На этот парадокс и дерзает Батищев Г.С. Никаких ограничений, никаких центров, преимуществ и т.д. со стороны человека. Некий «космосизм». Собственно отрицается и общественная сущность человека. Это — «коллективный антропоцентризм», «субстанциализм», дескать.
Но все-таки точка отсчета сохраняется, только вместо одной точки — равноценное многоточие, бесконечное множество равноправных точек, координирующихся общением.
В том, что (стр. 209) перед лицом «беспредельной объективной диалектики» все остальное (субъект — объект, деятельность — субстанция и т.д.) оказывается частностями — в этом он прав. Прав и в том, что любая философская категория может работать лишь в этой перспективе, причем лишь на уровне частного опять-таки, поэтому и никакого центризма, субъективизма или субстанциализма быть не должно.
И это в перспективе «беспредельной объективной диалектики», но тем самым здесь получается и «предустановленная гармония» (Лейбница) наоборот. Субъекты ею не заданы, но к ней направлены, преодолевая органические, атомистические отношения вперед и ввысь.
Поэтому, действительно творчество представлено не линейно, а как процесс — отношение, как движение внутри единства к многообразию , через установление богатства связей с другими самоцельными субъектами, через гармонию отношений («признающее самосознание», сказал бы Гегель) к незавершимому становлению.
Но беспредельная объективная диалектика при этом не надсубъектна, не над головами индивидов зависает. Она именно безмерна, беспредельна вширь, вглубь, ввысь. Хотя фактически он и ограничивает ее двумя измерениями: вширь-ввысь, подключая сюда в качестве ценностей и самоцелей, и природные и общественные явления, и других индивидов. Настроившись против субстанциализма он отвергает третье измерение: вглубь (= вниз).
Да, но при этом к чему все-таки приходит человек в творчестве? Не ограничивает ли автор последнее лишь его формой, его руслом, его возможностями?
Не подменяет ли он творчество (под именем «общения») научным познанием, процессом открытия явлений в сущности, приобщением к тайнам Вселенной, не более того?
Или сводя творчество к «вырабатыванию внутреннего человека», представляет его как обнаружение «Я» в окружении вселенной, наполненной сонмом других «Я». А, следовательно, протаскивает задним числом уже непомерный субъективизм, эгоцентризм, от которых как будто бы отказывается?
Правда, творчество у него пред лицом вселенной есть незавершимое становление, а это должно спасать от субъективизма и питать субъектность.
Но не слишком ли легким представляется тем не менее творчество? Хотя оно пока дьявольски трудно, «а трудностям надо радоваться»; «любить их», (как сам Батищев Г.С. выражается!), потому что существуют еще и исторические путы, органические, атомистические отношения, ввергающие меня в деперсонализированное, бессубъектное состояние. Но это только практика, а теоретически в будущем, гармонически организованном обществе достаточно будет признавать других субъектами, чтобы в их тесном кругу, локоть к локтю, без всякого отчуждения и овещнения самому быть субъектом, а следовательно творцом.
Но условие творчества (общение) еще не есть все-таки само творчество?
Снизу и сверху индивиды в своих отношениях ничем не прикрыты, а следовательно, возможны ли тогда «гармонические отношения», можно ли преодолеть акцидентальность, да и атомистичность человека и почему (к стр. 275) собственно вещи, объекты должны разобщать, а предметы соединять, да и найдется ли в мире что-нибудь «третье», которое будет связывать, а не разделять? Конечно, связь всегда предметна, то есть опосредствованна так или иначе. Но почему он ополчается именно против объекта-вещи? Потому что вещь безразлична к человеку. А предмет несет на себе смысловую нагрузку.
Так и есть (к стр. 279): к беспредельной диалектике человек приобщается через другого как уникального субъекта. Как это понимать? А так, что в уникальности другого все и дело. Через отношение к другому как к уникальному обозначается перспектива беспредельной диалектики. И наоборот, только через отношение к беспредельной объективной диалектике можно быть уникальным субъектом и относиться к другому уникальному субъекту.
Встреча уникального и уникального — это уже беспредельность. Или проще: встреча уникальных субъектов может быть только в лоне беспредельной объективной диалектики, она освящена этой диалектикой, она возможна лишь под сенью этой диалектики, да и субъекты лишь в своей устремленности к беспредельной объективной диалектике, в своем незавершимом становлении по направлению к ней, хотя и актуально ограниченные, могут встречаться как субъекты, как уникальности. Каждая из этих уникальностей выдерживает себя в качестве субъекта лишь в пределах единой беспредельной объективной диалектики. Так сказать, все мы под ней!
Но возможны ли здесь вообще какие-либо встречи уникальностей, если общим между ними является лишь беспредельная объективная диалектика? Не получаем ли мы рецидив «монадологии», отношения между монадами, которые «без окон, без дверей» (в иронии над Лейбницем)?!
Если в субъективизме или субстанциализме мы имели дело с версией «единственного» субъекта (индивидуального или коллективного центризма), то теперь допускается множество равноправных версий многоразличных субъектов.
Если точка зрения центризма опиралась на выхолощенного одного единичного индивида (со всеми его иллюзиями о себе, об окружающем мире, элиминаций других существований или их снисхождения до уровня экземпляров или на дезиндивидуализированную субстанцию-субъект, тоже в своем роде единственный), то здесь опора заменяется штангой или подвеской, или перекладиной, под именем которой названа «беспредельная объективная диалектика». А висеть на ней могут только многообразно уникальные субъекты. И никакого центризма! Земная основа перекрывается небесной диалектикой. В этой расщепе или зажиме работает человек как космическое существо.
Но он противоречив, стало быть, разрывается между принижающей, нивелирующей с другими земной основой (органицизм, атомизм) и небесным зовом, устремленностью к беспредельной объективной диалектике. Земной необходимостью и космической свободой. Но это противоречие Батищев Г.С. считает временным, связанным только с преходящими общественными отношениями, которые пока сдерживают человека, но со сменой их гармоническими отношениями непременно осуществится предустановленная (долгожданная) гармония.
Однако вертикальная половинчатость (доходящая до полного опустошения) человека должна быть не внешне преодолена, а переведена на противоречие с природой (всей бесконечной) и здесь конечно постоянно будет наличествовать уже другая, горизонтальная половинчатость (неисполненность) человека, модификатами которых предстают тело и душа, необходимость и свобода, репродуктивность и креативность и т.д. и т.п.
Во всяком случае, какое угодно «святое семейство» фундируется земной основой. Следовательно, речь должна идти не об отбрасывании всякого центризма (все- таки ведь не уйдешь от того, что не анонимный субъект а именно Генрих Степанович Батищев, пишет как существо земное нам о «беспредельной объективной диалектике»!), а о развитии полицентрических отношений. Антропоцентризм представляет лишь один из вариантов центризма вообще наряду с рацио-, лого-, фалло-, евро-центризмами. В существующих и досконально разобранных Батищевым Г.С. антропоцентристских концепциях имеет место абстрактный (деиндивидуализованный, десубъективный) центризм. Но выходы нужно искать внутри его, что собственно и делает он.
Пафос книги в том, чтобы вместо одного, антропологического центра теоретически утвердить множество центров, то есть полифонию неслиянных субъектов. Правда, речь идет и о том, чтобы такими центрами были не только субъекты — самоцели, но и предметы — ценности в природе. А, следовательно, напрашивается некая иерархия центров: большие центры- малые центры- периферия, вплоть до ничто, которая на недоступном краю вселенной.
Он говорит не о межсубъектности, а о между-субъектности. А это такие отношения, которые ведут вверх, а не нивелируют индивидов. Подозревается вопрос: можно ли, находясь в организмических, атомистических отношениях, догадываться о других гармонических отношениях? Вот здесь-то он и «подсовывает» скрытые возможности, неиспорченные стороны человека, существующие от века.
К тому же у него (к стр. 331), пожалуй, сама беспредельная объективная диалектика выступает абсолютным субъектом, которого надо признавать, уважать и с которым нужно быть сопричастным непрерывно, а значит и самому быть субъектом.
«Нас унижает наш успех» (Рильке). А посему творчество-это преодоление себя. Даже если это и есть преодоление ограниченного, не поднявшегося на уровень эпохи человека — все равно это творчество. Творчество требовательно именно по отношению к себе. Пишется, например, когда преодолеваешь себя, а не утверждаешь прежнего себя.
Не цепляться за себя. Нет (к стр. 356), он отгораживается от плюрализма, критикуя М. Бахтина. Не ограничивается и полицентризмом.
В гармонических отношениях (стр. 375) «страна детства» — в предпосылке, беспредельная объективная диалектика — в перспективе. В этом пространстве и разыгрывается творчество — становление.
Развенчивает ставшие тривиальными, но претендующие на роль абсолютных истин положения: «человек — сам творец своего счастья» и т.п. (стр. 404) как антропотеистские.
Он все время (стр. 435) подчеркивает: «вся полнота и вся конкретность собственно субъектного бытия выткана междусубъектными отношениями». Остается ли тогда на долю субъекта какая-то точка, вокруг которой он бы вращался? Нет, он вертится не вокруг мертвой точки, а в кругу «векторов устремленности» становления (?). Он говорит, что в субъектности нет ни грана самозамкнутности бытия, безотносительного к другим.
Но что это значит? Это все-таки и не «предустановленная гармония», потому что субъекты не в третьем сходятся, не сняты в мировом порядке, они свободны и в то же время сопричастны?
Может вся вселенная, беспредельная объективная диалектика между ними, а не над ними, поэтому он и разоблачает всякий редукционизм (субъективный и субстанциальный).Тем более, что у него есть выходы на время. Дело здесь не в пространстве, не в стремлении в междусубъектности объять необъятное. Или в интенсивности, а не в экстенсивности.
Но что-то все-таки ведь встречается друг с другом? Какая-то определенность за субъектами должна быть? Даже и в том случае, когда они отказываются быть чем-то раз и навсегда определенными? Или это уже целые миры встречаются друг с другом, а это равно тому, что мир находится в отношениях к самому себе? Субъекты не сняты, а находятся на уровне беспредельной объективной диалектики. Разомкнутые субъекты сопричастные беспредельной объективной диалектике могут быть таковыми лишь в отношениях к другим субъектам, приобщенным также к беспредельной объективной диалектике.
Но это странная ситуация, потому что субъекты получаются формальными, искусственными или случайными — не более? Однако «другой» концептуально ему нужен, для того, чтобы первый мог убедиться в своем наличии, неединственности через сравнение, уподобление с ним.
Но если за субъектом ничего своего нет, он насквозь прозрачен для взаимности и сопричастности (к стр. 435), то что же может быть между субъектами? Тогда это какой-то амебообразный субъект или субъект-ничто. Разомкнутость равносильна состоянию ничто субъекта и тогда между «субъектами-ничто» конечно же будет протекать беспредельная объективная диалектика.
Встреча одного с другим ничего во вселенной не меняет, наоборот она сохраняется в своей беспредельности, чего и хочет Генрих Степанович?! А допусти только со стороны субъекта нечто определенное, как вселенной придется потесниться или подчиниться, да и встреча с другим неким образом, определённым (со своей правдой) субъектом не состоится? Если они хоть минимально определены как субъекты, то возникнет катастрофическое непонимание, их будет связывать абсурд (А. Камю)?
А если эти «субъекты-ничто» взаимопроникают друг в друга за счет беспредельной объективной диалектики, а тем самым прорываются во внутренний круг пустоты себя, заполняются содержанием…? Следовательно, эти ничтожества определены как-то?
Нет, точнее момент ничто за субъектом сохраняется, иначе не будет прозрачности, разомкнутости. То есть вместо точки нужно подставить пустой круг или точнее под субъектом вообще нужно понимать единичную душу или духовную единичность, а не материальную точку. Потому что душа-то и несет в себе «провал», сжимает точечность индивида и открыта со всех сторон. Субъект начинается, другими словами, не с точки, а с круга (по Гегелю, «индивидуальность есть круг действования»). И на этом кругу светится, вращается душа. Но тем самым здесь в двойном смысле открытость: внутренняя, сходящаяся в точке, в ничто, и внешняя, ориентированная на объективную диалектику и сопоставимая с другими душами.
Значит все-таки точечность субъекта можно допустить, но как ничто она отграничена со всех сторон душой и какого-то значения для определения субъекта не имеет, хотя вероятно эта точечность может и прорываться вовне со всеми из этого вытекающими последствиями: субъективистская активность, эгоцентризм, нарушение атмосферы общительности и т.д. Душа человека тогда «выворачивается» наизнанку и выхлестываются темные начала — инстинкты?
Нет, точнее это не душа буквально выворачивается, а точечность как эго становится экстенсивной по отношению к несущей и таким образом замутненной душе.
Может быть речь идет о множестве субстанций? У Канта есть намек на это: отношение между субстанциями есть общение. Но это не разнородные субстанции и в этом вся соль. Субъекты как субстанции взаимопроникнуты, т.е. по существу не являются субстанциями, а сняты в единой субстанции, но они выделяются как субстанции, т.е. на уровне единства многообразного. Не как субъекты выделывают себя, но только как субстанции. Из многообразия в рамках единства субъекты выделяются в творчестве — становлении как новое единство многообразия. Или из многообразия в единстве — в единстве многообразия.
Или держа себя на вселенских пределах субъекты являются открытыми и проникают друг друга, проходят друг друга…
Но в чем необходимость тогда субъекта и субъектов для вселенной? Тем более, что преобразовывать ее нельзя?
Субъект как открытая закрытость или закрытая открытость, существо, несущее в себе ничто. Сартр не напрасно утверждает, что «вместе с человеком в мир приходит ничто». И возможность понимать это нам позволяет точка зрения свободы во Вселенной. Или попросту ничто в человеке обнаруживается только во вселенских масштабах. Или через отношение к «беспредельной объективной диалектике» человек может быть субъектом лишь в качестве «ничто». Точечное бытие его превращается, выворачивается в бесконечный провал (это без становления).
Это уже схватывается в идее незавершимого становления. Всякий шаг вперед-вверх даже во всей его сиюминутной актуальности есть не приобретение, не о-пределение себя; границы субъекта-круга-ничто расширяются или, наоборот, он со всех сторон сжимается до ничто, даже от точечности ничего не остается.
Но все-таки точка отсчета сохраняется, только вместо одной точки — равноценное многоточие, бесконечное множество равноправных точек, координирующихся общением.
В том, что (стр. 209) перед лицом «беспредельной объективной диалектики» все остальное (субъект — объект, деятельность — субстанция и т.д.) оказывается частностями — в этом он прав. Прав и в том, что любая философская категория может работать лишь в этой перспективе, причем лишь на уровне частного опять-таки, поэтому и никакого центризма, субъективизма или субстанциализма быть не должно.
И это в перспективе «беспредельной объективной диалектики», но тем самым здесь получается и «предустановленная гармония» (Лейбница) наоборот. Субъекты ею не заданы, но к ней направлены, преодолевая органические, атомистические отношения вперед и ввысь.
Поэтому, действительно творчество представлено не линейно, а как процесс — отношение, как движение внутри единства к многообразию , через установление богатства связей с другими самоцельными субъектами, через гармонию отношений («признающее самосознание», сказал бы Гегель) к незавершимому становлению.
Но беспредельная объективная диалектика при этом не надсубъектна, не над головами индивидов зависает. Она именно безмерна, беспредельна вширь, вглубь, ввысь. Хотя фактически он и ограничивает ее двумя измерениями: вширь-ввысь, подключая сюда в качестве ценностей и самоцелей, и природные и общественные явления, и других индивидов. Настроившись против субстанциализма он отвергает третье измерение: вглубь (= вниз).
Да, но при этом к чему все-таки приходит человек в творчестве? Не ограничивает ли автор последнее лишь его формой, его руслом, его возможностями?
Не подменяет ли он творчество (под именем «общения») научным познанием, процессом открытия явлений в сущности, приобщением к тайнам Вселенной, не более того?
Или сводя творчество к «вырабатыванию внутреннего человека», представляет его как обнаружение «Я» в окружении вселенной, наполненной сонмом других «Я». А, следовательно, протаскивает задним числом уже непомерный субъективизм, эгоцентризм, от которых как будто бы отказывается?
Правда, творчество у него пред лицом вселенной есть незавершимое становление, а это должно спасать от субъективизма и питать субъектность.
Но не слишком ли легким представляется тем не менее творчество? Хотя оно пока дьявольски трудно, «а трудностям надо радоваться»; «любить их», (как сам Батищев Г.С. выражается!), потому что существуют еще и исторические путы, органические, атомистические отношения, ввергающие меня в деперсонализированное, бессубъектное состояние. Но это только практика, а теоретически в будущем, гармонически организованном обществе достаточно будет признавать других субъектами, чтобы в их тесном кругу, локоть к локтю, без всякого отчуждения и овещнения самому быть субъектом, а следовательно творцом.
Но условие творчества (общение) еще не есть все-таки само творчество?
Снизу и сверху индивиды в своих отношениях ничем не прикрыты, а следовательно, возможны ли тогда «гармонические отношения», можно ли преодолеть акцидентальность, да и атомистичность человека и почему (к стр. 275) собственно вещи, объекты должны разобщать, а предметы соединять, да и найдется ли в мире что-нибудь «третье», которое будет связывать, а не разделять? Конечно, связь всегда предметна, то есть опосредствованна так или иначе. Но почему он ополчается именно против объекта-вещи? Потому что вещь безразлична к человеку. А предмет несет на себе смысловую нагрузку.
Так и есть (к стр. 279): к беспредельной диалектике человек приобщается через другого как уникального субъекта. Как это понимать? А так, что в уникальности другого все и дело. Через отношение к другому как к уникальному обозначается перспектива беспредельной диалектики. И наоборот, только через отношение к беспредельной объективной диалектике можно быть уникальным субъектом и относиться к другому уникальному субъекту.
Встреча уникального и уникального — это уже беспредельность. Или проще: встреча уникальных субъектов может быть только в лоне беспредельной объективной диалектики, она освящена этой диалектикой, она возможна лишь под сенью этой диалектики, да и субъекты лишь в своей устремленности к беспредельной объективной диалектике, в своем незавершимом становлении по направлению к ней, хотя и актуально ограниченные, могут встречаться как субъекты, как уникальности. Каждая из этих уникальностей выдерживает себя в качестве субъекта лишь в пределах единой беспредельной объективной диалектики. Так сказать, все мы под ней!
Но возможны ли здесь вообще какие-либо встречи уникальностей, если общим между ними является лишь беспредельная объективная диалектика? Не получаем ли мы рецидив «монадологии», отношения между монадами, которые «без окон, без дверей» (в иронии над Лейбницем)?!
Если в субъективизме или субстанциализме мы имели дело с версией «единственного» субъекта (индивидуального или коллективного центризма), то теперь допускается множество равноправных версий многоразличных субъектов.
Если точка зрения центризма опиралась на выхолощенного одного единичного индивида (со всеми его иллюзиями о себе, об окружающем мире, элиминаций других существований или их снисхождения до уровня экземпляров или на дезиндивидуализированную субстанцию-субъект, тоже в своем роде единственный), то здесь опора заменяется штангой или подвеской, или перекладиной, под именем которой названа «беспредельная объективная диалектика». А висеть на ней могут только многообразно уникальные субъекты. И никакого центризма! Земная основа перекрывается небесной диалектикой. В этой расщепе или зажиме работает человек как космическое существо.
Но он противоречив, стало быть, разрывается между принижающей, нивелирующей с другими земной основой (органицизм, атомизм) и небесным зовом, устремленностью к беспредельной объективной диалектике. Земной необходимостью и космической свободой. Но это противоречие Батищев Г.С. считает временным, связанным только с преходящими общественными отношениями, которые пока сдерживают человека, но со сменой их гармоническими отношениями непременно осуществится предустановленная (долгожданная) гармония.
Однако вертикальная половинчатость (доходящая до полного опустошения) человека должна быть не внешне преодолена, а переведена на противоречие с природой (всей бесконечной) и здесь конечно постоянно будет наличествовать уже другая, горизонтальная половинчатость (неисполненность) человека, модификатами которых предстают тело и душа, необходимость и свобода, репродуктивность и креативность и т.д. и т.п.
Во всяком случае, какое угодно «святое семейство» фундируется земной основой. Следовательно, речь должна идти не об отбрасывании всякого центризма (все- таки ведь не уйдешь от того, что не анонимный субъект а именно Генрих Степанович Батищев, пишет как существо земное нам о «беспредельной объективной диалектике»!), а о развитии полицентрических отношений. Антропоцентризм представляет лишь один из вариантов центризма вообще наряду с рацио-, лого-, фалло-, евро-центризмами. В существующих и досконально разобранных Батищевым Г.С. антропоцентристских концепциях имеет место абстрактный (деиндивидуализованный, десубъективный) центризм. Но выходы нужно искать внутри его, что собственно и делает он.
Пафос книги в том, чтобы вместо одного, антропологического центра теоретически утвердить множество центров, то есть полифонию неслиянных субъектов. Правда, речь идет и о том, чтобы такими центрами были не только субъекты — самоцели, но и предметы — ценности в природе. А, следовательно, напрашивается некая иерархия центров: большие центры- малые центры- периферия, вплоть до ничто, которая на недоступном краю вселенной.
Он говорит не о межсубъектности, а о между-субъектности. А это такие отношения, которые ведут вверх, а не нивелируют индивидов. Подозревается вопрос: можно ли, находясь в организмических, атомистических отношениях, догадываться о других гармонических отношениях? Вот здесь-то он и «подсовывает» скрытые возможности, неиспорченные стороны человека, существующие от века.
К тому же у него (к стр. 331), пожалуй, сама беспредельная объективная диалектика выступает абсолютным субъектом, которого надо признавать, уважать и с которым нужно быть сопричастным непрерывно, а значит и самому быть субъектом.
«Нас унижает наш успех» (Рильке). А посему творчество-это преодоление себя. Даже если это и есть преодоление ограниченного, не поднявшегося на уровень эпохи человека — все равно это творчество. Творчество требовательно именно по отношению к себе. Пишется, например, когда преодолеваешь себя, а не утверждаешь прежнего себя.
Не цепляться за себя. Нет (к стр. 356), он отгораживается от плюрализма, критикуя М. Бахтина. Не ограничивается и полицентризмом.
В гармонических отношениях (стр. 375) «страна детства» — в предпосылке, беспредельная объективная диалектика — в перспективе. В этом пространстве и разыгрывается творчество — становление.
Развенчивает ставшие тривиальными, но претендующие на роль абсолютных истин положения: «человек — сам творец своего счастья» и т.п. (стр. 404) как антропотеистские.
Он все время (стр. 435) подчеркивает: «вся полнота и вся конкретность собственно субъектного бытия выткана междусубъектными отношениями». Остается ли тогда на долю субъекта какая-то точка, вокруг которой он бы вращался? Нет, он вертится не вокруг мертвой точки, а в кругу «векторов устремленности» становления (?). Он говорит, что в субъектности нет ни грана самозамкнутности бытия, безотносительного к другим.
Но что это значит? Это все-таки и не «предустановленная гармония», потому что субъекты не в третьем сходятся, не сняты в мировом порядке, они свободны и в то же время сопричастны?
Может вся вселенная, беспредельная объективная диалектика между ними, а не над ними, поэтому он и разоблачает всякий редукционизм (субъективный и субстанциальный).Тем более, что у него есть выходы на время. Дело здесь не в пространстве, не в стремлении в междусубъектности объять необъятное. Или в интенсивности, а не в экстенсивности.
Но что-то все-таки ведь встречается друг с другом? Какая-то определенность за субъектами должна быть? Даже и в том случае, когда они отказываются быть чем-то раз и навсегда определенными? Или это уже целые миры встречаются друг с другом, а это равно тому, что мир находится в отношениях к самому себе? Субъекты не сняты, а находятся на уровне беспредельной объективной диалектики. Разомкнутые субъекты сопричастные беспредельной объективной диалектике могут быть таковыми лишь в отношениях к другим субъектам, приобщенным также к беспредельной объективной диалектике.
Но это странная ситуация, потому что субъекты получаются формальными, искусственными или случайными — не более? Однако «другой» концептуально ему нужен, для того, чтобы первый мог убедиться в своем наличии, неединственности через сравнение, уподобление с ним.
Но если за субъектом ничего своего нет, он насквозь прозрачен для взаимности и сопричастности (к стр. 435), то что же может быть между субъектами? Тогда это какой-то амебообразный субъект или субъект-ничто. Разомкнутость равносильна состоянию ничто субъекта и тогда между «субъектами-ничто» конечно же будет протекать беспредельная объективная диалектика.
Встреча одного с другим ничего во вселенной не меняет, наоборот она сохраняется в своей беспредельности, чего и хочет Генрих Степанович?! А допусти только со стороны субъекта нечто определенное, как вселенной придется потесниться или подчиниться, да и встреча с другим неким образом, определённым (со своей правдой) субъектом не состоится? Если они хоть минимально определены как субъекты, то возникнет катастрофическое непонимание, их будет связывать абсурд (А. Камю)?
А если эти «субъекты-ничто» взаимопроникают друг в друга за счет беспредельной объективной диалектики, а тем самым прорываются во внутренний круг пустоты себя, заполняются содержанием…? Следовательно, эти ничтожества определены как-то?
Нет, точнее момент ничто за субъектом сохраняется, иначе не будет прозрачности, разомкнутости. То есть вместо точки нужно подставить пустой круг или точнее под субъектом вообще нужно понимать единичную душу или духовную единичность, а не материальную точку. Потому что душа-то и несет в себе «провал», сжимает точечность индивида и открыта со всех сторон. Субъект начинается, другими словами, не с точки, а с круга (по Гегелю, «индивидуальность есть круг действования»). И на этом кругу светится, вращается душа. Но тем самым здесь в двойном смысле открытость: внутренняя, сходящаяся в точке, в ничто, и внешняя, ориентированная на объективную диалектику и сопоставимая с другими душами.
Значит все-таки точечность субъекта можно допустить, но как ничто она отграничена со всех сторон душой и какого-то значения для определения субъекта не имеет, хотя вероятно эта точечность может и прорываться вовне со всеми из этого вытекающими последствиями: субъективистская активность, эгоцентризм, нарушение атмосферы общительности и т.д. Душа человека тогда «выворачивается» наизнанку и выхлестываются темные начала — инстинкты?
Нет, точнее это не душа буквально выворачивается, а точечность как эго становится экстенсивной по отношению к несущей и таким образом замутненной душе.
Может быть речь идет о множестве субстанций? У Канта есть намек на это: отношение между субстанциями есть общение. Но это не разнородные субстанции и в этом вся соль. Субъекты как субстанции взаимопроникнуты, т.е. по существу не являются субстанциями, а сняты в единой субстанции, но они выделяются как субстанции, т.е. на уровне единства многообразного. Не как субъекты выделывают себя, но только как субстанции. Из многообразия в рамках единства субъекты выделяются в творчестве — становлении как новое единство многообразия. Или из многообразия в единстве — в единстве многообразия.
Или держа себя на вселенских пределах субъекты являются открытыми и проникают друг друга, проходят друг друга…
Но в чем необходимость тогда субъекта и субъектов для вселенной? Тем более, что преобразовывать ее нельзя?
Субъект как открытая закрытость или закрытая открытость, существо, несущее в себе ничто. Сартр не напрасно утверждает, что «вместе с человеком в мир приходит ничто». И возможность понимать это нам позволяет точка зрения свободы во Вселенной. Или попросту ничто в человеке обнаруживается только во вселенских масштабах. Или через отношение к «беспредельной объективной диалектике» человек может быть субъектом лишь в качестве «ничто». Точечное бытие его превращается, выворачивается в бесконечный провал (это без становления).
Это уже схватывается в идее незавершимого становления. Всякий шаг вперед-вверх даже во всей его сиюминутной актуальности есть не приобретение, не о-пределение себя; границы субъекта-круга-ничто расширяются или, наоборот, он со всех сторон сжимается до ничто, даже от точечности ничего не остается.
