Когда сходятся интересы, кто-то должен позаботиться о тех, кто может не выдержать этого схода. Я благодарю вас за уделённое время и надеюсь, что вы честно расскажете своему Главе о моём визите и станете посредником нашей встречи, где я мог бы изложить подробнее свои слова.
Летард только молчал. У него окончательно сломались все представления и убеждения, которые в нём были. Мартин совершенно изумил его и обезоружил.
– Вы думаете, что я лгу, – сказал Мартин, пробираясь к дверям, но замирая у них, – напрасно. Моя семья имеет также свои интересы в городе. Ровно как и многие наши придворные. Взять хоть баронов, хоть графов, да хоть обычную служанку! В свите принцессы есть, например, одна девушка – красавица, небесное создание! Кажется, её вообще не должны тревожить ни смута, ни будущее, она вся как из света соткана! А если подумать? у неё в городе отец и мать. И она за них боится – конечно, кто намеренно пойдёт грабить или убивать родственников какой-то там Селесты? Но вот случайно задеть могут. И так можно сказать про каждого!
Мартин намеренно произнёс это имя. Он не верил в любовь, хотя был молод, но верил в красоту. Сейчас же, видя, как изменилось лицо Летарда при упоминании той красавицы, что жила в его мыслях светлым воспоминанием, он поразился – это был словно другой человек! У него даже морщины разгладились…
– Так что, надеюсь на вас, – сказал Мартин, прощаясь, – дайте мне знать когда можно прийти к Альбину. До свидания.
Он ушёл, а Летард ещё стоял в комнатушке. Имя, одно только имя пробудило в нём бесконечную тревожную нежность. Представилось: к ней в дом врываются…
Кровавые мысли были тяжелы, Летард даже затряс головой, изгоняя их. Решимость окрепла в нём быстрее, чем он хотел и мысль сформировалась быстрее, чем он посмел её озвучить.
– Я сделаю всё, – тихо сказал Летард, чтобы прозвучавшие слова не позволили ему отступить.
И кто решил, что за ангельской внешностью скрывается такая же ангельская сущность? Кто изрёк, что можно доверять молодой красоте, невинности взгляда и тонкости самого облика? Кто был тот негодяй, а может быть и насмешник, который так легко вывел слабые образы и нежные силуэты девиц из круга подозрительных и сказал, что они ни на что, кроме воздыхания над цветами и обмороков от переизбытка чувств, и не могут?
Кто-то всё-таки решил… может быть, это была лишь чья-то мысль, а может быть и намеренный отвод внимания от одной из таких красавиц? А может быть, это просто было удобно – не думать на красоту и юность?
Сказал бы кто Летарду, что из себя представляет его возлюбленная, на которую он и взглянуть не посмел, он, наёмник, такой нелепый и оробевший от этой дивной и неподвластной ему птицы – и он бы не поверил ни слову, у него не сошлось бы в голове, что можно даже допустить мысль о том, что такая нежность как Селеста может быть нежна лишь с виду!
Он бы не поверил и даже бы взбесился. Слава Богу, никто и не думал его просвещать. Кому, собственно, Летард был нужен со своей нелепой, но такой удобной любовью?
И слава Богу, что кое-кого не надо было даже просвещать, потому что кое-кто уже имел куда более полное представление об этой девушке и не питал иллюзий насчёт её внешнего вида.
– Я не понимаю, – Селеста говорила тихо, оттенок лёгкой капризности не покидал её голоса, но в целом, она, чётко зная, что её покровитель – герцог Болмон – не выносит капризного тона в деловых переговоров, тщательно контролировала свой голос. Ошибиться было нельзя.
– А тебе и не нужно ничего понимать, – герцог Болмон придерживался определенной строгости в своих убеждениях: даже если такая красавица как Селеста по сути своей то ещё зло, это не значит, что следует её всецело посвящать во все дела. Пусть живёт в неведении. Люди слишком глупы и самонадеянны, в какой-то момент она может решить, что оказалась умнее его, и попытается начать свою игру. – Тебе не нужно понимать, тебе нужно только сделать.
– У госпожи много служанок, – Селеста понимала, что её не посвятят до конца во все обстоятельства дела. Этого и не требовалось. Она считала себя умной и полагала, что и без посвящения разберётся во всех тонкостях, если возникнет такая необходимость. Пока же её не было, – почему бы не попросить их?
– Глупости говоришь! – одёрнул герцог, – не расстраивай…
Он думал по поводу многих служанок. Проблема заключалась в том, что герцог Болмон в своё время упустил наполнение женской части двора, а точнее даже, той части двора, что оказалась в свите принцессы Мадлен, и теперь не мог сказать точно, кто бы пришёл ему на помощь. Он и Селесту, спохватившись, провёл через своё собственное влияние к принцессе, лишь бы были подле неё хоть какие-то верные руки, да такие же верные уши, умеющие услышать то, о чём принцесса Мадлен не скажет открыто.
Но вот действовать, да ещё так дерзко и так страшно, как предлагал сейчас герцог… нет, на такое нужен был только свой человек, именно свой, прикормленный, нужный, завязанный на власти самого герцога, пусть и не напрямую, но через свою семью, и чётко знающий, что покровителя подводить нельзя, вдобавок, лишённый моральных принципов. Таким человеком была Селеста.
– Я к тому, – нахмурилась Селеста, – что она редко бывает в одиночестве. И сделать то, что вы предлагаете…
– Скажешь, что тебе это невозможно, и я тебе не поверю, – предостерёг Болмон, – разве ты не знаешь, что для меня возможно всё, а значит, всё возможно и для моих людей.
– Возможно, – согласилась Селеста, – но опасно. Вы предлагает мне подливать яд моей госпоже. И это при том, что она редко остаётся одна.
– Ещё громче скажи, и я вырву тебе язык, – пообещал Болмон, нет, он не испугался её глупых слов. Её слова в принципе не могли напугать его. Она была в его власти, в его полном подчинении, во всяком случае, на сегодняшний день, пока Селеста была ему нужна и представляла для него интерес.
Селеста моргнула. Нет, она понимала услышанную задачу. В мотивы, на счастье, вдаваться не стала. Вслух, по крайней мере, и это было уже облегчением.
– Как я это сделаю? – тихо спросила она.
– Как хочешь, – ответствовал Болмон, – считай, что это в моих интересах, а значит, и в твоих.
Она стояла перед ним растерянная и жалкая, уже не было в её голосе и тени капризного тона. Герцог смягчился, подсказал:
– Она не такая уж и подозрительная, так что постарайся получше, дорогая, и мы с тобой договоримся самым лучшим образом.
Селеста задумалась, прикидывая что-то про себя – не то как реализовать пожелание герцога, не то что же попросить у него в обмен на столь щекотливую услугу, наконец, кивнула:
– Хорошо, я вас поняла, я сделаю.
– Эта дрянь, – герцог не стал дожидаться пока она примет решение, её муки выбора его не беспокоили, он и без них знал, что она согласится, и потому поспешил достать прозрачную жидкость в тонком изящном серебряном флакончике из ящика стола, – не имеет ни вкуса, ни запаха. Ну только лёгкую сладость. По три капли каждый день, и всё будет выглядеть так, как будто она больна.
Он улыбнулся мрачно и жутко. Нет, он не гордился своим поручением, и, если уж а то пошло, принцесса Мадлен лично ему не сделала ничего дурного, чтобы её губить так легко и сразу. Но дело есть дело. личное легко умирает, когда речь касается власти и будущего. Принц крови достаточно ярко донёс ему своё пожелание и объяснил почему Мадлен не должно быть. Болмон внял этому и поспешил обратиться к исполнителю.
Муки совести герцог отложил на потом.
– Три капли, – Селеста кивнула, принимая флакон, разглядывая его. с таким же выражением лица она могла изучать флакончик с драгоценными духами или помадой – никакого сочувствия, нет, даже испуг уже прошёл, осталось лишь жадное любопытство.
Герцог Болмон мысленно похвалил себя за правильный выбор.
– Именно, – подтвердил он, – но каждый день, не увиливай.
– А только в напиток или в еду тоже считается? – Селеста взяла деловой тон.
Болмон помрачнел. Всю жизнь он придерживался строго правила: если не разбираешься в чём-то, следуй инструкциям. В ядосоставлении он не понимал. Понимал в оружии, в титулах, в истории, но в ядах – нет, и потому передал то, что сказали ему. Это было истиной, и у Болмона не могло быть иного мнения, а тут этот нелепый вопрос о том, куда ещё можно добавить яд!
– Без фокусов, – строго сказал герцог, он не мог дать правильного ответа и потому избрал данную ему инструкцию как закон, – в напиток.
Селеста кивнула:
– Я просто думала, может так удобнее.
– Тебе не следует думать, твоя голова не для этого, – фраза была довольно жёсткой, но у Селесты не было возможности её заметить и обидеться. Умная девушка, научившаяся выживать при дворе, поспешила стать глухой для этой фразы.
– Если она обратится к целителю? – Селеста снова обрела деловой тон.
Болмон не сразу ответил. Он не знал, сможет ли целитель угадать отравление. Мастер над ядами обещал что нет, и всё будет выглядеть как обычная болезнь – что-то связанное с животом, отравлением несвежим или слишком жирным. А потом будет уже поздно.
– Твоё дело следовать инструкциям, – напомнил Болмон, – если почувствуешь что дело плохо, прячь флакон. Ну и молчи, разумеется.
Он усмехнулся, и эта усмешка явно объяснила Селесте перспективы недальновидности.
– Не пугайте, – она легко кивнула головой, – я не дура.
В этом Болмон сомневался, но тактично промолчал – не следует портить отношения с исполнителем, тем более, что этот исполнитель нужен. Пока нужен.
Рука Селесты уже подхватила флакончик и спрятала в рукав. Надёжно, под тонкий ремешок, вшитый специально по её же просьбе. Идеальный тайник. Даже если кто и вздумает осмотреть её платье, то будет искать в юбках, а не в рукаве.
– Это первое твоё поручение, – Болмон решил, что не следует вызывать к себе Селесту по десять раз, если уж пришла, то надо разрешить всё.
– Есть и второе? – девушка взглянула с кокетством, но явно струсила – после того, что ей было поручено прежде, она ждала, что следующее поручение окажется ещё хлеще и злее. Но Болмон был милосерден со своей точки зрения и поспешил заверить:
– Тебе не нужно ничего особенного, просто оказать внимание одному…господину.
И то, как он произнёс слово «господин», с каким промедлением и какой интонацией, не ускользнуло от Селесты. Она тотчас поняла, что господин не особенно подходит под привычное её представление о господах.
– Кто он? – спросила она, оробев окончательно.
– Ты его не знаешь, – Болмон смотрел на неё внимательно, наслаждался реакцией и своей властью над её испугом. В самом деле – куда ей деваться? Он заставил бы её сделать всё, что угодно и с тем, на кого укажет. – Это очень хороший человек, нужный.
– Кто? – прошептала Селеста. Её подозрения крепли. Человек, которого она не знает? Это не человек двора… во всяком случае, это не человек ближнего двора. Но надежда ещё жила. – Граф? Барон? Виконт?.. почему я его не знаю? Он затворник? В изгнании?
– Он не был представлен ко двору и не будет, – объяснил Болмон и ужас на лице Селесты развеселил его окончательно. – Это человек из Лиги.
Селеста едва не упала в обморок. Она рухнула в кресло позади неё и последним усилием осталась в сознании, хотя ужас и паника её были настоящими.
– Оборванец…– прошелестела она, не веря в услышанное, – убийца и вор? Господин, я не уличная девка!
– Ты станешь ею, – пообещал Болмон, – если не сделаешь то, что я от тебя требую.
Она забилась в панике и подступающих истерических нотках. Да, жизнь Селесты складывалась из двойной, а то и тройной игры, весьма дрянной на вкус и факт, но всё-таки прежде Болмон не требовал ничего подобного. Даже когда его приказ был ясен и означал, что нужно кому-то уделить внимание, это были люди её круга! Это не были оборванцы с улиц! А тут такое падение, омерзительно и ужасно!
– Не будь так строга, – Болмон не смягчился, он забавлялся, – он молод, вполне себе привлекателен. Да, его одежда стоит дешевле одной твоей прекрасной шпильки, но это полезный человек. И в качестве награды он получит тебя.
Она закрыла лицо руками, не хотела смотреть на него – своего покровителя, пряталась. Только от слов его она спрятаться не могла. Слишком во многом уже была замешана, и понимала – даже если встать ей сейчас, уйти, сбежать – достанут, и тогда ей не просто в нищете и голоде жить, а самой идти по улицам и торговать собою. И даже это ещё можно будет считать везением.
– Не унижайте меня, пожалуйста, – прошептала Селеста. Всё, что она могла сказать сейчас, относилось к тому единственному божеству, которое полностью контролировало её жизнь и принадлежность. – Ваше высочество, я же…я не смогу. Улица, лигианцы… это просто страшно, я умру.
– От подобного ещё никто не умирал, – ответствовал герцог, – почему ты говоришь так, словно я тебя к людоеду посылаю? Этот человек тобой заворожён, на свою же беду, он не знает какая ты дрянь. И я тебя уверяю, он не худший из них. А вот к худшим ты попадёшь за строптивость!
Селеста не отняла рук от лица, молчала. Словам Болмона о том, что ей выбран ещё не худший и даже заворожённый ею – она не верила. Верила в другое – в озвученную им угрозу. Бренность собственной жизни сходилась над её головой тёмной волной и Селеста совершенно не знала как спастись от этой волны.
Болмон не торопил её, он явно наслаждался ситуацией: её испугом, вспыхнувшим стыдом (а он полагал, что стыда в ней не осталось!) и ненавистью к нему, к своему покровителю. Это был дивный вкус эмоций и Болмон желал впитать его в себя всецело, чтобы прочувствовать самому вкус власти.
Она сидела без движения минут пять, ломалась изнутри, сдавалась, понимая, что спасения ей ждать неоткуда и не от кого, наконец, отняла руки от лица, взглянула припухшими красными от беззвучных слёз глазами на своего покровителя, и сказала:
– Что ж, раз у меня нет выбора, я сделаю так, как вы хотите.
– В цене сойдёмся! – сразу пообещал герцог.
– Сойдёмся сейчас? – спросила Селеста. Она возвращалась к прежнему состоянию. Не умея победить, она хотела хот бы не до конца проиграть, уйти сломленной, но немного отомщённой. Это было бы пустяком, но давало причину жить и дальше, а не шагнуть из окна самой высокой башни при дворе, чтобы всё кончилось, чтобы освободилась и сама Селеста, и грехи её.
– Сойдёмся, – согласился Болмон. Он вообще стал на редкость покладистым, когда вкусил её испуга и ненависти, потому что понимал – пора пощадить девушку хоть в чём-нибудь. – Чего ты хочешь? У тебя уже есть предложения? Похвально! Так и надо, дорогая, так и надо.
– Титул, – коротко ответила Селеста.
Болмон поперхнулся от неожиданности. Не слово смутило его, нет, а тон. Ледяной и спокойный, похоже, девушка окончательно приняла свою судьбу и сейчас пыталась проиграть не до конца.
– Прости, что? – переспросил герцог, – ты хочешь титул? Но у тебя он есть.
– Обедневшего рода, – напомнила Селеста, – потускневший от долгов и слабости. Я хочу настоящий титул. Сверкающий. Установившийся.
– Как ты себе это представляешь? – поинтересовался Болмон. – Я бы рад тебе пойти навстречу, но ты живёшь в фантазиях. Титул, который тебе могут дать спокойно – это новый титул. Какой сверкающий и устоявшийся? За что, в конце концов? Твои услуги не стоят столь дорого, милая!
Летард только молчал. У него окончательно сломались все представления и убеждения, которые в нём были. Мартин совершенно изумил его и обезоружил.
– Вы думаете, что я лгу, – сказал Мартин, пробираясь к дверям, но замирая у них, – напрасно. Моя семья имеет также свои интересы в городе. Ровно как и многие наши придворные. Взять хоть баронов, хоть графов, да хоть обычную служанку! В свите принцессы есть, например, одна девушка – красавица, небесное создание! Кажется, её вообще не должны тревожить ни смута, ни будущее, она вся как из света соткана! А если подумать? у неё в городе отец и мать. И она за них боится – конечно, кто намеренно пойдёт грабить или убивать родственников какой-то там Селесты? Но вот случайно задеть могут. И так можно сказать про каждого!
Мартин намеренно произнёс это имя. Он не верил в любовь, хотя был молод, но верил в красоту. Сейчас же, видя, как изменилось лицо Летарда при упоминании той красавицы, что жила в его мыслях светлым воспоминанием, он поразился – это был словно другой человек! У него даже морщины разгладились…
– Так что, надеюсь на вас, – сказал Мартин, прощаясь, – дайте мне знать когда можно прийти к Альбину. До свидания.
Он ушёл, а Летард ещё стоял в комнатушке. Имя, одно только имя пробудило в нём бесконечную тревожную нежность. Представилось: к ней в дом врываются…
Кровавые мысли были тяжелы, Летард даже затряс головой, изгоняя их. Решимость окрепла в нём быстрее, чем он хотел и мысль сформировалась быстрее, чем он посмел её озвучить.
– Я сделаю всё, – тихо сказал Летард, чтобы прозвучавшие слова не позволили ему отступить.
Глава 11. Селеста
И кто решил, что за ангельской внешностью скрывается такая же ангельская сущность? Кто изрёк, что можно доверять молодой красоте, невинности взгляда и тонкости самого облика? Кто был тот негодяй, а может быть и насмешник, который так легко вывел слабые образы и нежные силуэты девиц из круга подозрительных и сказал, что они ни на что, кроме воздыхания над цветами и обмороков от переизбытка чувств, и не могут?
Кто-то всё-таки решил… может быть, это была лишь чья-то мысль, а может быть и намеренный отвод внимания от одной из таких красавиц? А может быть, это просто было удобно – не думать на красоту и юность?
Сказал бы кто Летарду, что из себя представляет его возлюбленная, на которую он и взглянуть не посмел, он, наёмник, такой нелепый и оробевший от этой дивной и неподвластной ему птицы – и он бы не поверил ни слову, у него не сошлось бы в голове, что можно даже допустить мысль о том, что такая нежность как Селеста может быть нежна лишь с виду!
Он бы не поверил и даже бы взбесился. Слава Богу, никто и не думал его просвещать. Кому, собственно, Летард был нужен со своей нелепой, но такой удобной любовью?
И слава Богу, что кое-кого не надо было даже просвещать, потому что кое-кто уже имел куда более полное представление об этой девушке и не питал иллюзий насчёт её внешнего вида.
– Я не понимаю, – Селеста говорила тихо, оттенок лёгкой капризности не покидал её голоса, но в целом, она, чётко зная, что её покровитель – герцог Болмон – не выносит капризного тона в деловых переговоров, тщательно контролировала свой голос. Ошибиться было нельзя.
– А тебе и не нужно ничего понимать, – герцог Болмон придерживался определенной строгости в своих убеждениях: даже если такая красавица как Селеста по сути своей то ещё зло, это не значит, что следует её всецело посвящать во все дела. Пусть живёт в неведении. Люди слишком глупы и самонадеянны, в какой-то момент она может решить, что оказалась умнее его, и попытается начать свою игру. – Тебе не нужно понимать, тебе нужно только сделать.
– У госпожи много служанок, – Селеста понимала, что её не посвятят до конца во все обстоятельства дела. Этого и не требовалось. Она считала себя умной и полагала, что и без посвящения разберётся во всех тонкостях, если возникнет такая необходимость. Пока же её не было, – почему бы не попросить их?
– Глупости говоришь! – одёрнул герцог, – не расстраивай…
Он думал по поводу многих служанок. Проблема заключалась в том, что герцог Болмон в своё время упустил наполнение женской части двора, а точнее даже, той части двора, что оказалась в свите принцессы Мадлен, и теперь не мог сказать точно, кто бы пришёл ему на помощь. Он и Селесту, спохватившись, провёл через своё собственное влияние к принцессе, лишь бы были подле неё хоть какие-то верные руки, да такие же верные уши, умеющие услышать то, о чём принцесса Мадлен не скажет открыто.
Но вот действовать, да ещё так дерзко и так страшно, как предлагал сейчас герцог… нет, на такое нужен был только свой человек, именно свой, прикормленный, нужный, завязанный на власти самого герцога, пусть и не напрямую, но через свою семью, и чётко знающий, что покровителя подводить нельзя, вдобавок, лишённый моральных принципов. Таким человеком была Селеста.
– Я к тому, – нахмурилась Селеста, – что она редко бывает в одиночестве. И сделать то, что вы предлагаете…
– Скажешь, что тебе это невозможно, и я тебе не поверю, – предостерёг Болмон, – разве ты не знаешь, что для меня возможно всё, а значит, всё возможно и для моих людей.
– Возможно, – согласилась Селеста, – но опасно. Вы предлагает мне подливать яд моей госпоже. И это при том, что она редко остаётся одна.
– Ещё громче скажи, и я вырву тебе язык, – пообещал Болмон, нет, он не испугался её глупых слов. Её слова в принципе не могли напугать его. Она была в его власти, в его полном подчинении, во всяком случае, на сегодняшний день, пока Селеста была ему нужна и представляла для него интерес.
Селеста моргнула. Нет, она понимала услышанную задачу. В мотивы, на счастье, вдаваться не стала. Вслух, по крайней мере, и это было уже облегчением.
– Как я это сделаю? – тихо спросила она.
– Как хочешь, – ответствовал Болмон, – считай, что это в моих интересах, а значит, и в твоих.
Она стояла перед ним растерянная и жалкая, уже не было в её голосе и тени капризного тона. Герцог смягчился, подсказал:
– Она не такая уж и подозрительная, так что постарайся получше, дорогая, и мы с тобой договоримся самым лучшим образом.
Селеста задумалась, прикидывая что-то про себя – не то как реализовать пожелание герцога, не то что же попросить у него в обмен на столь щекотливую услугу, наконец, кивнула:
– Хорошо, я вас поняла, я сделаю.
– Эта дрянь, – герцог не стал дожидаться пока она примет решение, её муки выбора его не беспокоили, он и без них знал, что она согласится, и потому поспешил достать прозрачную жидкость в тонком изящном серебряном флакончике из ящика стола, – не имеет ни вкуса, ни запаха. Ну только лёгкую сладость. По три капли каждый день, и всё будет выглядеть так, как будто она больна.
Он улыбнулся мрачно и жутко. Нет, он не гордился своим поручением, и, если уж а то пошло, принцесса Мадлен лично ему не сделала ничего дурного, чтобы её губить так легко и сразу. Но дело есть дело. личное легко умирает, когда речь касается власти и будущего. Принц крови достаточно ярко донёс ему своё пожелание и объяснил почему Мадлен не должно быть. Болмон внял этому и поспешил обратиться к исполнителю.
Муки совести герцог отложил на потом.
– Три капли, – Селеста кивнула, принимая флакон, разглядывая его. с таким же выражением лица она могла изучать флакончик с драгоценными духами или помадой – никакого сочувствия, нет, даже испуг уже прошёл, осталось лишь жадное любопытство.
Герцог Болмон мысленно похвалил себя за правильный выбор.
– Именно, – подтвердил он, – но каждый день, не увиливай.
– А только в напиток или в еду тоже считается? – Селеста взяла деловой тон.
Болмон помрачнел. Всю жизнь он придерживался строго правила: если не разбираешься в чём-то, следуй инструкциям. В ядосоставлении он не понимал. Понимал в оружии, в титулах, в истории, но в ядах – нет, и потому передал то, что сказали ему. Это было истиной, и у Болмона не могло быть иного мнения, а тут этот нелепый вопрос о том, куда ещё можно добавить яд!
– Без фокусов, – строго сказал герцог, он не мог дать правильного ответа и потому избрал данную ему инструкцию как закон, – в напиток.
Селеста кивнула:
– Я просто думала, может так удобнее.
– Тебе не следует думать, твоя голова не для этого, – фраза была довольно жёсткой, но у Селесты не было возможности её заметить и обидеться. Умная девушка, научившаяся выживать при дворе, поспешила стать глухой для этой фразы.
– Если она обратится к целителю? – Селеста снова обрела деловой тон.
Болмон не сразу ответил. Он не знал, сможет ли целитель угадать отравление. Мастер над ядами обещал что нет, и всё будет выглядеть как обычная болезнь – что-то связанное с животом, отравлением несвежим или слишком жирным. А потом будет уже поздно.
– Твоё дело следовать инструкциям, – напомнил Болмон, – если почувствуешь что дело плохо, прячь флакон. Ну и молчи, разумеется.
Он усмехнулся, и эта усмешка явно объяснила Селесте перспективы недальновидности.
– Не пугайте, – она легко кивнула головой, – я не дура.
В этом Болмон сомневался, но тактично промолчал – не следует портить отношения с исполнителем, тем более, что этот исполнитель нужен. Пока нужен.
Рука Селесты уже подхватила флакончик и спрятала в рукав. Надёжно, под тонкий ремешок, вшитый специально по её же просьбе. Идеальный тайник. Даже если кто и вздумает осмотреть её платье, то будет искать в юбках, а не в рукаве.
– Это первое твоё поручение, – Болмон решил, что не следует вызывать к себе Селесту по десять раз, если уж пришла, то надо разрешить всё.
– Есть и второе? – девушка взглянула с кокетством, но явно струсила – после того, что ей было поручено прежде, она ждала, что следующее поручение окажется ещё хлеще и злее. Но Болмон был милосерден со своей точки зрения и поспешил заверить:
– Тебе не нужно ничего особенного, просто оказать внимание одному…господину.
И то, как он произнёс слово «господин», с каким промедлением и какой интонацией, не ускользнуло от Селесты. Она тотчас поняла, что господин не особенно подходит под привычное её представление о господах.
– Кто он? – спросила она, оробев окончательно.
– Ты его не знаешь, – Болмон смотрел на неё внимательно, наслаждался реакцией и своей властью над её испугом. В самом деле – куда ей деваться? Он заставил бы её сделать всё, что угодно и с тем, на кого укажет. – Это очень хороший человек, нужный.
– Кто? – прошептала Селеста. Её подозрения крепли. Человек, которого она не знает? Это не человек двора… во всяком случае, это не человек ближнего двора. Но надежда ещё жила. – Граф? Барон? Виконт?.. почему я его не знаю? Он затворник? В изгнании?
– Он не был представлен ко двору и не будет, – объяснил Болмон и ужас на лице Селесты развеселил его окончательно. – Это человек из Лиги.
Селеста едва не упала в обморок. Она рухнула в кресло позади неё и последним усилием осталась в сознании, хотя ужас и паника её были настоящими.
– Оборванец…– прошелестела она, не веря в услышанное, – убийца и вор? Господин, я не уличная девка!
– Ты станешь ею, – пообещал Болмон, – если не сделаешь то, что я от тебя требую.
Она забилась в панике и подступающих истерических нотках. Да, жизнь Селесты складывалась из двойной, а то и тройной игры, весьма дрянной на вкус и факт, но всё-таки прежде Болмон не требовал ничего подобного. Даже когда его приказ был ясен и означал, что нужно кому-то уделить внимание, это были люди её круга! Это не были оборванцы с улиц! А тут такое падение, омерзительно и ужасно!
– Не будь так строга, – Болмон не смягчился, он забавлялся, – он молод, вполне себе привлекателен. Да, его одежда стоит дешевле одной твоей прекрасной шпильки, но это полезный человек. И в качестве награды он получит тебя.
Она закрыла лицо руками, не хотела смотреть на него – своего покровителя, пряталась. Только от слов его она спрятаться не могла. Слишком во многом уже была замешана, и понимала – даже если встать ей сейчас, уйти, сбежать – достанут, и тогда ей не просто в нищете и голоде жить, а самой идти по улицам и торговать собою. И даже это ещё можно будет считать везением.
– Не унижайте меня, пожалуйста, – прошептала Селеста. Всё, что она могла сказать сейчас, относилось к тому единственному божеству, которое полностью контролировало её жизнь и принадлежность. – Ваше высочество, я же…я не смогу. Улица, лигианцы… это просто страшно, я умру.
– От подобного ещё никто не умирал, – ответствовал герцог, – почему ты говоришь так, словно я тебя к людоеду посылаю? Этот человек тобой заворожён, на свою же беду, он не знает какая ты дрянь. И я тебя уверяю, он не худший из них. А вот к худшим ты попадёшь за строптивость!
Селеста не отняла рук от лица, молчала. Словам Болмона о том, что ей выбран ещё не худший и даже заворожённый ею – она не верила. Верила в другое – в озвученную им угрозу. Бренность собственной жизни сходилась над её головой тёмной волной и Селеста совершенно не знала как спастись от этой волны.
Болмон не торопил её, он явно наслаждался ситуацией: её испугом, вспыхнувшим стыдом (а он полагал, что стыда в ней не осталось!) и ненавистью к нему, к своему покровителю. Это был дивный вкус эмоций и Болмон желал впитать его в себя всецело, чтобы прочувствовать самому вкус власти.
Она сидела без движения минут пять, ломалась изнутри, сдавалась, понимая, что спасения ей ждать неоткуда и не от кого, наконец, отняла руки от лица, взглянула припухшими красными от беззвучных слёз глазами на своего покровителя, и сказала:
– Что ж, раз у меня нет выбора, я сделаю так, как вы хотите.
– В цене сойдёмся! – сразу пообещал герцог.
– Сойдёмся сейчас? – спросила Селеста. Она возвращалась к прежнему состоянию. Не умея победить, она хотела хот бы не до конца проиграть, уйти сломленной, но немного отомщённой. Это было бы пустяком, но давало причину жить и дальше, а не шагнуть из окна самой высокой башни при дворе, чтобы всё кончилось, чтобы освободилась и сама Селеста, и грехи её.
– Сойдёмся, – согласился Болмон. Он вообще стал на редкость покладистым, когда вкусил её испуга и ненависти, потому что понимал – пора пощадить девушку хоть в чём-нибудь. – Чего ты хочешь? У тебя уже есть предложения? Похвально! Так и надо, дорогая, так и надо.
– Титул, – коротко ответила Селеста.
Болмон поперхнулся от неожиданности. Не слово смутило его, нет, а тон. Ледяной и спокойный, похоже, девушка окончательно приняла свою судьбу и сейчас пыталась проиграть не до конца.
– Прости, что? – переспросил герцог, – ты хочешь титул? Но у тебя он есть.
– Обедневшего рода, – напомнила Селеста, – потускневший от долгов и слабости. Я хочу настоящий титул. Сверкающий. Установившийся.
– Как ты себе это представляешь? – поинтересовался Болмон. – Я бы рад тебе пойти навстречу, но ты живёшь в фантазиях. Титул, который тебе могут дать спокойно – это новый титул. Какой сверкающий и устоявшийся? За что, в конце концов? Твои услуги не стоят столь дорого, милая!
