Заглядевшись на эдакое чудо, Вилэй едва не выпала из окна; почти пойманный свиток выскользнул из тонких пальцев и, подхваченный горячим потоком, устремился на улицу.
Солнце, словно издеваясь, вызолотило напоследок искусно прорисованные легкие доспехи, насмешливо блеснуло в янтарно-карих, будто живых, глазах.
– Проклятье!
Подобрав длинные юбки, Вилэй соскочила с широкого подоконника и кинулась к выходу.
– Госпожа! – полетел в спину неодобрительно-взволнованный возглас верной Дайнэ. – Госпожа, будьте благоразумны!
Куда уж там!
Кому, как не ей, было знать всю тщетность этих воззваний?
Легкие шелковые туфельки, предназначенные для чинных прогулок, но никак не для бега, скользили на крутой лестнице; сердце колотилось у самого горла, и дыхание перехватывало, но Вилэй и не думала останавливаться.
Она выбежала во внутренний дворик, утопающий в зелени и цветах, по узкой тропинке обогнула Девичью башню и оказалась на раскинувшейся перед главным входом площади. Чтобы попасть сюда, во дворец Рассветного ветра, обитель солнцеликого владыки, простым смертным надлежало преодолеть тысячу высоких каменных ступеней; тем же, кого боги от рождения одарили крыльями, такие сложности были неведомы.
Фениксы, неожиданно огромные – и ослепительно-яркие – вблизи, величественно приземлялись на площадь. Их было двое; один нес на своей спине седока, который каким-то чудом не только удержался во время полета, но и не сгорел в пламени волшебных созданий.
Таинственный миг превращения Вилэй, к великому своему огорчению, пропустила: волна жара едва не сбила ее с ног, заставила зажмуриться и прикрыть лицо рукавом нежно-голубого платья. Когда она смогла сделать вдох и распахнуть глаза, огненных птиц уже не было; вместо них к широкой лестнице под внимательными взорами застывших на своих постах стражей неспешно шествовали трое мужчин. Двое ярко-рыжих, в одеждах всех оттенков алого, и один темноволосый, в одеждах цвета беззвездной ночи.
Он-то, отстав от словно не заметивших этого огненных, и подобрал заветный свиток, который как назло лежал у него на пути.
Вилэй кинулась вперед, не думая ни о том, как выглядит, ни о том, как ведет себя.
В конце концов, вести себя неподобающе ей не привыкать.
– Отдайте, господин! – не терпящим возражений тоном потребовала она, протянув руку.
Рука дрожала. Едва заметно, но...
Но от взора прибывшего с фениксами незнакомца это не укрылось.
По тонким губам скользнула улыбка, неожиданно смягчив острые черты и на миг убрав колкие льдинки из пугающе светлых глаз, на смуглом лице казавшихся почти белыми.
– Любопытное увлечение для столь юной девушки, – заметил он, не спеша возвращать требуемое. И посмотрел так, будто пытался запечатлеть в памяти все, вплоть до последней черточки... или же, напротив, что-то из оной извлечь.
– Вас что-то не устраивает? – поджала губы Вилэй, почувствовав себя под этим взглядом крайне неуютно.
Губы отчего-то тоже дрожали, и сим нехитрым действом она попыталась это скрыть.
Похоже, не слишком-то успешно.
– Что вы, – лениво усмехнулся темный, напрочь лишенный такта и воспитания. – Весьма похвально интересоваться историей, пусть и не столь уж древней.
Свиток наконец-то упал в протянутую ладонь, и Вилэй, прижав его к груди, отступила, стремясь скрыться от пронизывающего взгляда страшных глаз, в которые вновь вернулся холод.
Жаркий воздух наполнили нежные переливы флейты; медленно отворились створки парадных дверей, и через порог в окружении надутых от осознания собственной важности советников шагнул владыка Инаэр, солнцеликий Актал из великого рода Чинэ.
Был он высок, статен и, несмотря на годы, красив – той особой красотой, которой наделяют боги лишь детей избранных родов. Прямая спина, широкие плечи, горделиво посаженная голова, лицо с четкими, благородными чертами, черные брови над темно-синими большими глазами. На белые, вышитые золотыми нитями одежды свободно падали не удерживаемые никакими украшениями волосы; некогда чернее вранова крыла, сейчас они таили в себе тонкие серебристые пряди – единственное свидетельство того, что время все же властно над владыкой.
Вилэй удивительно походила на своего отца. Но лишь лицом. Характер, по многочисленным недовольным заверениям, она унаследовала от матери, которой и вовсе не знала.
Из гипнотического созерцания явления владыки принцессу вывел страж, внезапно покосившийся на нее... и переместившийся так, чтобы закрыть ее собой.
Тяжелый отцовский взгляд бросившаяся к спасительному проходу Вилэй не увидела – почувствовала кожей, но не обернулась. Все же был шанс, что так далеко, да еще за заслонившим обзор стражем, владыка ее не разглядит и не узнает; к чему облегчать ему задачу? И выдохнула было, оказавшись в безопасности уютного, утопающего в цветах дворика, но на этом ее везение полностью себя исчерпало.
– Что ты здесь делаешь?
Резкий окрик заставил Вилэй вздрогнуть и поднять глаза.
Ланэ, старшая из оставшихся при дворе незамужних принцесс, смотрела на нее так, словно узрела на собственном ложе дохлую мышь. В общем-то ничего странного, иначе смотреть на младшую сестру любимая дочь владыки попросту не умела, и желание кинуть в ответ чем-нибудь тяжелым Вилэй давно уже научилась подавлять, но... подавлялось оно не до конца, а ладони так и чесались оставить на холеном личике высокомерной красавицы пару алых отпечатков.
Совершенно недостойные принцессы помыслы.
– Дышу свежим воздухом, – незаметно спрятав заветный свиток в рукав, чуть склонила голову набок Вилэй. – Вернее, дышала, пока он был действительно свеж.
– Разве отец не приказал тебе сегодня и носа из своих покоев не показывать? – прошипела Ланэ, шагнув ближе и цепко схватив сестру за руку. Намек на перебор с благовониями она, увы, не оценила. – Совсем страх потеряла, неблагодарная?
Из малиновых уст старшей принцессы явно рвались иные слова, кои ей и знать-то не полагалось, не то что произносить, но честь рода она все же не уронила. В этот раз. А о случившемся две седмицы назад скандале, когда старшей принцессе шепнули, что владыка еще раздумывает, кого из дочерей отдать фениксам, младшая вспоминала с нескрываемым удовольствием и жалела об одном: лишних свидетелей у безобразной сцены, устроенной безупречной Ланэ, не было.
– Зато в тебе страхов с избытком, – не смолчала Вилэй. – Думаешь, никто не знает, отчего всех девиц, кроме тебя, сегодня взаперти держат?
Белая, словно лепестки нежнейших озерных лилий, кожа старшей принцессы пошла некрасивыми алыми пятнами, глаза, синева коих по жестокой прихоти богов была не природной, а приобретенной благодаря особым каплям, полыхнули недобрым огнем; с силой, которой и не заподозришь в хрупком теле, она оттолкнула сестру, и та, не устояв, упала на траву.
Рядом с выскользнувшим из рукава свитком.
Ланэ, несмотря на показную плавность и мягкость, всегда была проворной, вот и сейчас завладела свитком раньше, чем Вилэй осознала произошедшее. Но развернуть не успела – младшая сестра, взвившись на ноги, выхватила свою драгоценность из чужих загребущих рук и, придерживая юбки, бросилась прочь.
Вернее, стратегически отступила.
Позади раздался возмущенный возглас, полный злости и обещания неотвратимой мести, и заполошные причитания подоспевших служанок.
Грация все же подвела безупречную Ланэ, и она тоже оценила мягкость садовой травы. И ее превосходные красящие свойства...
Сомнительно, что огненным послам придутся по сердцу неряшливые зеленые пятна на белоснежных одеждах возможной невесты одного из их племени. Хотя, если уж они и в самом деле сюда заявились, вряд ли такая малость их остановит. Но прочих незамужних девиц отец все же предпочел спрятать. Видимо, сам сомневался в идеальности своей любимицы. Или не сомневался в умственных способностях и остроте зрения фениксов, с коими так жаждал породниться?
В свои покои Вилэй вернулась в приподнятом настроении. Да, Ланэ обязательно нажалуется владыке, но это будет не сегодня. Даже у нее хватит ума не раздувать скандал, пока гости не покинут дворец. А там... Может, они сразу же предпочтут забрать невесту с собой? Судя по легендам, именно так у них и принято. Решится ли владыка оспаривать традиции тех, в чьей поддержке столь заинтересован?
– Госпожа!
Встретившая ее у порога Дайнэ едва не рыдала, и Вилэй тут же стало совестно.
Невысокая и тоненькая, с непривычно светлыми волосами, девушка вызывала у нее исключительно теплые чувства, да и заботилась о ней с редкостной искренностью, переживая за непутевую свою хозяйку всей душой; она же... И правда была непутевой, раз то и дело предпочитала не слушать разум, говоривший устами Дайнэ.
Единственного во всем огромном дворце – да и мире тоже – человека, которому было дело до нее, младшей принцессы из рода Чинэ, которую никто и принцессой-то не считал.
Сколько Вилэй себя помнила, она всегда была лишней.
Правда, помнила она себя лет с пяти; более ранние воспоминания никогда ее не тревожили, словно кто-то милосердно стер из памяти горькие, по уверениям отца, годы.
Сама принцесса была с ним не согласна. Она отдала бы все, что имела, лишь бы помнить маму. Во дворце даже ее портретов не осталось! Провинившаяся наложница, сосланная господином, и вовсе была бы предана забвению, если бы не родила дочь – и не умерла через пять лет, проведенных в муках душевной болезни. Но владыка недаром был отмечен богами. Благородный и сердобольный, он взял оставшуюся сиротой девочку во дворец и признал ее своей дочерью. Еще бы не признал, – зло думала Вилэй в минуты отчаянной ненависти ко всему несправедливому миру, – ведь сходства между ними не увидел бы разве что слепец. Добрейший владыка, к слову, даже имени матери ей так и не назвал, считая, что некогда предавшая его женщина этого недостойна.
В чем именно заключалось ее предательство, тоже не разглашалось, и с каждым годом Вилэй все крепче утверждалась в мысли, что это мог быть просто мимолетный взгляд, сочтенный владыкой недостаточно почтительным.
Мысли эти, конечно, так и оставались мыслями. Повторить судьбу матери Вилэй вовсе не желала.
День прошел спокойно, хотя излишне впечатлительная Дайнэ, от которой у младшей принцессы никогда не было тайн, и дергалась от каждого шороха.
А вечером разразилась гроза.
Страшная и странная, как и все грозы в последнее время. Крепкие стены дворца содрогались от раскатов грома, такого оглушительного, словно само небо пыталось расколоться на части; ослепительно-белые стежки молний почти беспрерывно сшивали меж собой мир небесный и людской, но ни единой капли дождя так и не упало на истосковавшуюся по живительной влаге землю.
Коридоры дворца полнились томной духотой и неясным предчувствием чего-то недоброго, и его обитатели усердно молились, чтобы боги усмирили стихию.
Боги же гневались. Сказать по правде, не без причины; будь Вилэй одной из них, уже давно задала бы своим земным наместникам пару-тройку сотен неудобных вопросов. И молитвой, вызванной не искренним раскаянием истерзанного сердца, а постыдным страхом, от нее бы точно не откупились.
Но боги добры и милосердны и способны простить любое прегрешение, особенно если к мольбам и воззваниям шаманов и жрецов прибавить щедрую жертву. К счастью или нет, Вилэй не знала. Будь все иначе, с одной стороны, на земле осталось бы гораздо меньше людей, с другой же, оставшиеся жили бы намного лучше.
Свои мысли насчет божественного терпения и божественной справедливости Вилэй давно научилась держать при себе, с тех самых пор, как осчастливленный ее размышлениями верховный жрец побелел, схватился за сердце и долго разговаривал с владыкой за закрытыми дверями, после чего его младшая дочь неделю провела на хлебе, воде и в компании толстенного тома божественных откровений.
Кто знает, чего они хотели добиться на самом деле, но Вилэй лишь окончательно уверилась в том, что справедливость – штука редкая и богами не особо поощряемая.
Если они вообще есть, эти боги.
К книгам божественным она больше не прикасалась. Ей нравились иные, те, что повествовали о днях минувших, те, что позволяли мечтать о днях грядущих...
И те и другие относились к книгам, о которых девушкам даже знать не полагалось, и добывались младшей принцессой тайно, под покровом ночи, юбок и стенания Дайнэ.
Раздался очередной раскат грома, и Дайнэ споро закрыла окна и завесила их плотной тканью, сквозь которую холодные отблески молний пробивались едва-едва, уже не пугая своей неестественной белизной.
Свечи в прозрачных сосудах горели ровно и ярко, наполняя спальню уютным золотым сиянием, и Вилэй, устроившись с недавно унесенной из хранилища книгой на низком ложе среди многочисленных подушек, чувствовала себя в безопасности. Глухо ворчал гром, дрожали в унисон стены, но шелест пожелтевших от времени страниц отгонял страхи, увлекая в очередное невероятное приключение. Рядом лежал чудом обнаруженный на самой дальней и пыльной полке, отвоеванный у стихии и лихих людей свиток, наконец-то должным образом расправленный и разглаженный. С него на этот несправедливый мир прямо и строго взирал герой отгремевшей двенадцать лет назад войны с эргийцами, которые до сих пор не смели столь дерзко нарушать границы Инаэр.
Генерал Ёширо Тоно.
Никогда раньше Вилэй не видела его портретов – во дворце по какой-то таинственной причине их попросту не сохранилось, – но отчего-то он показался ей до боли знакомым.
Наверное, потому, что рассказов о его подвигах младшая принцесса переслушала – и перечитала – немало.
И о той войне, унесшей жизни многих славных воинов, в том числе и генерала Янтрэ Илло, отважившегося на отчаянную атаку, дабы раз и навсегда уничтожить тех, кто незадолго до решающей битвы погубил его семью: жену – принцессу Имэй, родную сестру владыки, – и двоих детей, сына и дочь.
Генерал Тоно пережил своего наставника ненамного.
Он погиб вскоре после победы, от неизвестного колдовства, которое отнесли к проискам эргийцев.
Вилэй рассеянно перевернула страницу, все еще витая мыслями и душой в старых, до последнего слова знакомых историях.
– Поймают вас рано или поздно, госпожа, с этими книгами, – неодобрительно обронила Дайнэ. – Владыка разгневается.
Она устроилась прямо на полу, благо ковер был толст и мягок; в ее ловких пальцах, ловя блики свечного пламени, порхала длинная тонкая игла, и на невесомую ткань платья стежок за стежком ложилась волшебная вышивка, повторить которую еще не смогла ни одна придворная мастерица.
Дайнэ, как всегда, баловала свою принцессу, которая сейчас лишь отмахнулась от ее предостережений.
– Отца не интересует моя жизнь. Спорить готова, он даже не всегда помнит о моем существовании. Если я сама не напоминаю.
– Да что вы такое говорите, госпожа! – всплеснула руками Дайнэ, едва не выронив иглу. – Владыка так добр к вам...
– Добр, – эхом откликнулась Вилэй, вслушиваясь в отзвуки бушующей за стенами непогоды.
Понятия о доброте у них с Дайнэ явно различались.
– Он найдет вам славного мужа, – продолжила та, возвращаясь к вышивке. – Только и вы постарайтесь. Кто захочет в жены девушку, читающую недозволенные книги?!
Вилэй только тяжко вздохнула.
Вопрос должен звучать иначе.
Кто не захочет в жены пусть и младшую, и нелюбимую семьей, но все же принцессу?
Солнце, словно издеваясь, вызолотило напоследок искусно прорисованные легкие доспехи, насмешливо блеснуло в янтарно-карих, будто живых, глазах.
– Проклятье!
Подобрав длинные юбки, Вилэй соскочила с широкого подоконника и кинулась к выходу.
– Госпожа! – полетел в спину неодобрительно-взволнованный возглас верной Дайнэ. – Госпожа, будьте благоразумны!
Куда уж там!
Кому, как не ей, было знать всю тщетность этих воззваний?
Легкие шелковые туфельки, предназначенные для чинных прогулок, но никак не для бега, скользили на крутой лестнице; сердце колотилось у самого горла, и дыхание перехватывало, но Вилэй и не думала останавливаться.
Она выбежала во внутренний дворик, утопающий в зелени и цветах, по узкой тропинке обогнула Девичью башню и оказалась на раскинувшейся перед главным входом площади. Чтобы попасть сюда, во дворец Рассветного ветра, обитель солнцеликого владыки, простым смертным надлежало преодолеть тысячу высоких каменных ступеней; тем же, кого боги от рождения одарили крыльями, такие сложности были неведомы.
Фениксы, неожиданно огромные – и ослепительно-яркие – вблизи, величественно приземлялись на площадь. Их было двое; один нес на своей спине седока, который каким-то чудом не только удержался во время полета, но и не сгорел в пламени волшебных созданий.
Таинственный миг превращения Вилэй, к великому своему огорчению, пропустила: волна жара едва не сбила ее с ног, заставила зажмуриться и прикрыть лицо рукавом нежно-голубого платья. Когда она смогла сделать вдох и распахнуть глаза, огненных птиц уже не было; вместо них к широкой лестнице под внимательными взорами застывших на своих постах стражей неспешно шествовали трое мужчин. Двое ярко-рыжих, в одеждах всех оттенков алого, и один темноволосый, в одеждах цвета беззвездной ночи.
Он-то, отстав от словно не заметивших этого огненных, и подобрал заветный свиток, который как назло лежал у него на пути.
Вилэй кинулась вперед, не думая ни о том, как выглядит, ни о том, как ведет себя.
В конце концов, вести себя неподобающе ей не привыкать.
– Отдайте, господин! – не терпящим возражений тоном потребовала она, протянув руку.
Рука дрожала. Едва заметно, но...
Но от взора прибывшего с фениксами незнакомца это не укрылось.
По тонким губам скользнула улыбка, неожиданно смягчив острые черты и на миг убрав колкие льдинки из пугающе светлых глаз, на смуглом лице казавшихся почти белыми.
– Любопытное увлечение для столь юной девушки, – заметил он, не спеша возвращать требуемое. И посмотрел так, будто пытался запечатлеть в памяти все, вплоть до последней черточки... или же, напротив, что-то из оной извлечь.
– Вас что-то не устраивает? – поджала губы Вилэй, почувствовав себя под этим взглядом крайне неуютно.
Губы отчего-то тоже дрожали, и сим нехитрым действом она попыталась это скрыть.
Похоже, не слишком-то успешно.
– Что вы, – лениво усмехнулся темный, напрочь лишенный такта и воспитания. – Весьма похвально интересоваться историей, пусть и не столь уж древней.
Свиток наконец-то упал в протянутую ладонь, и Вилэй, прижав его к груди, отступила, стремясь скрыться от пронизывающего взгляда страшных глаз, в которые вновь вернулся холод.
Жаркий воздух наполнили нежные переливы флейты; медленно отворились створки парадных дверей, и через порог в окружении надутых от осознания собственной важности советников шагнул владыка Инаэр, солнцеликий Актал из великого рода Чинэ.
Был он высок, статен и, несмотря на годы, красив – той особой красотой, которой наделяют боги лишь детей избранных родов. Прямая спина, широкие плечи, горделиво посаженная голова, лицо с четкими, благородными чертами, черные брови над темно-синими большими глазами. На белые, вышитые золотыми нитями одежды свободно падали не удерживаемые никакими украшениями волосы; некогда чернее вранова крыла, сейчас они таили в себе тонкие серебристые пряди – единственное свидетельство того, что время все же властно над владыкой.
Вилэй удивительно походила на своего отца. Но лишь лицом. Характер, по многочисленным недовольным заверениям, она унаследовала от матери, которой и вовсе не знала.
Из гипнотического созерцания явления владыки принцессу вывел страж, внезапно покосившийся на нее... и переместившийся так, чтобы закрыть ее собой.
Тяжелый отцовский взгляд бросившаяся к спасительному проходу Вилэй не увидела – почувствовала кожей, но не обернулась. Все же был шанс, что так далеко, да еще за заслонившим обзор стражем, владыка ее не разглядит и не узнает; к чему облегчать ему задачу? И выдохнула было, оказавшись в безопасности уютного, утопающего в цветах дворика, но на этом ее везение полностью себя исчерпало.
– Что ты здесь делаешь?
Резкий окрик заставил Вилэй вздрогнуть и поднять глаза.
Ланэ, старшая из оставшихся при дворе незамужних принцесс, смотрела на нее так, словно узрела на собственном ложе дохлую мышь. В общем-то ничего странного, иначе смотреть на младшую сестру любимая дочь владыки попросту не умела, и желание кинуть в ответ чем-нибудь тяжелым Вилэй давно уже научилась подавлять, но... подавлялось оно не до конца, а ладони так и чесались оставить на холеном личике высокомерной красавицы пару алых отпечатков.
Совершенно недостойные принцессы помыслы.
– Дышу свежим воздухом, – незаметно спрятав заветный свиток в рукав, чуть склонила голову набок Вилэй. – Вернее, дышала, пока он был действительно свеж.
– Разве отец не приказал тебе сегодня и носа из своих покоев не показывать? – прошипела Ланэ, шагнув ближе и цепко схватив сестру за руку. Намек на перебор с благовониями она, увы, не оценила. – Совсем страх потеряла, неблагодарная?
Из малиновых уст старшей принцессы явно рвались иные слова, кои ей и знать-то не полагалось, не то что произносить, но честь рода она все же не уронила. В этот раз. А о случившемся две седмицы назад скандале, когда старшей принцессе шепнули, что владыка еще раздумывает, кого из дочерей отдать фениксам, младшая вспоминала с нескрываемым удовольствием и жалела об одном: лишних свидетелей у безобразной сцены, устроенной безупречной Ланэ, не было.
– Зато в тебе страхов с избытком, – не смолчала Вилэй. – Думаешь, никто не знает, отчего всех девиц, кроме тебя, сегодня взаперти держат?
Белая, словно лепестки нежнейших озерных лилий, кожа старшей принцессы пошла некрасивыми алыми пятнами, глаза, синева коих по жестокой прихоти богов была не природной, а приобретенной благодаря особым каплям, полыхнули недобрым огнем; с силой, которой и не заподозришь в хрупком теле, она оттолкнула сестру, и та, не устояв, упала на траву.
Рядом с выскользнувшим из рукава свитком.
Ланэ, несмотря на показную плавность и мягкость, всегда была проворной, вот и сейчас завладела свитком раньше, чем Вилэй осознала произошедшее. Но развернуть не успела – младшая сестра, взвившись на ноги, выхватила свою драгоценность из чужих загребущих рук и, придерживая юбки, бросилась прочь.
Вернее, стратегически отступила.
Позади раздался возмущенный возглас, полный злости и обещания неотвратимой мести, и заполошные причитания подоспевших служанок.
Грация все же подвела безупречную Ланэ, и она тоже оценила мягкость садовой травы. И ее превосходные красящие свойства...
Сомнительно, что огненным послам придутся по сердцу неряшливые зеленые пятна на белоснежных одеждах возможной невесты одного из их племени. Хотя, если уж они и в самом деле сюда заявились, вряд ли такая малость их остановит. Но прочих незамужних девиц отец все же предпочел спрятать. Видимо, сам сомневался в идеальности своей любимицы. Или не сомневался в умственных способностях и остроте зрения фениксов, с коими так жаждал породниться?
В свои покои Вилэй вернулась в приподнятом настроении. Да, Ланэ обязательно нажалуется владыке, но это будет не сегодня. Даже у нее хватит ума не раздувать скандал, пока гости не покинут дворец. А там... Может, они сразу же предпочтут забрать невесту с собой? Судя по легендам, именно так у них и принято. Решится ли владыка оспаривать традиции тех, в чьей поддержке столь заинтересован?
– Госпожа!
Встретившая ее у порога Дайнэ едва не рыдала, и Вилэй тут же стало совестно.
Невысокая и тоненькая, с непривычно светлыми волосами, девушка вызывала у нее исключительно теплые чувства, да и заботилась о ней с редкостной искренностью, переживая за непутевую свою хозяйку всей душой; она же... И правда была непутевой, раз то и дело предпочитала не слушать разум, говоривший устами Дайнэ.
Единственного во всем огромном дворце – да и мире тоже – человека, которому было дело до нее, младшей принцессы из рода Чинэ, которую никто и принцессой-то не считал.
Сколько Вилэй себя помнила, она всегда была лишней.
Правда, помнила она себя лет с пяти; более ранние воспоминания никогда ее не тревожили, словно кто-то милосердно стер из памяти горькие, по уверениям отца, годы.
Сама принцесса была с ним не согласна. Она отдала бы все, что имела, лишь бы помнить маму. Во дворце даже ее портретов не осталось! Провинившаяся наложница, сосланная господином, и вовсе была бы предана забвению, если бы не родила дочь – и не умерла через пять лет, проведенных в муках душевной болезни. Но владыка недаром был отмечен богами. Благородный и сердобольный, он взял оставшуюся сиротой девочку во дворец и признал ее своей дочерью. Еще бы не признал, – зло думала Вилэй в минуты отчаянной ненависти ко всему несправедливому миру, – ведь сходства между ними не увидел бы разве что слепец. Добрейший владыка, к слову, даже имени матери ей так и не назвал, считая, что некогда предавшая его женщина этого недостойна.
В чем именно заключалось ее предательство, тоже не разглашалось, и с каждым годом Вилэй все крепче утверждалась в мысли, что это мог быть просто мимолетный взгляд, сочтенный владыкой недостаточно почтительным.
Мысли эти, конечно, так и оставались мыслями. Повторить судьбу матери Вилэй вовсе не желала.
День прошел спокойно, хотя излишне впечатлительная Дайнэ, от которой у младшей принцессы никогда не было тайн, и дергалась от каждого шороха.
А вечером разразилась гроза.
Страшная и странная, как и все грозы в последнее время. Крепкие стены дворца содрогались от раскатов грома, такого оглушительного, словно само небо пыталось расколоться на части; ослепительно-белые стежки молний почти беспрерывно сшивали меж собой мир небесный и людской, но ни единой капли дождя так и не упало на истосковавшуюся по живительной влаге землю.
Коридоры дворца полнились томной духотой и неясным предчувствием чего-то недоброго, и его обитатели усердно молились, чтобы боги усмирили стихию.
Боги же гневались. Сказать по правде, не без причины; будь Вилэй одной из них, уже давно задала бы своим земным наместникам пару-тройку сотен неудобных вопросов. И молитвой, вызванной не искренним раскаянием истерзанного сердца, а постыдным страхом, от нее бы точно не откупились.
Но боги добры и милосердны и способны простить любое прегрешение, особенно если к мольбам и воззваниям шаманов и жрецов прибавить щедрую жертву. К счастью или нет, Вилэй не знала. Будь все иначе, с одной стороны, на земле осталось бы гораздо меньше людей, с другой же, оставшиеся жили бы намного лучше.
Свои мысли насчет божественного терпения и божественной справедливости Вилэй давно научилась держать при себе, с тех самых пор, как осчастливленный ее размышлениями верховный жрец побелел, схватился за сердце и долго разговаривал с владыкой за закрытыми дверями, после чего его младшая дочь неделю провела на хлебе, воде и в компании толстенного тома божественных откровений.
Кто знает, чего они хотели добиться на самом деле, но Вилэй лишь окончательно уверилась в том, что справедливость – штука редкая и богами не особо поощряемая.
Если они вообще есть, эти боги.
К книгам божественным она больше не прикасалась. Ей нравились иные, те, что повествовали о днях минувших, те, что позволяли мечтать о днях грядущих...
И те и другие относились к книгам, о которых девушкам даже знать не полагалось, и добывались младшей принцессой тайно, под покровом ночи, юбок и стенания Дайнэ.
Раздался очередной раскат грома, и Дайнэ споро закрыла окна и завесила их плотной тканью, сквозь которую холодные отблески молний пробивались едва-едва, уже не пугая своей неестественной белизной.
Свечи в прозрачных сосудах горели ровно и ярко, наполняя спальню уютным золотым сиянием, и Вилэй, устроившись с недавно унесенной из хранилища книгой на низком ложе среди многочисленных подушек, чувствовала себя в безопасности. Глухо ворчал гром, дрожали в унисон стены, но шелест пожелтевших от времени страниц отгонял страхи, увлекая в очередное невероятное приключение. Рядом лежал чудом обнаруженный на самой дальней и пыльной полке, отвоеванный у стихии и лихих людей свиток, наконец-то должным образом расправленный и разглаженный. С него на этот несправедливый мир прямо и строго взирал герой отгремевшей двенадцать лет назад войны с эргийцами, которые до сих пор не смели столь дерзко нарушать границы Инаэр.
Генерал Ёширо Тоно.
Никогда раньше Вилэй не видела его портретов – во дворце по какой-то таинственной причине их попросту не сохранилось, – но отчего-то он показался ей до боли знакомым.
Наверное, потому, что рассказов о его подвигах младшая принцесса переслушала – и перечитала – немало.
И о той войне, унесшей жизни многих славных воинов, в том числе и генерала Янтрэ Илло, отважившегося на отчаянную атаку, дабы раз и навсегда уничтожить тех, кто незадолго до решающей битвы погубил его семью: жену – принцессу Имэй, родную сестру владыки, – и двоих детей, сына и дочь.
Генерал Тоно пережил своего наставника ненамного.
Он погиб вскоре после победы, от неизвестного колдовства, которое отнесли к проискам эргийцев.
Вилэй рассеянно перевернула страницу, все еще витая мыслями и душой в старых, до последнего слова знакомых историях.
– Поймают вас рано или поздно, госпожа, с этими книгами, – неодобрительно обронила Дайнэ. – Владыка разгневается.
Она устроилась прямо на полу, благо ковер был толст и мягок; в ее ловких пальцах, ловя блики свечного пламени, порхала длинная тонкая игла, и на невесомую ткань платья стежок за стежком ложилась волшебная вышивка, повторить которую еще не смогла ни одна придворная мастерица.
Дайнэ, как всегда, баловала свою принцессу, которая сейчас лишь отмахнулась от ее предостережений.
– Отца не интересует моя жизнь. Спорить готова, он даже не всегда помнит о моем существовании. Если я сама не напоминаю.
– Да что вы такое говорите, госпожа! – всплеснула руками Дайнэ, едва не выронив иглу. – Владыка так добр к вам...
– Добр, – эхом откликнулась Вилэй, вслушиваясь в отзвуки бушующей за стенами непогоды.
Понятия о доброте у них с Дайнэ явно различались.
– Он найдет вам славного мужа, – продолжила та, возвращаясь к вышивке. – Только и вы постарайтесь. Кто захочет в жены девушку, читающую недозволенные книги?!
Вилэй только тяжко вздохнула.
Вопрос должен звучать иначе.
Кто не захочет в жены пусть и младшую, и нелюбимую семьей, но все же принцессу?
