот был по особому заказу еще Регаром, но специально для Арахны.
-Прости меня, Луал, за слугу твоего, - прошептала Арахна и нанесла твердый, решительный удар. Голова еще целое страшное мгновение оставалась на месте, а потом медленно, словно сквозь дурман, упала на доски, а в противоположную сторону рухнуло тело.
Тело жреца тотчас подняли и перенесли на телегу, с которой должны были отвезти подальше и сжечь.
-Гарсиа! – велела Арахна и, взглянув на лица оставшихся подле нее людей, не выступивших вместе с Больдо, поняла, что те ее боятся. Боятся и презирают.
Арахна не знала, что на ступеньках король Мирас, да будут дни его долги. Коснулся не только ее. Он коснулся и Корсара, соскучившегося по войне, и отдал ему новый приказ – идти на юг. Планы изменились и первым должен окончательно покориться юг! Покориться так, чтобы четко следовать трону, а не своему бунташному духу.
Корсар не успел отпраздновать своё возвращение и бескровную победу, а его уже выгоняли обратно в путь, но это еще ничего, но куда выгоняли! Карать! Карать невинные десятки людей за преступления единиц!
Но Корсар был предан королю и последовал его приказу, сумев запереть в своем сердце всякое сопротивление…
Не знала Арахна и того, что граф Моран и маркиз Шенье, враждовавшие всю жизнь до смутного времени, до вступления в заговор Мираса, провожают последние часы своей жизни в тихом согласии и спокойствии.
-Нам нужно будет выдержать это. Еще только это…
-Замолкните, маркиз. От ваших стенаний голова раскалывается! Лучше бы вы были немногословны, как прежде! – оба пьянствовали. – девчонка предупредила, чтобы мы могли собраться…
-Совсем девчонка! – горестно подтвердил Шенье и уронил голову на грудь, - жаль!
-О себе подумайте! – огрызнулся, но уже без всякой злобы, лишь для порядка граф.
Но всего этого Арахна не знала. Она казнила сподвижников короля Мираса в этот час – ближайших его сподвижников, чувствуя все больше, что ее собственный конец будет бесславным.
Глава 26.
У Арахны не было столько хитрости, чтобы обмануть советников, закаленных в интригах. На обман обывателя она, может быть, была бы еще способна, но Совет не принял бы ее слова на веру никогда и ни за что.
Мальт и Персиваль, да и сама Арахна прекрасно это понимали. Перед заседанием, где нужно было объявить о падении Гарсиа и безумстве Медера, уже казненных, законники мрачно подошли к мысли о том, что докладывать должна не Арахна.
-Если ты скажешь о том, что Медер – провокатор, а Гарсиа хотели узурпировать власть, тебе не поверят, - безжалостно подвел итог Персиваль. – Ты сама в это не веришь. А еще предстоит падение графа Морана и маркиза Шенье.
-Но доложить надо, - Арахна чувствовала вину, но, странное дело, не за то, что оклеветала жреца и двух советников (это была воля короля, а не ее личная инициатива, а значит – приказ!), а за то, что теперь не могла сама доложить и чувствовала себя ужасно. А еще висела над ней приближающаяся необходимость расправы с маркизом и графом, и почему-то их ей было жаль куда сильнее, чем жреца или южан, а может быть, пожалуй, больше, чем всех прежних…
Сколько их было? Сколько тех, кто был обвинён ею самой? Сколько из них были виноваты настолько, чтобы довести их до казни?
Арахна пыталась не думать. Она всеми силами стремилась адаптироваться к простой формуле: приказ есть приказ. Но воспитание Регара и собственная душа болели, кровоточили без всякой пощады, словно бы намеренно истончая и без того уже ослабленную её жизнь.
-Я возьму это на себя, - сказал Мальт, не давая Арахне пререкаться. – Нет, послушай, это должен быть я!
-Да, это должен быть он, - согласился покладистый Персиваль. – тебе не поверят, а я не хочу. Да и кто я? Недавний законник в совете! Тьфу…
И вот – заседание. Советники уже знали о казни Гарсиа и Медера, но законники еще не объяснили этого, не дали версии и все напряженно вслушивались, чтобы угадать, как действовать. Арахна сидела на своем прежнем месте, стараясь не встречаться ни с кем взглядом. Она уже не знала часть совета. Новый жрец Луала и Девяти Рыцарей Его, северяне…она еще не успела познакомиться (и не желала) – с восточными и западными представителями, не успела понять о южанах, а оно уже и не нужно.
А самое обидное – перед заседанием Эжон, то ли случайно, то ли нарочно из презрения, не поприветствовал ее в ответ.
«Они ненавидят меня» - Арахна чувствовала это. Всюду появлялась эта ненависть. Ее ненавидели теперь в совете, понимая роль Арахны лучше самой Арахны. Ненавидели подчиненные, помнящие ее ещё палачом в те дни, когда жизнь была проста и понятна. И Арахна понимала все больше, понимала каждой частицей своего тела, что эта ненависть не может быть изменена. Ничем. Никак! И даже ее собственная смерть не поправит дела.
Персиваля нельзя ненавидеть, хоть он и законник – держится тенью, тих, сер, внимателен. Мальта нельзя ненавидеть – он давний, равный другим советникам. Арахна новая, чужая и ее ненавидеть можно и нужно!
-В результате дознания, проведенного Трибуналом, были выяснены следующие обстоятельства…- Мальт докладывает профессионально по делу, четко, фактами.
Этим он роет себе могилу. Король доволен. Он очень рад, что не Арахна докладывает о падении Гарсиа и Медера. Она ему ее нужна, чтобы почистить ряды, а Мальта можно будет обвинить в том, что он подтасовал дознание и обвинил невинных.
-Имея же признание жреца Медера, мы вызвали для допроса брата и сестру Гарсиа.
Советники слушают с преувеличенным вниманием, усиленно делая вид, что между формулировками «вызвали для допроса» и «арестовали» нет никакой разницы.
-Приговор был подписан решением советников Трибунала и приведен в исполнение.
Тишина. Осмысление. Здесь нет и половины правды. Все ложь, но насколько эта ложь невыгодна? Надо подумать, что важнее – истина или победа? Юг взбунтуется, узнав о казни Гарсиа. Но почему отсутствует Корсар? Вернулся с севера и уехал…куда?
Ответ очевиден. На юг. Войной. Что ж, этот сумасбродный юг давно надо было подавить и лишить привилегий вольности и свободомыслия. Поражение одного удела – возвышение другого.
Представителя запада в совете ясно сходятся в своих мыслях – то, что потеряет юг, можно подобрать. Конечно, находят и темные мысли о том, что юг был только первым и теперь будет лишь хуже, но…так ли это? Может быть, это лишь мера необходимости, а не закономерности? Запад ставит на покорное молчание и принимает версию короны.
Восток видит дальше. Но мыслит он иначе. От судьбы не уйдешь, от воли короны тоже. Что выиграет народ, если противиться воле небес или воле власти? Слабейший должен молчать, пока может, в молчании обретается большее могущество. Однажды восток истребует за кровь, если та будет. Всегда требовал и всегда получал.
Восток смотрит в будущее и молчит.
Северяне молчат по другой причине. Они не верят в обвинения Гарсиа, но у них нет права голоса. Они провинились сами и теперь рады, что их вина не последняя. Что значит покорность против реального заговора? Север принял сторону победителя, не допустив бойни, а юг предал друга и покровителя. И даже если это не так – официальная версия короны такая, пусть и остается такой.
И север молчит из злорадного торжества.
Новый жрец Луала и Девяти Рыцарей Его чувствует, что должен проявить большее усердие. Он знает, чем и как получено место и не хочет его терять, церемонно откашлявшись, он обращает на себя внимание:
-Большая трагедия вошла в ряды нашего королевства. Ближайшие друзья оказываются самыми опасными врагами и это всегда больно. Но мы должны быть бесстрастны и беспощадны к врагам. Враги королевства, даже из числа самых близких нам людей, не заслуживают пощади. Земля и народ превыше одной судьбы и одной жизни. Луал и суд его справедлив, да будет покой ушедшим…
Король доволен. Это не Медер, который был жрецом больше, чем политиком. Это политик, который совмещает в себе еще и жреца и может меняться. Этот заслуживает жизни потому что умнее и покорнее.
Маркиз Шенье не собирается молчать. Он слишком долго уже провел в тишине, чтобы не заметить с ехидством:
-Наши законники на страже трона стоят…спасибо вам за службу!
Арахна холодеет. Ей хочется вскочить и выбежать из залы совета, но куда убежишь от себя? Персиваль не реагирует на это никак, лишь улыбается, вроде бы и не заметил укора, Мальт прячется за маской холода и отчужденной вежливости.
Это невинная фраза от маркиза, но все, у кого еще были сомнения и в ком жила еще вера (бессмысленная надежда) на «а вдруг?», остаются без иллюзий. Все сказано явно и ничего нельзя сделать.
Моран отмалчивается. Он знает, что слова только ухудшат ситуацию. Он надеется еще выцепить себе немного жизни, показать себя полезным и просчитывает нападение.
Фалько не реагирует. Он казначей и в расчетах. Вряд ли слышал что-нибудь. Счастливец! Эжон нервно сглатывает комок в горле – ему хочется жить, и он судорожно пытается понять, как заслужить это право.
Эмма с трудом держит лицо. Ее положение шаткое.
