– Я не в обиде, – заверил Филиппо, поднимаясь. – Позволь тогда тебя оставить, отдыхай.
Магда кивнула, рассеянно наблюдая за тем, как Филиппо, наспех собрав бумаги, идёт прочь. К дверям, как скрывается за ними…
Оставшись одна, она потёрла виски. Какой-то глупый день! И бесполезный. И длинный. Что ещё хуже!
Взгляд Магды не сразу выловил неладное. Но разум всё же сошёлся на нужном месте, заставил насторожиться: книга. На месте, где сидел Филиппо, осталась книга. Оставил нарочно? Наверняка! Филиппо обычно ничего не забывает.
Магда с тихим стоном лениво перебралась к книге. Надо же – «легенды тёмного мира»! может и случайно? Что ей от тёмного мира? Подсказка?
Подсказка?
Магда заметила, что уголок одной страницы был заложен. Она ненавидела такое и считала даже подобное преступлением. Правда, совсем не помнила, что так было не всегда, и что в приюте она сама нередко так поступала. Но Бартоломью отучил и передал ей свою ненависть к этой привычке.
Магда открыла книгу и вздрогнула. Заголовок бросился в глаза с такой издевательской беспощадностью, что она осела в кресле.
«Воронья Чаша– правда или вымысел?»
Обещая мысленно Филиппо вырвать когда-нибудь язык и глаза, Магда принялась читать, не особенно вникая поначалу в прочитанное. Но по мере прочтения она становилась напряжённее и мрачнее…
«Любопытствующие знают, что в мире бродят тенями сотни тайн, одной из них стала история о Вороньей Чаше. Как известно, кровь Пресветлого была собрана в Светлый Грааль и Грааль впитал её в себя, как высшее благо, что вызвало зависть у врагов Пресветлого. Зависть стала идеей, а идея привела к попытке воссоздать столь же сильный артефакт как Светлый Грааль, но для тёмного бога, самого воплощения мрака, имеющего множество имён, одно из которых Малзус.
Кровь стала ключом, образ Чаши был дверью, но не было только жертвы. Ибо только кровь того, кто страдает, была подходящей.
Так было совершено первое убийство во имя Малзуса.
Кровь первой жертвы была вылита в чашу, опалённую на костре дочерна, и загустела в ней, скисла. Дело было провалено, но сторонники тьмы не увидели в этом предостережения и предприняли новую попытку сотворить артефакт, подобный Светлому Граалю.
Дальше, мой дорогой читатель, идут лишь легенды. Одни говорят, что сторонники Малзуса принялись убивать всех на своём пути, подвергая несчастных страшным мучениям. Другие говорят, что убивали они только сторонником Пресветлого, считая, что те знают секрет Чаши. А третьи говорят, что Чаша была создана и будто бы Малзус сам явился в образе ворона перед своими сторонниками и испил из неё…»
Текст был коротким, но Магда ещё добрых пять минут по окончанию чтения вглядывалась, но уже не в сам текст, а в примечание под ним: «легенда не имеет доказательств, статус упомянутого артефакта не подтверждён».
Впервые она понимала что ей очень нужен ответ от Бартоломью – зачем, во имя чего ему эта дрянь понадобилась? Даже если она существует, почему бы не похоронить её в хранилище? почему бы не упокоить?
Зачем он тащит эту злую сказку и ищет её следы в реальном мире?
Магда с раздражением захлопнула книгу и поднялась, но уйти не успела. На пороге зала Дознания, открытом для гостей, которые почему-то не спешили сюда без крайней нужды, стоял Габриэль.
– Открыто было…– виновато произнёс он, – можно?
– Я прошу прощения за резкость, – Габриэль сидел на самом краю стула, точно боялся занять всё дозволенное место. Казалось, ему вообще неуютно находиться в зале Дознания, но он сам пришёл сюда, сам попросил разговоры с Магдой и та милостиво разрешила. Отступать было уже поздно. – Мне не следовало быть таким грубым в нашем разговоре.
– Начало неплохое, – процедила Магда. Она не была настроена на лишнюю сентиментальность, усталость от поисков информации била её по голове и спать хотелось больше, чем выслушивать извинения. Но выхода не было. Он пришёл, и она разрешила ему говорить. Как отступить теперь? – Надеюсь, продолжение будет также себя оправдывать.
– Да, я постараюсь, – Габриэль потёр виски, – это…не самая лёгкая тема.
– Ныть здесь не рекомендую, – напомнила Магда.
– Да, точно, – настоятель спохватился, виновато улыбнулся. – Я попробую говорить по делу. У меня правда есть сестра. Но для всех её нет. Её зовут Юлия, родители назвали её в честь Юлии Озанны – первой из мучениц, погибших за Пресветлого, но не отступивших.
– Мне знакома эта история, – предостерегла Магда, – я, знаешь ли, тоже училась. И работаю в Городе Святого Престола.
– Да, я… прошу прощения, – Габриэль кивнул, собираясь с мыслями. – Наши родители не так много добились, как хотели. Мать занималась реставрацией картин, её работы можно увидеть и сегодня. Но больших денег, известности или хорошего положения это не принесло. Пробиться сложно, труд реставратора кропотлив. Отец был служителем в предместье Города. Они познакомились во время праздника Пламени и больше не расставались, мама ушла с должности, последовала за ним, и никогда не упрекнула его за это.
– Как трогательно! – фыркнула Магда, – всё это я могу прочесть и в твоей анкете, скажи мне то, чего я не нашла в ней.
– Наши родители хотели для нас большого будущего. Они верили, что мы сможем сделать для Города многое. Я родился на три года раньше и не помню детства. Но помню, что всегда родители… нет, не стыдились, но укрывали мою сестру ото всех. Она не была той, кого они ждали.
– На луну выла? – поинтересовалась Магда. Она больше не делала замечаний о неуместности и скучности истории. Теперь она слушала.
– Нет, она… любопытство присуще детям, но Юлия переступала черту. Она спрашивала, почему мы должны ходить в церковь, если Пресветлый слышит и видит всё? Неужели нельзя молиться из дома, не на виду у всех? И почему мы должны слушать служителей – неужели они понимают Пресветлого больше, чем кто-то другой? – Габриэль явно стыдился своих слов, его лицо залило краской. Магда промолчала.
А он вспоминал, как сам был ещё ребёнком, а Юлия и вовсе едва-едва начала разговаривать разборчиво, а вдруг спросила:
– Как Пресветлый успевает следить за нами?
Родители приняли её вопрос за добрый знак – такое малое дитя, а уже задаёт вопросы о Пресветлом! Но добрый знак оказался, скорее, чёрной меткой.
– Она задавала вопросы, говорила, что на посту надо быть всегда, а не в дни, когда велит Пресветлый. И вообще, откровенно говоря, была готовым Красным Плащом, только без плаща, – Габриэль украдкой взглянул на Магду – не будет ли она возмущаться на подробности? Но та молчала, слушала и он продолжил: – родители её уговаривали, потом наказывали, потом прятали – из дома нельзя лишний раз, ведь на улице явно кто-то на неё влияет. Часто водили её в церковь, заставляли говорить со служителем, и она, боюсь, возненавидела Храмы Пресветлого ещё больше. Я был тогда юнцом, хотел поступать на обучение в Город, у меня были рекомендации и отметки, и я был уверен, что родители правы.
Магда кивнула:
– Бывает… но как ты скрыл её присутствие? Анкету заполняют ещё при поступлении.
– Когда я собирался поступать, – Габриэль заговорил тише, медленнее, словно слова и сами давили на него, – родители решили, что если мы не справляемся с Юлией, то нужно отдать её под опеку служительниц.
Магда вздрогнула. Что отчётливее всего предстало в её памяти? Голод? Холод общей спальни? Удары по рукам и спине за каждое неповиновение или забытое слово в уроке, который надо было рассказывать не сбиваясь? Или отвращение к имени, появившееся там? Или строгие, плотно сжатые губы настоятельницы:
– Марианна, ты сегодня плохо себя вела, ты остаёшься без ужина.
И тяжесть вины не имела значения. Постный ужин, серовато-далёкий оставался позади, а Марианна, ненавидящая своё имя, придумавшая давно себе другое, плакала в одиночестве спальни, продуваемой со всех сторон, пока кто-то из девчонок не трогал её за плечо и не передавал припрятанный кусочек хлеба или, если день был счастливый и праздничный, кусочек курицы.
Все были равны. И Марианна-Магда, когда не была вдруг наказана, когда стала старше и научилась притворяться куда лучше, тоже припрятывала для других в рукаве кусочек…
Магда тряхнула головой, отгоняя поганые, липкие воспоминания. Ей смертельно захотелось ощутить поддержку единственного человека, который в те дни напомнил о том, что жизнь идёт, что надежда есть. Бартоломью!
Но его не было рядом. Был Габриэль. Виновато-смущённый настоятель Города Святого Престола.
– С глаз долой? – мрачно поинтересовалась Магда, вырываясь из липких воспоминаний. – Так, да?
– Да, – признал Габриэль, – у матери были связи, знакомые. Обещали тайну. Её даже поместили в тот монастырь под другим именем. Подальше от Города. И я решил, что это неважно, и что, возможно, навсегда. Я не стал писать про неё в анкете от стыда. И от гордыни, что я лучше, чем она. А никто и не догадался проверить.
Верно-верно, когда поступал Габриэль на учёбу? Лет двадцать назад? Тогда, Магда прекрасно знала по рассказам своих соратников-дознавателей, была лютая нехватка рук и глаз. Не до того было, боролись с Чёрным Крестом, а тут ещё проверять всяких учеников на соответствие? Тем более, провинциалов, на которых и серьёзного расчёта не было?
Недоработка! Досадная, ужасная недоработка! Магда даже поморщилась, в зубах что-то заныло от досады.
– Потом я стал учиться, старался. Родители гордились, и я собой гордился. Потом попал на службу к Володыке…
– А Юлия? – Магда отвлеклась от очередной неприятной мысли в уме, вернулась к истории.
– Юлии стены монастыря внушили новое отвращение. Она сбежала, – объяснил Габриэль, – родители отреклись от неё и постарались забыть. Она нам…не подходила.
– Подонок! – ответствовала Магда зло.
– Знаю, – согласился Габриэль. – Моя карьера пошла в гору, и я думал, что Юлии и правда лучше в монастыре, что она безумна, что ей нужна помощь. А потом я встретил её на рынке, она была одета в красный плащ, и не держала на меня зла. Я думал, что она меня разоблачит или будет злиться, но она улыбнулась мне и сказала, что каждый находится там, где должен быть. В тот же день я покаялся перед Володыкой и он отпустил мне грехи, сказал, что я не виноват и был молод, и посоветовал уже не поднимать шума, не говорить родителям и анкету не трогать.
– А вот это уже интересно, – признала Магда, – то есть, твои родители не знали ничего?
– Нет. Она была для них позором.
– А для тебя?
– Для меня…– Габриэль задумался, – я простил её. Простил её заблуждения, Володыка поддержал моё решение и помог мне в этом. Всё-таки, она не несёт греха. Она молится Пресветлому, живёт по заветам добродетели, хотя и презирает Светлый Город, она не презирает Света Его. поэтому, я простил. И Володыка тоже.
– И разрешил вам видеться? – усмехнулась Магда. Не увязывалось у неё в голове кое-что, но интуитивное, непонятное ещё…
– Да. Редко, когда Плащи были рядом.
– Твои родители не хотели её видеть, а ты расщедрился? – Магда не скрывала сомнения, – и захотел её видеть хоть иногда, при этом скрывая? И я должна в это верить?
– Я не говорю о долге, – возразил Габриэль.
– Рассказывай правду, – посоветовала Магда, – что стояло ещё за твоими отлучками? Что ты делал у Красных Плащей ещё, помимо встреч с сестрой, которую, видите ли, простил! Благодетель непрошенный. Как она-то вас всех просила?
Магда злилась не на шутку. Она представила молодую девушку, которую бросают в одиночество монастырских стен за одну несхожесть. Да, она примкнула к Красным Плащам, но как простила-то? Магда бы не простила.
– Это не преступление! – возмутился Габриэль и поднялся с места. – Я рассказал всё. Между прочим, общение с Красными Плащами – это ещё не злодейство! Они нам не враги.
– Общение? Нет, не злодейство, – Магда поднялась рывком, – а вот сокрытие родственника, обман, длящийся сколько? Два десятка лет? около того? Это уже преступление. Преступление – это отлучки непонятно куда тайными тропами в те дни, когда Верховного убивают, а у нас тут творится то смерть, то покушения! Вот это всё преступления.
Она кричала на него. Она была в своей правоте и власти и эти чувства пьянили её. Магда знала что победит, сомнёт Габриэля, ведь он сам пришёл к ней рассказать о сестре, значит, и дожать насчёт остального его будет легко, а остальное точно есть, не может его не быть, не сдалась Габриэлю одна только сестра, которая много лет была для него позором.
Нет, Магда чуяла неладное и не собиралась отступать.
Она победила. Габриэль тяжело опустился на стул:
– Это не моя тайна.
– Тайная Святого Города – наша общая тайна, – крик ушёл и Магда перешла на ласку и уговор, – Габриэль, ты не представляешь как коварны враги Володыки и Города. Расскажи мне, только мне одной расскажи…
– В моих действиях не было ничего противозаконного, – настаивал Габриэль, но он уже сдавался. Правота Магды, тяжесть от свершённых несколько раз, хоть и по воле Володыки, действий, которые слегка выбивались из привычного уклада, была значительной, и игнорировать эту тяжесть у него не выходило.
– Тем более тогда поведай, – предложила Магда, пересаживаясь ближе к Габриэлю, – поведай, не так и сложно, правда? Ты уже доверил мне про сестру, так я сохраню это. Иди до конца, будь смелее…
Габриэль кивнул. Он настоятель, слуга Города. Магда тоже. какие у слуг могут быть тайны, тем более, если и правда речь идёт о безопасности слуг Пресветлого?
А может быть, ему просто захотелось разделить держащий его груз с кем-нибудь? Может надоело быть тем, кем у него быть не получалось: переговорщиком, агентом, почти шпионом?
Габриэль хотел жить честно, жить заботами о Пресветлом и о Святом Городе, а стены Святого Города, будто бы издеваясь, чернели изнутри той особенной чернотой, которая видна только когда живёшь в этих стенах. Осознанно или нет, но Габриэль сдавался под тяжестью терзавшей его совести, долгих лет молчания, отдавая все тайны на откуп тем, кто, по идее, и по его собственному разумению, должен был этими тайнами вплотную заниматься. Так было вернее, честнее и Габриэль почувствовал давно забытое успокоение, голос его креп по мере рассказа, и он всё больше и больше убеждался в том, что поступил правильно, когда решил прийти в Дознание со своей историей.
Рассказал бы он всё Верховному? Кто же знает! Вернее всего – нет. Но Магда вызывала у него какое-то спокойствие и надежду. Ей он всё и сдал, с удивлением радуясь облегчению души.
– И всё-таки, я настоятельно советую тебе подумать, – голос Бартоломью был насмешлив, словно лично ему было глубоко всё равно, что именно решит Филиппо. Но Филиппо хорошо знал этого человека и видел – за насмешкой скрыта надежда.
Нужен был, ой как нужен был Бартоломью свой человек на звании Всадника! Ещё и вместо Рогира…
Это же так славно: он – Верховный, у него три Всадника – верная и преданная ему Магда, надёжный Филиппо и, тьма с нею, Агнесс, которая скрипит себе чего-то и держит всех канцелярских крыс под собою! Тогда можно жить, можно работать, не оглядываясь и не опасаясь споров и расхождений между соратниками. Тогда можно сосредоточиться…
На чём?
Это и хотел понять Филиппо. По-дознавательски хотел постичь, и по-людски, от любопытства.
Магда кивнула, рассеянно наблюдая за тем, как Филиппо, наспех собрав бумаги, идёт прочь. К дверям, как скрывается за ними…
Оставшись одна, она потёрла виски. Какой-то глупый день! И бесполезный. И длинный. Что ещё хуже!
Взгляд Магды не сразу выловил неладное. Но разум всё же сошёлся на нужном месте, заставил насторожиться: книга. На месте, где сидел Филиппо, осталась книга. Оставил нарочно? Наверняка! Филиппо обычно ничего не забывает.
Магда с тихим стоном лениво перебралась к книге. Надо же – «легенды тёмного мира»! может и случайно? Что ей от тёмного мира? Подсказка?
Подсказка?
Магда заметила, что уголок одной страницы был заложен. Она ненавидела такое и считала даже подобное преступлением. Правда, совсем не помнила, что так было не всегда, и что в приюте она сама нередко так поступала. Но Бартоломью отучил и передал ей свою ненависть к этой привычке.
Магда открыла книгу и вздрогнула. Заголовок бросился в глаза с такой издевательской беспощадностью, что она осела в кресле.
«Воронья Чаша– правда или вымысел?»
Обещая мысленно Филиппо вырвать когда-нибудь язык и глаза, Магда принялась читать, не особенно вникая поначалу в прочитанное. Но по мере прочтения она становилась напряжённее и мрачнее…
«Любопытствующие знают, что в мире бродят тенями сотни тайн, одной из них стала история о Вороньей Чаше. Как известно, кровь Пресветлого была собрана в Светлый Грааль и Грааль впитал её в себя, как высшее благо, что вызвало зависть у врагов Пресветлого. Зависть стала идеей, а идея привела к попытке воссоздать столь же сильный артефакт как Светлый Грааль, но для тёмного бога, самого воплощения мрака, имеющего множество имён, одно из которых Малзус.
Кровь стала ключом, образ Чаши был дверью, но не было только жертвы. Ибо только кровь того, кто страдает, была подходящей.
Так было совершено первое убийство во имя Малзуса.
Кровь первой жертвы была вылита в чашу, опалённую на костре дочерна, и загустела в ней, скисла. Дело было провалено, но сторонники тьмы не увидели в этом предостережения и предприняли новую попытку сотворить артефакт, подобный Светлому Граалю.
Дальше, мой дорогой читатель, идут лишь легенды. Одни говорят, что сторонники Малзуса принялись убивать всех на своём пути, подвергая несчастных страшным мучениям. Другие говорят, что убивали они только сторонником Пресветлого, считая, что те знают секрет Чаши. А третьи говорят, что Чаша была создана и будто бы Малзус сам явился в образе ворона перед своими сторонниками и испил из неё…»
Текст был коротким, но Магда ещё добрых пять минут по окончанию чтения вглядывалась, но уже не в сам текст, а в примечание под ним: «легенда не имеет доказательств, статус упомянутого артефакта не подтверждён».
Впервые она понимала что ей очень нужен ответ от Бартоломью – зачем, во имя чего ему эта дрянь понадобилась? Даже если она существует, почему бы не похоронить её в хранилище? почему бы не упокоить?
Зачем он тащит эту злую сказку и ищет её следы в реальном мире?
Магда с раздражением захлопнула книгу и поднялась, но уйти не успела. На пороге зала Дознания, открытом для гостей, которые почему-то не спешили сюда без крайней нужды, стоял Габриэль.
– Открыто было…– виновато произнёс он, – можно?
Глава 23. Сестра, которой не было
– Я прошу прощения за резкость, – Габриэль сидел на самом краю стула, точно боялся занять всё дозволенное место. Казалось, ему вообще неуютно находиться в зале Дознания, но он сам пришёл сюда, сам попросил разговоры с Магдой и та милостиво разрешила. Отступать было уже поздно. – Мне не следовало быть таким грубым в нашем разговоре.
– Начало неплохое, – процедила Магда. Она не была настроена на лишнюю сентиментальность, усталость от поисков информации била её по голове и спать хотелось больше, чем выслушивать извинения. Но выхода не было. Он пришёл, и она разрешила ему говорить. Как отступить теперь? – Надеюсь, продолжение будет также себя оправдывать.
– Да, я постараюсь, – Габриэль потёр виски, – это…не самая лёгкая тема.
– Ныть здесь не рекомендую, – напомнила Магда.
– Да, точно, – настоятель спохватился, виновато улыбнулся. – Я попробую говорить по делу. У меня правда есть сестра. Но для всех её нет. Её зовут Юлия, родители назвали её в честь Юлии Озанны – первой из мучениц, погибших за Пресветлого, но не отступивших.
– Мне знакома эта история, – предостерегла Магда, – я, знаешь ли, тоже училась. И работаю в Городе Святого Престола.
– Да, я… прошу прощения, – Габриэль кивнул, собираясь с мыслями. – Наши родители не так много добились, как хотели. Мать занималась реставрацией картин, её работы можно увидеть и сегодня. Но больших денег, известности или хорошего положения это не принесло. Пробиться сложно, труд реставратора кропотлив. Отец был служителем в предместье Города. Они познакомились во время праздника Пламени и больше не расставались, мама ушла с должности, последовала за ним, и никогда не упрекнула его за это.
– Как трогательно! – фыркнула Магда, – всё это я могу прочесть и в твоей анкете, скажи мне то, чего я не нашла в ней.
– Наши родители хотели для нас большого будущего. Они верили, что мы сможем сделать для Города многое. Я родился на три года раньше и не помню детства. Но помню, что всегда родители… нет, не стыдились, но укрывали мою сестру ото всех. Она не была той, кого они ждали.
– На луну выла? – поинтересовалась Магда. Она больше не делала замечаний о неуместности и скучности истории. Теперь она слушала.
– Нет, она… любопытство присуще детям, но Юлия переступала черту. Она спрашивала, почему мы должны ходить в церковь, если Пресветлый слышит и видит всё? Неужели нельзя молиться из дома, не на виду у всех? И почему мы должны слушать служителей – неужели они понимают Пресветлого больше, чем кто-то другой? – Габриэль явно стыдился своих слов, его лицо залило краской. Магда промолчала.
А он вспоминал, как сам был ещё ребёнком, а Юлия и вовсе едва-едва начала разговаривать разборчиво, а вдруг спросила:
– Как Пресветлый успевает следить за нами?
Родители приняли её вопрос за добрый знак – такое малое дитя, а уже задаёт вопросы о Пресветлом! Но добрый знак оказался, скорее, чёрной меткой.
– Она задавала вопросы, говорила, что на посту надо быть всегда, а не в дни, когда велит Пресветлый. И вообще, откровенно говоря, была готовым Красным Плащом, только без плаща, – Габриэль украдкой взглянул на Магду – не будет ли она возмущаться на подробности? Но та молчала, слушала и он продолжил: – родители её уговаривали, потом наказывали, потом прятали – из дома нельзя лишний раз, ведь на улице явно кто-то на неё влияет. Часто водили её в церковь, заставляли говорить со служителем, и она, боюсь, возненавидела Храмы Пресветлого ещё больше. Я был тогда юнцом, хотел поступать на обучение в Город, у меня были рекомендации и отметки, и я был уверен, что родители правы.
Магда кивнула:
– Бывает… но как ты скрыл её присутствие? Анкету заполняют ещё при поступлении.
– Когда я собирался поступать, – Габриэль заговорил тише, медленнее, словно слова и сами давили на него, – родители решили, что если мы не справляемся с Юлией, то нужно отдать её под опеку служительниц.
Магда вздрогнула. Что отчётливее всего предстало в её памяти? Голод? Холод общей спальни? Удары по рукам и спине за каждое неповиновение или забытое слово в уроке, который надо было рассказывать не сбиваясь? Или отвращение к имени, появившееся там? Или строгие, плотно сжатые губы настоятельницы:
– Марианна, ты сегодня плохо себя вела, ты остаёшься без ужина.
И тяжесть вины не имела значения. Постный ужин, серовато-далёкий оставался позади, а Марианна, ненавидящая своё имя, придумавшая давно себе другое, плакала в одиночестве спальни, продуваемой со всех сторон, пока кто-то из девчонок не трогал её за плечо и не передавал припрятанный кусочек хлеба или, если день был счастливый и праздничный, кусочек курицы.
Все были равны. И Марианна-Магда, когда не была вдруг наказана, когда стала старше и научилась притворяться куда лучше, тоже припрятывала для других в рукаве кусочек…
Магда тряхнула головой, отгоняя поганые, липкие воспоминания. Ей смертельно захотелось ощутить поддержку единственного человека, который в те дни напомнил о том, что жизнь идёт, что надежда есть. Бартоломью!
Но его не было рядом. Был Габриэль. Виновато-смущённый настоятель Города Святого Престола.
– С глаз долой? – мрачно поинтересовалась Магда, вырываясь из липких воспоминаний. – Так, да?
– Да, – признал Габриэль, – у матери были связи, знакомые. Обещали тайну. Её даже поместили в тот монастырь под другим именем. Подальше от Города. И я решил, что это неважно, и что, возможно, навсегда. Я не стал писать про неё в анкете от стыда. И от гордыни, что я лучше, чем она. А никто и не догадался проверить.
Верно-верно, когда поступал Габриэль на учёбу? Лет двадцать назад? Тогда, Магда прекрасно знала по рассказам своих соратников-дознавателей, была лютая нехватка рук и глаз. Не до того было, боролись с Чёрным Крестом, а тут ещё проверять всяких учеников на соответствие? Тем более, провинциалов, на которых и серьёзного расчёта не было?
Недоработка! Досадная, ужасная недоработка! Магда даже поморщилась, в зубах что-то заныло от досады.
– Потом я стал учиться, старался. Родители гордились, и я собой гордился. Потом попал на службу к Володыке…
– А Юлия? – Магда отвлеклась от очередной неприятной мысли в уме, вернулась к истории.
– Юлии стены монастыря внушили новое отвращение. Она сбежала, – объяснил Габриэль, – родители отреклись от неё и постарались забыть. Она нам…не подходила.
– Подонок! – ответствовала Магда зло.
– Знаю, – согласился Габриэль. – Моя карьера пошла в гору, и я думал, что Юлии и правда лучше в монастыре, что она безумна, что ей нужна помощь. А потом я встретил её на рынке, она была одета в красный плащ, и не держала на меня зла. Я думал, что она меня разоблачит или будет злиться, но она улыбнулась мне и сказала, что каждый находится там, где должен быть. В тот же день я покаялся перед Володыкой и он отпустил мне грехи, сказал, что я не виноват и был молод, и посоветовал уже не поднимать шума, не говорить родителям и анкету не трогать.
– А вот это уже интересно, – признала Магда, – то есть, твои родители не знали ничего?
– Нет. Она была для них позором.
– А для тебя?
– Для меня…– Габриэль задумался, – я простил её. Простил её заблуждения, Володыка поддержал моё решение и помог мне в этом. Всё-таки, она не несёт греха. Она молится Пресветлому, живёт по заветам добродетели, хотя и презирает Светлый Город, она не презирает Света Его. поэтому, я простил. И Володыка тоже.
– И разрешил вам видеться? – усмехнулась Магда. Не увязывалось у неё в голове кое-что, но интуитивное, непонятное ещё…
– Да. Редко, когда Плащи были рядом.
– Твои родители не хотели её видеть, а ты расщедрился? – Магда не скрывала сомнения, – и захотел её видеть хоть иногда, при этом скрывая? И я должна в это верить?
– Я не говорю о долге, – возразил Габриэль.
– Рассказывай правду, – посоветовала Магда, – что стояло ещё за твоими отлучками? Что ты делал у Красных Плащей ещё, помимо встреч с сестрой, которую, видите ли, простил! Благодетель непрошенный. Как она-то вас всех просила?
Магда злилась не на шутку. Она представила молодую девушку, которую бросают в одиночество монастырских стен за одну несхожесть. Да, она примкнула к Красным Плащам, но как простила-то? Магда бы не простила.
– Это не преступление! – возмутился Габриэль и поднялся с места. – Я рассказал всё. Между прочим, общение с Красными Плащами – это ещё не злодейство! Они нам не враги.
– Общение? Нет, не злодейство, – Магда поднялась рывком, – а вот сокрытие родственника, обман, длящийся сколько? Два десятка лет? около того? Это уже преступление. Преступление – это отлучки непонятно куда тайными тропами в те дни, когда Верховного убивают, а у нас тут творится то смерть, то покушения! Вот это всё преступления.
Она кричала на него. Она была в своей правоте и власти и эти чувства пьянили её. Магда знала что победит, сомнёт Габриэля, ведь он сам пришёл к ней рассказать о сестре, значит, и дожать насчёт остального его будет легко, а остальное точно есть, не может его не быть, не сдалась Габриэлю одна только сестра, которая много лет была для него позором.
Нет, Магда чуяла неладное и не собиралась отступать.
Она победила. Габриэль тяжело опустился на стул:
– Это не моя тайна.
– Тайная Святого Города – наша общая тайна, – крик ушёл и Магда перешла на ласку и уговор, – Габриэль, ты не представляешь как коварны враги Володыки и Города. Расскажи мне, только мне одной расскажи…
– В моих действиях не было ничего противозаконного, – настаивал Габриэль, но он уже сдавался. Правота Магды, тяжесть от свершённых несколько раз, хоть и по воле Володыки, действий, которые слегка выбивались из привычного уклада, была значительной, и игнорировать эту тяжесть у него не выходило.
– Тем более тогда поведай, – предложила Магда, пересаживаясь ближе к Габриэлю, – поведай, не так и сложно, правда? Ты уже доверил мне про сестру, так я сохраню это. Иди до конца, будь смелее…
Габриэль кивнул. Он настоятель, слуга Города. Магда тоже. какие у слуг могут быть тайны, тем более, если и правда речь идёт о безопасности слуг Пресветлого?
А может быть, ему просто захотелось разделить держащий его груз с кем-нибудь? Может надоело быть тем, кем у него быть не получалось: переговорщиком, агентом, почти шпионом?
Габриэль хотел жить честно, жить заботами о Пресветлом и о Святом Городе, а стены Святого Города, будто бы издеваясь, чернели изнутри той особенной чернотой, которая видна только когда живёшь в этих стенах. Осознанно или нет, но Габриэль сдавался под тяжестью терзавшей его совести, долгих лет молчания, отдавая все тайны на откуп тем, кто, по идее, и по его собственному разумению, должен был этими тайнами вплотную заниматься. Так было вернее, честнее и Габриэль почувствовал давно забытое успокоение, голос его креп по мере рассказа, и он всё больше и больше убеждался в том, что поступил правильно, когда решил прийти в Дознание со своей историей.
Рассказал бы он всё Верховному? Кто же знает! Вернее всего – нет. Но Магда вызывала у него какое-то спокойствие и надежду. Ей он всё и сдал, с удивлением радуясь облегчению души.
***
– И всё-таки, я настоятельно советую тебе подумать, – голос Бартоломью был насмешлив, словно лично ему было глубоко всё равно, что именно решит Филиппо. Но Филиппо хорошо знал этого человека и видел – за насмешкой скрыта надежда.
Нужен был, ой как нужен был Бартоломью свой человек на звании Всадника! Ещё и вместо Рогира…
Это же так славно: он – Верховный, у него три Всадника – верная и преданная ему Магда, надёжный Филиппо и, тьма с нею, Агнесс, которая скрипит себе чего-то и держит всех канцелярских крыс под собою! Тогда можно жить, можно работать, не оглядываясь и не опасаясь споров и расхождений между соратниками. Тогда можно сосредоточиться…
На чём?
Это и хотел понять Филиппо. По-дознавательски хотел постичь, и по-людски, от любопытства.
