Возвращались домой ближе к вечеру. Идя по тропинке смотрели по сторонам шарили под деревьями в поисках грибов, когда попадались мухоморы сбивали им шляпки. Кто-то предложил пройти у Протяжкинского пруда, там где ручей впадает в пруд. За ручьем идет подъем в горку, на которой растет сосновый лес куда ходят за грибами. Когда подошли к ручью заметили, что в сосновом лесу остановились солдаты. Затаив дыхание мальчишки подобрались поближе посмотреть из любопытства что там происходит. Чистый сосновый лес на пригорке хорошо просматривался издалека. Солдаты лопатками вырыли большую яму, покидали туда несколько тел в черных, арестантских бушлатах, валявшихся на земле, и быстро закидали ее песком.
- Видать здесь и поймали беглецов. – мрачно сказал Троха.
Глава 9. Художница - язычница
Когда у Оли родился маленький братик, его назвали Серафимом и мать повесила у детской кроватки образок. Оле навсегда врезался в память высокий шпиль колокольни, проколовший голубое небо, золотые маковки церквей и согнутый старец, стоящий на берегу реки.
Колонну с заключенными подвели к мосту, а за рекою на холме та самая колокольня возвышается, так и обомлела она, со всех сторон так тесно зажатая такими же бесправными и униженными, что и головы не повернуть: вот значит какая дорога в обитель Серафима Саровского была ей уготовлена судьбой.
Временный барак для заключенных уготовлен был тут же в городе на косогоре, поближе к стройке. День-деньской возле него по большой деревянной лестнице, словно трапу, сновали зеки: вверх и вниз, туда и обратно. Место это судя по всему было особенное, какое-то привилегированное, в бараке встречались хорошенькие женщины, красиво одетые, словно только что сошедшие сюда с улиц Риги или Варшавы. Глядя на них особенно больно было думать, что ведь всего меньше года назад и она, веселая, красивая и стройная, танцевала с галантными офицерами на дипломатических приемах в Москве, и на ум, почему-то, шли строчки детского стихотворения:
Бабочка-красавица.
Кушайте варенье!
Или вам не нравится
Наше угощенье?
Ей всегда было жутко, когда бывало арестовывали кого-то из ее знакомых, но она умела быстро и хорошо успокоить себя – пусть волнуются другие, те у кого совесть нечиста, у нее самой все в порядке; она и в мыслях не держала совершать что-то противозаконное. Но когда кто-то из прохожих, наблюдая за колонной заключенных, маршировавших по улицам Москвы, сплевывал и говорил в сторону: «Проворовались!» - у нее, почему-то, сердце сжималось от несправедливости. «Кто не был - тот побудет. Кто был - тот не забудет.» Знала бы она тогда эту лагерную присказку …
Вместе с несколькими другими политическими, Олю назначили работать по ее специальности, архитектором в техническом бюро. Работы было много, в городе полным ходом разворачивалась большая стройка, на которую со всех концов страны везли заключенных. В работе она теперь находила единственную радость и отраду. Благодаря такому особенному положению были у нее даже некоторые льготы, в частности в лагере ей было разрешено передвигаться свободно.
Было августовское утро, тихое и солнечное. Заключенных вывели из барака и построили на плацу для утренней поверки: зачитывали фамилии, называли статьи УК. Низко прозвучало над плацом и тут же потонуло в звуке других голосов:
«Ширяева Ольга. Статья пятьдесят восьмая, пункт десятый.»
Потом зеков пересчитали, долго и тщательно, и начался развод на объекты: заиграл духовой оркестр и по плацу забегали нарядчики с деревянными табличками, с наспех намалеванными на ними наименованиями объектов, выбирая себе работников. Жорж, молодой архитектор, с которым они успели подружиться работая вместе и разговаривая в обеденные перерывы, улучшив во всей этой шумной кутерьме удобный момент, когда они остались вдвоем на значительном удалении от всех, быстро сказал ей на ухо:
- Меня вчера вызвали к оперу Шутову, в «хитрый домик», и он предложил сотрудничество.
Вздрогнув от неожиданности она резко повернулась и посмотрела ему в глаза. – Нет, на это нельзя соглашаться!
До своего ареста Оля имела опыт «сотрудничества» с НКВД, согласившись информировать органы о своих чешских знакомых. Тогда ей это казалось хорошим делом. Поначалу она даже воображала себя шпионкой, такой Матой Харой, приносящей пользу своей стране. Сколько же было у нее иллюзий в молодости, за которые теперь приходится расплачиваться.
- Тогда меня отправят туда, где вальки на небо кладут. Но и это не самое страшное для меня теперь. Главное - я потеряю тебя, единственную живую душу оставшуюся в этой жизни. Я ведь так был счастлив, что встретил тебя здесь.
- Послушай Жорж. Нам теперь не до слабостей, сам понимаешь, да и выбора нет: лишь раз согласишься с ними - сожрут целиком. Здесь ведь все такое, фальшивое! Смотри, Кузьмич уже бежит к нам.
Кузьмич был единственным не из политических заключенных, попросту говоря блатным, который работал в техническом бюро. Это был добрый веселый малый, лет сорока, приятной внешности, похожий на цыгана, высокий, статный, с черными вьющимися волосами, толстыми губами и озорным взглядом карих глаз. В бараке у него была при себе ковровая дорожка ярко красного цвета с зеленым кантом и его главной, да и едва ли не единственной, обязанностью было расстелить ее у входа перед приходом начальства, от этого барак становился нарядным, красочным.
- О чем это вы тут воркуете? Жорж, сегодня я украду у тебя твою подружку. Нас с ней отправляют на новое место.
Раздалась команда: «Два шага в сторону!» Прозвучал выстрел, и колонны двинулись на общие работы.
Старое здание монастырской трапезной, стоявшее рядом с собором из красного кирпича, представляло собой квадратную «коробку» с беленым куполом. Генерал Зернов, начальник объекта, вышел из черной машины и слегка придерживая рукой фуражку легко взбежал по ступенькам. В его складной, горделивой осанке, в выутюженной, идеально подогнанной по фигуре военной форме, в уверенном выражении лица во всем чувствовалась спокойная уверенность успешного человека. На погонах у Зернова была большая генеральская звезда, но внимательно наблюдая за этим человеком у Ольги сложилось устойчивое впечатление, что он не похож на кадрового военного. Было в нем что-то чуждое сухому распорядку и дисциплине, что-то живое, творческое. Увидев приближение начальника все выстроились в линию и замолчали.
- Так значит это вы та самая художница, которая раскрасила финские домики, превратив наш поселок в игрушку? - весело обратился он напрямую к Ольге. От неожиданности произошедшего она запнулась, покраснела и поспешно спрятала за спину свои худые руки, с узкими ладошками в мелких царапинках и с побитыми от физической работы пальцами.
- Времени у меня мало, поэтому давайте сразу перейдем к делу. Смотрите, в этом здании я задумал сделать ресторан. Задумать то задумал, но, конечно, не знаю, как это воплотить? Возьметесь? Вам и карты в руки. Просите в помощь все что потребуется.
Ольга заболела этой работой. У нее в голове пред глазами стоял небесный купол дворца в Павловске с балюстрадой, уходящей ввысь. Размер купола в трапезной был конечно довольно скромный, от силы квадратов сто, сто пятьдесят, и балюстраду туда явно было бы не уместить. К тому же у нее самой не было никакого опыта такой работы. Слишком много вопросов. Где взять краски для такой росписи стен? Во что она ввязывается? Что это за ребячество?
Этой ночью она не могла спать, перед глазами стоял купол в Павловске, расписанный итальянцем Гонзаго, удивительный, воздушный, словно прозрачный, а за ним небо, кажется стоит лишь руку протянуть и лети себе далеко, в самую синюю даль, да были бы только крылья за спиной. Рядом с ней на нарах монашка монотонно бормотала молитвы. Трое их жили у них в бараке. Чудные они, совсем не станут роптать на свое положение, принимают все как кару, за свои смертные грехи. Правда работать в праздничные дни отказываются. Грех! Их стращали, сажали в карцер, а они лишь песни свои поют да стоят на своем. А ведь для нее, расписать этот купол, это тоже дар, за который надо бороться.
Жоржа увезли внезапно, они не успели с ним даже мельком попрощаться, но грустить ей было некогда, полным ходом работы шли. В трапезной поставили леса. Под ее руководством маляры раскрасили купол секторами, она аккуратно щеткой разделала стыки, небо получилось от ясно-голубого до светло-сиреневого с маревом. Снизу по периметру обрамила купол карнизом для вечерней подсветки. Работала целыми днями напролет. Оставалось самое сложное, разрисовать купол. Дабы передать перспективу, масляную краску придумала сделать полупрозрачной, как акварель, разбавив ее белилами и парафином. С трех сторон у нее опускались верхушки кленов, тронутые осенью, как на улице. Перспектива тоже была тройной. Завершающим штрихом, вдохновившись, пустила по небу стрижей.
Кузьмич взялся ей помогать, подносил, готовил и размешивал краски, поднимал их на леса. Поначалу работал неохотно, с ленцой, в вразвалочку, потом увлекся, понравилось. Развлекал ее, рассказывая истории из своего прошлого, которых у него было бесчисленное количество. Здание это обладало удивительным свойством - все, что говорилось даже шёпотом где-то в самом углу, было отлично слышно по всему залу и даже на лесах под куполом.
- Так вот, когда мы освобождали Западную Украину, мы на своем танке успели отбить у немцев мост через реку. Отступая они должны были его взорвать, но я решил пойти в обход по горной дороге и появился для них как снег на голову. Они не разобрались, видно, что мы на танке в одиночку, без подмоги, побросали все и в панике бежали. Местные, конечно, очень были довольны нашему появлению. Тогда я решил начать брать с них плату за проезд по мосту.
- За это тебя и посадили? – лукаво выглядывая сверху из лесов спросила Ольга.
- А? Да нет! В тюрьму меня отправили за другое. Это было гораздо позже. Погоди, это я потом расскажу. Так вот эти жители Карпатских гор, конечно, обиделись, но делать нечего, платили нам скрепя сердце. Ну, пожили мы там день другой, понятно дело вечно там не будешь торчать, решил я тогда им этот мост продать.
- И они купили?
- Нет. Жадные они слишком. Помучился я с ними какое-то время, да потом и махнул рукой – ладно, шут с вами, пользуйтесь себе на здоровье.
Ольгу попросили побыстрее закончить работу: ждали приезда какой-то делегации из Москвы, и хотели открыть помещение к этому случаю. В тот день она работала одна, доводила последние штрихи, задержалась за полночь. Когда спустилась с лесов, вся измазанная в краске и в белилах, узнала, что генерал оставил свой автомобиль, чтобы ее отвезли в лагерь. Генеральская машина подкатила к бараку. Охрана, удивленная неожиданным появлением начальника всего объекта, выстроилась перед бараком. Открылась дверь, из машины выскользнула женщина в арестантском костюме и смущенно наклонившись побежала по трапу. Охранники с облегчением разразились хохотом.
На следующий день на трапезную в наряд послали много народу. Принялись снимать леса, выносили их из здания. Взгляду открылся небесный купол. Начальство спохватилось, а где же художник? Бросились искать. Сбились с ног, нигде ее нет. Наконец запыхавшись прибежал Кузьмич:
- Здесь она, у собора во дворе. Дурища, в угол забилась и плачет. Боится идти смотреть.
Женщины в бараке называли ее после этого художницей-язычницей.
Глава 10. Билет на самолет
В столовой общежития МВТУ на Бригадирском переулке, именуемой в народе «бригадиркой», обедали трое студентов дипломников, попутно обсуждая складывающееся международное положение.
- Я тебе говорю, как специалист, подробно изучивший абсолютно все виды современных боеприпасов, причем не просто на уровне справочных характеристик, а глубже, с погружением в методики проектирования, технологию производства и способы применения – так вот, самая тяжелая авиабомба, которая у нас есть на вооружении, имеет мощность 5 тонн тротила. – основательно отвешивал аргументы Володька Жигарев, внешне тихий, серьезный, спокойный и рассудительный парень, становящийся ярым спорщиком и педантом стоит разговору коснуться его специальности - взрывчатых веществ. – но когда в Японии американцы взрывают бомбу разом тянущую на 20 тысяч тонн тротила, это просто не укладывается в понимании: как вообще такое возможно?
- Технология! – поучительно небрежно ответил Витька. – Я-дер-на-я энергия! Мы отстали от них на десятки лет. Конечно, куда нам лезть тягаться с ними, когда мы здесь еще в каменном веке живем.
Витька был молоденький парнишка, низкорослый худенький и вихрастый, известный спорщик и большой поклонник всего заграничного, он неплохо владел немецким и английскими языками и всегда первым прочитывал свежие иностранные журналы, появлявшиеся в научной библиотеке.
- Вот поэтому Громыко, наш представитель в совете Генеральной Ассамблеи Объединенных Наций, и предлагает запретить производство атомных бомб, так же как в двадцатые годы все страны запретили химическое оружие – убивающее без разбору всех подряд. – Володька сидел со свежим номером газеты в руках.
- Да накось-выкусь! – злорадствовал Витька. - На кой то ляд сдалось Америке добровольно отказываться от такого уникального преимущества? Теперь с этой бомбой они всем миром будут править. План Баруха, слышали о таком? Так вот я вам расскажу, этот еврей, Барух - миллиардер, влиятельное лицо в штатах, он там уже лет сорок консультирует президентов, и, заметьте себе, теперь он владеет заводами, производящими металлический уран. Зачем ему, по-твоему, отказываться от производства атомных бомб, дающих его стране превосходство над всем миром, а ему лично миллионные прибыли?
- Ну это не благородно совсем, использовать силу для своих корыстных интересов?
- Ты какой-то безнадежный идеалист Володя. В этом мире всем правят деньги. Не верите - читайте Капитал Маркса. В США одобрили военный бюджет в размере 7 миллиардов долларов, что вдвое превышает самый большой бюджет в военное время. И еще, в соответствии с запросом генерала Гровса, бюджетная комиссия увеличила предложенный президентом бюджет на проведение атомных исследований на 200 миллионов долларов до 375 миллионов долларов! А вот давай мы Федю спросим. Федь, ты заставил бы силой, чтобы все в группе уважали тебя, скажем, чтобы дверь услужливо распахивали перед тобой, когда ты приходишь?
Федя был деревенский парень, здоровый и крепкий, в Университет он пришел после демобилизации, служил на фронте, имел медали и ранения. Уже в Москве он начал заниматься боксом и среди студентов его уважали за большую физическую силу, но больше за отзывчивость и открытый характер.
- Кулаки в ход пускать - последнее дело. Мы ведь тренируемся не для того, чтобы потом людей избивать, а просто любим этот спорт.
- Вот видишь! – торжествовал Володька.
- Он так говорит, потому что над нами всеми закон, и если он кого-то прибьет, то потом его к ответу призовут, с милицией не хочет связываться. А на улице, где нет закона, сами знаете какой порядок: кто сильнее тот и прав. Международная политика - та же самая улица.
- Ладно, что ты вечно заводишься Вить, примирительно сказал Федя. – почитай лучше Володь, что там пишут в спортивных новостях.
