Стефания побледнела. Она всё это понимала где-то смутно в глубине себя, но одно делать предполагать и отмахиваться от навязчивых, словно муха, мыслей, и совсем другое услышать то же самое от совершенно чужого существа. Ещё и опытного, знающего обе стороны.
Но Стефания не знала, как реагировать и потому спросила слабым, обессилевшим голосом:
–И что мне делать прикажешь?
Влад подобрался в кресле. Теперь он напоминал хищника, готового вцепиться в жертву.
–Я не могу тебе приказать. Я могу тебе посоветовать. Оставайся. Оставайся с нами… со мной. с нашей стороной тебе нечего бояться.
Стефания вскочила. Ушибленная спина дала о себе знать, но это было где-то вторично и можно было перетерпеть. Не падать же теперь со стоном боли?
Влад понял, что совершил ошибку и поднялся следом. У него это получилось и легче, и быстрее.
–Стефа, я могу научить тебя магии. Абрахам не даст тебе этого знания, а этот яд будет разрушать твою кровь. Я могу помочь, я могу научить! Только смени сторону. Я не заставлю тебя убивать твоих старых соратников, но могу дать тебе положение, имя…
Стефания расхохоталась. Если бы кто-то сказал ей прежде, что она будет так легко хохотать в лицо древнему вампиру, она бы не поверила. Но сейчас она действительно это делала, не оставляя Владу и надежду на мирный договор с собою.
–Вы, граф, верно сказали, – Стефания отсмеялась с большим трудом, слёзы текли по её щекам. – Вы верно сказали… Даже если допустить то, что я окажусь предательницей, что я поверю во всё, что вы мне пытаетесь наговорить, вы верно сказали мне посмотреть на Абрахама, посмотреть на то презрение, каким одарили его церковники. Меня ждало бы такое же, если бы я приняла ваше предложение. Но вы помогли мне и избавили меня от этого выбора. Сами. За это я вас благодарю…
Стефания издевательски поклонилась.
–А теперь отпустите меня.
Влад покачал головой:
–Я хотел с тобой по-хорошему. хотел не допустить твоей глупости, во имя матери. Но я сделаю это и по-плохому.
Он взметнул ладонь вверх, стягивая силу в руку. Красноватые огоньки уже полыхали. Стефания знала, что не отступит уже – некуда! – потому и оставалась смотреть заворожено на лик, как ей думалось, собственной смерти.
–Это боль, – разъяснил Влад. – Я покажу тебе боль. Её можно преодолеть заклинанием. Я хочу, чтобы ты попросила меня…чтобы поняла.
У неё что-то получилось однажды в краткой недавней тренировке с Абрахамом. Но сейчас Стефания и не думала прикрыться хотя бы руками. Она заставила себя стоять и единственное послабление, которое себе позволила – прикрыть глаза, чтобы не видеть, как заклинание надвигается, чтобы не среагировать.
Если магия заставляет её уйти от креста, она лучше уйдет от магии и, если придётся, из жизни. Она не Абрахам. Она не сумеет быть в двойной природе.
Боль была морем, и это море затопило Стефанию, накрыло её огромной единой волной, отзываясь по всему телу, пульсируя точками и не находя выхода или снисхождения. Стефания не устояла на ногах, крича, она сползла на пол, извивалась у ног древнего вампира, царапала пол, плакала и выла.
Но не просила о пощаде и не сдавалась. Дух оказался крепче. А может быть она, устав проигрывать и быть никем, всё-таки овладела собою.
Вторая волна была больнее, сильнее, настойчивее. Но и её Стефания к досаде Влада выдержала. Размазывая слёзы и кровавые подтеки от собственно нанесённых царапин, она не просила о пощаде и не просила остановить. А более того не пыталась сама.
Магия бушевала в ней ядом. Одна – вампирская, другая – собственная. Вампирская давила, заставляя выйти собственную словами или действием. Но собственная не могла пробиться сквозь стальную незримую клетку воли, которой Стефания, по её собственному убеждению, не отличалась.
Перед третьей волной Стефания просто потеряла сознание и осталась лежать на полу. Тело её слегка светилось синеватым блеском – собственная магия пыталась дать защиту, но это было не то. Тело ничто, когда устоял дух.
Влад был раздосадован. Он знал, что когда она придёт в чувство, беседа продолжится и тогда ему можно будет попробовать вампирский гипноз, который должен надломить дух. Он не хотел этого, но Стефания не оставляла ему никакого выбора. Но для этого ей надо очнуться, а пока Влад бережно поднял хрупкое измученное тело и понёс его как пушинку в покои-клетку.
Надо сказать, что в этот час не было выбора не только у Влада. У двух братьев – Рене и Огюстена его тоже не было. они, составившие бодрое и полное ядовитого издевательства письмо к Константину и к Церкви животворящего Креста, получили ответ. Ответ был полон обратного издевательства. Константин и совет Церкви Животворящего Креста сообщал единодушно, что предателям веры нет и доказательства, какими бы они не были, принадлежат рукам предателя.
–И что делать-то? – Огюстен растерял свою грозность. Обнаружить открыто доказательства сговора Цитадели и Животворящего было бы катастрофическим. Но мириться тоже никак нельзя. А всё вина Рене! Далась ему эта правда!
–Погоди, я думаю! – огрызнулся Рене. Он действительно судорожно думал. Конечно, логично, что Константин и его сторонники признают сговор с Цитаделью и отойдут от власти. Но очень хотелось верить именно в это, а вера, как понял Рене – вещь странная, непостоянная и двоякая.
Обнародовать несколько писем? Что ж, это пошатнёт репутацию Животворящего, но не снесёт её. А в данном случае нужно уже идти на снос. Ничего, справятся церковники с наплывом в свои церкви пополнений, ресурсы взыщут. В конце концов, обратятся к людям – недаром же церковники защищают людей! Пора и людям позаботиться о церковниках.
Будет, правда, идеологический кризис, но Рене понимал, что это тоже можно вывернуть в свою пользу. Разрушение старого символа ведёт к сотворению и сплочению вокруг нового. Надо только найти новое сердце борьбы. Надо.
–Да уж! Подумай! – Огюстен обозлился. – Этого всего не было бы, если бы ты держался там, где надо быть нормальному церковнику!
–Это в близости к трёхсотлетнему вампиру? – спокойно уточнил Рене. – Я не боец. Я не буду бойцом. Я мозг.
–Вот и придумай! Сам всё начал! – Огюстен для убедительности ударил кулаком по столу. – Теперь из-за тебя наша Церковь Святого Сердца может быть унижена.
–Не переживай, – не остался в долгу Рене, – пройти от Животворящего досюда можно только через владения этого кровососа. Он не пустит к вам нежданных гостей.
–Да как ты…– Огюстен даже задохнулся от несправедливого упрёка. – Да наша церковь…
–Молчи! – велел Рене. – Отвлекаешь!
–Скажите-ка…отвлекаю! – буркнул Огюстен, но покорно замолчал, лишь обиженно сопел, наблюдая за тем, как Рене вновь и вновь перечитывает ответ от Константина. Ответ, ставящий их в тупик.
Рене же впивался взглядом в бумагу, но не видел её. Он думал о том, что действительно совершил ошибку, понадеявшись на то, что Константин покинет свой пост, испугавшись разоблачения. Но на ошибках учатся и Рене извлёк для себя урок. Оставалось придумать, как именно разрушить полностью репутацию Церкви Животворящего Креста. Обвинить одного Константина в сговоре – это пустяк. Нужно что-то потяжелее, что-то гнилое и очень тяжёлое, что-то вроде убийства или…
Нет, убийство сойдёт. Но кого убить? Как подставить Константина? Или не подставить. А вынудить? В былое время, когда Рене был его цепным псом, он видел, что есть определённая группа наёмников, которая действует кроваво. Но снова вопрос – кого и как? Как действовать наверняка?
–Придумал? – ехидный голос брата вывел Рене из раздумий. – Или мозг подводит?
–Замолчи! – попросил Рене. – Я чувствую, что решение близко. Просто не мешай, ладно?
–Ну ты скажи, а то вдруг решение такое же как и прошлое! – не отступал уязвлённый Огюстен, не подозревая даже, что сам подводит Рене к решению.
Рене отложил бумагу и внимательно взглянул на Огюстена. Мысли напряжённо шевелились, словно змеи, и расползлись бы с шипением, стоило бы появиться просвету совести или любви. Но просвета не было.
Рене же думал.
Какая выходила ситуация в его уме? Он пытался представить всё в красках, чтобы проверить правдоподобность. Итак – Рене – в прошлом вечный офицер и цепной пёс совета Животворящего Креста случайно узнаёт о сговоре правления с Цитаделью. Заручившись некоторыми, малыми, но всё же существенными доказательствами и компанией, отправляется в путь. Путь его лежит к брату – к знаковому служителю Церкви Святого Сердца – замечательному, пусть и более бедному оплоту церковников. Прибившись к оплоту, Рене показывает брату доказательства и с его помощью, не желая порочить доброе имя Животворящего Креста, посылает ультиматум Константину…
Значит, теперь, если одновременно обнародовать доказательства и отправку ультиматума – можно всколыхнуть недоверие. А решающим гвоздём станет ответ Константина и…
И убийство знакового служителя Церкви Святого Сердца, как того, чьим именем был подписан ультиматум и в приюте которого перебежчик нашёл приют.
Рене прислушался к себе, пытаясь понять, какие чувства вызывают в нём подобные мысли и понял, что никаких. Тёплой братской любви между ним и Огюстеном никогда не было. Огюстен, как более сильный с детства не стеснялся отпускать шуточки да шпынять брата. Рене, понимая, что никогда не одержит верх в силе, брал умом и мстил брату. Со временем шуточки утихли, оба поступили на службу, но разделились церквями, а затем и подходом к карьере.
Рене смотрел на брата и думал – сможет ли он убить Огюстена? По уму выходило, что будто бы да, сможет. Память услужливо подбрасывала разорванные Огюстеном книги Рене, залитые нарочно чернилами задания, за невыполнение которых Рене наказывали, отнятые редкие сласти для Рене, съеденные Огюстеном сразу после своих.
И потом многое, уже романтическое, когда Рене так проигрывал на фоне более крупного и развитого братца. Сколько всего могло ему вспомниться, оправдывая не только общим благом, но и местью.
И хуже всего то, что Рене оставался спокоен. Что-то было в нём совершенно другое, что-то, не укорявшее его, равнодушное. Убийство брата представлялось ему простым деянием, в котором не было ничего неожиданного.
Рене ужаснулся. Но не мыслям. А отсутствию совести и укора за них. Он знал, что должен страдать и не должен вообще допускать подобных мыслей, что должен каяться, но разум упрямо молчал.
–Ты чего так смотришь? – спросил Огюстен. – Заболел? Или у меня нимб над головой?
–Нет, ничего… – Рене выдавил из себя улыбку и отвёл глаза. – Слушай, что-то голова разболелась. Давай, может, выпьем немного?
Огюстен приободрился. И не зря. Рене ещё в первый визит в кабинет брата приметил припрятанный на окне за бумагами кувшин. Но кувшин с водою никто не станет прятать, верно? Значит, не вода…
–Да я так-то днём обычно не…– забормотал Огюстен, – но только если с тобой. За встречу.
–А как же, – Рене подмигнул ему. – Найдётся?
Огюстен показал на примеченный уже Рене кувшин и принялся подниматься, чтобы налить из него. Но Рене был ловчее, вскинулся:
–Да ладно, сиди. Я же в гостях, я и разолью!
–Дело! – одобрил Огюстен и полез по ящикам стола, извлекая из них припасённую нехитрую закуску. Закуска лежала прямо на бумагах, и один вид такого отношения к документам мог бы ужаснуть кого-нибудь, но Рене было не до этого.
Пока Огюстен раскладывал прямо на столешницу полузасохшие кусочки сыра, орехи, хлеб, шоколадные дольки и ягоды, пока разворачивал бумажный лист, заботливо скрывающий несколько тонких пластинок холодного мяса, Рене действовал.
У опытного служителя Церкви есть свои секреты. чаще всего они уходят в одежду и в украшения – так в подклады плаща охотники зашивают тонкие лезвия, которые можно использовать при случае, или так прячут за воротом рубах какие-нибудь амулеты ведьмы… Рене не был охотником, и секреты у него были специфические. Он знал, что у каждого церковника может настать тот день, когда понадобится последнее средство и заранее озаботился им.
Опорой стал перстень со знаком пылающего креста – знак церкви Животворящего. Это был подарок от самого Константина за службу. Но Константин дарил перстень с камнем, на гладкой отшлифованной поверхности которого и был выжжен, а затем выложен по обожжённому следу золоту знак Церкви.
Это позже Рене, кое-что разведав о своей службе, потратил много сил и средств, чтобы передать перстень ювелиру. Ювелир был мастером – он вынул с величайшей осторожностью камень, срезал его до самой тонкой корки и ввинтил на место так, чтобы теперь между опорой для камня и камнем была полость, которую можно было открыть, подцепив камень ногтем в основании знака-креста.
Рене же, как имеющий доступ к арсеналу извлечённых у магов и ведьм зелий, без труда нашёл яд, и также без труда информацию о его использовании. Ему даже удалось выбрать. Он не знал, придётся ли ему когда-нибудь всерьёз озаботиться применением, но хранил в перстне немного отравы.
И сейчас, пока Огюстен раскладывал по столу закуску, Рене подцепил камень, вынул его и в два движения вылил большую часть содержимого в один кубок, а оставшуюся – совсем каплю – в другой.
Ему пришло в голову, что если по его плану «Константин» отравит одного Огюстена, то в это никто не поверит. Рене понимал, что нужно рискнуть, и был готов. На кону стояло разрушение репутации Животворящего Креста.
Рене не выдал себя никаким волнением, даже когда два кубка столкнулись в приветственном жесте – рука к руке, рука мертвеца и убийцы. Братоубийцы. Он сделал большой глоток, Огюстен, правда, и здесь его обошёл, и выпил залпом.
Рене улыбнулся:
–Я думаю, нам нужно обнародовать немедленно наш ультиматум, отказ Константина и доказательства. Предлагаю отпечатать и разослать по всем оплотом, по всем церквям…
Огюстен махнул рукой:
–Ты мозг! Ты и делай. Я тебе доверяю. Хоть и мелкий ты, а всё же человек. я знаю.
Бывший вечный офицер заставил себя встать – последние слова, в отличие от Огюстена, Рене точно знал, что это слова последние, задели что-то в его души и у него даже возник соблазн попытаться спасти…
Но нет. дело должно быть вперёд.
На негнущихся ногах Рене вышел в коридор и немеющим языком отдал пару распоряжений настороженному служителю церкви Святого Сердца. Служитель удалялся по коридору, когда Рене услышал позади себя хрип, и сдавленную мольбу:
–Ре…не…
И только когда хрип угас, Рене обернулся и твёрдо сделал несколько шагов из последних сил, будто бы засыпающего тела. Ему нужно было почти умереть, чтобы выжить в новом качестве. Кто подумает на Рене, если сам Рене отравлен? Если сам он едва выжил? Это вина Константина, это тень на него, тень, от которой он уже не избавится.
Базир понимал, что если сейчас он не переговорит с Абрахамом, потом будет уже поздно. Шансов было мало на то, что этот проклятый маг его услышит, но они всё-таки были, во всяком случае, Базир считал первым своим долгом попытаться.
–А если она за него не заступится? – спросил Базир, нерешительно нарушая молчание, гнетущее и привычное Абрахаму. Они уже пересекли границу Церкви Святого Сердца и были во владениях графа-кровососа, а это означало, что в любое мгновение зелень деревьев и мягкость травы может превратиться в поле битвы, в пепелище и в живой эшафот.
Но Стефания не знала, как реагировать и потому спросила слабым, обессилевшим голосом:
–И что мне делать прикажешь?
Влад подобрался в кресле. Теперь он напоминал хищника, готового вцепиться в жертву.
–Я не могу тебе приказать. Я могу тебе посоветовать. Оставайся. Оставайся с нами… со мной. с нашей стороной тебе нечего бояться.
Стефания вскочила. Ушибленная спина дала о себе знать, но это было где-то вторично и можно было перетерпеть. Не падать же теперь со стоном боли?
Влад понял, что совершил ошибку и поднялся следом. У него это получилось и легче, и быстрее.
–Стефа, я могу научить тебя магии. Абрахам не даст тебе этого знания, а этот яд будет разрушать твою кровь. Я могу помочь, я могу научить! Только смени сторону. Я не заставлю тебя убивать твоих старых соратников, но могу дать тебе положение, имя…
Стефания расхохоталась. Если бы кто-то сказал ей прежде, что она будет так легко хохотать в лицо древнему вампиру, она бы не поверила. Но сейчас она действительно это делала, не оставляя Владу и надежду на мирный договор с собою.
–Вы, граф, верно сказали, – Стефания отсмеялась с большим трудом, слёзы текли по её щекам. – Вы верно сказали… Даже если допустить то, что я окажусь предательницей, что я поверю во всё, что вы мне пытаетесь наговорить, вы верно сказали мне посмотреть на Абрахама, посмотреть на то презрение, каким одарили его церковники. Меня ждало бы такое же, если бы я приняла ваше предложение. Но вы помогли мне и избавили меня от этого выбора. Сами. За это я вас благодарю…
Стефания издевательски поклонилась.
–А теперь отпустите меня.
Влад покачал головой:
–Я хотел с тобой по-хорошему. хотел не допустить твоей глупости, во имя матери. Но я сделаю это и по-плохому.
Он взметнул ладонь вверх, стягивая силу в руку. Красноватые огоньки уже полыхали. Стефания знала, что не отступит уже – некуда! – потому и оставалась смотреть заворожено на лик, как ей думалось, собственной смерти.
–Это боль, – разъяснил Влад. – Я покажу тебе боль. Её можно преодолеть заклинанием. Я хочу, чтобы ты попросила меня…чтобы поняла.
У неё что-то получилось однажды в краткой недавней тренировке с Абрахамом. Но сейчас Стефания и не думала прикрыться хотя бы руками. Она заставила себя стоять и единственное послабление, которое себе позволила – прикрыть глаза, чтобы не видеть, как заклинание надвигается, чтобы не среагировать.
Если магия заставляет её уйти от креста, она лучше уйдет от магии и, если придётся, из жизни. Она не Абрахам. Она не сумеет быть в двойной природе.
Боль была морем, и это море затопило Стефанию, накрыло её огромной единой волной, отзываясь по всему телу, пульсируя точками и не находя выхода или снисхождения. Стефания не устояла на ногах, крича, она сползла на пол, извивалась у ног древнего вампира, царапала пол, плакала и выла.
Но не просила о пощаде и не сдавалась. Дух оказался крепче. А может быть она, устав проигрывать и быть никем, всё-таки овладела собою.
Вторая волна была больнее, сильнее, настойчивее. Но и её Стефания к досаде Влада выдержала. Размазывая слёзы и кровавые подтеки от собственно нанесённых царапин, она не просила о пощаде и не просила остановить. А более того не пыталась сама.
Магия бушевала в ней ядом. Одна – вампирская, другая – собственная. Вампирская давила, заставляя выйти собственную словами или действием. Но собственная не могла пробиться сквозь стальную незримую клетку воли, которой Стефания, по её собственному убеждению, не отличалась.
Перед третьей волной Стефания просто потеряла сознание и осталась лежать на полу. Тело её слегка светилось синеватым блеском – собственная магия пыталась дать защиту, но это было не то. Тело ничто, когда устоял дух.
Влад был раздосадован. Он знал, что когда она придёт в чувство, беседа продолжится и тогда ему можно будет попробовать вампирский гипноз, который должен надломить дух. Он не хотел этого, но Стефания не оставляла ему никакого выбора. Но для этого ей надо очнуться, а пока Влад бережно поднял хрупкое измученное тело и понёс его как пушинку в покои-клетку.
Надо сказать, что в этот час не было выбора не только у Влада. У двух братьев – Рене и Огюстена его тоже не было. они, составившие бодрое и полное ядовитого издевательства письмо к Константину и к Церкви животворящего Креста, получили ответ. Ответ был полон обратного издевательства. Константин и совет Церкви Животворящего Креста сообщал единодушно, что предателям веры нет и доказательства, какими бы они не были, принадлежат рукам предателя.
–И что делать-то? – Огюстен растерял свою грозность. Обнаружить открыто доказательства сговора Цитадели и Животворящего было бы катастрофическим. Но мириться тоже никак нельзя. А всё вина Рене! Далась ему эта правда!
–Погоди, я думаю! – огрызнулся Рене. Он действительно судорожно думал. Конечно, логично, что Константин и его сторонники признают сговор с Цитаделью и отойдут от власти. Но очень хотелось верить именно в это, а вера, как понял Рене – вещь странная, непостоянная и двоякая.
Обнародовать несколько писем? Что ж, это пошатнёт репутацию Животворящего, но не снесёт её. А в данном случае нужно уже идти на снос. Ничего, справятся церковники с наплывом в свои церкви пополнений, ресурсы взыщут. В конце концов, обратятся к людям – недаром же церковники защищают людей! Пора и людям позаботиться о церковниках.
Будет, правда, идеологический кризис, но Рене понимал, что это тоже можно вывернуть в свою пользу. Разрушение старого символа ведёт к сотворению и сплочению вокруг нового. Надо только найти новое сердце борьбы. Надо.
–Да уж! Подумай! – Огюстен обозлился. – Этого всего не было бы, если бы ты держался там, где надо быть нормальному церковнику!
–Это в близости к трёхсотлетнему вампиру? – спокойно уточнил Рене. – Я не боец. Я не буду бойцом. Я мозг.
–Вот и придумай! Сам всё начал! – Огюстен для убедительности ударил кулаком по столу. – Теперь из-за тебя наша Церковь Святого Сердца может быть унижена.
–Не переживай, – не остался в долгу Рене, – пройти от Животворящего досюда можно только через владения этого кровососа. Он не пустит к вам нежданных гостей.
–Да как ты…– Огюстен даже задохнулся от несправедливого упрёка. – Да наша церковь…
–Молчи! – велел Рене. – Отвлекаешь!
–Скажите-ка…отвлекаю! – буркнул Огюстен, но покорно замолчал, лишь обиженно сопел, наблюдая за тем, как Рене вновь и вновь перечитывает ответ от Константина. Ответ, ставящий их в тупик.
Рене же впивался взглядом в бумагу, но не видел её. Он думал о том, что действительно совершил ошибку, понадеявшись на то, что Константин покинет свой пост, испугавшись разоблачения. Но на ошибках учатся и Рене извлёк для себя урок. Оставалось придумать, как именно разрушить полностью репутацию Церкви Животворящего Креста. Обвинить одного Константина в сговоре – это пустяк. Нужно что-то потяжелее, что-то гнилое и очень тяжёлое, что-то вроде убийства или…
Нет, убийство сойдёт. Но кого убить? Как подставить Константина? Или не подставить. А вынудить? В былое время, когда Рене был его цепным псом, он видел, что есть определённая группа наёмников, которая действует кроваво. Но снова вопрос – кого и как? Как действовать наверняка?
–Придумал? – ехидный голос брата вывел Рене из раздумий. – Или мозг подводит?
–Замолчи! – попросил Рене. – Я чувствую, что решение близко. Просто не мешай, ладно?
–Ну ты скажи, а то вдруг решение такое же как и прошлое! – не отступал уязвлённый Огюстен, не подозревая даже, что сам подводит Рене к решению.
Рене отложил бумагу и внимательно взглянул на Огюстена. Мысли напряжённо шевелились, словно змеи, и расползлись бы с шипением, стоило бы появиться просвету совести или любви. Но просвета не было.
Рене же думал.
Какая выходила ситуация в его уме? Он пытался представить всё в красках, чтобы проверить правдоподобность. Итак – Рене – в прошлом вечный офицер и цепной пёс совета Животворящего Креста случайно узнаёт о сговоре правления с Цитаделью. Заручившись некоторыми, малыми, но всё же существенными доказательствами и компанией, отправляется в путь. Путь его лежит к брату – к знаковому служителю Церкви Святого Сердца – замечательному, пусть и более бедному оплоту церковников. Прибившись к оплоту, Рене показывает брату доказательства и с его помощью, не желая порочить доброе имя Животворящего Креста, посылает ультиматум Константину…
Значит, теперь, если одновременно обнародовать доказательства и отправку ультиматума – можно всколыхнуть недоверие. А решающим гвоздём станет ответ Константина и…
И убийство знакового служителя Церкви Святого Сердца, как того, чьим именем был подписан ультиматум и в приюте которого перебежчик нашёл приют.
Рене прислушался к себе, пытаясь понять, какие чувства вызывают в нём подобные мысли и понял, что никаких. Тёплой братской любви между ним и Огюстеном никогда не было. Огюстен, как более сильный с детства не стеснялся отпускать шуточки да шпынять брата. Рене, понимая, что никогда не одержит верх в силе, брал умом и мстил брату. Со временем шуточки утихли, оба поступили на службу, но разделились церквями, а затем и подходом к карьере.
Рене смотрел на брата и думал – сможет ли он убить Огюстена? По уму выходило, что будто бы да, сможет. Память услужливо подбрасывала разорванные Огюстеном книги Рене, залитые нарочно чернилами задания, за невыполнение которых Рене наказывали, отнятые редкие сласти для Рене, съеденные Огюстеном сразу после своих.
И потом многое, уже романтическое, когда Рене так проигрывал на фоне более крупного и развитого братца. Сколько всего могло ему вспомниться, оправдывая не только общим благом, но и местью.
И хуже всего то, что Рене оставался спокоен. Что-то было в нём совершенно другое, что-то, не укорявшее его, равнодушное. Убийство брата представлялось ему простым деянием, в котором не было ничего неожиданного.
Рене ужаснулся. Но не мыслям. А отсутствию совести и укора за них. Он знал, что должен страдать и не должен вообще допускать подобных мыслей, что должен каяться, но разум упрямо молчал.
–Ты чего так смотришь? – спросил Огюстен. – Заболел? Или у меня нимб над головой?
–Нет, ничего… – Рене выдавил из себя улыбку и отвёл глаза. – Слушай, что-то голова разболелась. Давай, может, выпьем немного?
Огюстен приободрился. И не зря. Рене ещё в первый визит в кабинет брата приметил припрятанный на окне за бумагами кувшин. Но кувшин с водою никто не станет прятать, верно? Значит, не вода…
–Да я так-то днём обычно не…– забормотал Огюстен, – но только если с тобой. За встречу.
–А как же, – Рене подмигнул ему. – Найдётся?
Огюстен показал на примеченный уже Рене кувшин и принялся подниматься, чтобы налить из него. Но Рене был ловчее, вскинулся:
–Да ладно, сиди. Я же в гостях, я и разолью!
–Дело! – одобрил Огюстен и полез по ящикам стола, извлекая из них припасённую нехитрую закуску. Закуска лежала прямо на бумагах, и один вид такого отношения к документам мог бы ужаснуть кого-нибудь, но Рене было не до этого.
Пока Огюстен раскладывал прямо на столешницу полузасохшие кусочки сыра, орехи, хлеб, шоколадные дольки и ягоды, пока разворачивал бумажный лист, заботливо скрывающий несколько тонких пластинок холодного мяса, Рене действовал.
У опытного служителя Церкви есть свои секреты. чаще всего они уходят в одежду и в украшения – так в подклады плаща охотники зашивают тонкие лезвия, которые можно использовать при случае, или так прячут за воротом рубах какие-нибудь амулеты ведьмы… Рене не был охотником, и секреты у него были специфические. Он знал, что у каждого церковника может настать тот день, когда понадобится последнее средство и заранее озаботился им.
Опорой стал перстень со знаком пылающего креста – знак церкви Животворящего. Это был подарок от самого Константина за службу. Но Константин дарил перстень с камнем, на гладкой отшлифованной поверхности которого и был выжжен, а затем выложен по обожжённому следу золоту знак Церкви.
Это позже Рене, кое-что разведав о своей службе, потратил много сил и средств, чтобы передать перстень ювелиру. Ювелир был мастером – он вынул с величайшей осторожностью камень, срезал его до самой тонкой корки и ввинтил на место так, чтобы теперь между опорой для камня и камнем была полость, которую можно было открыть, подцепив камень ногтем в основании знака-креста.
Рене же, как имеющий доступ к арсеналу извлечённых у магов и ведьм зелий, без труда нашёл яд, и также без труда информацию о его использовании. Ему даже удалось выбрать. Он не знал, придётся ли ему когда-нибудь всерьёз озаботиться применением, но хранил в перстне немного отравы.
И сейчас, пока Огюстен раскладывал по столу закуску, Рене подцепил камень, вынул его и в два движения вылил большую часть содержимого в один кубок, а оставшуюся – совсем каплю – в другой.
Ему пришло в голову, что если по его плану «Константин» отравит одного Огюстена, то в это никто не поверит. Рене понимал, что нужно рискнуть, и был готов. На кону стояло разрушение репутации Животворящего Креста.
Рене не выдал себя никаким волнением, даже когда два кубка столкнулись в приветственном жесте – рука к руке, рука мертвеца и убийцы. Братоубийцы. Он сделал большой глоток, Огюстен, правда, и здесь его обошёл, и выпил залпом.
Рене улыбнулся:
–Я думаю, нам нужно обнародовать немедленно наш ультиматум, отказ Константина и доказательства. Предлагаю отпечатать и разослать по всем оплотом, по всем церквям…
Огюстен махнул рукой:
–Ты мозг! Ты и делай. Я тебе доверяю. Хоть и мелкий ты, а всё же человек. я знаю.
Бывший вечный офицер заставил себя встать – последние слова, в отличие от Огюстена, Рене точно знал, что это слова последние, задели что-то в его души и у него даже возник соблазн попытаться спасти…
Но нет. дело должно быть вперёд.
На негнущихся ногах Рене вышел в коридор и немеющим языком отдал пару распоряжений настороженному служителю церкви Святого Сердца. Служитель удалялся по коридору, когда Рене услышал позади себя хрип, и сдавленную мольбу:
–Ре…не…
И только когда хрип угас, Рене обернулся и твёрдо сделал несколько шагов из последних сил, будто бы засыпающего тела. Ему нужно было почти умереть, чтобы выжить в новом качестве. Кто подумает на Рене, если сам Рене отравлен? Если сам он едва выжил? Это вина Константина, это тень на него, тень, от которой он уже не избавится.
Глава 33.
Базир понимал, что если сейчас он не переговорит с Абрахамом, потом будет уже поздно. Шансов было мало на то, что этот проклятый маг его услышит, но они всё-таки были, во всяком случае, Базир считал первым своим долгом попытаться.
–А если она за него не заступится? – спросил Базир, нерешительно нарушая молчание, гнетущее и привычное Абрахаму. Они уже пересекли границу Церкви Святого Сердца и были во владениях графа-кровососа, а это означало, что в любое мгновение зелень деревьев и мягкость травы может превратиться в поле битвы, в пепелище и в живой эшафот.
