Влетела в кабинет, игнорировав секретаршу. За её спиной трудовик капал капли в столовую ложку, и спаивал это всё Маргарите Петровне, которая рыдала навзрыд.
– Тугарина, – только открыла рот директриса, как я нагло подлетела к её столу.
Там лежал рисунок. Точнее сказать, отличная компьютерная работа. Картинка была откровенного содержания, восемнадцать плюс. Группа самцов и наша Маргарита Петровна. Всё было так отлично заретушировано, что у меня косички от позора чуть вверх не поднялись.
Я, покраснев до кончиков волос, быстро свернула лист до маленького прямоугольника и спрятала омерзительную гадость в карман джинсов. Взяла себя в руки.
– Антонина Васильевна, – строгим голосом заявила я. – Это не Савинов. У него нет компьютера, принтера тем более с печатью. И редакторов он не знает.
Нависла пауза.
Трэш за моей спиной перестал дышать. Аргумент был веский, поэтому директорша нахмурилась.
– Кто горшок сломал? – сурово спросила она.
– Это я, – выпалила, не дав Трэшу и звука произнести. – Поскользнулась и рухнула. Не призналась, потому что… Не говорите родителям. У меня есть карманные деньги, я сегодня же куплю новый.
Она внимательно меня изучала. Я смотрела на неё и тихо произнесла:
– Антонина Васильевна, мы выясним, кто нашу любимую классную руководительницу оскорбил. Обязательно выясним и вам сообщим.
– Никакого самоуправства, Тугарина, – недовольно сжала губы Жопа-Голова.
– Я поняла, – кивнула и пошла из кабинета.
Марго продолжала выть белугой. Похоже, уроков у нас сегодня не будет.
Я быстрым шагом возвращалась в класс. Коридоры были пустыми, в рекреации с большими окнами слышались голоса учителей. Отопление включили, в школе стало жарко, и на уроках часто открывали двери.
Трэш догнал меня и, забежав вперёд, вынудив остановиться.
– Катя, не верь Котову никогда, – он говорил мягко, потому что я его только что спасла.
– Мне надо вернуться в класс, – тихо прошептала я.
– Всё? – у него на лице отобразилось горе. – Мы расстаёмся?
– Малолетка, – вырвалось у меня. – Мы и не встречались.
Во что я вляпалась? От него ведь одни беды! Теперь любой рисунок в посёлке будут скидывать на него. А потому что, нефиг было себе такую репутацию делать! А мне бегать вытаскивать его?! И нет в Трэше ничего, что могло бы мне понравиться.
Пытался защитить? И до чего ты докатилась, Катя! Альфа-самца захотела. Так хоть бы выбрала Котова, а тут же совсем чмо… Пожалела! Я его пожалела! А на жалости далеко не выедешь.
– Верни тогда тетрадь, я порву то, что написал, – злился Трэш. Так, как мой отец когда-то делал: плотно сжимал зубы, так что мышцы под острыми скулами играли, верхнюю губу чуть приподнимал вверх, оголяя клык, получалось агрессивное, ехидное фырканье.
– Я сама порву, – обошла его стороной.
Трэш невесело усмехнулся и обреченно поплёлся к подоконнику.
Он забрался на окно, согнул колени, так что натянулись его джинсы, и я увидела волосатые голые ноги, от вида которых пробежала дрожь по телу. Трэш безрадостно уронил голову на руки и пришибленно замер.
Я вернулась в кабинет русского и литературы. Все сидели на своих местах, громко разговаривали, выясняя отношения. Замолчали, когда я прошла и села на стол Марго.
– Ну? – спросила Лядина. – Что там нарисовано?
– Маргариту оскорбили реально. Но это не простой рисунок. Трэш на компе не работает, а это обработка фотографий. Это сделал тот, кто шарит в фотошопе.
Все, как по приказу, уставились на Ложку. Лерка испуганно выпучила глаза. Губы пухлые упали уголками вниз. Ложкина заныла, испугавшись не на шутку. И ничего не смогла сказать в своё оправдание.
– За Ложку я вручаюсь, – вступилась за Лерку Соня. – Она Марго любит. Кто у нас ещё мастер?
Лядина зло глянула на одноклассников.
– Компы у всех есть, не каждый редакторы знает, – рассуждала Сашка Верещагина. – Ты видела что нарисовали? Можешь показать?
– Нет, – резко отрезала я.
Не хватало, чтобы они пялились на такое безобразие. Конечно, мы тут все адекватные и взрослые. Но ржать будут и вспоминать очень долго. А я реально не хотела Марго оскорблять.
– Ребят,– встал Васин. – Никто бы из нас такого не сделал. Это бэшки. Помните, как они завидовали нам, что у нас класс дружный, и что у нас Морго в классухах. Типа нас всех по литре? вытаскивает.
– Вот уроды! – вскочил с места Шишков. – Мочить гадов надо!
Я только рот открыла, чтобы остановить лавину. Тот, кто нарисовал эту мерзость, не только Марго оскорбил, драку спровоцировал.
Прости мен, Антонина Васильевна, без самоуправства не обошлось.
Прозвенел звонок. А я уже была вымотана всем происходящим. В пустом классе, я забрала свою сумку.
– Кать, тут драка, – дрожала у входа Анечка. – Что будет?
Месиво было зрелищным. На защиту бэх вышла часть носорогов из десятого. На нашу сторону подоспели парни из Васиной деревни. Они хоть и девятиклассники, а уже под два метра ростом. Верещагина мочила девок, Лядина и Ложка всё снимали на видео.
Орали учителя, угрожая полицией. Трудовик и ботаник разгребали завалы с двух концов рекреации, но как только отпускали бойцов, они тут же неслись навстречу друг к другу.
От основной заварушке расходились по сторонам мелкие конфликты. Котова оттащил Антон Иванович. Трэша тянула в сторону какая-то девка.
Заметив мой взгляд, Трэш обнял девчонку и крикнул:
– Нафаня, ты самая лучшая!
Нафаня была на полторы головы ниже его. Толстая, прыщавая уродина из девятого класса. С выменем, как у Соньки.
Когда я увидела, как Трэш её обнимает, как она радуется и улыбается гнилыми зубами, то вернулась в свои тринадцать лет. Почти так же мой шестнадцатилетний парень пытался от меня избавиться.
Горькое чувство ревности, что я не испытывала уже пять лет, появилось снова. Это было так тяжело, что, казалось, мир рушится. Кислота, разъедающая сердце душила, и наваливались противные спазмы на горло.
Жалость? Я его просто жалела? Так почему же так плохо?!
Моё убежище, надёжное место, где всегда защитят варварски уничтожалось, не оставляя шанса на спасение.
Что же я наделала?
Эта путаница в наших отношениях с Трэшем закрутилась и затянулась петлёй на шее.
Я бежала без оглядки. Из школы вылетела пулей. Забыла куртку, но не чувствовала холода.
Вытравливала сердечную боль физической нагрузкой. Вошла в ритм бега. От школы завернула к пятиэтажкам, там к дому из белого кирпича, где жила Анечка. Промчалась под аркой.
Ледяной ветер жёг мокрые от слёз щёки, колол уши. Я пересекла торговую площадь и залетела в один из маркетов.
Только там, у колясок и корзинок я смогла продышаться.
Медленно прошла сквозь ряды. У меня дрожали губы. Эмоции были на пределе.
Мне не тринадцать. Я взрослая. Это просто надо пережить. И конечно избавиться от источника боли. Нездоровые, токсичные отношения нужно было прекращать.
В отделе сад-огород я выбрала большой пластиковый горшок белого цвета. Цена вполне была приемлемой. С ним наперевес я пошла на кассу. В сумке нашла свою карточку. Точнее она была маминой, но вот уже подходило время, когда я на себя заведу свой личный банковский счёт.
В магазин влетел Трэш. И я обречённо проскулила.
Достал!
Увидев меня, остановился и облегчённо вздохнул.
Прекратить все отношения. Проблема в том, что их сначала надо выяснить, всё разложить по полочкам. А это сложно. Этого делать не хотелось.
Трэш дождался, когда я закончу на кассе и вместе со мной вышел на улицу. Я, обнимая огромный горшок, первая остановилась, потому что старше, потому что умнее и всякое такое.
Но слова произнести не смогла. Меня вымотал этот парень. И начал всю эту фигню ещё в прошлом году. А теперь решил добить. Он как вампир пил мою кровь, и я обезвоженная хотела упасть и уснуть навсегда.
Трэш понял по моему виду, что всё очень плохо. Он похолодел и заметно струхнул. В глазах его знакомых и тёплых мелькнуло искреннее переживание.
– Катя, прости, – выдохнул он. – Я всё понял, я никогда так больше не сделаю. Слышишь? Никогда никого к себе не подпущу. Мне не нравится твоя ревность.
– Я не ревную, – соврала я. – Просто всё стёрто, ничего больше не будет.
– Кис, – он хотел меня обнять за плечи, но побоялся дотрагиваться. А близко подойти не получилось, между нами был горшок. – Прости, пожалуйста.
Я почувствовала осенний холод. Пальцы на пластике горшка стали красными и цепенели. Но я не двигалась. Ноги, как в асфальт вросли.
Посмотрела в сторону и наверх. Там на небе мой отец.
Папа! Помоги! Я больше не могу…
– Я не соврал, я люблю тебя, – шептал парень.
– Помнишь, я спросила, зачем тебе нужна. Ты ответил, что просто трахнуть.
Он заныл, закатив глаза, и обречённо всплеснул руками.
– Я злился, не сдержался, прости.
– У тебя ещё и недержание? Так вот! Нафаня для утех вполне подходит, а ко мне не приближайся больше!
– Никогда с ней ничего не было и не будет, – разозлился он. – Зачем горшок купила? Я бы сам купил!
– Оставь деньги на косяк, нарик.
Он резко вытолкнул горшок. Руки мои не удержали край, и пластик упал на пожухлую клумбу у крыльца магазина.
Трэш с силой прижал меня к себе.
Тепло.
Он просто пылал, как печь. Я уткнулась красным носом в его плечо. На инстинкте сунула руки в карманы его толстовки, обнаружив там нож. Широкие тёплая ладонь легла мне на спину. Другую руку Трэш положил на мою голову.
– Я не могу так больше, – зарыдала я. – Я не хочу таких отношений. Никаких не хочу! Ты меня замучил! Никита, оставь меня в покое!
– Сама тоже хороша, – слёзно шептал Трэш мне в ухо. – Ты меня не меньше замучила.
– Тогда зачем это всё?! – кричала я в его плечо. – Пожалуйста, давай не будем видеться.
– Не получится, – он крепче прижал меня. – Я не отпущу. И ты не уходи.
– Никита, иди нафиг! Я не хочу тебя! – протягивала я, но не вырывалась, а прижималась к нему сильней.
А он почувствовал это, стал вытирать пальцами мои слёзы.
– Успокойся, киска, – взял меня за руку, поднял горшок. – Побежали в школу. Ты замёрзла вся. Опять заболеешь.
Он потянул меня за собой. А у меня не было сил сопротивляться. Бежала, шмыгая носом. И только одно я понимала, что этот разговор точно нам не помог. Отношения мы так и не выяснили.
А у школы стоял полицейский уазик. И чтобы не нарываться на неприятности, мы прошли сразу к кабинету секретаря. Трэш взял горшок и понёс его директору. А я, оставшись без присмотра, кинулась в гардероб.
Уже куртку накинула, шапку натянула, как наткнулась на недовольную Нафаню, которая припёрлась на разборки с двумя лошадьми. Девки сложили руки на груди, жевали жвачки и смотрели на меня тупыми глазами.
– Трэш мой парень. Я от него беременна, – заявила Нафаня.
Врала. В этом я была уверена, но мне уже всё по барабану. Я даже подраться могу, если надо. Но этого не потребовалось.
В гардероб ввалились Куча и Вася. У лошадей вытянулись морды.
– Вас не загребли? – усмехнулась я.
– Мы быстро бегаем, – радостно заявила Сашка, подходя ближе. – Ты реально с Трэшом пара?
– Нет, – громко ответила я, глядя, как Трэш несётся на очередные разборки. – У него жена беременная. Да, Никита? Ты ведь честный мужчина, женишься теперь на девушке?
Дальше я ничего не слышала. Мне стало безразлично, что орал Трэш, как обиженно оправдывалась Нафаня. Как лошади попытались увалить Кучу на пол.
Меня достал этот гадюшник. Мамка со своим Егором показались мне тихой пристанью. И я отчалила к ним.
*****
В пятницу, я решила честно прогулять. Просто не поставила будильник на телефоне. Выключила его от греха подальше.
Утро было пасмурным. Небо серо-черными тучами нависло над лесом, где в полумраке ярко-оранжевыми фонариками светились редкие листья, что не успели ещё опасть. Пришлось в комнате включить свет.
Я посидела за компом, попыталась сделать домашку, но не получалось. Тогда полезла читать про отношения между парнем и девушкой. Вспоминала вчерашний день. Все разговоры с Трэшем воспроизвела в памяти, и поняла, что мы мелкие дураки.
Всё на эмоциях.
Со стороны легче смотреть, а вот попробуй рядом с ним выдержать и не сорваться. Но самое главное, это недосказанность. У нас нет общего плана действий, которого мы бы придерживались. У нас вообще ничего нет, кроме беспрерывного выяснения отношений. И это угнетало настолько, что я опять решила от Трэша отказаться раз и навсегда.
Решив ближе к обеду, что пора позавтракать, я всё-таки спустилась вниз, напугав маму.
– Ты не в школе? – удивилась она, высматривая в прихожей мою обувь и куртку.
– Рука побаливает, в понедельник схожу к врачу, – соврала я, закинув удочку на прогул ещё и в понедельник. Сняла повязку и осмотрела свою руку. Всё вроде было в порядке. Лёгкая боль чувствовалась, но я не буду напрягать запястье.
Мама довольно повела бровями и запрягла меня на весь день.
Вначале я гладила, потом гуляла по участку с коляской, потом мыла попы и переодевала подгузники и была посажена бренчать погремушкой над сёстрами.
– Помнишь Тимошу Линёва? – спрашивала мама, готовя ужин.
Я сидела на полу. Рядом на одеяле лежали девочки, над которыми я монотонно брякала погремушкой.
В телевизоре показывали Ибицу, и я уносилась на берег лазурного моря вместе с толпой туристов, гуляла по древней части острова. Морской воздух, жаркое солнце и веселье каждую ночь.
Хочу на Ибицу!
– Он спрашивал о тебе, – продолжала говорить мама. – Ему отец машину купил и квартиру. Ищет подходящую невесту. Сергей сам в разводе, внимательно к отбору невест подходит. И ту у них на первом месте. Тимоша университет закончил. Катюша, послушай! Не повторяй моих ошибок. Ты такая удачная девочка у меня…
Удачное может быть капиталовложение, но не девочка.
– …что нужно пользоваться. Есть ещё на примете Артём Вислов.
– Только не он, – скривилась я.
– Понятно, очки носит, сухонький, зато родители в два раза богаче, чем у Тимоши. И Артём, между прочим, готов жениться, сразу. Ты ему так понравилась на прошлый новый год.
Чем я ему понравилась? Что обозвала очкастой сушёной обезьяной? То, что танцевала и виляла задницей, под попсу на его ноутбуке? Да, кстати, я выпила первый и последний раз, вела себя так, что у Артёма очки запотели, и он сдох от восторга под ёлкой… ну, я так думала.
А нефиг было меня насильно тащить в гости ко всяким Артёмам!
– Родители Артёма тебя готовы с выпускного забрать или даже раньше. Я ведь, доченька, видела твою карту медицинского осмотра. Ты у меня нетронутая, ты у меня молодец. Когда рассказала этим богатеньким…
Она рассказала чужим людям о том, что я девственница?! С кем я живу?
–… у мамаши там глазки забегали и говорит мне такая: « Если Катенька будет готова, мы заберём её до нового года». Слыхала! Артём в тебя влюблён. Можешь вторую четверть закончить и на новогодние каникулы на море с Артёмом съездить.
С очкастой, сушёной обезьяной на Ибицу! Ура, я сейчас копыта отброшу от счастья…
– Кать, чего молчишь?
– Больше покупателей на мою целку не нашлось? – скривилась я.
– Я думала ты уже взрослая.
– Мам, а любовь?
Она расхохоталась в полный голос.
– Какая любовь, милая? Нет в этом мире любви, кроме материнской.
– Похоже и её нет, – тяжело вздохнула я.
– Вот не груби мне! Егор говорил, что ты за языком не следишь.
– Мам, ты сама-то взрослая? Золушка – это сказка. В жизни такие браки заканчиваются плачевно.
