-Что ты закручинилась, доченька? - спросил Николя, увидев, что Александра поменялась в лице.
-Думается мне, что никогда не отыщу себе такого мужа, как вы желать изволили. Красивого, благородного да ещё богатого в придачу ко всем прочим достоинствам.
-Ишь придумала! - Николя сделал вид, что сердится. - Я желать изволил - значит, отыщется такой. Зря платье, что ли, для тебя пошили? Никакой кавалер против него не устоит.
Александра натянуто улыбнулась:
-Пожалуй, вы правы, батюшка. Платье воистину прекрасное.
-Ну вот, голубушка, скажи этому мороку «адье» и ступай рифмованные фразы для балов учить. Коли галантный кавалер пригласит на танец, надобно знать, как изъясняться с ним.
Во времена Елизаветы Петровны в Календарях печатались советы и поучения, а также рифмованные фразы о том, как следует ухаживать за дамами и как дамам эти ухаживания принимать. Они должны были поощрять или, наоборот, охлаждать любовный пыл кавалера.
«Всем сердцем я люблю и вся горю
любя, -да только не тебя!»
Станет маркграф добиваться её любви, так она ему и ответит. Но почему она снова вспоминает об этом противном Шильдкрауте? Пока что он в Голштинии, а не в Петербурге. О другом ей надо думать. О том, как найти достойного кавалера и замуж за него выйти, чтобы поправить дела своей семьи, а ещё избавить батюшку от глупых мечтаний о французе. «Мне абсолютно всё равно, кто будет моим муж - русский или немец*, лишь бы человеком был хорошим», - рассуждала Александра
В Петергофе, куда в преддверии праздников переехал двор, Александре очень нравилось. Разбитые сады, в которых можно было гулять и думать о своём, фонтаны и прекрасные скульптуры. Этим тёплым летним вечером Александра прогуливалась в одиночестве, так как подруг у неё практически не было. Она остановилась подле Большого каскада. Любовалась этим величественным фонтаном. Как вниз стекали струи воды. А какие чудесные скульптуры. Она вряд ли когда-нибудь сможет налюбоваться на это величественное зрелище.
-Не ожидал вас здесь застать, мадемуазель, - за спиной Александры раздался знакомый голос. Она была вынуждена обернуться и увидела маркграфа. Такой же чопорный, как и прежде, в мундире голштинского полка Его Императорского Высочества. - Вижу, вам нравится любоваться фонтаном.
-Конечно, сударь. Петергоф невероятно красивое место, - Александра инстинктивно отстранилась от него. Шильдкраут не вызывал в ней ничего, кроме неприязни.
-Сударыня, я заметил, что вы меня побаиваетесь, тогда как я стараюсь доставить вам удовольствие. - В его голосе слышалась неискренность. - Я привёз вам из Голштинии небольшой сувенир. - И он протянул ей гребень из слоновой кости.
«Прекрасная работа», - пронеслось в голове у Александры, пока она разглядывала подарок. - «Должно быть, одно удовольствие расчесывать им волосы».
- Эта вещица принадлежала моей матери графине Шильдкраут. Но поскольку сейчас у неё появились другие гребни, то я решил, что могу подарить этот вам. Вы наверняка довольны, мадемуазель?
-Извините, сударь, но я не могу принять столь дорогую вещь. Для простой фрейлины это слишком много, - гордо ответила она и отдала ему гребень.
-Ваше право, мадемуазель, но вы дали слово отблагодарить меня, - стоял на своём маркграф.
-Я сдержу своё слово, Ваше Сиятельство, но мне не кажется, что я отблагодарю вас в достаточной мере, если приму этот подарок, - продолжала стоять на своём Александра. Ей не хотелось, чтобы при дворе сплетничали о том, что у неё интрижка с Шильдкраутом. А он, ко всему прочему, был ей противен. Лишь бы ушёл поскорее и не мучил необходимостью терпеть его общество.
-Вы высоко оцениваете себя, сударыня. Что ж, я тоже люблю неприступных. Я прошу вас принять эту вещь и, расчесывая свои волосы, вспоминать обо мне. Если бы не я, мадемуазель, ваша книга так и лежала бы у мадам Немолочновой. А ещё вы не знаете, какие преференции может принести вам общение со мной. Если б вы подумали, что я желаю обеспечить вам счастливую жизнь, то не были бы столь жестоки со мной. - Александра старалась не верить этим велиречьям, но маркграф говорил довольно убедительно.
«А вдруг он действие желает мне добра, а я к нему несправедлива?» - промелькнуло у неё в голове, но она отмахнулась от этой мысли.
-Хорошо,я приму ваш подарок, только оставьте меня одну. Я желаю предаться собственным мыслям. - И она неохотно взяла гребень.
-Конечно, любезная. Оставайтесь. Только, пожалуйста, зовите меня Фридрихом, а не «маркграфом» или «Вашим Сиятельством». Мы с вами нежные друзья. - Затем он глупо рассмеялся.
«Так, значит, Шильдкраут решил, что я сделала его своим амантом. Что ж, это слишком самонадеянно с его стороны», - подумала Александра.
-Благодарю вас, Фридрих, за интересную беседу, - холодно ответила она.
-Надеюсь ещё увидеть вас, - и, поклонившись ей, маркграф пошёл прочь.
Александра с презрением проводила глазами своего назойливого ухажера. Ей стало легче от того, что он её покинул.
Словарик:
1.Фамилия - семья. От лат.familia.
2. Камлот — шерстяная, полушерстяная и хлопчатобумажная ткань обычно тёмного цвета для пошива женской и мужской одежды. В России камлот известен с первой трети XVIII века. Название ткани связано с арабским словом hamlat — «шерстяной плюш» и французским chameau — «верблюд».
3.Рифмованные строчки, как и информация про Календари, взята из книги Ионы Ризнич «Екатерина II».
3. В России немцами называли всех иностранцев. Славянское слово «ньмьць» означало «человек, говорящий неясно, непонятно». В более широком смысле слово обозначало всех иностранцев, говорящих «непонятно», в том числе и других германские народы: шведов, датчан и другие.
ГЛАВА 17
-Должно быть, скоро мы увидим Петербург. Прекрасный город, который один мой друг назвал Северной Венерой, - д’Эсте мечтательно посмотрел в окно. Они проезжали не самые интересные места - деревни, леса с высокими елями и корабельными соснами. На прекрасные особняки и красивые улицы они посмотрят позже.
-Свою Венеру ты увидишь в Питерхофе*, - рассмеялся Арман-Филипп. - А о Петербурге я много слышал от отца. Он говорил, что там много каналов и мостов. Я помню, когда был мальчишкой, то мечтал побывать там, и вот спустя годы мне представилась такая возможность. Жаль, что отец не дожил до этого, - с горечью добавил он.
-Мой друг, у меня действительно на уме дамы, вот и говорю черти что, - д’Эсте рассмеялся. - Такой уж я - ценитель прекрасного пола.
-Однако сейчас у тебя на уме одна дама. И я даже знаю её имя, - эти слова Арман-Филипп сказал на ухо д’Эсте, чтобы никто случайно не услышал. С другой стороны, их попутчики спали, но осторожность никогда не бывает лишней. Это Арман-Филипп понял достаточно быстро. С д’Эсте они перешли на «ты», так как месяцы в пути сблизили их.
-Ты про внучку Франца Лефорта? - спросил д’Эсте. Он не хотел лишний раз называть её по имени, так как Рези подозревали в интригах против Франции.
-Про кого же ещё? - Арман-Филипп улыбнулся. - Ты даже во сне шептал её имя. Надеюсь, что никто, кроме меня, не услышал этого.
Д’Эсте притворно смутился:
-Жаль, что я не научился следить за своим языком, когда сплю. - Он тихо рассмеялся, чтобы не разбудить никого в карете. - Мы с ней переписываемся. Она в одном из своих последних писем сообщала мне про своего предка Франца, про его роскошные пиры и государственную деятельность. На ночь я перечитал её послание, вот и приснился мне сон, будто бы мы с мадам Лефорт веселились на таком приёме. Ты даже не представляешь, каким счастливым я чувствовал себя в этом сне!
-Прекрасное сновидение, мой друг. - Рассказ д’Эсте повеселил Армана-Филиппа. - А мне этой ночью снилось, будто бы я выкрал какие-то невероятно важные вещи из тайника Её Императорского Величества и отдал их маркизу Шетарди. За что получил от короля титул герцога и немыслимые почести.
-Да ты честолюбив, моншер, - д’Эсте не удержался от смеха.
-Мне об этом говорила и мадам де Помпадур, - Арман-Филипп внезапно вспомнил её фразу: «Наверх выходят из низов». Неужели он действительно сложнее, чем казался сам себе? Раньше он не был так честолюбив.
-Ну а что мадемуазель де Меркюр? Писал ей? - по-дружески поинтересовался д’Эсте.
-Я думал подождать до Петербурга, но решил написать раньше. Атенаис весьма скучно рассказывает о своих буднях и желает мне здоровья. Она очень ждёт меня и хочет, чтобы я поскорее к ней вернулся. - Арман-Филипп улыбнулся. Кажется, его чувства к невесте всё ещё живы.
-Хм..-задумчиво произнёс д’Эсте, теребя локон своего парика. - Плохой признак, когда письма дамы навевают скуку. Если ты пылаешь к женщине страстью, то самые обыденные послания кажутся невероятно важными.
Арман-Филипп сейчас совершенно не хотел обсуждать эту тему с д’Эсте, поэтому перевёл разговор в другое русло:
-Ты намерен выполнять приказ короля относительно той особы?
-Я желаю действовать, как подсказывают мне сердце и совесть, - тихо сказал д’Эсте. Он опасался, что их разговор кто-то может послушать. - Я напишу месье Дювалю, что эта девица не заслуживает нашего пристального внимания, а в шифровки её имя попало по чистой случайности.
Арман-Филипп улыбнулся:
-А ты хитер, мой друг!
-Дипломат обязан быть хитрым, - довольно заключил д’Эсте. - Дело в том, что не всегда интересы Франции совпадают с моими собственными. А ты, секретарь нашего посольства, тоже должен научиться этому. С твоей честностью прожить будет трудновато.
-Мне кажется, ты недооцениваешь мои способности. Маркиз де ла Шетарди учил меня искусству общения, а оно включает в себя и то, о чём ты изволишь говорить. Он хотел, чтобы я научился врать и изворачиваться и часто говорил, что лесть - это лучшее оружие царедворца. - Арману-Филиппу было неприятно, что д’Эсте сомневался в его компетенциях. Хоть они и были друзьями, ему казалось, что иногда тот смотрит на него свысока.
-У маркиза можно многому научиться, друг мой, - заметил д’Эсте. - Мой отец был с ним знаком и называл его «превосходным интриганом и отменным плутом, с которым когда-либо ему приходилось иметь дело».
Перед мысленным взором Армана-Филиппа живо предстал Шетарди. Статный, слегка надменный, он всегда выглядел истинным царедворцем. «Вероятно, маркиз был рождён для политических интриг», - подумал он. С другой стороны, когда-то Шетарди был таким же юным, как и Арман-Филипп. Должно быть, он не сразу выучился искусству плетения интриг и ведению куртуазных разговоров.
-Я бы хотел походить на него, - внезапно сказал Арман-Филипп. - Галантный кавалер, искусный интриган и весьма харизматичный человек.
Д’Эсте улыбнулся:
-У тебя хороший пример для подражания, мой друг. Полагаю, маркиз обращается со шпагой так же умело, как и флиртует с дамами.
Арман-Филипп понял намёк:
-Меня учили фехтованию с малолетства. Сначала со мной занимался мой отец, а когда он скончался, то мать наняла мне прекрасных учителей.
-Тебе приходилось когда-либо драться на дуэли? - прямо спросил д’Эсте.
-Ни разу, мой друг, не пускал шпагу в дело, - честно ответил Арман-Филипп.
-Зря. Отцовская шпага заржавеет, если век в ножнах будет лежать. Каждый дворянин хоть раз в жизни должен обнажить во имя справедливости сей предмет, - сказал д’Эсте.
-Твоя шпага, должно быть, не лежит без дела? - спросил Арман-Филипп.
-Конечно, не лежит, мой друг. Я люблю драться на дуэлях, защищать свою честь и честь прекрасных дам, понятное дело, - не без удовольствия сказал д’Эсте. Он гордился своим умением фехтовать и благодаря влиятельным родственникам, а также собственной хитрости делать так, чтобы поединки сходили ему с рук.
В Петербурге Французское посольство приняли радушно. В самом центре города им выделили роскошный особняк, выстроенный по проекту Растрелли. Арман-Филипп и представить не мог, что когда-нибудь будет жить в таком огромном дворце с мраморными колоннами, великолепной лепниной и высокими потолками. «Почти как в Версале», - подумал он, войдя внутрь.
-А эти московиты* оказали нам прекрасный приём. Мы будем жить и работать в таком великолепном месте. Сказочный дворец, господа, - отметил месье де Резон. Даже такой ворчун и скептик оценил здание, выделенное им.
-Русские бы назвали его «чертогами», - вставил свои 5 су Арман-Филипп.
-Занятный у этих «варваров» язык. Диковинный и непонятный, - продолжал месье де Резон. - Как же вы, сударь, выучили его? Он, должно быть, невероятно сложный.
-Не стоит называть «варварами» тех, кто так радушно принял нас, - сказал де Бретёй, не дав Арману-Филиппу и рта открыть. - Будь русские «варварами», мы бы жили в какой-нибудь жалкой хижине.
-А вы, что ли, не слышали, что в банях этот народ совершает жертвоприношения. Они бросают младенцев в кипящую воду, чтобы их боги приняли эту жертву. - Де Резон говорил с таким видом, будто сам был тому свидетелем. Арман-Филипп хихикнул. Его отец, Франсуа де ла Рантье, был в бане и рассказывал сыну, что русские там моются, а не занимаются подобными вещами.
-Месье де Резон, мне кажется, вам не стоит так пренебрежительно отзываться о культуре, которую вы недостаточно хорошо знаете, - посоветовал ему Арман-Филипп.
-Не вам диктовать мне, что делать. Я имею право на собственное мнение, - буркнул де Резон. Увидев, что все прочие, включая посла, посмотрели на него с укоризной, он замолк. Продолжать свои глупые рассуждения не имело смысла. Всё равно среди присутствующих не было благодарных слушателей.
***
На следующий день французских посланников ждал приём в Петергофе. Арман-Филипп ужасно волновался, не представляя, каким ужасом для него окажется ещё одно появление при дворе. Вряд ли при русском будет лучше, чем при французском.
-Не волнуйся, мой друг, - сказал ему д’Эсте, когда Арман-Филипп поделился с ним своими переживаниями.- Твои треволнения всегда плохо сказываются на тебе. Если говорить по совести, то мне не хочется ещё раз отворять тебе кровь. Да и процедура довольно неприятная. - Д’Эсте поморщился, вспомнив о том, как ему пришлось делать Арману-Филиппу кровопускание.
-Я надеюсь, больше не доставлю тебе таких хлопот, - смущённо сказал Арман-Филипп. Сейчас он в очередной раз подумал о том, как всё-таки ему повезло со спутником.
-К тому же, - продолжал д’Эсте, - ты говорил мне, что взял Шетарди в качестве образца для подражания, а маркиз вряд ли стал бы вести себя подобным образом. Мой отец говорил, что он очень любил балы и приёмы.
Арман-Филипп задумчиво замолчал. Маркиз, скорее всего, упрекнул бы его за подобные мысли. Как перед тем балом в честь отправления Посольства в Россию. Однако с какой стати мнение Шетарди стало для него так важно? Зачем он решил подражать этому едва знакомому человеку? И почему ему доставляет большее удовольствие читать письма маркиза, нежели Атенаис?
«Отчего человек, который порой раздражал меня своими придирками, внезапно стал вмешиваться в мою жизнь?»-спросил себя Арман-Филипп, однако на этот вопрос он не мог ответить.
