у нас обратили внимание на эту проблему, вероятно, потребуется ждать изменения многих факторов: победы в войне, улучшения экономической ситуации в стране, изменения убеждений физиков, прихода данных разведки о разработках бомбы за границей. В самом худшем случае мы получим эту бомбу из-за рубежа прямо у себя дома, но начинать ее разработку в такой ситуации будет уже совсем патетически. У нас почему-то гром должен грянуть чтобы начало что-то шевелится!
Иоффе слушал внимательно и молчал. Однако, по лицу его нельзя было разобрать как он относится к услышанному. Ободренный вниманием слушателя Петя с увлечением продолжал:
- А эти доклады с расчетами, единственная цель которых состоит в том, чтобы создать предубежденное отношение к урановой проблеме? Ну честно, меня это все заставляет задуматься: «расчетчики» делают это сознательно или просто по недоумию? Мы же знаем, что этот математический аппарат был разработан ими чтобы показать, что цепная реакция не пойдет на смеси урана с тяжелой водой. Нет, теперь их не остановишь! Они повторяют то же самое на тяжелом водороде, на гелии. Но это не такое уж большое открытие, и, кстати, не является аргументом в поддержку того, что они пытаются утверждать – что цепная реакция не возможна в принципе.
- Да, да Петя, вы во многом правы. – Абрам Федорович говорил мягко, размеренно, утвердительно качая головой, словно успокаивая собеседника. – Однако вы сами сегодня имели возможность видеть, что кроме людей с энтузиазмом принимающих новое есть и другие, более консервативные ученые. Мы должны уважать их точку зрения и, как вы правильно заметили, нам с вами нужны железные доказательства. Без них проблема урана продолжает пребывать в области фантастических проектов.
Вы знаете, я и сам сейчас вместо задач по исследованию фотоэффекта придумываю миноискатель для поиска мин, обшитых деревом. Немцы начали активно использовать такой прием. У меня пока не сильно получается продвинуться с решением этой задачки, но я обязательно сделаю такое устройство.
Они говорили еще какое-то время, но после этих слов директора Петя как-то разом сник, дальнейший разговор потерял изначальную остроту и направленность: об урановой проблеме больше не говорили совсем; вскоре Петя заторопился уходить на вокзал, и тепло попрощавшись они расстались, так и не поговорив ни о возобновлении работ ни о вызове сотрудников лаборатории из действующей армии.
Попрощавшись с коллегами и закинув за плечи свой солдатский вещмешок Петя вышел в коридор и уже на лестнице его вдруг окрикнули. Обернувшись он увидел высокую женскую фигуру – это была Валентина Иоффе.
- Вы уже уезжаете от нас? – спросила она, близко подойдя к нему, так что стало заметно, что она тяжело дышит от быстрой ходьбы.
- Да. Я человек военный, подневольный. Обязан возвращаться обратно на службу. Вы тоже здесь в Казани работаете?
- Нет. Я здесь в командировке. Через несколько дней лечу обратно в Ленинград.
- Сможете передать что-то моей маме?
- Конечно!
Он скинул вещмешок на пол под ноги и развязав его достал бережно обернутые в бумагу кусочки колотого сахара и все съестное, что у него осталось от сухого пайка.
- Вот, возьмите. Я знаю, что там сейчас очень тяжело.
- Там… страшно. Я потеряла Буцефала, что и говорить о лошадях, когда люди умирают прямо на улицах.
- И вы туда возвращаетесь?
- Мое место там. Мы работаем, те кто остались, в институте и на кораблях Балтийского флота. Я Ленинградка и мое место в моем городе. Слушайте, а Леша вам не пишет.
- Я получил от него одно письмо. Он на фронте в действующей армии. Поступили с ним конечно плохо. Я хотел поговорить с Абрам Федоровичем чтобы нас вытащили, да видно не судьба. Не пришло еще время заниматься ядерной физикой, а значит наше место в окопах.
- Когда будете писать ему, попросите его написать нам в институт.
- Хорошо. Удачи вам в Ленинграде. – он обнял ее за плечи, потом выпрямился, закинул вещмешок за спину, повернулся и зашагал прочь по широкому мрачному коридору, едва освещенному бледными пятнами вечернего света, идущего с улицы от больших окон.
Вернувшись в казарму Петя узнал о своем назначении в фронтовую часть и о том, что он скоро будет отправлен на Южный фронт. Разные чувства боролись в его душе после поездки и после всего увиденного в Казани. Фантастическая, со злостью повторял он про себя слова вежливого и тактичного Абрама Федоровича.
- Это как же надо постараться, чтобы даже такой увлекающийся человек как Иоффе считал эту проблему фантастической. – говорил он себе. - Единственное, что есть во всем этом фантастического, это те возможности, которые открываются в случае успешного производства такой бомбы.
Но с другой стороны, он отчетливо понимал, что объем работы, которую необходимо проделать для разработки технологии и для организации производства бомб был просто титаническим. Причем двигаться предстояло по абсолютно неизведанной территории, по самой настоящей terra incognita, неизведанной местности для которой нет ни карты ни описаний. И куда ему, жалкому авиационному технику в лейтенантской форме, отправляемому теперь на фронт, замахиваться на такую задачу. Положим даже перевели бы его в институт, и вот он теперь в Казани, в этих фанерных закутках, в холоде, в голоде, без оборудования и даже почти без электричества - сколько можно сделать в таких условиях? Он думал об этом и отрицательно качал головой.
- Нет. Надо бороться! Иначе потом будет поздно сожалеть об упущенном. И ему вспомнился эпизод из их институтской жизни в Ленинграде. В силу каких-то политических решений руководства институт было решено передать из ведения Наркомтяжа в управление Академии Наук. По этому поводу к ним выехала высокая комиссия из Москвы. Несколько важных мужчин в костюмах, с портфелями, неделю провели в институте, знакомились с исследованиями, ходили по всем кабинетам, заходили и к ним в лабораторию. Когда они узнали, что молоденькие аспиранты, вчерашние студенты, на примитивном оборудовании занимаются проблемами атомного ядра, над которыми ломают голову известные ученые в крупнейших мировых лабораториях, отношение у них было очень скептическое. Один из них так прямо и сказал у них в лаборатории: «Зачем вы этим занимаетесь?»
После такого, настроение у всех в лаборатории было конечно подавленное. Заметив это Курчатов собрал всех и сказал: «Что вы нос повесили? Запомните, успех дела определяется не числом людей, которых привлекли над этим работать, и даже не количеством и дороговизной оборудования, а искренним интересом к проблеме, желанием найти решение и верой в свои силы и способности.»
Он сел за стол и написал письмо Игорю Васильевичу, поделившись впечатлениями от поездки в Казань и пообещав закончить и прислать расчеты по цепной реакции в следующем письме. Когда он закончил письмо и посмотрел на часы было уже за полночь. В казарме давно все спали, он был нарушителем режима, впрочем, к этому здесь в комнате все уже привыкли. Как поступить теперь? Кто может что-то сделать в этой ситуации кроме него – Верховного главнокомандующего, товарища Сталина? Только он один услышав об угрозе, существующей для страны, способен принять решение о возобновлении работ. Да, написать ему, он поймет!
И молодой человек взялся за бумагу, исполненный новых надежд и ожиданий. Но едва он углубился в изложение опасностей, новые сомнения обрушились на него, до боли сжимая сердце и останавливая руки. Сколько людей пишут товарищу Сталину? Великое множество. Его голос потонет в хоре просящих, ловящих возможность выделиться, решить свои личные проблемы. Его конечно первым делом заподозрят в рвачестве, в том, что пытаясь спасти свою шкуру он пытается избежать службы на фронте, устроить себе «теплое местечко» в тылу. Никто не будет вникать в суть угрозы, надвигающейся на страну, и письмо его просто не дойдет до товарища Сталина.
Он бросил писать и задумался, как ему быть. Лучше написать на секретаря Сталина, товарища Поскребышева. Этот вариант ему показался удачным. Поскребышев вникнет в суть проблемы и передаст письмо Сталину, а тот уже сможет разобраться в ситуации. И удовлетворенный решением он заснул.
Последующие два месяца Петр провел в напряженных размышлениях и в работе на текстом письма: в нем он просил дать ему возможность сделать доклад по проблеме урана с участием всех академиков и обязательно в присутствии товарища Сталина, чтобы принять решение по вопросу государственной важности. Было написано несколько вариантов письма: на имя товарища Сталина, на имя товарища Поскребышева, и наконец на имя ответственного за науку товарища Кафтанова, отвечающего в правительстве за Академию наук. Переписанное начисто, письмо Кафтанову больше месяца лежало у него в вещах дожидаясь своего часа, пока он наконец отправил его из фронтовой части, решившись, как он тогда считал, на один из самых ответственных шагов в своей жизни.
На Рождественке, среди приземистых, однообразных домов старой патриархальной Москвы, на заду щеголеватого особняка затесалось пятиэтажное здание из стекла и бетона, с высокими потолками и просторными помещениями. Уполномоченный по науке ГКО Сергей Васильевич Кафтанов, молодой представительный мужчина, богатырского телосложения, с красивым и открытым крестьянским лицом, занимал здесь со своими людьми целое крыло. От больших окон еще шел мягкий свет мартовского вечера, когда в кабинет без стука влетел Степан Балезин, среднего-роста, крепкий, здоровый, начинающий лысеть парень, с веселым лицом и с пытливыми, пронзительными глазами, чем-то напоминавшими медвежьи. Степан был заместителем и ближайшим помощником Сергея Кафтанова и их отношения были во многом дружескими, выходя за рамки формального общения начальника и подчиненного.
- Чем порадуешь сегодня Степан? – оторвав взгляд от бумаг и широко улыбаясь сказал Кафтанов.
- Пришла рецензия их Харьковского института.
- Так. И о что нам говорит наука?
- Ничего утешительного. Я бы сказал резко отрицательный отзыв. Вот смотри, - и развернув сложенный в несколько раз лист бумаги, он начал читать, почти декламируя. - по нашему мнению, использование внутриатомной энергии для военных целей в ближайшее время весьма маловероятно!
- А генерал Покровский ответил нам?
- Да. Он пишет примерно тоже самое, что и профессор Лейпунский из Харькова: «сегодня заниматься исследованиями урана не представляет никакой перспективы».
- И-и-и, что ты думаешь?
- Знаешь Сергей, я не понимаю. Мы конечно с тобой ученые химики, а не специалисты в ядерной физике, но меня пугает перспектива, что в руках у немцев окажется урановая бомба. Зачем-то этот чертов немец поперся в Таганрог с физическими формулами процессов распада ядра урана и с цветными графиками в толстой тетрадке.
Ночью 23 февраля диверсанты красной армии перейдя с другого берега по льду неожиданно напали на большой немецкий гарнизон в населенном пункте под Таганрогом. Среди погибших оказался немецкий офицер, путешествовавший с охраной на автомобиле Опель и остановившийся на ночлег. Среди вещей офицера была толстая тетрадь с научными формулами, которую военные передали в Москву Кафтанову. Об этой-то тетради и шла речь.
- Возможно он искал уран в окрестностях Таганрога. Кто теперь знает. Но ты прав, если они действительно ищут уран и там у себя в Германии делают урановую бомбу, и Гитлер именно о ней говорит, пугая сверх-оружием, то надо нам писать Верховному о проблеме урана. Ты пожалуйста далеко не уходи сегодня.
- Сергей Васильевич, да я сегодня здесь буду ночевать, домой не поеду. Может только во двор выйду, мы сегодня там зажигательный шар против самолетов хотели испытывать. А что ты хотел?
- Обещал зайти ко мне академик Йоффе. Тогда я тебя тоже позову как он появится. Хотя, а вот похоже и он сам.
В дверь осторожно постучали, заглянула секретарша, с выражением вопроса на лице, и после утвердительного кивка от Кафтанова распахнула дверь и зашла внутрь, приглашая гостя в кабинет. Кафтанов встал из-за стола, и выпрямившись во весь свой рост, широко раскинув руки пошел навстречу гостю.
За окном стемнело, в помещении включили настольную лампу и плотно закрыли тяжелые шторы. Абрам Федорович удобно устроившись в кресле пил чай, чрезвычайно польщенный знаками внимания, оказываемые ему молодыми коллегами, и слушал историю толстой тетрадки немецкого офицера, рассказываемую Степаном красочно и со многими добавлениями, по всей видимости придуманными им прямо на ходу.
- Как по-вашему мнению, Абрам Федорович, могут в Германии вести серьезные работы по урановой бомбе. – неожиданно спросил Кафтанов перебивая рассказчика.
- Сергей Васильевич, - Йоффе поставил на стол стакан с чаем, и подняв голову смотрел Кафтанову прямо в глаза. – в этом у нас нет никаких сомнений, потому что заграницей все научные работы по урану уже похоже года два как засекречены.
- А как вы оцениваете возможности действительно сделать такую бомбу?
- Математические расчеты показывают, что цепная реакция однозначно возможна, значит и пути сконструировать такую бомбу будут найдены. Для это потребуется добыть много урана, научиться обогащать его изотопами, но тут уже дело в технологии, а значит это лишь вопрос времени и денег.
- Вот немцы и шарят повсюду, в поисках залежей урана! – поспешно вставил Степан.
- Погоди Степа. Вот вы говорите денег, но если речь идет о том, чтобы сбросить тонну урана и взорвать половину Англии то о дороговизне никто не станет думать. – задумчиво сказал Кафтанов.
– Абрам Федорович, а как же тогда профессор Лейпунский отвечает нам, что разработка бомбы на ближайшие лет пятнадцать или двадцать не имеет никаких перспектив. – упорствовал Степан.
- Да, я тоже долгое время придерживался такой точки зрения. Цепную реакцию мы видели только как перспективный источник дешевой энергии, ведь на изготовление одной бомбы не хватит и всего разведанного у нас в стране запаса урана – казалось бы о чем здесь тогда говорить. Однако в последние месяцы мы с коллегами много обсуждали эту проблему, и появились аргументы, заставляющее иначе взглянуть на возможность построения бомбы. Понимаете, это остается очень и очень сложной задачей, но по всей видимости выполнимой. Основной вариант с получением цепной реакции состоит в выработке большой массы обогащенного урана-235, для чего используется термодиффузия, а это очень сложно, потому что такими методами сейчас мы в Союзе абсолютно не занимаемся.
Кафтанов поднялся и несколько раз прошелся по своему кабинету взад-вперед мимо своих коллег.
- На собственном опыте знаю, война все изменила принципиально: то, на что раньше требовалось десять лет, теперь бывает делается и за год. Абрам Федорович, мы хотим писать письмо на Верховного и просить его начать работы по урану в рамках оборонной тематики. Во всем этом есть серьезный риск, поэтому я и позвал вас сегодня, чтобы посоветоваться с вами. Скажите, вы поддержите такой шаг?
- Да Сергей Васильевич. Я считаю, что это очень правильно. Я готов подписать такое письмо.
- Это уже деловой разговор.
- А что мы будем делать с заключениями экспертов? – спросил Балезин.
Иоффе слушал внимательно и молчал. Однако, по лицу его нельзя было разобрать как он относится к услышанному. Ободренный вниманием слушателя Петя с увлечением продолжал:
- А эти доклады с расчетами, единственная цель которых состоит в том, чтобы создать предубежденное отношение к урановой проблеме? Ну честно, меня это все заставляет задуматься: «расчетчики» делают это сознательно или просто по недоумию? Мы же знаем, что этот математический аппарат был разработан ими чтобы показать, что цепная реакция не пойдет на смеси урана с тяжелой водой. Нет, теперь их не остановишь! Они повторяют то же самое на тяжелом водороде, на гелии. Но это не такое уж большое открытие, и, кстати, не является аргументом в поддержку того, что они пытаются утверждать – что цепная реакция не возможна в принципе.
- Да, да Петя, вы во многом правы. – Абрам Федорович говорил мягко, размеренно, утвердительно качая головой, словно успокаивая собеседника. – Однако вы сами сегодня имели возможность видеть, что кроме людей с энтузиазмом принимающих новое есть и другие, более консервативные ученые. Мы должны уважать их точку зрения и, как вы правильно заметили, нам с вами нужны железные доказательства. Без них проблема урана продолжает пребывать в области фантастических проектов.
Вы знаете, я и сам сейчас вместо задач по исследованию фотоэффекта придумываю миноискатель для поиска мин, обшитых деревом. Немцы начали активно использовать такой прием. У меня пока не сильно получается продвинуться с решением этой задачки, но я обязательно сделаю такое устройство.
Они говорили еще какое-то время, но после этих слов директора Петя как-то разом сник, дальнейший разговор потерял изначальную остроту и направленность: об урановой проблеме больше не говорили совсем; вскоре Петя заторопился уходить на вокзал, и тепло попрощавшись они расстались, так и не поговорив ни о возобновлении работ ни о вызове сотрудников лаборатории из действующей армии.
Попрощавшись с коллегами и закинув за плечи свой солдатский вещмешок Петя вышел в коридор и уже на лестнице его вдруг окрикнули. Обернувшись он увидел высокую женскую фигуру – это была Валентина Иоффе.
- Вы уже уезжаете от нас? – спросила она, близко подойдя к нему, так что стало заметно, что она тяжело дышит от быстрой ходьбы.
- Да. Я человек военный, подневольный. Обязан возвращаться обратно на службу. Вы тоже здесь в Казани работаете?
- Нет. Я здесь в командировке. Через несколько дней лечу обратно в Ленинград.
- Сможете передать что-то моей маме?
- Конечно!
Он скинул вещмешок на пол под ноги и развязав его достал бережно обернутые в бумагу кусочки колотого сахара и все съестное, что у него осталось от сухого пайка.
- Вот, возьмите. Я знаю, что там сейчас очень тяжело.
- Там… страшно. Я потеряла Буцефала, что и говорить о лошадях, когда люди умирают прямо на улицах.
- И вы туда возвращаетесь?
- Мое место там. Мы работаем, те кто остались, в институте и на кораблях Балтийского флота. Я Ленинградка и мое место в моем городе. Слушайте, а Леша вам не пишет.
- Я получил от него одно письмо. Он на фронте в действующей армии. Поступили с ним конечно плохо. Я хотел поговорить с Абрам Федоровичем чтобы нас вытащили, да видно не судьба. Не пришло еще время заниматься ядерной физикой, а значит наше место в окопах.
- Когда будете писать ему, попросите его написать нам в институт.
- Хорошо. Удачи вам в Ленинграде. – он обнял ее за плечи, потом выпрямился, закинул вещмешок за спину, повернулся и зашагал прочь по широкому мрачному коридору, едва освещенному бледными пятнами вечернего света, идущего с улицы от больших окон.
Глава 12.
Вернувшись в казарму Петя узнал о своем назначении в фронтовую часть и о том, что он скоро будет отправлен на Южный фронт. Разные чувства боролись в его душе после поездки и после всего увиденного в Казани. Фантастическая, со злостью повторял он про себя слова вежливого и тактичного Абрама Федоровича.
- Это как же надо постараться, чтобы даже такой увлекающийся человек как Иоффе считал эту проблему фантастической. – говорил он себе. - Единственное, что есть во всем этом фантастического, это те возможности, которые открываются в случае успешного производства такой бомбы.
Но с другой стороны, он отчетливо понимал, что объем работы, которую необходимо проделать для разработки технологии и для организации производства бомб был просто титаническим. Причем двигаться предстояло по абсолютно неизведанной территории, по самой настоящей terra incognita, неизведанной местности для которой нет ни карты ни описаний. И куда ему, жалкому авиационному технику в лейтенантской форме, отправляемому теперь на фронт, замахиваться на такую задачу. Положим даже перевели бы его в институт, и вот он теперь в Казани, в этих фанерных закутках, в холоде, в голоде, без оборудования и даже почти без электричества - сколько можно сделать в таких условиях? Он думал об этом и отрицательно качал головой.
- Нет. Надо бороться! Иначе потом будет поздно сожалеть об упущенном. И ему вспомнился эпизод из их институтской жизни в Ленинграде. В силу каких-то политических решений руководства институт было решено передать из ведения Наркомтяжа в управление Академии Наук. По этому поводу к ним выехала высокая комиссия из Москвы. Несколько важных мужчин в костюмах, с портфелями, неделю провели в институте, знакомились с исследованиями, ходили по всем кабинетам, заходили и к ним в лабораторию. Когда они узнали, что молоденькие аспиранты, вчерашние студенты, на примитивном оборудовании занимаются проблемами атомного ядра, над которыми ломают голову известные ученые в крупнейших мировых лабораториях, отношение у них было очень скептическое. Один из них так прямо и сказал у них в лаборатории: «Зачем вы этим занимаетесь?»
После такого, настроение у всех в лаборатории было конечно подавленное. Заметив это Курчатов собрал всех и сказал: «Что вы нос повесили? Запомните, успех дела определяется не числом людей, которых привлекли над этим работать, и даже не количеством и дороговизной оборудования, а искренним интересом к проблеме, желанием найти решение и верой в свои силы и способности.»
Он сел за стол и написал письмо Игорю Васильевичу, поделившись впечатлениями от поездки в Казань и пообещав закончить и прислать расчеты по цепной реакции в следующем письме. Когда он закончил письмо и посмотрел на часы было уже за полночь. В казарме давно все спали, он был нарушителем режима, впрочем, к этому здесь в комнате все уже привыкли. Как поступить теперь? Кто может что-то сделать в этой ситуации кроме него – Верховного главнокомандующего, товарища Сталина? Только он один услышав об угрозе, существующей для страны, способен принять решение о возобновлении работ. Да, написать ему, он поймет!
И молодой человек взялся за бумагу, исполненный новых надежд и ожиданий. Но едва он углубился в изложение опасностей, новые сомнения обрушились на него, до боли сжимая сердце и останавливая руки. Сколько людей пишут товарищу Сталину? Великое множество. Его голос потонет в хоре просящих, ловящих возможность выделиться, решить свои личные проблемы. Его конечно первым делом заподозрят в рвачестве, в том, что пытаясь спасти свою шкуру он пытается избежать службы на фронте, устроить себе «теплое местечко» в тылу. Никто не будет вникать в суть угрозы, надвигающейся на страну, и письмо его просто не дойдет до товарища Сталина.
Он бросил писать и задумался, как ему быть. Лучше написать на секретаря Сталина, товарища Поскребышева. Этот вариант ему показался удачным. Поскребышев вникнет в суть проблемы и передаст письмо Сталину, а тот уже сможет разобраться в ситуации. И удовлетворенный решением он заснул.
Последующие два месяца Петр провел в напряженных размышлениях и в работе на текстом письма: в нем он просил дать ему возможность сделать доклад по проблеме урана с участием всех академиков и обязательно в присутствии товарища Сталина, чтобы принять решение по вопросу государственной важности. Было написано несколько вариантов письма: на имя товарища Сталина, на имя товарища Поскребышева, и наконец на имя ответственного за науку товарища Кафтанова, отвечающего в правительстве за Академию наук. Переписанное начисто, письмо Кафтанову больше месяца лежало у него в вещах дожидаясь своего часа, пока он наконец отправил его из фронтовой части, решившись, как он тогда считал, на один из самых ответственных шагов в своей жизни.
Глава 13.
На Рождественке, среди приземистых, однообразных домов старой патриархальной Москвы, на заду щеголеватого особняка затесалось пятиэтажное здание из стекла и бетона, с высокими потолками и просторными помещениями. Уполномоченный по науке ГКО Сергей Васильевич Кафтанов, молодой представительный мужчина, богатырского телосложения, с красивым и открытым крестьянским лицом, занимал здесь со своими людьми целое крыло. От больших окон еще шел мягкий свет мартовского вечера, когда в кабинет без стука влетел Степан Балезин, среднего-роста, крепкий, здоровый, начинающий лысеть парень, с веселым лицом и с пытливыми, пронзительными глазами, чем-то напоминавшими медвежьи. Степан был заместителем и ближайшим помощником Сергея Кафтанова и их отношения были во многом дружескими, выходя за рамки формального общения начальника и подчиненного.
- Чем порадуешь сегодня Степан? – оторвав взгляд от бумаг и широко улыбаясь сказал Кафтанов.
- Пришла рецензия их Харьковского института.
- Так. И о что нам говорит наука?
- Ничего утешительного. Я бы сказал резко отрицательный отзыв. Вот смотри, - и развернув сложенный в несколько раз лист бумаги, он начал читать, почти декламируя. - по нашему мнению, использование внутриатомной энергии для военных целей в ближайшее время весьма маловероятно!
- А генерал Покровский ответил нам?
- Да. Он пишет примерно тоже самое, что и профессор Лейпунский из Харькова: «сегодня заниматься исследованиями урана не представляет никакой перспективы».
- И-и-и, что ты думаешь?
- Знаешь Сергей, я не понимаю. Мы конечно с тобой ученые химики, а не специалисты в ядерной физике, но меня пугает перспектива, что в руках у немцев окажется урановая бомба. Зачем-то этот чертов немец поперся в Таганрог с физическими формулами процессов распада ядра урана и с цветными графиками в толстой тетрадке.
Ночью 23 февраля диверсанты красной армии перейдя с другого берега по льду неожиданно напали на большой немецкий гарнизон в населенном пункте под Таганрогом. Среди погибших оказался немецкий офицер, путешествовавший с охраной на автомобиле Опель и остановившийся на ночлег. Среди вещей офицера была толстая тетрадь с научными формулами, которую военные передали в Москву Кафтанову. Об этой-то тетради и шла речь.
- Возможно он искал уран в окрестностях Таганрога. Кто теперь знает. Но ты прав, если они действительно ищут уран и там у себя в Германии делают урановую бомбу, и Гитлер именно о ней говорит, пугая сверх-оружием, то надо нам писать Верховному о проблеме урана. Ты пожалуйста далеко не уходи сегодня.
- Сергей Васильевич, да я сегодня здесь буду ночевать, домой не поеду. Может только во двор выйду, мы сегодня там зажигательный шар против самолетов хотели испытывать. А что ты хотел?
- Обещал зайти ко мне академик Йоффе. Тогда я тебя тоже позову как он появится. Хотя, а вот похоже и он сам.
В дверь осторожно постучали, заглянула секретарша, с выражением вопроса на лице, и после утвердительного кивка от Кафтанова распахнула дверь и зашла внутрь, приглашая гостя в кабинет. Кафтанов встал из-за стола, и выпрямившись во весь свой рост, широко раскинув руки пошел навстречу гостю.
За окном стемнело, в помещении включили настольную лампу и плотно закрыли тяжелые шторы. Абрам Федорович удобно устроившись в кресле пил чай, чрезвычайно польщенный знаками внимания, оказываемые ему молодыми коллегами, и слушал историю толстой тетрадки немецкого офицера, рассказываемую Степаном красочно и со многими добавлениями, по всей видимости придуманными им прямо на ходу.
- Как по-вашему мнению, Абрам Федорович, могут в Германии вести серьезные работы по урановой бомбе. – неожиданно спросил Кафтанов перебивая рассказчика.
- Сергей Васильевич, - Йоффе поставил на стол стакан с чаем, и подняв голову смотрел Кафтанову прямо в глаза. – в этом у нас нет никаких сомнений, потому что заграницей все научные работы по урану уже похоже года два как засекречены.
- А как вы оцениваете возможности действительно сделать такую бомбу?
- Математические расчеты показывают, что цепная реакция однозначно возможна, значит и пути сконструировать такую бомбу будут найдены. Для это потребуется добыть много урана, научиться обогащать его изотопами, но тут уже дело в технологии, а значит это лишь вопрос времени и денег.
- Вот немцы и шарят повсюду, в поисках залежей урана! – поспешно вставил Степан.
- Погоди Степа. Вот вы говорите денег, но если речь идет о том, чтобы сбросить тонну урана и взорвать половину Англии то о дороговизне никто не станет думать. – задумчиво сказал Кафтанов.
– Абрам Федорович, а как же тогда профессор Лейпунский отвечает нам, что разработка бомбы на ближайшие лет пятнадцать или двадцать не имеет никаких перспектив. – упорствовал Степан.
- Да, я тоже долгое время придерживался такой точки зрения. Цепную реакцию мы видели только как перспективный источник дешевой энергии, ведь на изготовление одной бомбы не хватит и всего разведанного у нас в стране запаса урана – казалось бы о чем здесь тогда говорить. Однако в последние месяцы мы с коллегами много обсуждали эту проблему, и появились аргументы, заставляющее иначе взглянуть на возможность построения бомбы. Понимаете, это остается очень и очень сложной задачей, но по всей видимости выполнимой. Основной вариант с получением цепной реакции состоит в выработке большой массы обогащенного урана-235, для чего используется термодиффузия, а это очень сложно, потому что такими методами сейчас мы в Союзе абсолютно не занимаемся.
Кафтанов поднялся и несколько раз прошелся по своему кабинету взад-вперед мимо своих коллег.
- На собственном опыте знаю, война все изменила принципиально: то, на что раньше требовалось десять лет, теперь бывает делается и за год. Абрам Федорович, мы хотим писать письмо на Верховного и просить его начать работы по урану в рамках оборонной тематики. Во всем этом есть серьезный риск, поэтому я и позвал вас сегодня, чтобы посоветоваться с вами. Скажите, вы поддержите такой шаг?
- Да Сергей Васильевич. Я считаю, что это очень правильно. Я готов подписать такое письмо.
- Это уже деловой разговор.
- А что мы будем делать с заключениями экспертов? – спросил Балезин.
