Она побыла со всеми какое-то время, затем вышла прогуляться по дому. Оказавшись в коридоре, услышала звуки флейты сяо. Мелодия была нежной и, в то же время, преисполненной тихой грусти. Мэй прислушалась. Звуки доносились из террасы, куда вела дверь позади лестницы. Подошла ближе, осторожно приоткрыла дверь и заглянула в щелку. Терраса вся состояла из больших окон от пола до потолка. Подвешенные снаружи фонарики давали тусклое освещение.
В самом центре стоял Линг и играл на флейте. Глаза его были закрыты, распущенные волосы разметались по плечам. За окнами тихо кружились снежинки. Было что-то загадочное в этой гибкой фигуре, которая раскачивалась в такт мелодии. Тонкие пальцы порхали над флейтой. Мэй снова показалось, что от его лица будто исходит едва уловимое свечение. Печаль вырывалась из каждого вдоха флейты. Удивительным образом музыке удавалось затронуть нити души. Мэй так заслушалась, что и не заметила, как приоткрыла дверь шире. В какой-то момент до нее дошло, что Линг перестал играть, опустил флейту и теперь смотрит на нее. Мэй вздрогнула и смущенно попятилась.
– Ты так хорошо играл, что я не удержалась... Прости, если помешала.
Он улыбнулся краешками губ. Правда, улыбка получилась мимолетной и грустной.
– Да нет, ничего. Музыка для того и создана, чтобы радовать уши.
Линг устремил взгляд в окно. Повинуясь странному порыву, Мэй прошла на террасу и встала рядом с ним.
– Тебя что-то тревожит? - она и не заметила, как спросила это вслух.
Линг долго вглядывался куда-то сквозь стекло. Золотистые глаза оставались серьезными.
– Нынче неспокойно, - только и сказал он.
Мэй вспомнила о цзянши, и по ее спине невольно пробежал холодок.
– Они тут часто появляются?
– Насколько я знаю, нет, - ответил Линг, не поворачивая головы.
Отчего-то Мэй сделалось тревожнее, но она не смогла объяснить, в чем причина. Тут раздался звук гонга, зовущий всех на вечернюю молитву. Линг вздрогнул, будто очнувшись от оцепенения.
– Пойдем, - повернулся он к Мэй.
Его лицо выглядело усталым и бледным. Впрочем, к вечеру Мэй и сама чувствовала усталость. Надо бы найти способ нормально выспаться на неудобной циновке.
Все же некоторое время пришлось помучиться, выбирая удобное положение. Дома постель была мягче. Но усталость взяла свое, и Мэй провалилась в сон, однако он получился рваным, тревожным. Гнетущие образы то и дело вспыхивали в подсознании Мэй. Она брела сквозь синеватый туман, дрожа от холода. Тут и там в нем мелькали неясные фигуры, слышались странные звуки, чей-то сухой смех. Мэй вздрагивала на каждом шагу. Все время чудилось, что за спиной кто-то стоит. Но когда она оборачивалась, там никого не было. Однако краем глаза успевала замечать скользнувшую в сторону тень.
Так Мэй дошла до пустыря, на котором росло одно единственное дерево. Слива, чьи лепестки расцвели алым цветом на фоне белого снега и тумана. Но едва Мэй сделала шаг, как тут же в нос ударил запах тления. Цветы на дереве вмиг почернели и стали пеплом осыпаться на снег. Мэй осталась стоять, будто льдом скованная, а в груди медленно разливалась горечь. И вдруг из тумана выскользнула тень. Фигура в черном балахоне и шапке с кисточкой. Мертвенно-бледная кожа, неестественно длинные руки с острыми загнутыми когтями, пепельные космы. Вместо глаз – черные провалы. Вытянув вперед руки и издав сухой скрежет, фигура на негнущихся ногах потянулась за Мэй. Та продолжала стоять, овеваемая ужасом, но не в силах сделать шаг. И вот тень уже близко. Мэй открыла рот, чтобы вскрикнуть, и в этот момент проснулась.
Утром Мэй вновь чувствовала себя усталой и разбитой. Похоже, известие о цзяньши так впечатлило ее, что тревога проникла даже в сон. Каждое движение отдавало скованностью. А уж когда вновь пришлось стоять на холоде, в ожидании первого луча рассвета, она едва не окоченела намертво. Мороз с утра был еще суровее. Впрочем, на остальных жрецах это никак не сказалось.
Лишь теплый чай и утренняя зарядка помогли немного разогнать кровь и почувствовать себя в своем теле.
Мэй с тоской заглянула в зеркало и тут же расстроилась. Кожа, цветом некогда походившая на персик, сейчас казалась бледной, а под глазами и вовсе серой. Шелковистые иссиня-черные волосы потеряли прежний блеск. В глазах притаилась тревога, взгляд стал тусклым. Мэй с неприязнью коснулась отметины Шана. Даже на расстоянии, яогуай медленно отравляет ей жизнь.
Когда выдалась свободная минута, она спросила у Тинг:
– Цзянши... они все еще опасны?
Тинг одарила ее теплой улыбкой.
– Мы защитили людей. Все хорошо. Не переживай.
Мэй кивнула. Казалось бы, должно полегчать, но тревога продолжала клубиться в груди.
Дни накладывались друг на друга, словно несколько слоев тумана. Сложно было отличить их. Мэй без особого энтузиазма старалась постигнуть философию Ксиодана. Его главное кредо: даже после самой длинной ночи всегда приходит рассвет. Будет ли когда-нибудь рассвет в ее жизни? Священный лотос учил соблюдать чистоту тела и ума, развиваться, открывать свою душу для прощения и милосердия. В своей прежней жизни Мэй не отличалась особой религиозностью. Как и все в Юане, она чтила духов и Янлин – богиню урожая. Украшала волосы цветами, ходила в ее Лесной храм по праздникам. Здесь же духовные трактаты и правила нагоняли скуку. Медитации все так же трудно давались, мышцы и связки скрипели, стонали от непривычных нагрузок.
Скучая по отцу, Мэй написала ему письмо. Тинг сказала, что он сможет приехать, но позже и ненадолго. Чтобы воспоминания о доме не слишком тянули ее назад, особенно в начале пути. Хоть Мэй пока еще доступны маленькие земные радости, мало-помалу все это нужно будет отсекать. Ведь ей же уготовано быть не просто жрицей, а невестой. Ах, будь это все неладно!
Когда Мэй сталкивалась с Лингом, замечала, что лицо его выражает обеспокоенность. Она часто видела его за молитвой или играющим на флейте в дальнем углу сада и на террасе. Тогда Мэй останавливалась чуть поодаль и слушала. Его мелодии навевали чувство прекрасного, но одновременно и щемящую тоску. Будто музыка странно перекликалась с ее душевным состоянием.
В один из дней Мэй почувствовала, как настроение обители изменилось. Тревога повисла в воздухе, словно готовый сорваться вниз меч. Это незримо улавливалось. Жрецы собирались за закрытыми дверями и о чем-то разговаривали. Мэй не слышала этих разговоров, но чувствовала общее напряжение. А еще казалось, что жрецы часто задерживают на ней взгляд. Мэй попыталась вспомнить, когда это началось. Несколько дней назад вернулись Жу, Ханг и Чун – те, кого Бао отправил в поселение. Все старшие мастера тут же собрались на совет. И вот после этого что-то изменилось. Мэй пробовала выяснить у Тинг в чем дело, но та опять заверила, что все в порядке. Хотя лицо ее казалось усталым и озадаченным.
Дабы отвлечься, в час свободного времени Мэй решила заняться тем, что расслабляло ее ум лучше всего: рисованием. После жуткого появления яогуая, она не брала в руки кисть. Но внутренняя потребность творчества уже давала о себе знать. Взяв в библиотеке листы рисовой бумаги, черную тушь, она устроилась у себя в комнате за столом. Обычно в такие моменты чувствовала спокойствие ума и легкость в руке, держащей кисть. Рисуя с натуры, Мэй стремилась передать не идеальное сходство, а отобразить саму суть, образ. Часто ей в голову приходили наброски и она рисовала спонтанно, даже не задумываясь.
Но сейчас Мэй чувствовала пустоту внутри. Рука непривычно дрожала. Когда она окунула кисть в тушь и поднесла к бумаге, с кончика тут же соскользнула капля, упала и растеклась. Мэй раздосадовано вздохнула. Капля начала увеличиваться, приобретать странные очертания. Будто осьминог посреди океана. Мэй прищурилась, подумав, что это странно: из небольшой капли такое пятно. А оно меж тем все увеличивалось, и в тот момент, когда тревога всколыхнулась в сердце Мэй, с бумаги порхнула черная тень. Словно огромный ворон взмахнул крыльями. Тень приземлилась рядом. Перед Мэй предстала ужасная фигура, в точности как из ее сна. Черные бездны глаз уставились прямо на нее, в то время как Мэй замерла, скованная ужасом. Вот цзянши приблизился, источая холод. Самое время распрощаться с жизнью. Но вместо того, чтобы поглотить энергию Мэй, он открыл рот и проскрежетал:
– Гробница... Приходи одна. Иначе всем конец.
В следующий миг вытянутый силуэт цзянши расплылся, прямо на глазах стал уменьшаться в размерах, пока снова не сделался каплей туши на рисовой бумаге. Мэй шумно вдыхала и выдыхала. Она уже не видела грани, где реальность, а где иллюзии. Зато в голове все начинало складываться. Ожившие мертвецы, выпивавшие энергию ци. Похожим образом действовал и Шан. Это он направил их на людей, чтобы...
Мэй сорвалась с места, выбежала в коридор, затем по лестнице вниз. Из комнаты собраний на первом этаже раздавались голоса. Мэй толкнула двери и вбежала внутрь. Комната была полна жрецов. Все тут же обернулись к ней.
– Это ведь из-за меня появились цзянши! - выпалила она, остановившись.
Стук сердца эхом отдавался в ушах. Все голоса разом смолкли. Мэй заметила, что жрецы переглядываются.
– Что взволновало тебя, дитя? - мягко спросил Бао.
– Я только что видела тень. Она сказала, что я должна прийти в гробницу, иначе... пострадают другие.
Жрецы вновь переглянулись.
– Вы ведь об этом знали, - тихо сказала Мэй. - Почему не сказали мне?
Ее обуревали разные ветра чувств. Самый доминирующий – ветер горечи. Она казалась самой себе вестницей бед. Бао подошел ближе. Этот взгляд напоминал взгляд отца Мэй.
– В поселении действительно появились цзянши, с которыми нам не удается до конца справиться. Они возрождаются и приходят снова. Да, с их мертвых уст срываются требования привести к ним "Нареченную яогуая". Но какие бы испытания не посылала жизнь, сияющий свет Ксиодана даст нам силы справиться.
Мэй сглотнула. Наверное, в глубине души теплилась искорка, что она ошиблась, и никак не связана с ужасными цзянши. А теперь эта искорка потухла.
– О какой гробнице они говорят?
Взгляд Бао сделался задумчивым.
– Мы проверили все ближайшие гробницы. Нигде нет следов цзянши.
Мэй продолжала стоять и слушать гулкий стук сердца.
– Отдыхай, дитя, - ободряюще кивнул Бао. - Помолись, и помни, что ты под защитой Владыки. Здесь тебе ничего не грозит.
Сбросить тяжесть с души Мэй все не удавалось. Позднее, вернувшись в гостиную, она увидела в окно, как группа жрецов вышла из обители и направилась в сторону поселения. Мэй провожала их взглядом, пока они не растворились в снежном пейзаже. Сосредоточиться на молитвах так и не смогла. Лишь вечером, слушая звуки флейты Линга, удалось немного отвлечься. Сегодня мелодия казалась теплой, ровной, успокаивающей. В ней сплелись звуки весенних ручьев и пение малиновки. На секунду Мэй показалось, что Линг своей музыкой старается ее приободрить. Но эта мысль быстро упорхнула, словно дым от ароматической палочки. Мир не вертится вокруг нее, пора бы уже это принять.
Ночь опять навалилась грузом кошмаров. Мэй чувствовала себя прикованной к постели, в то время как вокруг шипели и плясали тени. Вдруг они обернулись видением. Люди в поселении… группа жрецов, которую Мэй видела в окно. Все они стояли на коленях посреди бескрайнего снега. Их тела казались поблекшими, губы синими. А вокруг пировали цзянши, жадно вытягивая из истерзанных тел последние капли энергии. Мэй глядела во все со стороны, охваченная ужасом и отвращением. Вдруг один из мертвецов повернул к ней голову. Темные провалы глаз хищно сузились.
– Нареченная яогуая… Приходи, или им всем конец!
Мэй едва не задохнулась от нахлынувшего ужаса. Видение так запечатлелось в ее подсознании, что, даже открыв глаза у себя в комнате, она продолжала видеть перед внутренним взором жуткую картину. Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. И внезапно ее пронзила решимость. Кое-как Мэй поднялась на ноги и подошла к окну. Узкий круг света от фонариков выхватывал безмолвное дерево с алыми лепестками.
«Яогуай не может причинить мне вред, пока Ксиодан не отрекся от меня, - напряженно размышляла Мэй. – Но эти люди… Что, если я способна им помочь?»
Она вгляделась во тьму ночи. Проскользнувшая мысль казалась безумной. Но Мэй также понимала, что выбора у нее нет. Она быстро оделась, накинув сверху шубу. Взяла со стола фонарик, подула на него. Он тут же вспыхнул мягким золотистым светом. Осторожно ступая, Мэй вышла из комнаты и спустилась вниз.
Тихо скрипнула входная дверь. Морозный воздух окутал Мэй, изо рта порхнуло облако пара. Не успела она сделать и несколько шагов, как на снег впереди легла тень.
– Ты куда? - раздался голос сзади.
Мэй вздрогнула, чуть не выронив фонарь. Обернувшись, увидела Линга. Даже в золотистом свете его лицо казалось бледнее обычного. На голову надвинут капюшон.
– Цзянши что-то хотят от меня, - сбивчиво проговорила Мэй. - Я должна понять и помочь людям, если это в моих силах.
Линг резко замотал головой.
– Прошу, не надо. Это опасно.
Мэй сделала нервный глубокий вдох.
– Я пойду. Иначе все равно не найду покоя.
Линг сокрушенно опустил голову. Его губы что-то бессвязно бормотали.
– Я иду с тобой, - вдруг сказал он и сделал решительный шаг, встав рядом с ней.
Мэй растерянно заморгала.
– Но... мне велели приходить одной.
– Ты не слуга им, чтобы исполнять "веления".
Его лицо сделалось каменным, давая понять, что от своего намерения Линг не отступится. Мэй почувствовала внутреннее облегчение. Тот порыв, из-за которого она порхнула вниз, словно бабочка на огонь, понемногу остужался на морозе. Вряд ли она одна далеко уйдет в ночи, не зная даже направления. С Лингом и впрямь безопаснее.
Они молча двинулись от обители. Мэй чувствовала повисшее меж ними напряжение.
– Куда идти? - спросила она тихо. - В моих снах мертвецы упоминали какую-то гробницу. Но Бао сказал...
– Если они так настойчиво звали тебя, значит, укажут путь, - в голосе Линга послышалось раздражение.
Интересно, он считает ее виноватой в произошедшем? Наверное, все считают. Мэй чувствовала это неприятное щекочущее чувство в груди: как только она здесь появилась, сразу начались проблемы. Привкус горечи все нарастал. Нигде ей теперь нет места. Куда бы она ни пошла, проклятие отравляет все вокруг.
Внезапно Линг остановился, вышел вперед и взял Мэй за плечи. Она вздрогнула от его прикосновения. Золотистые глаза будто излучали такое же сияние, что и фонарь. Но в них мелькали молнии. Мышцы лица нервно подрагивали.
– Что бы ни случилось – ничего не бойся! - воскликнул он с жаром, почти ожесточением. - Помни об этом.
Линг отпустил плечи Мэй. Дальше они пошли молча.
Мэй не знала, как объяснить то, что происходило. Ноги будто сами вели ее по петляющей тропинке вниз, с горы. Она чувствовала себя как в трансе, ведомая тонкой ниточкой, тянущейся от нее к кому-то незримому. Ноги, обутые в кожаные туфли, то и дело скользили по льду, припорошенному снегом. Пару раз это случилось в опасном месте, где Мэй едва не полетела вниз, по крутому склону. Твердая рука Линга всегда вовремя подхватывала ее.
Мэй не запомнила, как долго они спускались и куда шли потом. Очнулась уже стоя перед входом в гробницу, вырубленную прямо в горе.
В самом центре стоял Линг и играл на флейте. Глаза его были закрыты, распущенные волосы разметались по плечам. За окнами тихо кружились снежинки. Было что-то загадочное в этой гибкой фигуре, которая раскачивалась в такт мелодии. Тонкие пальцы порхали над флейтой. Мэй снова показалось, что от его лица будто исходит едва уловимое свечение. Печаль вырывалась из каждого вдоха флейты. Удивительным образом музыке удавалось затронуть нити души. Мэй так заслушалась, что и не заметила, как приоткрыла дверь шире. В какой-то момент до нее дошло, что Линг перестал играть, опустил флейту и теперь смотрит на нее. Мэй вздрогнула и смущенно попятилась.
– Ты так хорошо играл, что я не удержалась... Прости, если помешала.
Он улыбнулся краешками губ. Правда, улыбка получилась мимолетной и грустной.
– Да нет, ничего. Музыка для того и создана, чтобы радовать уши.
Линг устремил взгляд в окно. Повинуясь странному порыву, Мэй прошла на террасу и встала рядом с ним.
– Тебя что-то тревожит? - она и не заметила, как спросила это вслух.
Линг долго вглядывался куда-то сквозь стекло. Золотистые глаза оставались серьезными.
– Нынче неспокойно, - только и сказал он.
Мэй вспомнила о цзянши, и по ее спине невольно пробежал холодок.
– Они тут часто появляются?
– Насколько я знаю, нет, - ответил Линг, не поворачивая головы.
Отчего-то Мэй сделалось тревожнее, но она не смогла объяснить, в чем причина. Тут раздался звук гонга, зовущий всех на вечернюю молитву. Линг вздрогнул, будто очнувшись от оцепенения.
– Пойдем, - повернулся он к Мэй.
Его лицо выглядело усталым и бледным. Впрочем, к вечеру Мэй и сама чувствовала усталость. Надо бы найти способ нормально выспаться на неудобной циновке.
***
Все же некоторое время пришлось помучиться, выбирая удобное положение. Дома постель была мягче. Но усталость взяла свое, и Мэй провалилась в сон, однако он получился рваным, тревожным. Гнетущие образы то и дело вспыхивали в подсознании Мэй. Она брела сквозь синеватый туман, дрожа от холода. Тут и там в нем мелькали неясные фигуры, слышались странные звуки, чей-то сухой смех. Мэй вздрагивала на каждом шагу. Все время чудилось, что за спиной кто-то стоит. Но когда она оборачивалась, там никого не было. Однако краем глаза успевала замечать скользнувшую в сторону тень.
Так Мэй дошла до пустыря, на котором росло одно единственное дерево. Слива, чьи лепестки расцвели алым цветом на фоне белого снега и тумана. Но едва Мэй сделала шаг, как тут же в нос ударил запах тления. Цветы на дереве вмиг почернели и стали пеплом осыпаться на снег. Мэй осталась стоять, будто льдом скованная, а в груди медленно разливалась горечь. И вдруг из тумана выскользнула тень. Фигура в черном балахоне и шапке с кисточкой. Мертвенно-бледная кожа, неестественно длинные руки с острыми загнутыми когтями, пепельные космы. Вместо глаз – черные провалы. Вытянув вперед руки и издав сухой скрежет, фигура на негнущихся ногах потянулась за Мэй. Та продолжала стоять, овеваемая ужасом, но не в силах сделать шаг. И вот тень уже близко. Мэй открыла рот, чтобы вскрикнуть, и в этот момент проснулась.
ГЛАВА 4
Утром Мэй вновь чувствовала себя усталой и разбитой. Похоже, известие о цзяньши так впечатлило ее, что тревога проникла даже в сон. Каждое движение отдавало скованностью. А уж когда вновь пришлось стоять на холоде, в ожидании первого луча рассвета, она едва не окоченела намертво. Мороз с утра был еще суровее. Впрочем, на остальных жрецах это никак не сказалось.
Лишь теплый чай и утренняя зарядка помогли немного разогнать кровь и почувствовать себя в своем теле.
Мэй с тоской заглянула в зеркало и тут же расстроилась. Кожа, цветом некогда походившая на персик, сейчас казалась бледной, а под глазами и вовсе серой. Шелковистые иссиня-черные волосы потеряли прежний блеск. В глазах притаилась тревога, взгляд стал тусклым. Мэй с неприязнью коснулась отметины Шана. Даже на расстоянии, яогуай медленно отравляет ей жизнь.
Когда выдалась свободная минута, она спросила у Тинг:
– Цзянши... они все еще опасны?
Тинг одарила ее теплой улыбкой.
– Мы защитили людей. Все хорошо. Не переживай.
Мэй кивнула. Казалось бы, должно полегчать, но тревога продолжала клубиться в груди.
Дни накладывались друг на друга, словно несколько слоев тумана. Сложно было отличить их. Мэй без особого энтузиазма старалась постигнуть философию Ксиодана. Его главное кредо: даже после самой длинной ночи всегда приходит рассвет. Будет ли когда-нибудь рассвет в ее жизни? Священный лотос учил соблюдать чистоту тела и ума, развиваться, открывать свою душу для прощения и милосердия. В своей прежней жизни Мэй не отличалась особой религиозностью. Как и все в Юане, она чтила духов и Янлин – богиню урожая. Украшала волосы цветами, ходила в ее Лесной храм по праздникам. Здесь же духовные трактаты и правила нагоняли скуку. Медитации все так же трудно давались, мышцы и связки скрипели, стонали от непривычных нагрузок.
Скучая по отцу, Мэй написала ему письмо. Тинг сказала, что он сможет приехать, но позже и ненадолго. Чтобы воспоминания о доме не слишком тянули ее назад, особенно в начале пути. Хоть Мэй пока еще доступны маленькие земные радости, мало-помалу все это нужно будет отсекать. Ведь ей же уготовано быть не просто жрицей, а невестой. Ах, будь это все неладно!
Когда Мэй сталкивалась с Лингом, замечала, что лицо его выражает обеспокоенность. Она часто видела его за молитвой или играющим на флейте в дальнем углу сада и на террасе. Тогда Мэй останавливалась чуть поодаль и слушала. Его мелодии навевали чувство прекрасного, но одновременно и щемящую тоску. Будто музыка странно перекликалась с ее душевным состоянием.
В один из дней Мэй почувствовала, как настроение обители изменилось. Тревога повисла в воздухе, словно готовый сорваться вниз меч. Это незримо улавливалось. Жрецы собирались за закрытыми дверями и о чем-то разговаривали. Мэй не слышала этих разговоров, но чувствовала общее напряжение. А еще казалось, что жрецы часто задерживают на ней взгляд. Мэй попыталась вспомнить, когда это началось. Несколько дней назад вернулись Жу, Ханг и Чун – те, кого Бао отправил в поселение. Все старшие мастера тут же собрались на совет. И вот после этого что-то изменилось. Мэй пробовала выяснить у Тинг в чем дело, но та опять заверила, что все в порядке. Хотя лицо ее казалось усталым и озадаченным.
Дабы отвлечься, в час свободного времени Мэй решила заняться тем, что расслабляло ее ум лучше всего: рисованием. После жуткого появления яогуая, она не брала в руки кисть. Но внутренняя потребность творчества уже давала о себе знать. Взяв в библиотеке листы рисовой бумаги, черную тушь, она устроилась у себя в комнате за столом. Обычно в такие моменты чувствовала спокойствие ума и легкость в руке, держащей кисть. Рисуя с натуры, Мэй стремилась передать не идеальное сходство, а отобразить саму суть, образ. Часто ей в голову приходили наброски и она рисовала спонтанно, даже не задумываясь.
Но сейчас Мэй чувствовала пустоту внутри. Рука непривычно дрожала. Когда она окунула кисть в тушь и поднесла к бумаге, с кончика тут же соскользнула капля, упала и растеклась. Мэй раздосадовано вздохнула. Капля начала увеличиваться, приобретать странные очертания. Будто осьминог посреди океана. Мэй прищурилась, подумав, что это странно: из небольшой капли такое пятно. А оно меж тем все увеличивалось, и в тот момент, когда тревога всколыхнулась в сердце Мэй, с бумаги порхнула черная тень. Словно огромный ворон взмахнул крыльями. Тень приземлилась рядом. Перед Мэй предстала ужасная фигура, в точности как из ее сна. Черные бездны глаз уставились прямо на нее, в то время как Мэй замерла, скованная ужасом. Вот цзянши приблизился, источая холод. Самое время распрощаться с жизнью. Но вместо того, чтобы поглотить энергию Мэй, он открыл рот и проскрежетал:
– Гробница... Приходи одна. Иначе всем конец.
В следующий миг вытянутый силуэт цзянши расплылся, прямо на глазах стал уменьшаться в размерах, пока снова не сделался каплей туши на рисовой бумаге. Мэй шумно вдыхала и выдыхала. Она уже не видела грани, где реальность, а где иллюзии. Зато в голове все начинало складываться. Ожившие мертвецы, выпивавшие энергию ци. Похожим образом действовал и Шан. Это он направил их на людей, чтобы...
Мэй сорвалась с места, выбежала в коридор, затем по лестнице вниз. Из комнаты собраний на первом этаже раздавались голоса. Мэй толкнула двери и вбежала внутрь. Комната была полна жрецов. Все тут же обернулись к ней.
– Это ведь из-за меня появились цзянши! - выпалила она, остановившись.
Стук сердца эхом отдавался в ушах. Все голоса разом смолкли. Мэй заметила, что жрецы переглядываются.
– Что взволновало тебя, дитя? - мягко спросил Бао.
– Я только что видела тень. Она сказала, что я должна прийти в гробницу, иначе... пострадают другие.
Жрецы вновь переглянулись.
– Вы ведь об этом знали, - тихо сказала Мэй. - Почему не сказали мне?
Ее обуревали разные ветра чувств. Самый доминирующий – ветер горечи. Она казалась самой себе вестницей бед. Бао подошел ближе. Этот взгляд напоминал взгляд отца Мэй.
– В поселении действительно появились цзянши, с которыми нам не удается до конца справиться. Они возрождаются и приходят снова. Да, с их мертвых уст срываются требования привести к ним "Нареченную яогуая". Но какие бы испытания не посылала жизнь, сияющий свет Ксиодана даст нам силы справиться.
Мэй сглотнула. Наверное, в глубине души теплилась искорка, что она ошиблась, и никак не связана с ужасными цзянши. А теперь эта искорка потухла.
– О какой гробнице они говорят?
Взгляд Бао сделался задумчивым.
– Мы проверили все ближайшие гробницы. Нигде нет следов цзянши.
Мэй продолжала стоять и слушать гулкий стук сердца.
– Отдыхай, дитя, - ободряюще кивнул Бао. - Помолись, и помни, что ты под защитой Владыки. Здесь тебе ничего не грозит.
Сбросить тяжесть с души Мэй все не удавалось. Позднее, вернувшись в гостиную, она увидела в окно, как группа жрецов вышла из обители и направилась в сторону поселения. Мэй провожала их взглядом, пока они не растворились в снежном пейзаже. Сосредоточиться на молитвах так и не смогла. Лишь вечером, слушая звуки флейты Линга, удалось немного отвлечься. Сегодня мелодия казалась теплой, ровной, успокаивающей. В ней сплелись звуки весенних ручьев и пение малиновки. На секунду Мэй показалось, что Линг своей музыкой старается ее приободрить. Но эта мысль быстро упорхнула, словно дым от ароматической палочки. Мир не вертится вокруг нее, пора бы уже это принять.
Ночь опять навалилась грузом кошмаров. Мэй чувствовала себя прикованной к постели, в то время как вокруг шипели и плясали тени. Вдруг они обернулись видением. Люди в поселении… группа жрецов, которую Мэй видела в окно. Все они стояли на коленях посреди бескрайнего снега. Их тела казались поблекшими, губы синими. А вокруг пировали цзянши, жадно вытягивая из истерзанных тел последние капли энергии. Мэй глядела во все со стороны, охваченная ужасом и отвращением. Вдруг один из мертвецов повернул к ней голову. Темные провалы глаз хищно сузились.
– Нареченная яогуая… Приходи, или им всем конец!
Мэй едва не задохнулась от нахлынувшего ужаса. Видение так запечатлелось в ее подсознании, что, даже открыв глаза у себя в комнате, она продолжала видеть перед внутренним взором жуткую картину. Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. И внезапно ее пронзила решимость. Кое-как Мэй поднялась на ноги и подошла к окну. Узкий круг света от фонариков выхватывал безмолвное дерево с алыми лепестками.
«Яогуай не может причинить мне вред, пока Ксиодан не отрекся от меня, - напряженно размышляла Мэй. – Но эти люди… Что, если я способна им помочь?»
Она вгляделась во тьму ночи. Проскользнувшая мысль казалась безумной. Но Мэй также понимала, что выбора у нее нет. Она быстро оделась, накинув сверху шубу. Взяла со стола фонарик, подула на него. Он тут же вспыхнул мягким золотистым светом. Осторожно ступая, Мэй вышла из комнаты и спустилась вниз.
Тихо скрипнула входная дверь. Морозный воздух окутал Мэй, изо рта порхнуло облако пара. Не успела она сделать и несколько шагов, как на снег впереди легла тень.
– Ты куда? - раздался голос сзади.
Мэй вздрогнула, чуть не выронив фонарь. Обернувшись, увидела Линга. Даже в золотистом свете его лицо казалось бледнее обычного. На голову надвинут капюшон.
– Цзянши что-то хотят от меня, - сбивчиво проговорила Мэй. - Я должна понять и помочь людям, если это в моих силах.
Линг резко замотал головой.
– Прошу, не надо. Это опасно.
Мэй сделала нервный глубокий вдох.
– Я пойду. Иначе все равно не найду покоя.
Линг сокрушенно опустил голову. Его губы что-то бессвязно бормотали.
– Я иду с тобой, - вдруг сказал он и сделал решительный шаг, встав рядом с ней.
Мэй растерянно заморгала.
– Но... мне велели приходить одной.
– Ты не слуга им, чтобы исполнять "веления".
Его лицо сделалось каменным, давая понять, что от своего намерения Линг не отступится. Мэй почувствовала внутреннее облегчение. Тот порыв, из-за которого она порхнула вниз, словно бабочка на огонь, понемногу остужался на морозе. Вряд ли она одна далеко уйдет в ночи, не зная даже направления. С Лингом и впрямь безопаснее.
Они молча двинулись от обители. Мэй чувствовала повисшее меж ними напряжение.
– Куда идти? - спросила она тихо. - В моих снах мертвецы упоминали какую-то гробницу. Но Бао сказал...
– Если они так настойчиво звали тебя, значит, укажут путь, - в голосе Линга послышалось раздражение.
Интересно, он считает ее виноватой в произошедшем? Наверное, все считают. Мэй чувствовала это неприятное щекочущее чувство в груди: как только она здесь появилась, сразу начались проблемы. Привкус горечи все нарастал. Нигде ей теперь нет места. Куда бы она ни пошла, проклятие отравляет все вокруг.
Внезапно Линг остановился, вышел вперед и взял Мэй за плечи. Она вздрогнула от его прикосновения. Золотистые глаза будто излучали такое же сияние, что и фонарь. Но в них мелькали молнии. Мышцы лица нервно подрагивали.
– Что бы ни случилось – ничего не бойся! - воскликнул он с жаром, почти ожесточением. - Помни об этом.
Линг отпустил плечи Мэй. Дальше они пошли молча.
ГЛАВА 5
Мэй не знала, как объяснить то, что происходило. Ноги будто сами вели ее по петляющей тропинке вниз, с горы. Она чувствовала себя как в трансе, ведомая тонкой ниточкой, тянущейся от нее к кому-то незримому. Ноги, обутые в кожаные туфли, то и дело скользили по льду, припорошенному снегом. Пару раз это случилось в опасном месте, где Мэй едва не полетела вниз, по крутому склону. Твердая рука Линга всегда вовремя подхватывала ее.
Мэй не запомнила, как долго они спускались и куда шли потом. Очнулась уже стоя перед входом в гробницу, вырубленную прямо в горе.
