Сейчас на скамьях амфитеатра были члены трибунала и несколько жрецов. Дело Морана и Шенье было громким, однако, простолюдинов сюда не пускали из-за того, что дело касалось губительных и страшных памфлетов, а напоминать лишний раз про них народу не хотелось.
Законники из числа советников были в полном составе – в центре восседал Мальт, рядом с ним Персиваль и Арахна – с самого края – ей едва хватило внутренних сил, чтобы не взглянуть на Мальта, когда она вошла. С другой стороны от него сидели писцы, один из которых должен был составить подробный протокол для дела, а другой весть для народа.
Маркиз Шенье и граф Моран, похоже, веселились. Они не чувствовали себя беспомощными, и каждый вопрос от Мальта или от членов Трибунала, устроенных на скамьях, воспринимали с каким-то восторгом, словно бы не отдавали отчета о последствиях своего поведения.
Сначала шло, что называется – «тихое обвинение». То есть, такое обвинение, от которого обычно еще отбивались. Оно касалось стройки.
Мальт спрашивал:
-По какой причине стройка оказалась в плачевном состоянии, а именно – в пьянстве рабочих, в отсутствии поставок, в задержке текущего этапа?
Отвечал граф Моран:
-Мы сказали его величеству, что закончим стройку к концу сезона. До конца сезона далеко, вы не можете ставить нам в вину то, что мы не успели, поскольку не вышел отпущенный нам срок. Смотрят не по промежуточному этапу, а по итогу.
Шенье добавлял значительно короче:
-Это не вина, а минутное обстоятельство.
-К тому же, - подхватывал Моран, - дороги, люди…это всё подвержено внешним обстоятельствам, в чем его светлость маркиз абсолютно прав!
Со стройкой ничего не добились. Арахна не проронила ни слова, ни вымолвила и звука, просто сидела, глядя в одну точку. Она сама ненавидела вести такие процессы, но обычно к этому моменту у нее уже были признания, и приходилось лишь спрашивать принадлежит ли оно преступнику, получать согласие, после чего решать о приговоре. Но здесь был иной случай. Совсем иное обвинение и совсем другие люди.
Слишком знатные люди.
Было следующее обвинение: разложение дисциплины среди народа. и снова начал Моран:
-Это не к нам. Это к народу. Чего это он быстро разлагается от всякого обстоятельства?
Это уже было чем-то. из этих слов можно было построить обвинение в неуважении к собственному же народу…
Но, наконец, роковое. Памфлеты.
-А это найдено у наших рабочих, - пожал плечами Моран. – Не мы читали. Ни я, ни маркиз с такими ошибками не пишем.
-У кого именно из рабочих? – настаивал Мальт.
-Не помню, - покачал головою Моран. Шенье добавлял:
-Память на лица плохая. На имена еще хуже.
-Но этот памфлет был найден в вашем шатре.
-Мы отняли его у нашего рабочего. И принесли в шатер, чтобы сжечь. Так и было!
-Читали ли вы памфлет? – Мальт был спокоен. Он и не с такими сталкивался. Арахна же начала нервничать. Происходящее наводило на нее тошноту. Она чувствовала себя ужасно и ничего не могла сделать.
-Отрывками, - ответил маркиз Шенье. – Почерк сложно разобрать. А иного – нет.
Что ж…пора донесения. Мальт развернул перед собой письмо, написанное Персивалем и отправленное им анонимно, и прочел об обвинениях, из которых следовало, что маркиз и граф распространяют и пропагандируют содержимое памфлета, посягающего на королевскую власть.
-Клевета, - остался спокойным Шенье.
-Слова какого-то обиженного рабочего, - подтвердил Моран.
-Разумеется, это может быть правдой, - согласился Мальт неожиданно покладисто, - но где, в таком случае, Эжон, ваш третий советник?
Маркиз и граф переглянулись. Тут они просчитались. Желая спасти молодость, они подставились сами.
-Мы ему не псы! – попытался отбиться Моран, но это уже было слабой защитой.
Мальт поднялся со своего места и обратился к присутствующим трибунам:
-Я спрашиваю себя – может ли быть связано отсутствие советника Эжона на стройке, в доме, совете и в этом зале с простым совпадением, и не верю в положительный ответ. Он был на стройке в тот день, что следует из показаний рабочих, так куда и почему он испарился?
-Совесть нечиста! – выкрикнули с амфитеатра, и радостный гул всколыхнул скамьи.
-Преступник бежал!
-Могли ли советники, работавшие с ним бок о бок, не знать этой вины?
-Не могли! Виновные! На эшафот!
У Арахны потемнело в глазах. Она сжала зубы до боли, пытаясь отрезвить свой разум, и это помогло. Персиваль заметил ее состояние, осторожно прикоснулся к руке Арахны, тихо, почти не разжимая губ, сказал:
-Терпи.
Она взглянула в растерянные лица Морана и Шенье, которые никак не могли теперь уже оправдаться от обвинения, которое и не было обвинением, и сама вскочила с места, не в силах больше сидеть и выносить это.
Мальт побелел. Моран и Шенье взглянули на нее с надеждой. Персиваль нахмурился – такая самодеятельность ему не нравилась.
Арахна же взглянула на маркиза и графа еще раз, поражаясь себе – ей эти люди чужие. Они все равно никогда не были ей ровней, стояли где-то там, где верха и даже присутствие за одним столом совета не давало им равенства. Так чего это она? Откуда пришла эта ярость? Откуда пришло это минутное помутнение и что теперь делать, когда оно пропало, а воля к жизни не угасала и разожглась? Что делать, когда теперь на нее устремлены взгляды?..
-Вы желаете что-то сказать? – Мальт умолял ее одним взглядом, и Арахна вняла этой мольбе, но больше собственной трусости и, пересилив всё, что ещё жило в ней храброго и честного, сказала сухим, треснутым от волнения голосом:
-Да. Я хочу сказать.
А что именно сказать не знала. Знала лишь только то, что не сможет защитить ни графа, ни маркиза, ни Эжона, которого сегодня здесь еще нет, но где-то он все-таки еще должен быть. Не сможет и не станет.
-Я хочу…- она нервно облизнула пересохшие губы, и глядя в расплывающиеся лица трибунов, и никак не глядя на обвиняемых, наконец, нашлась, - я хочу напомнить присутствующим о губительной силе этого памфлета. Он не просто посягает на королевскую власть, но унижает всё, что ценит Маара – её народ, её бога, её мировоззрение. Этот памфлет – орудие против народа и поэтому всякое проявление его действия…нужно уничтожить, как наиболее губительное.
Она села. Вернее даже рухнула в кресло. Персиваль облегченно прикрыл глаза, а Мальт заметно выдохнул. Трибуны взорвались одобрительным гулом, а Арахна с трудом сдерживала слезы. Лучше бы ей молчать совсем…
Она нашла в себе силы бросить один, только один взгляд на обвиняемых. Шенье смотрел на амфитеатр, а граф Моран точно на нее, и очень многое было в его взгляде, что-то большее, чем ненависть, что-то более горькое, чем печаль.
Приговор был объявлен в полном одобрении трибунов. В конце приговора о смертной казни появилось и упоминание про незамедлительное разделение участи своих товарищей по новому заговору против Маары – Эжону, когда тот будет пойман.
Но Эжон не знал о том, что уже приговорён во время собственного отсутствия Трибуналом. Он вообще только-только осознанно открыл глаза и увидел, что находится в рыбацком домике – мелком, но добротном, пропахшем деревом и рыбой. Со всех сторон попадались предметы рыбацкого быта – снасти, сети – целые и разорванные, отложенные для перешитья, крючки, удочки, какие-то еще багры, ремни, крепления.
Эжон моргнул и сел на постели – хоть и узкой, но мягкой. Он вспомнил всё, что произошло с ним, и потому даже не удивился пульсирующей головной боли и легкой тошноте, подступившей к горлу с его возвращением к сознанию.
Он оглядел ещё раз комнатку, заставленную обильно, как это бывает только в маленьких домах, и задумался о том, куда попал и что теперь ему делать. С одной стороны – нужно бы разведать, что стало с маркизом и графом, но с другой…
С другой стороны Эжон не был глупым человеком и понимал, что вряд ли его выгнали из шатра просто так, вернее всего, его собственная участь слишком плачевна, чтобы о ней узнавать, но всё же – куда привел его Луал?
Не успел Эжон еще раз, как следует, попытаться оглядеть комнатку, как открылась маленькая дверь, и на пороге возник человек. Эжон дернулся, было, но вошедший приветливо спросил:
-Уже очнулись? Здорово, а то я уже начал переживать! Не бойтесь, здесь вы в безопасности.
Эжон оглядывал приближающегося к нему мужчину с изумлением. Это был человек молодых лет – где-то ровесник самого Эжона, но его черты были странными. С одной стороны было в его чертах что-то очень благородное, но с другое – присутствовало и какое-то лукавство. Словно бы природа, создавшая его, сказала: «определяйся сам туда, куда хочешь!»
Человек был слегка растрепанного вида, но это была не растрепанность неряхи, а какая-то насмешливая и даже утонченная хаотичность.
Он приблизился к кровати Эжона, налил ему стакан из прежде незамеченного кувшина и протянул его своему гостю. Эжон взял осторожно стакан – это была не вода, а какой-то травяной сбор, он с опаской взглянул на незнакомца.
-Это вам для сил, - улыбнулся тот, - пейте, не отравлено.
-Э…спасибо. – Отказывать в данной ситуации было крайне невежливо, и Эжон сделал глоток. Самый маленький, который, по его мнению, был бы не опасен.
-Я бы тоже не верил, - хмыкнул человек и протянул руку за стаканом, отхлебнул из него сам и вернул, - видите? Не яд.
Эжону хотелось пить. В иных обстоятельствах такая предусмотрительность от хозяина рыбацкой лачуги его бы не успокоила, но сейчас…
Он, проклиная себя за доверчивость, жадно осушил стакан и прислушался к своим ощущениям. Приятное тепло разлилось по телу, словно бы пробуждая его к жизни.
-Меня зовут Эмис, - представился мужчина, протягивая руку.
-Э…- Эжон вдруг сообразил, что не надо называть свое имя, особенно, если учесть, что его, вернее всего, ищут, - очень приятно.
-А я вас знаю! – Эмиса развлекало смущение советника, или, вернее сказать – бывшего советника? – Вы – Эмис, советник короля Мираса, да будут дни его долги!
-Знаете?.. – Эжона бросило в жар.
-Ага, - не стал спорить Эмис и успокоил, заметив, как перепуган его гость, - но вы не волнуйтесь. Вас, конечно, ищут, но я вас не выдам.
-Ищут? Не выдадите? – мысли путали рассудок. Эжон решительно ничего не понимал. Он не привык к такому быстрому смещению разговора.
-Ага! – радостно подтвердил Эмис. – Я вас не выдам, не бойтесь. Я сам, в некотором роде, вне закона. Как и вы.
-С чего вы взяли…
-Так все говорят! Говорят, что вас приговорили, как графа Морана и Шенье. За распространение памфлетов!
Эжон тяжело упал в кровать. Ну вот всё и кончено для него. приговорили! Памфлеты…приплели, все ж таки чем-то.
-Здесь вас никто не найдет, - успокаивал Эмис, - понимаете? Я вне закона, как и вы. живу рыбалкой и случайными заработками. Я – бард, в прошлом палач, а ныне – борец и рыбак!
-Палач? – слабым голосом переспросил Эжон. – Вы?
-Ну, был в моей жизни и такой период, - согласился Эмис. – Мне не нравилось, но было интересно. Ну, пока я не понял, какой там бред, в этой Коллегии Палачей. А так, знаете, подходит ко мне на улице этот…Регар…
Эжон снова сел, с неожиданной резкостью глядя на собеседника:
-Регар? Вы знали его? Коллегия?
-Ну, говорю же! – обиделся Эмис. – Там, еще когда был прежний король, была Коллегия Палачей. В ней Регар и три палача. Один был казнен и им нужна была замена. И если Регар был лапочкой, Арахна вменяемой, то вот Лепен…
-Арахна? Ты ее знаешь? – Эжон никак не мог сообразить.
Эмис внимательно посмотрел на него:
-Да-а…похоже, вас сильно гнали! Говорю же – был я с ними. Потом Лепен по глупости отправил и себя на эшафот, и Регара, хотя хотел отправить меня. а Арахна в то время с Мальтом путалась. Ну вот…ночь перед бойней, я и предложил Арахне бежать!
-А она? – слабо осведомился Эжон, у которого ум заходил за разум.
Эмис вздохнул с сочувствием:
-Вас, похоже, приложило! Она же с вами в совете сидела!
-А…да. – Эжон моргнул. Он чувствовал, что во всей рассказанной ему истории есть какое-то особенное значение, и что-то важное, но его собственная судьба заботила сейчас его куда сильнее прочих судеб. – Так ты, значит, не выдашь меня?
-Конечно, нет! – Эмис лучился улыбкой. – Я так рад…вы, правда, распространяли памфлеты Ольсена?
Вот это было сложным вопросом. Эжон умел решать головоломки, но на здоровую голову. Сейчас же понять, сказать правду, что он вообще до недавнего времени о памфлетах не знал, или солгать – было ему сложно. Поэтому Эжон неопределенно повел головою и выдавил:
-Ммм…
-Не бойтесь, - понизил голос Эмис, - нас много. Мы знали, что есть здравые люди и в совете. Люди, желающие свободы от власти короны в принципе.
Эжон попытался подвести итог. Его спас по внезапному приступу милосердия граф Моран, тем самым, поставив его имя как уже приговоренного. Хорошо, это понятно. Далее – Эжона спас человек, который, по его утверждению, знает Арахну, и был с нею в палачах. Что ж, учитывая буйство прежних дней – могло быть и такое, да и сама Арахна говорила, что была какая-то замена…допустим.
Но что сказать насчет памфлетов? Эжон, честно говоря, и одного не прочел вдумчиво, а здесь, похоже, человек этими строками аж живет. Податься Эжону все равно некуда – падение и эшафот там, неизбежное предательство и черт знает что здесь.
-Да, - промолвил Эжон, - но это большой секрет.
-Здесь вы среди друзей, - Эмис улыбнулся, - я вас всем представлю. Все наши пришли в восхищение, когда узнали, что союзники есть даже среди советников короля!
Эжон попытался потерять сознание и не смог. Живительный отвар поддерживал в нем жизнь. Видимо, что-то отразилось в лице его, что Эмис резко встал и с заботой сказал:
-Вам нужно поспать, вы еще слабы. Что ж, у нас много работы, набирайтесь сил, спите!
Ага, уснешь тут… но Эжон покорно прикрыл глаза, надеясь, что от этого уймётся хотя бы головная боль.
Если долго лежать и надеяться, что проблема исчезнет, то можно дождаться куда более худших для себя обстоятельств. А если проблема решилась в твоё отсутствие, то это не проблема была, а так – мелкая неприятность в декоре драматизма.
Эжон понимал, что если он будет просто бездействовать, то ничего не добьётся и будет разоблачен. В конце концов, он никогда в полной мере не читал даже памфлета Ольсена, а здесь его приняли за человека, который верно отстаивает его идеи! Поменять идеи для выживания недолго, но нужно же знать, на что меняешь! Хотя бы чтоб поддержать разговор.
Эжон не был глупцом. Может быть наивным был, но вот глупым – нет. реагировал не сразу, выбирая удачный момент и удачную реакцию, выжидал – но это не всегда оборачивалось в его пользу. Теперь нужно было действовать нагло, напролом. Эжон понимал это и то, что терять ему уж точно нечего и нужно играть роль, а вот при случае отступить, если получится.
Эжон попытался припомнить из истории и наблюдений как вели себя и как выглядели те, кто пытался разрушить привычный строй жизни. На ум шли мятежники, заговорщики…он же пытался выяснить, что их объединяло? Вера в себя? В идею? Готовность умереть за идеал? Это всё общие фразы, а как продемонстрировать это? Презрением? Насмешкой?
В конце концов, Эжон решил напустить на себя загадочности и уверенности и попробовать задавать тон самостоятельно. В следующий раз Эмис принёс ему похлёбку и Эжон, хоть и был голоден, принялся за еду, выверяя каждое движение.
Законники из числа советников были в полном составе – в центре восседал Мальт, рядом с ним Персиваль и Арахна – с самого края – ей едва хватило внутренних сил, чтобы не взглянуть на Мальта, когда она вошла. С другой стороны от него сидели писцы, один из которых должен был составить подробный протокол для дела, а другой весть для народа.
Маркиз Шенье и граф Моран, похоже, веселились. Они не чувствовали себя беспомощными, и каждый вопрос от Мальта или от членов Трибунала, устроенных на скамьях, воспринимали с каким-то восторгом, словно бы не отдавали отчета о последствиях своего поведения.
Сначала шло, что называется – «тихое обвинение». То есть, такое обвинение, от которого обычно еще отбивались. Оно касалось стройки.
Мальт спрашивал:
-По какой причине стройка оказалась в плачевном состоянии, а именно – в пьянстве рабочих, в отсутствии поставок, в задержке текущего этапа?
Отвечал граф Моран:
-Мы сказали его величеству, что закончим стройку к концу сезона. До конца сезона далеко, вы не можете ставить нам в вину то, что мы не успели, поскольку не вышел отпущенный нам срок. Смотрят не по промежуточному этапу, а по итогу.
Шенье добавлял значительно короче:
-Это не вина, а минутное обстоятельство.
-К тому же, - подхватывал Моран, - дороги, люди…это всё подвержено внешним обстоятельствам, в чем его светлость маркиз абсолютно прав!
Со стройкой ничего не добились. Арахна не проронила ни слова, ни вымолвила и звука, просто сидела, глядя в одну точку. Она сама ненавидела вести такие процессы, но обычно к этому моменту у нее уже были признания, и приходилось лишь спрашивать принадлежит ли оно преступнику, получать согласие, после чего решать о приговоре. Но здесь был иной случай. Совсем иное обвинение и совсем другие люди.
Слишком знатные люди.
Было следующее обвинение: разложение дисциплины среди народа. и снова начал Моран:
-Это не к нам. Это к народу. Чего это он быстро разлагается от всякого обстоятельства?
Это уже было чем-то. из этих слов можно было построить обвинение в неуважении к собственному же народу…
Но, наконец, роковое. Памфлеты.
-А это найдено у наших рабочих, - пожал плечами Моран. – Не мы читали. Ни я, ни маркиз с такими ошибками не пишем.
-У кого именно из рабочих? – настаивал Мальт.
-Не помню, - покачал головою Моран. Шенье добавлял:
-Память на лица плохая. На имена еще хуже.
-Но этот памфлет был найден в вашем шатре.
-Мы отняли его у нашего рабочего. И принесли в шатер, чтобы сжечь. Так и было!
-Читали ли вы памфлет? – Мальт был спокоен. Он и не с такими сталкивался. Арахна же начала нервничать. Происходящее наводило на нее тошноту. Она чувствовала себя ужасно и ничего не могла сделать.
-Отрывками, - ответил маркиз Шенье. – Почерк сложно разобрать. А иного – нет.
Что ж…пора донесения. Мальт развернул перед собой письмо, написанное Персивалем и отправленное им анонимно, и прочел об обвинениях, из которых следовало, что маркиз и граф распространяют и пропагандируют содержимое памфлета, посягающего на королевскую власть.
-Клевета, - остался спокойным Шенье.
-Слова какого-то обиженного рабочего, - подтвердил Моран.
-Разумеется, это может быть правдой, - согласился Мальт неожиданно покладисто, - но где, в таком случае, Эжон, ваш третий советник?
Маркиз и граф переглянулись. Тут они просчитались. Желая спасти молодость, они подставились сами.
-Мы ему не псы! – попытался отбиться Моран, но это уже было слабой защитой.
Мальт поднялся со своего места и обратился к присутствующим трибунам:
-Я спрашиваю себя – может ли быть связано отсутствие советника Эжона на стройке, в доме, совете и в этом зале с простым совпадением, и не верю в положительный ответ. Он был на стройке в тот день, что следует из показаний рабочих, так куда и почему он испарился?
-Совесть нечиста! – выкрикнули с амфитеатра, и радостный гул всколыхнул скамьи.
-Преступник бежал!
-Могли ли советники, работавшие с ним бок о бок, не знать этой вины?
-Не могли! Виновные! На эшафот!
У Арахны потемнело в глазах. Она сжала зубы до боли, пытаясь отрезвить свой разум, и это помогло. Персиваль заметил ее состояние, осторожно прикоснулся к руке Арахны, тихо, почти не разжимая губ, сказал:
-Терпи.
Она взглянула в растерянные лица Морана и Шенье, которые никак не могли теперь уже оправдаться от обвинения, которое и не было обвинением, и сама вскочила с места, не в силах больше сидеть и выносить это.
Мальт побелел. Моран и Шенье взглянули на нее с надеждой. Персиваль нахмурился – такая самодеятельность ему не нравилась.
Арахна же взглянула на маркиза и графа еще раз, поражаясь себе – ей эти люди чужие. Они все равно никогда не были ей ровней, стояли где-то там, где верха и даже присутствие за одним столом совета не давало им равенства. Так чего это она? Откуда пришла эта ярость? Откуда пришло это минутное помутнение и что теперь делать, когда оно пропало, а воля к жизни не угасала и разожглась? Что делать, когда теперь на нее устремлены взгляды?..
-Вы желаете что-то сказать? – Мальт умолял ее одним взглядом, и Арахна вняла этой мольбе, но больше собственной трусости и, пересилив всё, что ещё жило в ней храброго и честного, сказала сухим, треснутым от волнения голосом:
-Да. Я хочу сказать.
А что именно сказать не знала. Знала лишь только то, что не сможет защитить ни графа, ни маркиза, ни Эжона, которого сегодня здесь еще нет, но где-то он все-таки еще должен быть. Не сможет и не станет.
-Я хочу…- она нервно облизнула пересохшие губы, и глядя в расплывающиеся лица трибунов, и никак не глядя на обвиняемых, наконец, нашлась, - я хочу напомнить присутствующим о губительной силе этого памфлета. Он не просто посягает на королевскую власть, но унижает всё, что ценит Маара – её народ, её бога, её мировоззрение. Этот памфлет – орудие против народа и поэтому всякое проявление его действия…нужно уничтожить, как наиболее губительное.
Она села. Вернее даже рухнула в кресло. Персиваль облегченно прикрыл глаза, а Мальт заметно выдохнул. Трибуны взорвались одобрительным гулом, а Арахна с трудом сдерживала слезы. Лучше бы ей молчать совсем…
Она нашла в себе силы бросить один, только один взгляд на обвиняемых. Шенье смотрел на амфитеатр, а граф Моран точно на нее, и очень многое было в его взгляде, что-то большее, чем ненависть, что-то более горькое, чем печаль.
Приговор был объявлен в полном одобрении трибунов. В конце приговора о смертной казни появилось и упоминание про незамедлительное разделение участи своих товарищей по новому заговору против Маары – Эжону, когда тот будет пойман.
Но Эжон не знал о том, что уже приговорён во время собственного отсутствия Трибуналом. Он вообще только-только осознанно открыл глаза и увидел, что находится в рыбацком домике – мелком, но добротном, пропахшем деревом и рыбой. Со всех сторон попадались предметы рыбацкого быта – снасти, сети – целые и разорванные, отложенные для перешитья, крючки, удочки, какие-то еще багры, ремни, крепления.
Эжон моргнул и сел на постели – хоть и узкой, но мягкой. Он вспомнил всё, что произошло с ним, и потому даже не удивился пульсирующей головной боли и легкой тошноте, подступившей к горлу с его возвращением к сознанию.
Он оглядел ещё раз комнатку, заставленную обильно, как это бывает только в маленьких домах, и задумался о том, куда попал и что теперь ему делать. С одной стороны – нужно бы разведать, что стало с маркизом и графом, но с другой…
С другой стороны Эжон не был глупым человеком и понимал, что вряд ли его выгнали из шатра просто так, вернее всего, его собственная участь слишком плачевна, чтобы о ней узнавать, но всё же – куда привел его Луал?
Не успел Эжон еще раз, как следует, попытаться оглядеть комнатку, как открылась маленькая дверь, и на пороге возник человек. Эжон дернулся, было, но вошедший приветливо спросил:
-Уже очнулись? Здорово, а то я уже начал переживать! Не бойтесь, здесь вы в безопасности.
Эжон оглядывал приближающегося к нему мужчину с изумлением. Это был человек молодых лет – где-то ровесник самого Эжона, но его черты были странными. С одной стороны было в его чертах что-то очень благородное, но с другое – присутствовало и какое-то лукавство. Словно бы природа, создавшая его, сказала: «определяйся сам туда, куда хочешь!»
Человек был слегка растрепанного вида, но это была не растрепанность неряхи, а какая-то насмешливая и даже утонченная хаотичность.
Он приблизился к кровати Эжона, налил ему стакан из прежде незамеченного кувшина и протянул его своему гостю. Эжон взял осторожно стакан – это была не вода, а какой-то травяной сбор, он с опаской взглянул на незнакомца.
-Это вам для сил, - улыбнулся тот, - пейте, не отравлено.
-Э…спасибо. – Отказывать в данной ситуации было крайне невежливо, и Эжон сделал глоток. Самый маленький, который, по его мнению, был бы не опасен.
-Я бы тоже не верил, - хмыкнул человек и протянул руку за стаканом, отхлебнул из него сам и вернул, - видите? Не яд.
Эжону хотелось пить. В иных обстоятельствах такая предусмотрительность от хозяина рыбацкой лачуги его бы не успокоила, но сейчас…
Он, проклиная себя за доверчивость, жадно осушил стакан и прислушался к своим ощущениям. Приятное тепло разлилось по телу, словно бы пробуждая его к жизни.
-Меня зовут Эмис, - представился мужчина, протягивая руку.
-Э…- Эжон вдруг сообразил, что не надо называть свое имя, особенно, если учесть, что его, вернее всего, ищут, - очень приятно.
-А я вас знаю! – Эмиса развлекало смущение советника, или, вернее сказать – бывшего советника? – Вы – Эмис, советник короля Мираса, да будут дни его долги!
-Знаете?.. – Эжона бросило в жар.
-Ага, - не стал спорить Эмис и успокоил, заметив, как перепуган его гость, - но вы не волнуйтесь. Вас, конечно, ищут, но я вас не выдам.
-Ищут? Не выдадите? – мысли путали рассудок. Эжон решительно ничего не понимал. Он не привык к такому быстрому смещению разговора.
-Ага! – радостно подтвердил Эмис. – Я вас не выдам, не бойтесь. Я сам, в некотором роде, вне закона. Как и вы.
-С чего вы взяли…
-Так все говорят! Говорят, что вас приговорили, как графа Морана и Шенье. За распространение памфлетов!
Эжон тяжело упал в кровать. Ну вот всё и кончено для него. приговорили! Памфлеты…приплели, все ж таки чем-то.
-Здесь вас никто не найдет, - успокаивал Эмис, - понимаете? Я вне закона, как и вы. живу рыбалкой и случайными заработками. Я – бард, в прошлом палач, а ныне – борец и рыбак!
-Палач? – слабым голосом переспросил Эжон. – Вы?
-Ну, был в моей жизни и такой период, - согласился Эмис. – Мне не нравилось, но было интересно. Ну, пока я не понял, какой там бред, в этой Коллегии Палачей. А так, знаете, подходит ко мне на улице этот…Регар…
Эжон снова сел, с неожиданной резкостью глядя на собеседника:
-Регар? Вы знали его? Коллегия?
-Ну, говорю же! – обиделся Эмис. – Там, еще когда был прежний король, была Коллегия Палачей. В ней Регар и три палача. Один был казнен и им нужна была замена. И если Регар был лапочкой, Арахна вменяемой, то вот Лепен…
-Арахна? Ты ее знаешь? – Эжон никак не мог сообразить.
Эмис внимательно посмотрел на него:
-Да-а…похоже, вас сильно гнали! Говорю же – был я с ними. Потом Лепен по глупости отправил и себя на эшафот, и Регара, хотя хотел отправить меня. а Арахна в то время с Мальтом путалась. Ну вот…ночь перед бойней, я и предложил Арахне бежать!
-А она? – слабо осведомился Эжон, у которого ум заходил за разум.
Эмис вздохнул с сочувствием:
-Вас, похоже, приложило! Она же с вами в совете сидела!
-А…да. – Эжон моргнул. Он чувствовал, что во всей рассказанной ему истории есть какое-то особенное значение, и что-то важное, но его собственная судьба заботила сейчас его куда сильнее прочих судеб. – Так ты, значит, не выдашь меня?
-Конечно, нет! – Эмис лучился улыбкой. – Я так рад…вы, правда, распространяли памфлеты Ольсена?
Вот это было сложным вопросом. Эжон умел решать головоломки, но на здоровую голову. Сейчас же понять, сказать правду, что он вообще до недавнего времени о памфлетах не знал, или солгать – было ему сложно. Поэтому Эжон неопределенно повел головою и выдавил:
-Ммм…
-Не бойтесь, - понизил голос Эмис, - нас много. Мы знали, что есть здравые люди и в совете. Люди, желающие свободы от власти короны в принципе.
Эжон попытался подвести итог. Его спас по внезапному приступу милосердия граф Моран, тем самым, поставив его имя как уже приговоренного. Хорошо, это понятно. Далее – Эжона спас человек, который, по его утверждению, знает Арахну, и был с нею в палачах. Что ж, учитывая буйство прежних дней – могло быть и такое, да и сама Арахна говорила, что была какая-то замена…допустим.
Но что сказать насчет памфлетов? Эжон, честно говоря, и одного не прочел вдумчиво, а здесь, похоже, человек этими строками аж живет. Податься Эжону все равно некуда – падение и эшафот там, неизбежное предательство и черт знает что здесь.
-Да, - промолвил Эжон, - но это большой секрет.
-Здесь вы среди друзей, - Эмис улыбнулся, - я вас всем представлю. Все наши пришли в восхищение, когда узнали, что союзники есть даже среди советников короля!
Эжон попытался потерять сознание и не смог. Живительный отвар поддерживал в нем жизнь. Видимо, что-то отразилось в лице его, что Эмис резко встал и с заботой сказал:
-Вам нужно поспать, вы еще слабы. Что ж, у нас много работы, набирайтесь сил, спите!
Ага, уснешь тут… но Эжон покорно прикрыл глаза, надеясь, что от этого уймётся хотя бы головная боль.
Глава 30.
Если долго лежать и надеяться, что проблема исчезнет, то можно дождаться куда более худших для себя обстоятельств. А если проблема решилась в твоё отсутствие, то это не проблема была, а так – мелкая неприятность в декоре драматизма.
Эжон понимал, что если он будет просто бездействовать, то ничего не добьётся и будет разоблачен. В конце концов, он никогда в полной мере не читал даже памфлета Ольсена, а здесь его приняли за человека, который верно отстаивает его идеи! Поменять идеи для выживания недолго, но нужно же знать, на что меняешь! Хотя бы чтоб поддержать разговор.
Эжон не был глупцом. Может быть наивным был, но вот глупым – нет. реагировал не сразу, выбирая удачный момент и удачную реакцию, выжидал – но это не всегда оборачивалось в его пользу. Теперь нужно было действовать нагло, напролом. Эжон понимал это и то, что терять ему уж точно нечего и нужно играть роль, а вот при случае отступить, если получится.
Эжон попытался припомнить из истории и наблюдений как вели себя и как выглядели те, кто пытался разрушить привычный строй жизни. На ум шли мятежники, заговорщики…он же пытался выяснить, что их объединяло? Вера в себя? В идею? Готовность умереть за идеал? Это всё общие фразы, а как продемонстрировать это? Презрением? Насмешкой?
В конце концов, Эжон решил напустить на себя загадочности и уверенности и попробовать задавать тон самостоятельно. В следующий раз Эмис принёс ему похлёбку и Эжон, хоть и был голоден, принялся за еду, выверяя каждое движение.
