От резных столбиков балдахина веяло не стариной даже – древностью. Они - я чувствовала это очень остро - бывшие прежде чем-то другим, совсем другим, казались осколком далёкого прошлого, кусочком паззла, вставленным не на своё место.
Лицо правителя, обрамлённое рыжей густой бородой, могло бы показаться приятным, появись на нем хоть тень улыбки. Но повода для улыбки у эль-Джадида не было. Он строго смотрел перед собой, являя собой ожившую иллюстрацию поговорки «невозмутимый как шеклен». Так же образцово «держали лица» и почтительно стоявшие слева от трона советники - Глас войны и Глас Мудрости. Молодому человеку, сидевшему на подушке у подножия трона-дивана, держать такое же невозмутимое выражение лица получалось не очень: новость о смертельной болезни невесты явно выбила эль-Михта из колеи. И в споре Гласа Памяти с Гласом Мира юноша был явно на стороне последнего.
Ша’д’тах говорил спокойно, поимённо называя тех, кто умер тридцать лет назад – судя по волнам скорби, прокатывавшимся по вигору правителя, эти имена были ему памятны. Он говорил о том, что надо остановить «тихую смерть» сегодня, сейчас – позволить ферам осмотреть всех жителей, найти и отделить заболевших… И только по выцветшей смуглости лица да проступившим на скулах желвакам можно было сказать, как тяжело даётся ему это спокойствие.
Зато Арен’д’тах, Глас Памяти, эмоций своих не скрывал. Речь его, быстрая, сбивчивая, была столь неразборчива, что я могла различить хорошо если два слова из трех. Старик говорил что-то о старом пророчестве, о чёрном крыле, несущем гибель, и о том, что «тихая смерть» – кара за нарушение традиций…
Я слушала, слушала, и в конце концов не выдержала.
- Почтенный Арен, - сказала я, оборвав того на полуслове, - довольно слов. Только в доме почтенного Ша отмечено печатью «тихой смерти» четверо девушек. А сколько их в других домах? Или ты хочешь, чтобы Тан-а-хат превратился в город мёртвых прежде, чем станет мёртвой землёй?
Старик замолчал, глядя на меня, как рыба, вытащенная из воды, - с выпученными глазами и широко разинутым ртом. Зато заговорил молчавший всё время эль-Джадид:
- Откуда ты знаешь о мёртвых землях, фери? – удивлённо спросил он.
М-да, попробуйте объяснить шеклену, кто такой инс…
- Когда верблюд, сиятельный эль-Джадид, начинает беспокоиться, предчувствуя песчаную бурю, - ответила я, - опытный караванщик не задает ему вопросов, а начинает готовить лёжку, не так ли?
- Но верблюд бессловесен, - заметил правитель.
- А у меня нет слов, когда песком из рук утекают не минуты, а чьи-то жизни, - ответила я.
Дерзость ли моя сыграла свою роль или эль-Джадиду и самому надоело выслушивать бредни Гласа Памяти, только вскоре меня на женской половине встречала лично матушка правителя. А ещё через полчаса спустя я уже докладывала ему о пяти жертвах, отмеченных печатью «тихой смерти» в его доме.
В самом тяжёлом состоянии, требующем срочного вмешательства персипта, оказалась Тинель – младшая дочь эль-Джадида, лучшая подруга Адижат. Ещё три служанки, похоже, заразились от неё вчера. А сегодня заболела Дельмира – любимая жена правителя.
- Смерть того, кто принёс в город «тихую смерть» тихой не будет, клянусь Прежними, - произнёс правитель.
И вигорт Гласа Памяти побурел от страха. Вот только за кого он боится? За себя или за кого-то другого?
Как там пелось в песне? «Ресницы, клейкие от сна, не разомкнуть.» Именно так. Ресницы было не разомкнуть и глаза было не открыть, да и не хотелось. Голова буквально раскалывалась от боли, и казалось, что закрытые глаза хоть немного защищают от реальности, от гремящих набатом шепотков над моей головой.
- Какой к Прежним паразит? – негодовал знакомый женский голос. – Кто обещал мне о ней заботиться?
- Мы и заботились, - ответил виноватый мужской.
- Заботились? –бушевала женщина. – Подхватили, когда она в обморок от переутомления упала?
Нет ответа.
- Сколько человек она осмотрела? – продолжал сердито голос.
Надо же! А ведь я давно уже смирилась, что ей всё равно, где я и что со мной.
- Шестьдесят человек в доме Ша, - ответил другой мужской голос, - сотня в доме правителя, ещё по полсотни в домах Гласа войны и некоего Рузана, шестьдесят в жёлтом трехэтажном доме, хозяина которого я не запомнил…
- То есть свыше трехсот человек за два часа! – в голосе матушки прозвучала гордость.
Кажется, первый раз в моей жизни.
- Это даже не восемь плюс, это полноценный девятый уровень, - констатировала она. – И к тому же ещё ребёнок, который тянет из неё соки. Неудивительно, что девочка свалилась от истощения. Куда ты смотрел, Геля? О чём ты думал, Риден?
Желающих отвечать на риторические вопросы не было. Вместо этого ард-Риден с беспокойством спросил:
- И что теперь будет?
- Чёрное крыло Архау… - слова сами сорвались с моих пересохших губ.
- Бредит? – испуганно спросил ард-Гельт.
- Пророчит, - мрачно ответил ард-Риден. – Вернёмся – заберу её к себе. Аппен один не справляется.
- Жаль разочаровывать тебя, Риден, - с ехидством в голосе произнесла матушка, - но, думаю, тебе придётся подождать инса ещё лет двадцать.
- Это почему же? – спросил ард-Риден.
- Потому, дорогой мой, что, когда у беременной женщины неожиданно просыпается дар, это дар не её, а ребёнка.
- Правда? – в голосе ард-Гельта прозвучала тщетно скрываемая радость.
Неужели его так обрадовала перспектива получить высокоуровневого внука?
- Да, - довольно ответила матушка. – Очень похоже, что Кая подарит нам инса с уровнем не меньше девятого, а то и девять плюс.
- Девятый плюс через двадцать лет – это прекрасно, - почти мечтательно протянул ард-Риден. – Но вот что нам делать сейчас?
- А какое отношение крыло Архау имеет к тихой смерти? – спросил ард-Гельта.
- А что это вообще за зверь такой? – спросила матушка.
Её прохладная рука легла мне на лоб, и головная боль стала терпимой.
- Архау - мотылёк вечности, - ответил ард-Риден.
- Как это? – удивилась матушка.
- А вот так. Я слышал две версии. Одна мне кажется притянутой если не за уши, то за усы…
- Давай обе, но покороче, - скомандовала матушка. – Нам ведь важен не он сам, а его крыло.
- Первая, - ард-Риден сделал паузу, - заключается в том, что вечность складывается из мгновений.
- Действительно, за усы, - прокомментировал ард-Гельт.
- Вторая - в притче о том, как звери пытались взвесить вечность.
- А у вечности есть вес? – фыркнула матушка.
- Ну, есть, раз рассказывают. – невозмутимо продолжал ард-Риден, - Первой на весы забралась черепаха, на которой держится земля. Но чаша весов опустилась едва ли на треть.
- Увесистая, однако, вечность, - уважительно произнёс ард-Гельт.
- Тогда в чашу вполз змей, привязывающий землю к черепахе, и чаша вечности поднялась ещё на треть.
Я представила себе землю, примотанную к черепахе, и улыбнулась уголком рта.
- Затем в чашу поднялись слоны, стоящие по краям панциря Черепахи и хоботами поддерживающие землю, и весы почти уравновесились. Но лишь почти.
М-да, любопытное представление у шекленов о мироздании. Интересно, откуда ард-Риден всё это знает?!
- А потом прилетел мотылёк, опустился на чашу и…, - рассказчик сделал многозначительную паузу, - … уравновесил вечность. Собственно, в переводе с языка Прежних Архау и значит «мотылёк вечности».
- Ну, притча так себе, - заметил ард-Гельт. – Но сейчас не время для семантического анализа обрывков знаний Прежних, унаследованных шекленами. Ближе к делу, Риден.
- Одно крыло Архау белое – шеклены называют его крылом покоя и процветания, другое - чёрное – крылом смуты и разорения. И «чёрное крыло», обещанное Каей, в понимании шекленов обозначает полную катастрофу.
- А в твоём понимании, Риден? – уточнила матушка.
- Не знаю, Чианн, не знаю. Может, всё и не так плохо… Скажи, есть ли новости из Дома Знаний?
Прохладная рука снова коснулась моего лба.
Я услышала шёпот:
- Спи спокойно, девочка моя.
И провалилась в сон. Но не в обещанный спокойный, а в один из тех тягостных снов, в которых всё бежишь, бежишь, бежишь куда-то... Вот и сейчас я знала, что должна куда-то успеть, что, если опоздаю, случится что-то страшное. И я бежала, бежала по бесконечному лугу, не обращая внимания на цепляющую за ноги высокую траву и на стайки взлетавших прямо передо мной чёрно-белых мотыльков. А за мной по пятам бежали весёлый бармен и скрипучий старик и о чём-то яростно спорили на бегу…
«И с тех пор никто не просил изменить меня цвет неба…»
Эти слова, произнесённые с сожалением, ещё звучали у меня в ушах - смутный обрывок сна, который мне удалось удержать, унести с собой в явь. К счастью или к сожалению? Подумать над этим я не успела, потому что проснувшийся организм недвусмысленно намекнул на то, что человеческие женщины называют токсикозом. И, выкинув все лишние мысли из головы, я занялась энергетическими упражнениями и медитацией.
Закончив с ними и почувствовав себя лучше, я, наконец, открыла глаза и огляделась. В других обстоятельствах яркие цветочные плитки на стенах и арабески ковров, резная мебель и узорчатые портьеры удержали бы моё внимание надолго, не говоря уже о бесчисленных шкатулках, сундучках и сундучищах, украшенных тончайшей деревянной резьбой, кованными узорами и яркими росписями. Но сейчас черно-белые мысли порхали мотыльками в моей голове, хотя среди них не было легковесных или хотя бы просто нейтральных. И вдруг перед глазами всплыла картинка: пять фигур в чёрных мешковатых балахонах на фоне безупречно белой стены. Я моргнула, и картинка пропала…
Я села на постели и тут же расписная, покрытая узорчатой чеканкой дверь приоткрылась, пропуская внутрь женщину. Невысокая, смуглая, как и все местные, она низко поклонилась мне и, не отрывая взгляда от пола, осторожно спросила:
- Дозволено ли будет недостойной служанке помочь почтенной госпоже с утренним туалетом?
Разумеется, госпоже было угодно. Не столько потому, что мне действительно требовалась помощь, сколько потому, что мне нужна была информация.
Увы, хотя Афир – так звали служанку – оказалась особой весьма словоохотливой, к тому, что я и так уже знала о шекленах, мне удалось добавить немного.
Да, чужеземцы в Тан-а-хате появляются редко, как гости города – по приглашению правителя и гласов или как гости дома – по приглашению главы одной из семей д’хатов. Нет, караваны, идущие в Д'Аир останавливаются за стеной в Тан-а-вире, что собственно и переводится как «город за стеной». Да, женщины, а тем более девушки в Тан-а-вир выходят только в сопровождении старших родственников мужского пола, а зачастую и воинов. Нет, в Тан-а-хате они пользуются куда большей свободой и ходят по городу в сопровождении одной служанки. Да, бру – то самое мешкообразное одеяние - носят, выходя на улицу, все женщины и девушки, независимо от статуса семьи. Нет, прячутся не от мужских взглядов, а от солнца – белая кожа, как у почтенной госпожи, считается признаком красоты. Поэтому на женской половине так ценятся отбеливающие кожу средства.
Почтенная госпожа взглянула в зеркало и тут же отвела взгляд – бледна, как привидение, лицо осунулось, губы потрескались, нос покраснел от солнца – и когда только успела? Красавица, нечего сказать!
Тем временем пришла пора одеваться, и вот тут-то меня ждал сюрприз. Вместо форменного платья, пропылившегося и пропотевшего за вчерашний день, Афир протянула мне платье, сшитое по местной моде. Платье было простым: закрытое, длинное, с длинными рукавами и капюшоном, вот только сшито оно было из ткани c нежным перламутровым отливом, мягкой на ощупь и удивительно лёгкой.
- Что это, Афир? – спросила я удивлённо.
- Платье из ламазаки – подарок сиятельной госпожи Тамины почтенной госпоже.
- Воистину драгоценный подарок!
- Сиятельная госпожа Тамина выразила надежду увидеть сегодня почтенную госпожу в этом платье.
Сиятельную госпожу Тамину – мать эль-Джадида – я вчера видела только мельком. К тому времени, когда меня ей представили, я была уже в полуобморочном состоянии. И мне запомнились только изрезавшие лицо морщины и глаза, мудрые, подслеповатые глаза. Не знаю уж, чем я заслужила такой подарок, но даже для матери правителя это неслыханная щедрость. Эль-Фарх рассказывал мне, что ламазака ткётся из паутины полуразумных пауков, обитающих в некоторых оазисах пустыни Д’Аир. И ценится не на вес золота – она слишком лёгкая, а по квадратному метру столбиков пурпурных монет за квадратный метр ткани.
Эль-Фарх… Мысли о нём, подобно мыслям о зелёной обезьяне, выплывали, выскакивали, выпрыгивали изо всех щелей, и чем сильней я старалась не думать о нём, тем хуже это получалось. Следовало срочно применить известное мне с детства средство против «зелёной обезьяны» - начать думать о «красном петухе», то есть сосредоточиться на решении конкретных проблем.
Отпустив служанку, я достала кристалл связи, собираясь вызвать матушку. Но меня опередили - в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, в дверь вплыла Амаль. Я иногда сталкивалась с ней в Доме Целителей, но куда больше слышала о ней. Несмотря на скромный уровень дара - не больше пяти, несмотря на то, что к своим пятидесяти она так и не добавила к имени приставку «ак», Амаль была вигортой весьма известной. Потому я знала, что за круглощёко-румяной внешностью доброй тётушки кроется беспощадная особа с хваткой бульдога и длинным хвостом распутанных для Дома Решений историй.
- Доброе утро, Амаль, - поздоровалась я, не дожидаясь положенного церемонного приветствия от «бесприставочной».
- Доброе утро, ак-Кая, - ответила она, окидывая меня сосредоточенно-сканирующим взглядом.
- И как я? Всё в норме? – поинтересовалась я.
- Вы, - вигорта выделила множественность интонацией, - в норме, что удивительно после вчерашнего героического порыва.
- Удивляться будем потом, - ответила я. – Ты ведь не за тем сюда пришла?
- Не затем, - усмехнулась женщина. – А затем, чтобы доложить о вашем состоянии Аки-Чианн. А также, чтобы запретить тебе покидать комнату, если я сочту твоё состояние неудовлетворительным.
Я вздохнула. Странное дело, казалось, матушка решила отыграться разом за предыдущие тридцать лет равнодушия.
- А кроме моего самочувствия есть новости?
- Ард-Риден и ард-Гельт с утра уехали смотреть на мёртвые земли. Аки-Чианн поставила на уши весь Дом Целителей и дом Знаний в придачу в поисках прецедентов. Заодно они с аки-Маан придерживают горячие головы в Совете, требующие немедленно уничтожить Тан-а-хат вместе с заразой.
- Но как же эпидемия тихой смерти тридцать лет назад?
- Никаких записей о ней в архивах обоих домов не сохранилось. Ша подтвердил, что шеклены тогда не обращались к нам за помощью. Да, ещё некий ард-Дион просил передать тебе, что в переулке Долгой Зимы нет ни одной лавки, подходящей под описание. И он мечтает о встрече с тобой сразу по возвращении в Акфер.
Я кивнула. Почему-то это известие меня не удивило. Больше того, мне отчего-то показалось, что и бар «Под чёрным крылом» найти не так просто…
Дверь снова приоткрылась, и внутрь проскользнули две служанки. Одна из них поставила передо мной невысокий резной столик, другая принялась ловко расставлять передо мной вазы с фруктами. Следом на столик опустились изящный серебряный чайник с ручкой, по форме напоминавшей крыло бабочки, пара серебряных пиал с вареньем и блюдо с горячими лепёшками. От лепёшек шёл умопомрачительный аромат, и рука сама потянулась к тарелочке.
Лицо правителя, обрамлённое рыжей густой бородой, могло бы показаться приятным, появись на нем хоть тень улыбки. Но повода для улыбки у эль-Джадида не было. Он строго смотрел перед собой, являя собой ожившую иллюстрацию поговорки «невозмутимый как шеклен». Так же образцово «держали лица» и почтительно стоявшие слева от трона советники - Глас войны и Глас Мудрости. Молодому человеку, сидевшему на подушке у подножия трона-дивана, держать такое же невозмутимое выражение лица получалось не очень: новость о смертельной болезни невесты явно выбила эль-Михта из колеи. И в споре Гласа Памяти с Гласом Мира юноша был явно на стороне последнего.
Ша’д’тах говорил спокойно, поимённо называя тех, кто умер тридцать лет назад – судя по волнам скорби, прокатывавшимся по вигору правителя, эти имена были ему памятны. Он говорил о том, что надо остановить «тихую смерть» сегодня, сейчас – позволить ферам осмотреть всех жителей, найти и отделить заболевших… И только по выцветшей смуглости лица да проступившим на скулах желвакам можно было сказать, как тяжело даётся ему это спокойствие.
Зато Арен’д’тах, Глас Памяти, эмоций своих не скрывал. Речь его, быстрая, сбивчивая, была столь неразборчива, что я могла различить хорошо если два слова из трех. Старик говорил что-то о старом пророчестве, о чёрном крыле, несущем гибель, и о том, что «тихая смерть» – кара за нарушение традиций…
Я слушала, слушала, и в конце концов не выдержала.
- Почтенный Арен, - сказала я, оборвав того на полуслове, - довольно слов. Только в доме почтенного Ша отмечено печатью «тихой смерти» четверо девушек. А сколько их в других домах? Или ты хочешь, чтобы Тан-а-хат превратился в город мёртвых прежде, чем станет мёртвой землёй?
Старик замолчал, глядя на меня, как рыба, вытащенная из воды, - с выпученными глазами и широко разинутым ртом. Зато заговорил молчавший всё время эль-Джадид:
- Откуда ты знаешь о мёртвых землях, фери? – удивлённо спросил он.
М-да, попробуйте объяснить шеклену, кто такой инс…
- Когда верблюд, сиятельный эль-Джадид, начинает беспокоиться, предчувствуя песчаную бурю, - ответила я, - опытный караванщик не задает ему вопросов, а начинает готовить лёжку, не так ли?
- Но верблюд бессловесен, - заметил правитель.
- А у меня нет слов, когда песком из рук утекают не минуты, а чьи-то жизни, - ответила я.
Дерзость ли моя сыграла свою роль или эль-Джадиду и самому надоело выслушивать бредни Гласа Памяти, только вскоре меня на женской половине встречала лично матушка правителя. А ещё через полчаса спустя я уже докладывала ему о пяти жертвах, отмеченных печатью «тихой смерти» в его доме.
В самом тяжёлом состоянии, требующем срочного вмешательства персипта, оказалась Тинель – младшая дочь эль-Джадида, лучшая подруга Адижат. Ещё три служанки, похоже, заразились от неё вчера. А сегодня заболела Дельмира – любимая жена правителя.
- Смерть того, кто принёс в город «тихую смерть» тихой не будет, клянусь Прежними, - произнёс правитель.
И вигорт Гласа Памяти побурел от страха. Вот только за кого он боится? За себя или за кого-то другого?
Глава 15
Как там пелось в песне? «Ресницы, клейкие от сна, не разомкнуть.» Именно так. Ресницы было не разомкнуть и глаза было не открыть, да и не хотелось. Голова буквально раскалывалась от боли, и казалось, что закрытые глаза хоть немного защищают от реальности, от гремящих набатом шепотков над моей головой.
- Какой к Прежним паразит? – негодовал знакомый женский голос. – Кто обещал мне о ней заботиться?
- Мы и заботились, - ответил виноватый мужской.
- Заботились? –бушевала женщина. – Подхватили, когда она в обморок от переутомления упала?
Нет ответа.
- Сколько человек она осмотрела? – продолжал сердито голос.
Надо же! А ведь я давно уже смирилась, что ей всё равно, где я и что со мной.
- Шестьдесят человек в доме Ша, - ответил другой мужской голос, - сотня в доме правителя, ещё по полсотни в домах Гласа войны и некоего Рузана, шестьдесят в жёлтом трехэтажном доме, хозяина которого я не запомнил…
- То есть свыше трехсот человек за два часа! – в голосе матушки прозвучала гордость.
Кажется, первый раз в моей жизни.
- Это даже не восемь плюс, это полноценный девятый уровень, - констатировала она. – И к тому же ещё ребёнок, который тянет из неё соки. Неудивительно, что девочка свалилась от истощения. Куда ты смотрел, Геля? О чём ты думал, Риден?
Желающих отвечать на риторические вопросы не было. Вместо этого ард-Риден с беспокойством спросил:
- И что теперь будет?
- Чёрное крыло Архау… - слова сами сорвались с моих пересохших губ.
- Бредит? – испуганно спросил ард-Гельт.
- Пророчит, - мрачно ответил ард-Риден. – Вернёмся – заберу её к себе. Аппен один не справляется.
- Жаль разочаровывать тебя, Риден, - с ехидством в голосе произнесла матушка, - но, думаю, тебе придётся подождать инса ещё лет двадцать.
- Это почему же? – спросил ард-Риден.
- Потому, дорогой мой, что, когда у беременной женщины неожиданно просыпается дар, это дар не её, а ребёнка.
- Правда? – в голосе ард-Гельта прозвучала тщетно скрываемая радость.
Неужели его так обрадовала перспектива получить высокоуровневого внука?
- Да, - довольно ответила матушка. – Очень похоже, что Кая подарит нам инса с уровнем не меньше девятого, а то и девять плюс.
- Девятый плюс через двадцать лет – это прекрасно, - почти мечтательно протянул ард-Риден. – Но вот что нам делать сейчас?
- А какое отношение крыло Архау имеет к тихой смерти? – спросил ард-Гельта.
- А что это вообще за зверь такой? – спросила матушка.
Её прохладная рука легла мне на лоб, и головная боль стала терпимой.
- Архау - мотылёк вечности, - ответил ард-Риден.
- Как это? – удивилась матушка.
- А вот так. Я слышал две версии. Одна мне кажется притянутой если не за уши, то за усы…
- Давай обе, но покороче, - скомандовала матушка. – Нам ведь важен не он сам, а его крыло.
- Первая, - ард-Риден сделал паузу, - заключается в том, что вечность складывается из мгновений.
- Действительно, за усы, - прокомментировал ард-Гельт.
- Вторая - в притче о том, как звери пытались взвесить вечность.
- А у вечности есть вес? – фыркнула матушка.
- Ну, есть, раз рассказывают. – невозмутимо продолжал ард-Риден, - Первой на весы забралась черепаха, на которой держится земля. Но чаша весов опустилась едва ли на треть.
- Увесистая, однако, вечность, - уважительно произнёс ард-Гельт.
- Тогда в чашу вполз змей, привязывающий землю к черепахе, и чаша вечности поднялась ещё на треть.
Я представила себе землю, примотанную к черепахе, и улыбнулась уголком рта.
- Затем в чашу поднялись слоны, стоящие по краям панциря Черепахи и хоботами поддерживающие землю, и весы почти уравновесились. Но лишь почти.
М-да, любопытное представление у шекленов о мироздании. Интересно, откуда ард-Риден всё это знает?!
- А потом прилетел мотылёк, опустился на чашу и…, - рассказчик сделал многозначительную паузу, - … уравновесил вечность. Собственно, в переводе с языка Прежних Архау и значит «мотылёк вечности».
- Ну, притча так себе, - заметил ард-Гельт. – Но сейчас не время для семантического анализа обрывков знаний Прежних, унаследованных шекленами. Ближе к делу, Риден.
- Одно крыло Архау белое – шеклены называют его крылом покоя и процветания, другое - чёрное – крылом смуты и разорения. И «чёрное крыло», обещанное Каей, в понимании шекленов обозначает полную катастрофу.
- А в твоём понимании, Риден? – уточнила матушка.
- Не знаю, Чианн, не знаю. Может, всё и не так плохо… Скажи, есть ли новости из Дома Знаний?
Прохладная рука снова коснулась моего лба.
Я услышала шёпот:
- Спи спокойно, девочка моя.
И провалилась в сон. Но не в обещанный спокойный, а в один из тех тягостных снов, в которых всё бежишь, бежишь, бежишь куда-то... Вот и сейчас я знала, что должна куда-то успеть, что, если опоздаю, случится что-то страшное. И я бежала, бежала по бесконечному лугу, не обращая внимания на цепляющую за ноги высокую траву и на стайки взлетавших прямо передо мной чёрно-белых мотыльков. А за мной по пятам бежали весёлый бармен и скрипучий старик и о чём-то яростно спорили на бегу…
Глава 16
«И с тех пор никто не просил изменить меня цвет неба…»
Эти слова, произнесённые с сожалением, ещё звучали у меня в ушах - смутный обрывок сна, который мне удалось удержать, унести с собой в явь. К счастью или к сожалению? Подумать над этим я не успела, потому что проснувшийся организм недвусмысленно намекнул на то, что человеческие женщины называют токсикозом. И, выкинув все лишние мысли из головы, я занялась энергетическими упражнениями и медитацией.
Закончив с ними и почувствовав себя лучше, я, наконец, открыла глаза и огляделась. В других обстоятельствах яркие цветочные плитки на стенах и арабески ковров, резная мебель и узорчатые портьеры удержали бы моё внимание надолго, не говоря уже о бесчисленных шкатулках, сундучках и сундучищах, украшенных тончайшей деревянной резьбой, кованными узорами и яркими росписями. Но сейчас черно-белые мысли порхали мотыльками в моей голове, хотя среди них не было легковесных или хотя бы просто нейтральных. И вдруг перед глазами всплыла картинка: пять фигур в чёрных мешковатых балахонах на фоне безупречно белой стены. Я моргнула, и картинка пропала…
Я села на постели и тут же расписная, покрытая узорчатой чеканкой дверь приоткрылась, пропуская внутрь женщину. Невысокая, смуглая, как и все местные, она низко поклонилась мне и, не отрывая взгляда от пола, осторожно спросила:
- Дозволено ли будет недостойной служанке помочь почтенной госпоже с утренним туалетом?
Разумеется, госпоже было угодно. Не столько потому, что мне действительно требовалась помощь, сколько потому, что мне нужна была информация.
Увы, хотя Афир – так звали служанку – оказалась особой весьма словоохотливой, к тому, что я и так уже знала о шекленах, мне удалось добавить немного.
Да, чужеземцы в Тан-а-хате появляются редко, как гости города – по приглашению правителя и гласов или как гости дома – по приглашению главы одной из семей д’хатов. Нет, караваны, идущие в Д'Аир останавливаются за стеной в Тан-а-вире, что собственно и переводится как «город за стеной». Да, женщины, а тем более девушки в Тан-а-вир выходят только в сопровождении старших родственников мужского пола, а зачастую и воинов. Нет, в Тан-а-хате они пользуются куда большей свободой и ходят по городу в сопровождении одной служанки. Да, бру – то самое мешкообразное одеяние - носят, выходя на улицу, все женщины и девушки, независимо от статуса семьи. Нет, прячутся не от мужских взглядов, а от солнца – белая кожа, как у почтенной госпожи, считается признаком красоты. Поэтому на женской половине так ценятся отбеливающие кожу средства.
Почтенная госпожа взглянула в зеркало и тут же отвела взгляд – бледна, как привидение, лицо осунулось, губы потрескались, нос покраснел от солнца – и когда только успела? Красавица, нечего сказать!
Тем временем пришла пора одеваться, и вот тут-то меня ждал сюрприз. Вместо форменного платья, пропылившегося и пропотевшего за вчерашний день, Афир протянула мне платье, сшитое по местной моде. Платье было простым: закрытое, длинное, с длинными рукавами и капюшоном, вот только сшито оно было из ткани c нежным перламутровым отливом, мягкой на ощупь и удивительно лёгкой.
- Что это, Афир? – спросила я удивлённо.
- Платье из ламазаки – подарок сиятельной госпожи Тамины почтенной госпоже.
- Воистину драгоценный подарок!
- Сиятельная госпожа Тамина выразила надежду увидеть сегодня почтенную госпожу в этом платье.
Сиятельную госпожу Тамину – мать эль-Джадида – я вчера видела только мельком. К тому времени, когда меня ей представили, я была уже в полуобморочном состоянии. И мне запомнились только изрезавшие лицо морщины и глаза, мудрые, подслеповатые глаза. Не знаю уж, чем я заслужила такой подарок, но даже для матери правителя это неслыханная щедрость. Эль-Фарх рассказывал мне, что ламазака ткётся из паутины полуразумных пауков, обитающих в некоторых оазисах пустыни Д’Аир. И ценится не на вес золота – она слишком лёгкая, а по квадратному метру столбиков пурпурных монет за квадратный метр ткани.
Эль-Фарх… Мысли о нём, подобно мыслям о зелёной обезьяне, выплывали, выскакивали, выпрыгивали изо всех щелей, и чем сильней я старалась не думать о нём, тем хуже это получалось. Следовало срочно применить известное мне с детства средство против «зелёной обезьяны» - начать думать о «красном петухе», то есть сосредоточиться на решении конкретных проблем.
Отпустив служанку, я достала кристалл связи, собираясь вызвать матушку. Но меня опередили - в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, в дверь вплыла Амаль. Я иногда сталкивалась с ней в Доме Целителей, но куда больше слышала о ней. Несмотря на скромный уровень дара - не больше пяти, несмотря на то, что к своим пятидесяти она так и не добавила к имени приставку «ак», Амаль была вигортой весьма известной. Потому я знала, что за круглощёко-румяной внешностью доброй тётушки кроется беспощадная особа с хваткой бульдога и длинным хвостом распутанных для Дома Решений историй.
- Доброе утро, Амаль, - поздоровалась я, не дожидаясь положенного церемонного приветствия от «бесприставочной».
- Доброе утро, ак-Кая, - ответила она, окидывая меня сосредоточенно-сканирующим взглядом.
- И как я? Всё в норме? – поинтересовалась я.
- Вы, - вигорта выделила множественность интонацией, - в норме, что удивительно после вчерашнего героического порыва.
- Удивляться будем потом, - ответила я. – Ты ведь не за тем сюда пришла?
- Не затем, - усмехнулась женщина. – А затем, чтобы доложить о вашем состоянии Аки-Чианн. А также, чтобы запретить тебе покидать комнату, если я сочту твоё состояние неудовлетворительным.
Я вздохнула. Странное дело, казалось, матушка решила отыграться разом за предыдущие тридцать лет равнодушия.
- А кроме моего самочувствия есть новости?
- Ард-Риден и ард-Гельт с утра уехали смотреть на мёртвые земли. Аки-Чианн поставила на уши весь Дом Целителей и дом Знаний в придачу в поисках прецедентов. Заодно они с аки-Маан придерживают горячие головы в Совете, требующие немедленно уничтожить Тан-а-хат вместе с заразой.
- Но как же эпидемия тихой смерти тридцать лет назад?
- Никаких записей о ней в архивах обоих домов не сохранилось. Ша подтвердил, что шеклены тогда не обращались к нам за помощью. Да, ещё некий ард-Дион просил передать тебе, что в переулке Долгой Зимы нет ни одной лавки, подходящей под описание. И он мечтает о встрече с тобой сразу по возвращении в Акфер.
Я кивнула. Почему-то это известие меня не удивило. Больше того, мне отчего-то показалось, что и бар «Под чёрным крылом» найти не так просто…
Дверь снова приоткрылась, и внутрь проскользнули две служанки. Одна из них поставила передо мной невысокий резной столик, другая принялась ловко расставлять передо мной вазы с фруктами. Следом на столик опустились изящный серебряный чайник с ручкой, по форме напоминавшей крыло бабочки, пара серебряных пиал с вареньем и блюдо с горячими лепёшками. От лепёшек шёл умопомрачительный аромат, и рука сама потянулась к тарелочке.
