-Если баран де Бретёй её вдруг увидит, то он точно будет завидовать мне, - по-русски сказал Арман-Филипп. Шувалов рассмеялся:
-Вы столь невысокого мнения о господине после, что называете его бараном?
-Я случайно перепутал буквы, - Арман-Филипп для вида смутился, хотя особенно не жалел о сказанном. Де Бретёй изводил его своими придирками, так что, можно сказать, заслужил это прозвище.
Арман-Филипп находился в центре внимания, но он не мог сказать, что абсолютно счастлив. Для этого ему не хватало многих вещей. Александра была с ним довольно сдержанна. Да, она, без сомнение, испытывала к нему расположение, но он поймал себя на мысли, что хочет большего. Арман-Филипп успокаивал себя тем, что с него довольно и такого отношения, поскольку их знакомство началось не лучшим образом. Но самолюбие частенько говорило:«Не лги самому себе. Ты был бы рад, если бы она призналась тебе в любви». О своих успехах при русском дворе он не мог не написать Шетарди, но ответ был слишком коротким. В нескольких строках маркиз сообщал, что рад за него. Однако король вернул ему должность коменданта Ханау, и у него не всегда будет возможность отвечать на письма Армана-Филиппа. Написано было так, будто маркиз выводил эти строки дрожащей рукой. Больше известий от Шетарди он не получал. Либо он занят, либо с ним случилось что-то нехорошее. О последнем Арман-Филипп не хотел думать, но эта мысль часто наносила ему визит.
-Почему на тебе маска меланхолии? - как-то спросил д’Эсте. - Шувалов приглашает тебя на роскошные обеды, твоим героизмом восхищаются дамы. Что ещё нужно для того, чтобы почувствовать себя счастливым.
Арман-Филипп вкратце рассказал другу о том, что его волнует.
-Не думай о маркизе и его письмах. В конце концов, даже если с ним случилось что-то плохое, то к тебе это не имеет никакого отношения, - посоветовал д’Эсте. - А что касается Александры, то я не вижу никаких причин для грусти. Дама, как крепость, - её нужно завоёвывать, и тебе предстоит весьма интересная осада.
-Складно говоришь. Вот только как мне завоевать её расположение? - спросил Арман-Филипп.
-Мой друг, об этом ты должен подумать сам, - с иронией сказал д’Эсте. - Нельзя всё время рассчитывать на чьи-то советы и поддержку. - Арман-Филипп смутился. Ему показалось, будто он злоупотребил вниманием своего друга.
Арман-Филипп оглядывал дворцовую залу, тщетно ища глазами Александру. Сколько было нарядных красавиц, а своей Северной Венеры он не видел. Вот госпожа Добривская в золотом роброне с фрейлинским шифром*. Она вела оживленную беседу со своим супругом. Там княгиня Немолочнова стояла с задумчивым видом. Шувалов говорил Арману-Филиппу, что её лишили статуса обер-гофмейстерины из-за того, что она слишком много сплетничала, тогда как ей нужно было сообщать императрице только важные сведения о делах великой княгини. Екатерина Дашкова в платье кармазинного* цвета. Её сестра Елизавета Воронцова кружилась в танце с каким-то важным кавалером, явно получая от этого удовольствие.
Для Армана-Филиппа бал проходил тоскливо. Он всё ждал появления Александры и не мог получать удовольствия от танцев с другими дамами. Стараясь поддерживать с ними непринуждённые разговоры, он хотел одного: лишь бы всё это скорее подошло к своему закономерному финалу. Арман-Филипп чувствовал боль в ногах и спине- сказалось большое количество менуэтов и несколько англезов с полонезами, станцованных без удовольствия.
-Мне кажется прекрасным, голубушка, что французский посол не слишком красив, - заметил Яков Добривский, с укором посмотрев на свою супругу. - Но его секретарь с лихвой возмещает все недостатки господина де Бретёя. - Он кивнул в сторону стоявшего неподалёку Армана-Филиппа.
-К чему это вы? - Мадам Добривская почувствовала, что у супруга начинается приступ ревности.
-Память у вас коротка, да каприции большие*, - Яков посмотрел на жену так, будто бы прямо сейчас она чем-то оскорбила его. - На куртуазию да галантных кавалеров вы, голубушка, падки. Заместо того, чтобы мужу верность хранить, на машкерадах с молодыми людьми танцуете. Забыли, должно быть, что вам, чай, не двадцать лет.
-Мне представляется, что вы можете отчитать меня и дома. Нечего гостям быть свидетелями нашей размолвки, - мадам Добривская почувствовала, что ей стало душно, и принялась обмахиваться веером. К тому же это несколько помогало избавиться от раздражения.
-И то верно, мадам, - неохотно согласилась Яков. Вспышка ревности внезапно улетучилась, и он почувствовал, что ему стыдно перед своей женой. Сегодня он пребывал не в самом лучшем настроении, и ему хотелось избавиться от обуревавших его чувств. О том, что жене это неприятно, он почти не задумывался.
-Я невероятно сожалею, что мадемуазель Беспалова хворает. Полагаю, этот бал ей бы очень понравился, к тому же секретарь Французского посольства явно не равнодушен к ней, - мадам Добривская решила перевести разговор в другое русло. Эта фраза долетела до ушей Армана-Филиппа, находившегося неподалёку. Ну, что ж, теперь он знал, почему его Северная Венера отсутствовала на балу. Первая мысль, которая пришла ему в голову, - это подойти к мадам Добривской и поподробнее расспросить её про самочувствие Александры. Она переживала за его жизнь, когда узнала о дуэли Армана-Филиппа с маркграфом, и он не может равнодушно отнестись к её болезни.
От мадам Добривской он узнал много всего касаемо самочувствия Александры. Как ей написал Николя Беспалов, из-за фибры* той пришлось на время покинуть двор. Также она сообщила Арману-Филиппу о том, где они с папенькой снимали квартиру. Для него это было немаловажно, поскольку он знал, куда отправить письмо, а, возможно, даже и нанести визит.
-Николя Беспалов пусть из обедневших дворян, но человек гордый. Лучше будет снимать плохонькую квартиру, чем обременять нас своим присутствием, - добавила мадам Добривская.
-Я удивился такому решению. Мы не возражали против его присутствия и на порог не указывали, - сказал Яков.
Откланявшись чете Добривских, Арман-Филипп отправился обдумывать полученные сведения. Он был преисполнен желания дать понять Александре, что думает о ней. «Если, конечно, в таком состоянии ей будет важно моё беспокойство», - хмуро подумал он.
«Мадемуазель Беспалова,
Я невероятно расстроился, узнав от madame D. о том, как вы себя чувствуете. Я искренне уповаю на то, что к вам вернётся ваше крепкое здоровье. Надеюсь, что когда вам станет лучше, то мне удастся увидеть вас, и мы непременно получим удовольствие от беседы.
Ваш преданный слуга граф де ла Рантье.
P. S. Извините за ошибки, мадемуазель. Мои познания в русском языке далеки от совершенства».
К тому моменту, когда Александра получила это письмо, лихорадка уже прошла. Оставалась лишь слабость, но намеренно жаловалась на самочувствие, чтобы как можно дольше ей было позволено оставаться вдалеке от двора. Это послание подняло Александре настроение. Она не ожидала от Армана-Филиппа такого искреннего беспокойства, ведь, как она считала, их ничего связывало. И то, что он дрался на дуэли с маркграфом, не налагало на него никаких обязательств, ведь Александра полагала, что он вступился не столько за неё, сколько за честь Франции. Она хотела было написать ему ответное письмо, но буквы никак не складывались в слова. Александра чувствовала ужасную слабость и пустоту в голове. «Возможно, было бы правильно пригласить его в гости», - подумала она, но тут же одернула себя: «Без ведома папеньки сего не сделаешь. А коли он прознает, так ещё чего доброго решит просватать меня за этого француза». Твой расклад был ей не по душе, так как, во-первых, она не хотела замуж, а во-вторых, вряд ли Арман-Филипп жаждал жениться на обедневшей русской дворянке. Батюшке Александра решила ничего не говорить об этом письме, чтобы не будоражить его воображение.
Словарик:
1.Описание настроений двора взято из документа «Русский двор в 1761 году. Перевод с французской рукописи Лафермиера… //»Фавье Ж. Л.
2. Фрейлинский шифр представлял из себя золотую, усыпанную бриллиантами, брошь в виде одного инициала (монограммы) императрицы или же двух сплетенных инициалов императрицы и её свекрови — вдовствующей императрицы (такой знак назывался «двойной»).
Композиция увенчивалась стилизованной императорской короной.
Шифр носили придворные дамы в должности фрейлин.
Фрейлины великих княгинь и княжон также имели свои вензеля.
3.Кармазинный - ярко-алый.
4. Каприции - капризы.
5. Фибра - лихорадка.
ГЛАВА 29
Иван Иванович Шувалов несколько раз в неделю давал обеды на Большой Садовой улице. На них всегда были вкусные кушанья, в чём Арман-Филипп уже успел убедиться, а также не было недостатка в интересных гостях и занимательных беседах. Он предвкушал прекрасное времяпровождение и мысленно улыбался, думая о том, что снова окажется в центре внимания. Чем дальше, тем больше ему это нравилось. Армана-Филиппа огорчало лишь то, что барон де Бретёй тоже будет присутствовать на обеде. От него не приходилось ждать ничего, кроме колкостей и выражения неудовольствия на лице. Он старался не думать об этом, чтобы не портить себе настроение. Облачившись в бархатный чёрный костюм с золотым галуном, Арман-Филипп посмотрел на себя в зеркало. Он был удовлетворён своим внешним видом. На обеде, должно быть, его платье оценят по достоинству. Он надел на голову треуголку с белым плюмажем, которая великолепно дополняла этот образ, к тому же он испытывал пиетет к шляпам и понял, что уже не боится их снимать, когда кланяется. Хотя совсем недавно Арман-Филипп на дух не выносил всё, что связано с этикетом. Теперь он удивлялся, почему ему так трудно было усвоить искусство поклонов - это ведь гораздо легче, чем драться на дуэли с маркграфом или поладить с послом. Арман-Филипп отругал себя за то, что снова думает о де Бретёе. Оказывается, мысли о нём так же могут отравлять жизнь, как и общение с ним.
-Какой вы, однако, франт, граф де ла Рантье, - в помещение вошёл де Бретёй. Выглядел он подозрительно довольным. - Только отчего вы весь в чёрном? Неужели до вас уже дошли те печальные вести из Франции, и вы решили облачиться в траур? - В его голосе был слышен сарказм.
Арман-Филипп почувствовал волнение. Плохие вести из Франции сейчас совсем некстати.
-Неужели что-то случилось с нашим королём или с кем-то из его министров? - как можно более спокойно поинтересовался он.
-Людовик XV, слава небесам, здравствует, чего не скажешь о вашем наставнике Шетарди. Он на днях скончался на посту коменданта Ханау, - де Бретёю явно нравилось чувствовать себя гонцом, приносящим дурные вести.
Арман-Филипп выглядел озадаченным. Это случилось так внезапно и в такой неподходящий момент. От мысли, что он больше не сможет посоветоваться с маркизом, ему сделалось грустно. Де Бретёй смотрел на него с издевкой, как будто бы ему доставляло удовольствие видеть своего секретаря мрачным. Взяв, наконец, себя в руки, Арман-Филипп сказал:
-Упокой, Господи, его душу.
На обед к Шувалову он ехал в одной карете с послом и Луи д’Эсте. Арман-Филипп молчал, предаваясь своим мрачным мыслям. Он понимал, что если поделится печальными новостями с другом, то де Бретёй всенепременно вмешается в их разговор. Д’Эсте отличался тактом и не любил донимать своего друга вопросами касаемо его плохого настроения. Почти вся дорога прошла в молчании. Когда карета остановилась неподалёку от особняка Шувалова, Арман-Филипп вспомнил, что истинному царедворцу не пристало показываться на людях с печальным выражением лица. Усилием воли он натянуто улыбнулся и попытался забыть все свои треволнения, хотя они никак не желали идти из головы.
Арману-Филиппу сейчас меньше всего хотелось сидеть за одним столом с важными дамами и кавалерами, он ловил себя на мысли, что хотел бы побыть в одиночестве и подумать о своём. Он смотрел как будто бы не на гостей, а сквозь них. Арман-Филипп принимал участие в разговорах, но сейчас это становилось для него самой настоящей пыткой. Ему приходилось делать вид, будто бы его интересуют поднимаемые темы. На самом деле, все мысли Армана-Филиппа крутились вокруг маркиза Шетарди. Они были мрачными и, как назойливые мухи, никак не хотели отставать.
-Сударь, я надеюсь, вам пришлась по вкусу моя уха, а то вид у вас очень кислый, - спросил Шувалов.
-Уха, как всегда, прекрасна. Просто я внезапно ощутил боль в голове, - Арман-Филипп изобразил на своём лице некое подобие улыбки.
-Я рад, что вы оценили вкус ухи. Её варят три дня с добавлением различных сортов рыбы на разных этапах, - сказал Шувалов. - Если вам угодно, то я расскажу больше об этом супе.
-Буду премного благодарен, - сказал Арман-Филипп, хотя большого желания слушать про уху у него не было. Он лишь не хотел обижать Шувалова и питал небольшую надежду, что это отвлечет от мрачных мыслей.
Рассказ про уху не смог занять его ум. Он слушал своего собеседника, но не слышал. Арман-Филипп делал вид, будто ему интересно то, что говорит Шувалов, и тот не подозревал, что он всего лишь притворяется. На протяжении всего обеда он вёл себя как фигурка в музыкальной шкатулке - механически отвечал на вопросы, ел, почти не успевая ощутить вкуса еды, смеялся, если кто-то рассказывал забавные истории. Наконец, Арман-Филипп почувствовал, что он устал от светского общества. К тому же трапеза закончилась, и обеденный стол превратился в карточный. Памятуя о том, что игрок он никудышный, Арман-Филипп решил не принимать участия в подобных развлечениях и нашёл для себя укромный угол, чтобы побыть в одиночестве. Он делал вид, будто любуется висящими картинами, а на самом деле думал о Шетарди.
Кроме смерти маркиза, его беспокоило ещё одно обстоятельство: Рюльер пошёл на поправку, и скоро должен был встать на ноги в прямом смысле этого слова. В таком случае, Арман-Филипп попрощается с Петербургом и будет вынужден вернуться обратно во Францию. При мысли об этом его лицо помрачнело. Если б маркиз был жив, то он бы смог оказать ему протекцию. Вполне вероятно, что он бы отправился нести службу в Ханау и не раз увиделся бы с Шетарди. А теперь что его ждёт по возвращении во Францию? Возможно, пенсия. С другой стороны, маркиз предупреждал, что Людовик в любой момент может нарушить собственное слово. Что касается Дюваля, то в нём Арман-Филипп уже успел разочароваться. Когда недавно он написал ему письмо о том,что посол изводит его безосновательными придирками и ведёт разговоры о выздоровлении Рюльера, тот вместо того, чтобы проявить сочувствие, написал, что он во всём должен слушаться своего патрона и терпеливо относиться ко многим вещам. А ещё весть о том, что Арман-Филипп победил на дуэли маркграфа, Дюваля не порадовала. Он счёл это опасным и написал слова, которые впились его корреспонденту в память: «Будьте осторожнее, граф. Советы интригана Шетарди вас до добра не доведут. Лучше оставаться в тени и быть примерным секретарём, чем рыцарствовать, стремясь понравиться придворному обществу».