Но именно относительно хроно-топоса душа уже в искусстве (не талантливо, а гениально) отдается по жизни творящего человека. Само телесное прибежище души приносится в жертву. Оно, приберегаемое на запасной выход, закрывается исчерпываясь душой. И хроно-топосу приходит конец?! Временнaя суета в обыденности прекращается. Отдавать душу надо без остатка, который продолжает теплиться в теле и пока тело есть, душа в нем сохраняется. А следовательно и время не достало еще пространства?
Тут нужно поразмыслить относительно и хроно-топоса, в котором пребывает человек как в мирском одеянии, пусть в обьятии или стиснении, но только таким лишь образом хроно-топос человека можно представлять? А не эмпирический ли всего лишь это взгляд? Т.е. внешний взгляд на мир самого обособленного в нем индивида?!
Насчет того, что человек присутствует в хроно-топосе — это существенно. И в этом dasein он ворочает или жонглирует образами от топоса к хроносу и от хроноса к топосу. Это вроде так. Но все же откуда ему самому взятся, чтобы войти в это присутствие? Где кровная связь с миром? Во всяком случае таковое присутствие можно принимать как хозяйственно-рассудочное отношение человека к миру из хроно-топоса в нем.
Да и образы ли это, если в них чередуются, сменяя друг друга хронос и топос? Или это эмпирические представления о внешнем мире, примитивные концепты «объективной реальности»?!
Мир в хроно-топосе таким образом не может затрагивать человека. Т.е. он вообще не должен его затрагивать, но человек-то находит себя уже вброшенным в этот мир? А это и есть его телесное присутствие, в котором он схвачен так, что он отсутствует во времени.
Он не есть в том, что он уже есть. Тело нам предшествует, а душу еще надобно обрести. В чем же она может быть обретена? В том, что не есть из того, что он есть. А эмпирически, в сменяющихся чувствах при неизменном теле.
Поэтому-то человек — «кривая тесина» в самом хроно-топосе. Телом он принадлежит себе в мире сем, но в нем же среди тел наряду с другими телами вобран, собран и отобран в душе… пропадающим образом во времени в мире сем.
И в таковом состоянии он может быть затронут душевно в образах как позывах-отзывах на время из телесного пространства в своем вброшенном пребывании в мире сем. Притом затронутым он оказывается изначально в роде, т.е. субстанциально, а не субъектно, не в Я, а в Мы. В проблесках, провидениях из мира того в мире сем, из того что превышает — в сов-местности. Поэтому время изначально уже дано в вертикали для сего мира, оно не просто и не случайно затрагивает души, а придавливает, угнетает духовно и вместо душ торжествует возместивший и растворивший их в себе дух. Общему телу в роде находится и осеняющий его надвышний дух, пространству вообще — и безличный, но особливый, предначертанный дух времени, фатум.
Дух пространно предупреждает (намекает) душе во времени о вечности. И время для человека прежде всего дух времени, рок.
И как «отстраненное» (опространственное) время дух и выступает как посредственный (в пространстве) посредник от бесконечности к преходящему. И сам дух торжествует (манифестирует и демонстрируется) в преходящем и через преходящее.
12. Оторванное время и пространство времени
… В нравственности душа предстает уже во всецелой «оторванности» времени от пространства (как само время) вместо образов (времени), всего лишь локальных времен, относительных истин, отвалившихся столпов истины.
Так что душа в конце-концов — это и есть «отвоеванное» (отобранное) у пространства время. Значит, она как человеческая судьба — состоявшаяся в исполнении надежд, одолении в ней рока, фатума как предначертания. Конечный отзыв на вызов времени из вечности во вселенной. Земля через человеческую душу отвечает по временной связи Вселенной.
Поэтому постмодерн намекает и хочет окончательных (законченных, заключенных) истин (плюрализма), что время тянется и тянется, времена приходят и уходят, а времени все нет и нет. Отдаем саму душу, за которую продолжаем цепляться и над которой дрожим. Мы ее отдаем, но не конечно, а с утайкой, с оглядкой, отдаем в самообмане расчета, а не по правде, отдаем в утерях ее, сохраняясь (сами в ней как в себе).
А что касается мыслей об этом, то тут мысли в душе вполне оказываются, а не душа в мыслях коротится. И должно быть именно так, что мысли в душе, а не душа в них, тогда они и есть мысли, а не помыслы о собственности в бытии, быть во что бы то ни стало, что и есть конечная человеческая глупость, т.е. безнадежная тупость.
… «Отрывая время от пространства», стоит продумать и обратно: а не может ли оказатся, что»душа» и есть «пространство времени», в котором и дух из времени, во времени, и как время успокаивается, улавливаясь и удерживаясь в состоянии (состоятельности) души?
Иначе ведь душевно-духовное самостояние лишь внешним образом относится к хроно-топосу, если вообще как-то относится?
Но возможно, что в самом отрыве времени от пространства оно освобождается как дух в душе, тут же заступающей и само пространство? Хотя для этого она должна доставать саму вечность? А так она, в повседневности лишь преходяща, но не конечна и даже не ютится рядом или под духом, а в себе дрожит вне ее бродящего духа. И в этом же извечная «болезнь сознания», хотя из нее-то и творится, собирается из распада «в себе и для себя».
Отрывая время от пространства, душа открывает его в себе духовно из вечности.
Но поэтому же этот «отрыв» не буквальный, а фигуральный, символический и возвеличивающий время. А так (обычно), отрыв времени происходит в опустошении самой души в пространстве, т.е разменно на «ничто» пространства в мире сем как «полой междусубъектностью», в равнодушии безличных индивидов, в котором не приобретается, а пропадает и само время. Попросту, отрыв происходит с использованим (времени) для овладения пространства, т.е. извне его против него. А это и есть «дух техники» как «постав» (по Хайдеггеру). Не дух в душевном состоянии, а безудержный, самосущий, самовластный дух вообще. Как впрочем, он бывает таковым в чем угодно вне укрощенности из времени в пространстве, из вечности в бесконечном, преходящего в конечном.
… Мысль приходит (втискивается) в голову как необходимость (неумолимая, чудовищная, если это вообще мысль) и ухватывая ее (подразумевая, осмысливая), мы на поверку ее имеем лишь хвостами случайностей или даже в преимуществующем над ней «хвастовстве», привычном как гордыне своемерия эгоцентризма. Необходимость в мысли списывается на случай. Вот тебе и тот самый эпифеномен отступной деградации (до смеха над былым величием), плата за достижения в погоне за временем? Попросту бихевиористский «стимул-реакция» как раз и говорит об этом, но совершенно в другом смысле, превратно, без подразумевания о том, что им тем самым говорится о заблуждении. И это-то как раз в претензии на «улов истины»?! Проглоченная истина и есть ложь!
… Только вот, где тут связь (временная кажется) с тем, что думалось до этого? А это не менее важно чем теперешняя, возникшая мысль?
Ну может быть как раз о том, что был вопрос (мысль), у которого нет ответа?
… И ведь эти соображения были в про-должении?
Или мысли и должны возникать как безответные (неоткуда), иначе это не мысли? Они «о» в «не»?
И может, к тому же, отпавшие «столпы истины» и веселят душу (во времени) как уже случившиеся в ее неутолимой жажде к вечности, что это частные явления по ее большому счету. Она частным образом (в мыслях) смеется над собой же
… Да и снятся в самой душе именно мысли (бессмыслицы) как в ней оказывающиеся (попадающие извне) ситуации разрыва с вечностью, ее собственной (растяжимой) несвязности, озабоченной неувязанности во времени, но уместности в пространстве, т.е. имеющие место быть в ней отрывы (отдаления) от вечности? «Анекдот должен быть выпуклым» (Е. Петросян).
… Да, но и это все «приключения», которые случаются с «Робинзоном», абстрактным, изолированным индивидом, который в нас (как бы) досуже, надоедливо, привычно торчит.
В «Мы-же» необходимость как мысль не втискивается, а заявляется, обнаруживается, улавливается как свобода в самой мысли, а не хвостами случайностей, как вечность в конечном через бесконечность преходящего. Поэтому и необходимость есть преходящее в бесконечности, успокаивающаяся не в свободе, а в свободах, т.е. приходящая и опирающаяся (если не упирающаяся) на них как вселенная по всeленности людских душ. Почему бы не допустить уж такую онтологию, чтобы «поймать» (понять) человека во Вселенной, а Вселенную признать в его свободах?
А потому и возможно говорить о его Величестве Случае? Т.е. допускать возможность осуществления бесконечного в конечном через преходящее? Как чудо (для) отдельной души?
(Из сна...) Может прошлое не сохраняется, а должно наличествовать препарированно. А будущее-то как раз и наступает, в смысле заступает прошлое. И в этой пертурбации этически-онтологической (собственно метафизической) и осуществляется творчество как встреча времени в настоящем из вечности?
И для «развертывания хроно-топоса из его свернутости» — в приеме времени оттуда-сюда (по необходимости) вероятно прошлое и представимо топически, а будущее хронически как уже реализующееся, выпадающее из вечности в настоящем?
Прошлое топично, будущее хронично и творчество встречает время по настоящему?
Проще, в творчестве прошлое превращается в топос, а будущее обращается в настоящее как само время?
Еще проще: прошлое становится пространством, а будущее осуществляется в настоящем (дано как настоящее).
… Почему и причем «сон»? Дело в том, что попросту со временем без «сна» не разобраться вовеки веков. Да и почему он должен выпадать и не учитыватся в осмыслении времени? Сложно, путано, стихийно, невразумительно! Ну да, и что из того, а не в этом ли и таится власть времени над нами в homo sapiens?
О сне нам говорит, конечно, не разум, но душа и имея в виду именно в нем «чудеса», метаморфозы времени, то что отвергается разумно!
Это может выглядеть слабым аргументом, но все же эта троица «души-сна-времени» (с перестановками, акцентами — по разному) долженствует (в востребованности) для обнаружения (установления) даже самого homo sapiens в том, что он (собственно) есть внутри себя и из чего он (выбегает, убегает) разбегается (распространяется) вовне, находится в самоотказе, в самоотвержении как самоутверждении. В сумашествии…пребывает.
13. Время хранимое в душе
Время оттуда-сюда течет прерывисто, порой и даже изредка во вдохновении, а потому на него обращают внимание люди художественного склада и без «характера», с просыпающимися лишь при такого рода состояниями души.
А впрочем, и при вдохновении не осознается, что это время посетило душу. А она как бы обнаруживает себе самостийно в волнениях ритмов, в рифмах, оттенках цветов… Лишь у Пушкина А.С. это «Аполлон зовет к жертве поэта»! По его собственному признанию! А без этого он «ничтожен»…
Душа вмещает посещающее время как пространство, но она же из этого обращения-превращения «отходит» (отставляется) и «пропадает» (успокаивается) в отрыве (протяжении) времени и с отрывом времени в предметном воплощении или просто в обозначении этого как случившегося (состоявшегося) события. А дальше-то, точнее постфактум, самой души уже и нет?
Души без вдохновения (кажется) нет? Так что, она ноуменальна лишь в феноменальности. Что-то о ней сказать можно только в креативной ситуации? Она, стало быть непостоянна в человеке? Хотя может быть облегчение в том, что она «просыпается и засыпает», т.е. потенциальна и актуальна? И присутствует только в таком со-состоянии? А в повседневности просто переменчива, непрерывно прерывна?! Не постоянна! Постоянно непостоянна!
Но, да ведь это-то и «требовалось доказать» в отношении души и времени? А оказывается, что душа и есть время в человеке! Да, но тут нужно все же учесть, что хотя время в душе и дано, но оно из нее и выпирает в небходимости как из (пойманной) свободы (ср.выше о душе как «нетупиковой сокровенности»)?
Нет, это уже ситуация смерти, когда время в ней (чтобы ей пусто было!) забирает саму душу. Время вселяется в душу вместе с ничто (при рождении) и сохраняется в человеке как душой пожизненно. Так что время вне человека бессмысленно как беспросветная необходимость. Это и обозначается как «рок», «слепая судьба».
Однако, и время хранится в душе в ее выдерживаемой и ответственной за свободу жертвенности ему? Иначе, это очередной кризис (распад) личности. А в повседневности, между прочим пропуская его через себя, душа опустошается во времени. Даже среди «двуногих с круглой головой» нередко попадаются и «мертвые души», «поди их там-пойми»?
14. В себе и для себя души
(Сон-кошмар на 24.01.2020. После подведения итогов какого-то мероприятия-торжества в завершение ССО или окончания учебного заведения. Я среди других (с Сагади, кажется) оказался по итогам голосования, как решения, распределенным за достижения в г. Хабаровск. По его словам, были и из Москвы — декан философского факультета Миронов и др. Я был растерян и возмущенно заявлял, что не поеду в Хабаровск!)
Что это? Неужто сон-кошмар — это и не аргумент (против истины) и не формальное «предупреждение истины», а демонстрация в заблуждениях душевно-духовного подъема (постижения как достижения) в столпе истины из небытия к вечности с конечным отпадением души в духе. Из спирали круговращения над собой среди других ? То, что душа в духе отпадает — в сквозняке истины от небытия (ничто) к вечности — и демонстрируется в кошмаре с присутствием других в единичестве наряду с тобой в обособленности существования индивидов. Т.е. это не одиночество (вроде) само по себе, а одиночество в отпадающем единичестве духа от души среди других.
Время по-дробно отпадает от вечности в пространстве. В пространстве время отрывается от вечности в меру обратного от истины душевно-духовного взлета (подъема). Раскручиваемый над душой дух в добыче достижения отпадает пространственным образом.
Но сон — заблуждение не в истине, а из и от истины, вокруг да около нее. Потому что сама истина есть постижение небытия человека. Кошмар это постижение дополняет, восклицает, компенсирует и наказывает (невозможным) достижением как самопотерей души в духе, жертвуемого под вечностью. «Опять нас унижает наш успех» (Рильке). «Истина в одиночестве не выдерживается» (Достоевский).
Истина сквозит(ся) к небытию, может быть именно поэтому в познании время теряется, а во сне-то и обретается? Точнее, время в истине исчерпываясь, достается, во сне (души) открываясь, приобретается!
Но именно потому, что сон — это уже заблуждение во времени от вечности. После его встречи (конечной) в познании истиной. Или это одновременно имеет место быть? Так что, времени в истине уже нет! Его не хватает, оно все наступает и наступает! И душа не может никак прийти в себя в духе, маячащем и все дальше отдаляющемся от нее! А поэтому и не (само) время, а через пространство (как преходящее в бесконечности) оно посещает человека во сне!
В истине же вечность, постигаясь в конечном, встречается во времени.
И может быть сон как кошмар есть самонаказание (души) в покушениях на истину, которые каким-то образом и удались? И если кошмары продолжаются, то и удачи имеются.
Тут нужно поразмыслить относительно и хроно-топоса, в котором пребывает человек как в мирском одеянии, пусть в обьятии или стиснении, но только таким лишь образом хроно-топос человека можно представлять? А не эмпирический ли всего лишь это взгляд? Т.е. внешний взгляд на мир самого обособленного в нем индивида?!
Насчет того, что человек присутствует в хроно-топосе — это существенно. И в этом dasein он ворочает или жонглирует образами от топоса к хроносу и от хроноса к топосу. Это вроде так. Но все же откуда ему самому взятся, чтобы войти в это присутствие? Где кровная связь с миром? Во всяком случае таковое присутствие можно принимать как хозяйственно-рассудочное отношение человека к миру из хроно-топоса в нем.
Да и образы ли это, если в них чередуются, сменяя друг друга хронос и топос? Или это эмпирические представления о внешнем мире, примитивные концепты «объективной реальности»?!
Мир в хроно-топосе таким образом не может затрагивать человека. Т.е. он вообще не должен его затрагивать, но человек-то находит себя уже вброшенным в этот мир? А это и есть его телесное присутствие, в котором он схвачен так, что он отсутствует во времени.
Он не есть в том, что он уже есть. Тело нам предшествует, а душу еще надобно обрести. В чем же она может быть обретена? В том, что не есть из того, что он есть. А эмпирически, в сменяющихся чувствах при неизменном теле.
Поэтому-то человек — «кривая тесина» в самом хроно-топосе. Телом он принадлежит себе в мире сем, но в нем же среди тел наряду с другими телами вобран, собран и отобран в душе… пропадающим образом во времени в мире сем.
И в таковом состоянии он может быть затронут душевно в образах как позывах-отзывах на время из телесного пространства в своем вброшенном пребывании в мире сем. Притом затронутым он оказывается изначально в роде, т.е. субстанциально, а не субъектно, не в Я, а в Мы. В проблесках, провидениях из мира того в мире сем, из того что превышает — в сов-местности. Поэтому время изначально уже дано в вертикали для сего мира, оно не просто и не случайно затрагивает души, а придавливает, угнетает духовно и вместо душ торжествует возместивший и растворивший их в себе дух. Общему телу в роде находится и осеняющий его надвышний дух, пространству вообще — и безличный, но особливый, предначертанный дух времени, фатум.
Дух пространно предупреждает (намекает) душе во времени о вечности. И время для человека прежде всего дух времени, рок.
И как «отстраненное» (опространственное) время дух и выступает как посредственный (в пространстве) посредник от бесконечности к преходящему. И сам дух торжествует (манифестирует и демонстрируется) в преходящем и через преходящее.
12. Оторванное время и пространство времени
… В нравственности душа предстает уже во всецелой «оторванности» времени от пространства (как само время) вместо образов (времени), всего лишь локальных времен, относительных истин, отвалившихся столпов истины.
Так что душа в конце-концов — это и есть «отвоеванное» (отобранное) у пространства время. Значит, она как человеческая судьба — состоявшаяся в исполнении надежд, одолении в ней рока, фатума как предначертания. Конечный отзыв на вызов времени из вечности во вселенной. Земля через человеческую душу отвечает по временной связи Вселенной.
Поэтому постмодерн намекает и хочет окончательных (законченных, заключенных) истин (плюрализма), что время тянется и тянется, времена приходят и уходят, а времени все нет и нет. Отдаем саму душу, за которую продолжаем цепляться и над которой дрожим. Мы ее отдаем, но не конечно, а с утайкой, с оглядкой, отдаем в самообмане расчета, а не по правде, отдаем в утерях ее, сохраняясь (сами в ней как в себе).
А что касается мыслей об этом, то тут мысли в душе вполне оказываются, а не душа в мыслях коротится. И должно быть именно так, что мысли в душе, а не душа в них, тогда они и есть мысли, а не помыслы о собственности в бытии, быть во что бы то ни стало, что и есть конечная человеческая глупость, т.е. безнадежная тупость.
… «Отрывая время от пространства», стоит продумать и обратно: а не может ли оказатся, что»душа» и есть «пространство времени», в котором и дух из времени, во времени, и как время успокаивается, улавливаясь и удерживаясь в состоянии (состоятельности) души?
Иначе ведь душевно-духовное самостояние лишь внешним образом относится к хроно-топосу, если вообще как-то относится?
Но возможно, что в самом отрыве времени от пространства оно освобождается как дух в душе, тут же заступающей и само пространство? Хотя для этого она должна доставать саму вечность? А так она, в повседневности лишь преходяща, но не конечна и даже не ютится рядом или под духом, а в себе дрожит вне ее бродящего духа. И в этом же извечная «болезнь сознания», хотя из нее-то и творится, собирается из распада «в себе и для себя».
Отрывая время от пространства, душа открывает его в себе духовно из вечности.
Но поэтому же этот «отрыв» не буквальный, а фигуральный, символический и возвеличивающий время. А так (обычно), отрыв времени происходит в опустошении самой души в пространстве, т.е разменно на «ничто» пространства в мире сем как «полой междусубъектностью», в равнодушии безличных индивидов, в котором не приобретается, а пропадает и само время. Попросту, отрыв происходит с использованим (времени) для овладения пространства, т.е. извне его против него. А это и есть «дух техники» как «постав» (по Хайдеггеру). Не дух в душевном состоянии, а безудержный, самосущий, самовластный дух вообще. Как впрочем, он бывает таковым в чем угодно вне укрощенности из времени в пространстве, из вечности в бесконечном, преходящего в конечном.
… Мысль приходит (втискивается) в голову как необходимость (неумолимая, чудовищная, если это вообще мысль) и ухватывая ее (подразумевая, осмысливая), мы на поверку ее имеем лишь хвостами случайностей или даже в преимуществующем над ней «хвастовстве», привычном как гордыне своемерия эгоцентризма. Необходимость в мысли списывается на случай. Вот тебе и тот самый эпифеномен отступной деградации (до смеха над былым величием), плата за достижения в погоне за временем? Попросту бихевиористский «стимул-реакция» как раз и говорит об этом, но совершенно в другом смысле, превратно, без подразумевания о том, что им тем самым говорится о заблуждении. И это-то как раз в претензии на «улов истины»?! Проглоченная истина и есть ложь!
… Только вот, где тут связь (временная кажется) с тем, что думалось до этого? А это не менее важно чем теперешняя, возникшая мысль?
Ну может быть как раз о том, что был вопрос (мысль), у которого нет ответа?
… И ведь эти соображения были в про-должении?
Или мысли и должны возникать как безответные (неоткуда), иначе это не мысли? Они «о» в «не»?
И может, к тому же, отпавшие «столпы истины» и веселят душу (во времени) как уже случившиеся в ее неутолимой жажде к вечности, что это частные явления по ее большому счету. Она частным образом (в мыслях) смеется над собой же
… Да и снятся в самой душе именно мысли (бессмыслицы) как в ней оказывающиеся (попадающие извне) ситуации разрыва с вечностью, ее собственной (растяжимой) несвязности, озабоченной неувязанности во времени, но уместности в пространстве, т.е. имеющие место быть в ней отрывы (отдаления) от вечности? «Анекдот должен быть выпуклым» (Е. Петросян).
… Да, но и это все «приключения», которые случаются с «Робинзоном», абстрактным, изолированным индивидом, который в нас (как бы) досуже, надоедливо, привычно торчит.
В «Мы-же» необходимость как мысль не втискивается, а заявляется, обнаруживается, улавливается как свобода в самой мысли, а не хвостами случайностей, как вечность в конечном через бесконечность преходящего. Поэтому и необходимость есть преходящее в бесконечности, успокаивающаяся не в свободе, а в свободах, т.е. приходящая и опирающаяся (если не упирающаяся) на них как вселенная по всeленности людских душ. Почему бы не допустить уж такую онтологию, чтобы «поймать» (понять) человека во Вселенной, а Вселенную признать в его свободах?
А потому и возможно говорить о его Величестве Случае? Т.е. допускать возможность осуществления бесконечного в конечном через преходящее? Как чудо (для) отдельной души?
(Из сна...) Может прошлое не сохраняется, а должно наличествовать препарированно. А будущее-то как раз и наступает, в смысле заступает прошлое. И в этой пертурбации этически-онтологической (собственно метафизической) и осуществляется творчество как встреча времени в настоящем из вечности?
И для «развертывания хроно-топоса из его свернутости» — в приеме времени оттуда-сюда (по необходимости) вероятно прошлое и представимо топически, а будущее хронически как уже реализующееся, выпадающее из вечности в настоящем?
Прошлое топично, будущее хронично и творчество встречает время по настоящему?
Проще, в творчестве прошлое превращается в топос, а будущее обращается в настоящее как само время?
Еще проще: прошлое становится пространством, а будущее осуществляется в настоящем (дано как настоящее).
… Почему и причем «сон»? Дело в том, что попросту со временем без «сна» не разобраться вовеки веков. Да и почему он должен выпадать и не учитыватся в осмыслении времени? Сложно, путано, стихийно, невразумительно! Ну да, и что из того, а не в этом ли и таится власть времени над нами в homo sapiens?
О сне нам говорит, конечно, не разум, но душа и имея в виду именно в нем «чудеса», метаморфозы времени, то что отвергается разумно!
Это может выглядеть слабым аргументом, но все же эта троица «души-сна-времени» (с перестановками, акцентами — по разному) долженствует (в востребованности) для обнаружения (установления) даже самого homo sapiens в том, что он (собственно) есть внутри себя и из чего он (выбегает, убегает) разбегается (распространяется) вовне, находится в самоотказе, в самоотвержении как самоутверждении. В сумашествии…пребывает.
13. Время хранимое в душе
Время оттуда-сюда течет прерывисто, порой и даже изредка во вдохновении, а потому на него обращают внимание люди художественного склада и без «характера», с просыпающимися лишь при такого рода состояниями души.
А впрочем, и при вдохновении не осознается, что это время посетило душу. А она как бы обнаруживает себе самостийно в волнениях ритмов, в рифмах, оттенках цветов… Лишь у Пушкина А.С. это «Аполлон зовет к жертве поэта»! По его собственному признанию! А без этого он «ничтожен»…
Душа вмещает посещающее время как пространство, но она же из этого обращения-превращения «отходит» (отставляется) и «пропадает» (успокаивается) в отрыве (протяжении) времени и с отрывом времени в предметном воплощении или просто в обозначении этого как случившегося (состоявшегося) события. А дальше-то, точнее постфактум, самой души уже и нет?
Души без вдохновения (кажется) нет? Так что, она ноуменальна лишь в феноменальности. Что-то о ней сказать можно только в креативной ситуации? Она, стало быть непостоянна в человеке? Хотя может быть облегчение в том, что она «просыпается и засыпает», т.е. потенциальна и актуальна? И присутствует только в таком со-состоянии? А в повседневности просто переменчива, непрерывно прерывна?! Не постоянна! Постоянно непостоянна!
Но, да ведь это-то и «требовалось доказать» в отношении души и времени? А оказывается, что душа и есть время в человеке! Да, но тут нужно все же учесть, что хотя время в душе и дано, но оно из нее и выпирает в небходимости как из (пойманной) свободы (ср.выше о душе как «нетупиковой сокровенности»)?
Нет, это уже ситуация смерти, когда время в ней (чтобы ей пусто было!) забирает саму душу. Время вселяется в душу вместе с ничто (при рождении) и сохраняется в человеке как душой пожизненно. Так что время вне человека бессмысленно как беспросветная необходимость. Это и обозначается как «рок», «слепая судьба».
Однако, и время хранится в душе в ее выдерживаемой и ответственной за свободу жертвенности ему? Иначе, это очередной кризис (распад) личности. А в повседневности, между прочим пропуская его через себя, душа опустошается во времени. Даже среди «двуногих с круглой головой» нередко попадаются и «мертвые души», «поди их там-пойми»?
14. В себе и для себя души
(Сон-кошмар на 24.01.2020. После подведения итогов какого-то мероприятия-торжества в завершение ССО или окончания учебного заведения. Я среди других (с Сагади, кажется) оказался по итогам голосования, как решения, распределенным за достижения в г. Хабаровск. По его словам, были и из Москвы — декан философского факультета Миронов и др. Я был растерян и возмущенно заявлял, что не поеду в Хабаровск!)
Что это? Неужто сон-кошмар — это и не аргумент (против истины) и не формальное «предупреждение истины», а демонстрация в заблуждениях душевно-духовного подъема (постижения как достижения) в столпе истины из небытия к вечности с конечным отпадением души в духе. Из спирали круговращения над собой среди других ? То, что душа в духе отпадает — в сквозняке истины от небытия (ничто) к вечности — и демонстрируется в кошмаре с присутствием других в единичестве наряду с тобой в обособленности существования индивидов. Т.е. это не одиночество (вроде) само по себе, а одиночество в отпадающем единичестве духа от души среди других.
Время по-дробно отпадает от вечности в пространстве. В пространстве время отрывается от вечности в меру обратного от истины душевно-духовного взлета (подъема). Раскручиваемый над душой дух в добыче достижения отпадает пространственным образом.
Но сон — заблуждение не в истине, а из и от истины, вокруг да около нее. Потому что сама истина есть постижение небытия человека. Кошмар это постижение дополняет, восклицает, компенсирует и наказывает (невозможным) достижением как самопотерей души в духе, жертвуемого под вечностью. «Опять нас унижает наш успех» (Рильке). «Истина в одиночестве не выдерживается» (Достоевский).
Истина сквозит(ся) к небытию, может быть именно поэтому в познании время теряется, а во сне-то и обретается? Точнее, время в истине исчерпываясь, достается, во сне (души) открываясь, приобретается!
Но именно потому, что сон — это уже заблуждение во времени от вечности. После его встречи (конечной) в познании истиной. Или это одновременно имеет место быть? Так что, времени в истине уже нет! Его не хватает, оно все наступает и наступает! И душа не может никак прийти в себя в духе, маячащем и все дальше отдаляющемся от нее! А поэтому и не (само) время, а через пространство (как преходящее в бесконечности) оно посещает человека во сне!
В истине же вечность, постигаясь в конечном, встречается во времени.
И может быть сон как кошмар есть самонаказание (души) в покушениях на истину, которые каким-то образом и удались? И если кошмары продолжаются, то и удачи имеются.
