– Понимаю: нас невозможно сбить с пути – нам по фигу куда идти.
За разговорами не заметили, как подошли к Мойке. По темной воде плыли ярко-желтые листья. Осень в тот год начиналась на удивление красиво, и даже здесь, в самом центре столицы, словно в деревне, пестрый ковер листвы покрывал землю, а в воздухе кружились серебряные нити паутины. «Осень ворвалась безумными ветрами. Холодными днями, бессонными ночами. Жёлтыми листьями, странными мыслями. В поисках истины вопросы, как выстрелы...» – промурлыкала Вика, что там дальше Баста пел, она не помнила, но это было и неважно. Виктория ожидала ставшего уже привычным восхищения Мальцева её пением, но Сергей Афанасьевич, не изъявил ожидаемого восторга, а указал на противоположный берег:
– Вот там её нашли.
– Кого её?
– Женщину, похожую на императрицу. Как две капли воды похожа была, не знай я, что тело Анны Иоанновны на траурном одре в большом зале дворца лежит, решил бы, что у Зелёного моста сама великая правительница пристанище бренному телу нашла.
– Прямо у моста в крапиве лежала в платье с горностаем?
– С каким горностаем! В зипуне с заплатками.
– Интересно, а почему её тело не было спрятано? – в мозгу у Виктории складывался сюжет сериала, – Наверное, преступник хотел, чтобы…чтобы…
– Да могли бы подальше, к Новой Голландии, оттащить, да, верно, кто-то вспугнул. Они её, где придушили, там и бросили.
– Так она была задушена?
– Вся выя в синяках. Аж страшно смотреть было.
– Сергей Афанасьевич, я думала, Вы не на теме, а оказывается, Вы на месте преступления были и всё видели! А что молчали? – глаза Виктории заблестели радостным блеском: вот и детектив начался.
– Я обещание дал о сохранении тайны увиденного, – Мальцев понизил голос. – Только, ради бога, Виктория Робертовна, никому ни слова. От этого дела лучше подальше держаться: им из особого приказа люди занимаются.
Виктория Чучухина представила себе людей из особого приказа – что-то среднее между майором Шиловым и агентом ФБР Фоксом Малдером. Интересно, что они нарыли, жаль, нельзя ни с кем поделиться своими соображениями на этот счёт, чтобы не подвести Мальцева, раз он подписался о неразглашении.
– Да Вы не тревожьтесь, Виктория Робертовна, найдут злоумышленников или они сами себя выкажут. Надобно подождать, ведь время всё по местам расставляет, всё как надо в нашей жизни складывается и всегда идет токмо к лучшему.
Плыли по Мойке ярко-жёлтые листья-кораблики, светило нежное сентябрьское солнце, и Вика подумала, что прав Мальцев: всё как надо в нашей жизни складывается и всегда идет только к лучшему. Надо чуть подождать, когда «однажды в правильном месте наступит нужный час», и она обязательно вернется домой на Автозаводскую…
Теплые осенние дни резко сменились промозглым холодом: в конце сентября неожиданно задул с Невы пронизывающий ветер и повалил снег. Анна Леопольдовна пожаловала камер-фрейлине Виктории Чучухиной бархатное пальто на меховой подкладке, которое почему-то здесь называли шубой. Но носить шубу в межсезонье Вика считала недопустимым и ждала возвращения нормальной среднемесячной температуры воздуха. Эх, сейчас бы пуховичок с капюшоном, но во всем Петербурге такого не сыщешь. Виктория и прежде редко покидала дворец, а теперь совсем не выходила на улицу – холодно, да и незачем. Князь Слеповран-Соболевский по каким-то своим, Вике не известным делам уехал в Москву, Мальцев по распоряжению начальства отправился с поручением в Выборг, а на какое время Сергей Афанасьевич и сам не знал. Как же скучно-то! Хоть бы какой-нибудь подвисающий интернет был, да что там интернет – хоть бы пару телевизионных каналов что-нибудь здесь показывало… Виктория попыталась было читать, взяла несколько наипрекраснейших, по мнению Анны Леопольдовны, книжек на русском языке (у правительницы книг на русском было немного, но все исключительно «наипрекраснейшие»), но тоска наваливалась после второго абзаца – чтение было трудным, нудным и утомительным. Дворцовые события Вику тоже почти не занимали: всё ожидаемо. В августе состоялся брачный сговор графа фон Линара со статс-фрейлиною баронессою Юлианою фон Менгден. Линар сразу после сговора уехал в Дрезден, чтобы получить там отставку – ему предстояло стать обер-камергером при Великой княгине Анне Леопольдовне. Во дворце перешептывались, кто с ехидной усмешкой, кто с нескрываемым осуждением: при Анне Иоанновне эту ключевую в управлении страны должность занимал Бирон. Сама Анна Леопольдовна, томясь ожиданием, ежедневно писала Линару письма: «Верно поется в песне: ничто ваш облик не имеет, но всё напоминает мне о вас. Известите меня о времени вашего возвращения и будьте уверены в моей к вам благосклонности».
«И скучно, и грустно…» – вертелись в памяти лермонтовские строки (до конца это стихотворение Вика, конечно же, не помнила). Вот в таком безрадостном настроении застали камер-фрейлину Викторию Робертовну две подружки–камеристки Анны Леопольдовны. Смущаясь, девушки залепетали, что просят их принять, потому как очень им нужно. Виктория не удивилась: с подобными просьбами к ней часто обращалась женская прислуга – слух о суперспособностях царской сказительницы давно вышел даже за пределы дворца. Виктория Чучухина перестала чувствовать себя обманщицей и уверенно отвечала на все вопросы, смело рассказывая то, что приходило на ум; в конце концов, успокаивала она себя, передача «Осторожно, мошенники!» лет через двести пятьдесят выйдет.
И на этот раз Вика ждала обычных расспросов просительниц про потенциальных или состоявшихся женихов, но услышала вопрос, прежде ей никогда не задаваемый:
– Надобно ли рассчитаться и уходить из дворца или Анна Леопольдовна ещё будет править?
– Девчата, вы чего? – не поняла задачу Виктория. – С каких ландышей Великая княгиня Анна Леопольдовна прекратит править? Только по достижению её сыном, императором Иоанном Антоновичем, совершеннолетия Анна Леопольдовна кресло, в смысле трон, освободит.
– А в городе сказывают, что над гробом покойной императрицы Анны Ивановны каждую ночь является Пётр Великий и требует от покойной государыни корону для своей дочери Елизаветы.
– И много он вытребовал у покойной? – Вика усмехнулась: что у этих людей в мозгах, нормальному человеку не представить.
– Говорят, что обещала она ему. Иначе шведы на нас нападут и всех перебьют.
– А шведы-то причем?
– Так молва идет, что шведы к столице подходят, а если бы не было правительницы и её сына, то не было бы и войны.
– И не влом вам про такую чушь спрашивать? – Викторию начал раздражать этот странный разговор.
– Так ежели покойная императрица передаст трон Елизавете Петровне, так Анна Леопольдовна уедет к немцам, а мы без места останемся. А нас сейчас хоть к госпоже Нарышкиной, хоть к Фитчам возьмут.
Получив заверения Виктории, что никто никому трон не передаст, девушки, довольные, упорхнули. А вот Виктория задумалась: до неё уже не раз доходили слухи, что французский посол Шетарди и его агенты, стремясь возвести цесаревну Елизавету на престол, интригуют и распускают пугающие петербургское население слухи. Двор знал про это, докладывали Анне Леопольдовне, но правительницу эти разговоры нисколько не волновали: в её мире всё было спокойно – дети здоровы, граф Линар скоро вернется в Россию, рядом милые сердцу друзья, а на полках множество интересных книг. Державными вопросами пусть занимаются Остерман, Головкин и прочие, к этому делу склонные, а у неё в комнатах запах свежемолотого кофе мешается с ароматом чайных роз, играет клавесин и ведутся галантные разговоры.
Виктория, печально вздохнув, пожалела, что Мальцев в отъезде: с ним можно было бы обсудить, насколько опасна для Анны Леопольдовны сложившаяся ситуация. Хоть и не было у Виктории Чучухиной всеми предписываемого ей дара предвидения, но на душе появилось ощущение надвигающейся беды. Вот уже прислуга о смене власти открыто говорит. И вспомнив любимый Вуколовым закон Мерфи «Если какая-нибудь неприятность может случится, она случается», Виктория принялась быстро собираться в покои Анны Леопольдовны. Что сказать Великой княгине, как предупредить об опасности, чтобы та наконец-то услышала (а что опасность грозит стало понятно), Вика ещё не решила, но пока по галерее комнат пройдет, наверняка придумает. Однако не успела наша героиня закончить борьбу с фижмами – ну, никак они не держались так, как того Вике хотелось, – принесли записку от Слеповрана. Это даже не записка была, а письмо. Впервые написал Роман Матвеевич, что соскучился, что увидеться поскорее хочет: «Обнимаю тебя и умираю весь твой». Но когда в Петербург вернется, князь не писал, только и упомянул, что надеяться скоро свидеться.
В покои Анны Леопольдовны Виктория вошла в прекрасном настроении. Конечно, если решила поговорить с Великой княгиней на тему опасных слухов, распускаемых по городу, то надо поговорить – Мальцев как-то сказал: «Ежели ошибку можно исправить, стало быть, ты ещё не ошибся», пока можно исправить, нужно исправлять. Но никакой тревоги уже не было – весело блестели глаза и невозможно было согнать с лица счастливое выражение – какие тут заговоры против законной власти, какие политические интриги, когда ждет встречи с тобой самый красивый, самый обворожительный мужчина галантного века!
Анна Леопольдовна была занята решением государственных вопросов. Но камер-фрейлину Викторию, словно ждали, её пригласили войти в кабинет, усадили в кресло, вежливо попросили обождать, когда Великая княгиня завершит разговор с министром Головкиным и обер-прокурором Сената Брылкиным. Вика прислушалась: говорили о том же, что и весь дворец – о интриге французского посла Шетарди против молодой правительницы. Сановники убедительно советовали Анне Леопольдовне для прекращения всяких попыток к ниспровержению отказаться от титула регенши при малолетнем сыне и немедленно провозгласить себя императрицей. Виктория наблюдала эту сцену, и по мечтательному взгляду и улыбке правительницы понимала, что та тоже недавно получила письмо от любимого и ей хочется думать о Линаре, а не о состоянии и потребностях государственного правления.
– Вы, Ваше Императорское Высочество, напрасно не хотите учитывать интерес в указанном деле Елизаветы Петровны. Тем более, что у неё есть надежный источник всех Ваших разговоров, – Головкин указал взглядом на Викино кресло. Виктория аж задохнулась от возмущения: он что, считает её шпионкой! Причём, даже не за глаза, а открыто, при ней это говорит. Он её что, за пустое место считает! С какой стати ей что-то цесаревне передавать! Она, кроме Слеповрана, ни с кем за пределами дворца и не общается. Может, Головкин думает, что она со Слеповраном обсуждает планы Браунгшвейской династии! Им со Слеповраном что, вообще больше не о чем поговорить!
– Полноте, Михаил Гаврилович, – Анна Леопольдовна светло улыбнулась, – Виктория мой друг поболее многих. А коли Вы полагаете, что надобно мне принять всю полноту власти, то я приму на себя высокий сан. К седьмому декабря готовятся празднества по случаю моего двадцатитрехлетия, а девятого декабря день моего тезоименинства, вот и провозглашение назначайте на эти дни.
Виктория не слушала этот разговор – она никак не могла успокоиться, так обидели её слова Головкина. Впрочем, она понимала, что и Остаерман считает её шпионкой Слеповрана, и Паврищев. Они, конечно, гадкие старикашки, но в одном правы: вся информация о происходящем в покоях Анны Леопольдовны у Слеповрана есть. Без злого умысла, для поддержания разговора, Виктория выкладывает всё, что знает. «Впредь буду помалкивать про дворцовые дела», – решила Вика. «Иногда лучше жевать, чем говорить!» – сколько раз повторял её Вуколов. И неожиданно мысли приняли новое направление: Виктория в который раз подумала о том, как схожи светлейший князь Роман Матвеевич Соболевский-Слеповран и кандидат наук Валерий Вуколов.
– О, как жду я того дня, когда Иоанн вырастет и сможет стать во главе державы! – печально вздохнула Анна Леопольдовна, когда вельможи вышли. – С какою радостью я передала бы ему всё бремя правления, кое вынуждена покуда нести.
Правительница не лицемерила, ей действительно были неинтересны вопросы политики, не было у неё и горделивого тщеславия – власть не радовала её, а воспринималась как тяжкая обязанность.
– Да, здесь согласна: все эти государственные дела – сплошная скукотища. Но я чего пришла, Анна Леопольдовна, – Виктория понизила голос, – позвольте сказать, что сейчас министры правду говорили: нельзя столько на расслабоне находиться – цесаревна Вас реально подвинуть может, все только про неё и говорят, она уже мега-звездой стала.
– Какой звездой? – не поняла Великая княгиня.
– Суперпопулярной она стала, – попыталась разъяснить Вика.
– Вы правы, Виктория, буде я верно догадалось о значении Ваших речей. Елизавета Петровна очень любима многими, но что в том дурного? Она весела и красива, однако, что бы ни говорилось, стать царицей она не может. У неё нет законного права на трон, поелику, Вам же ведомо, у неё низкое происхождение. И потом, никто отчего-то не хочет понять, что она честна и не станет интриговать.
– Ага, не станет, – Вика ехидно ухмыльнулась, – очень даже станет! У неё планы космические: Насса отдыхает. Она уже вовсю пиарится: в казармах Преображенского полка постоянно неформально, то есть, как говорят, без этикета и церемоний бывает, деньгами гвардейцев одаривает, детей их крестит.
– Я уже устала это слушать. От Остермана, от принца Антона Ульриха, от Ботта. Мне дают столько советов, что я уж и не знаю, кому верить: порой было бы лучше и не знать всего, ибо половина наверняка ложь. Никогда в жизни не было у меня столько дающих мне советы друзей, или именующихся ими, как с тех пор, как я регентство приняла. Головкин тоже сейчас вещал, что приструнить цесаревну надобно. А что я должна делать? Елизавету, мою тетушку, крёстную моей дочери, под арест брать?
– Советчиков у Вас и вправду немерено, но что-то делать с этой ситуацией нужно.
– Виктория, давайте оставим цесаревну в покое. Лучше обскажите, как дела сейчас у графа Линара. Вы ведь можете это увидеть.
Виктория Чучухина давно устала всем объяснять, что у неё нет спутника, подсматривающего из космоса за происходящим на расстоянии сотен верст. Всё равно просили не упрямиться, а посмотреть и рассказать, что там, вдалеке, происходит. Поэтому Вика, ни на минуту не задумываясь, безапелляционно объявила:
– Граф в полном порядке, дай Бог каждому! Аппетит прекрасный, сон как у младенца.
– А чем он занят? О чем думает?
Виктория горестно вздохнула – ну почем ей знать! Чем-то занят, о чём-то думает…
– Какие-то бумаги пишет, – с интонацией опытной гадалки произнесла Вика.
– А что за бумаги? Может, это письмо какой-то особе? – понизился голос Анны Леопольдовны.
– Может и письмо, мне не видно, там не по-русски написано.
– Давеча граф Линар прислал известие, что скоро не вернется, понеже на него навалилось очень много дел, кои необходимо уладить. И он всё время сомневается в моей нежности к нему. Я не знаю, как понимать эту перемену в нём. Может, кто-то пытается его очаровать. Но он не может поддаться чьим-то чарам, поскольку он клялся мне, и он не может обмануть – он идеален в своих поступках.
За разговорами не заметили, как подошли к Мойке. По темной воде плыли ярко-желтые листья. Осень в тот год начиналась на удивление красиво, и даже здесь, в самом центре столицы, словно в деревне, пестрый ковер листвы покрывал землю, а в воздухе кружились серебряные нити паутины. «Осень ворвалась безумными ветрами. Холодными днями, бессонными ночами. Жёлтыми листьями, странными мыслями. В поисках истины вопросы, как выстрелы...» – промурлыкала Вика, что там дальше Баста пел, она не помнила, но это было и неважно. Виктория ожидала ставшего уже привычным восхищения Мальцева её пением, но Сергей Афанасьевич, не изъявил ожидаемого восторга, а указал на противоположный берег:
– Вот там её нашли.
– Кого её?
– Женщину, похожую на императрицу. Как две капли воды похожа была, не знай я, что тело Анны Иоанновны на траурном одре в большом зале дворца лежит, решил бы, что у Зелёного моста сама великая правительница пристанище бренному телу нашла.
– Прямо у моста в крапиве лежала в платье с горностаем?
– С каким горностаем! В зипуне с заплатками.
– Интересно, а почему её тело не было спрятано? – в мозгу у Виктории складывался сюжет сериала, – Наверное, преступник хотел, чтобы…чтобы…
– Да могли бы подальше, к Новой Голландии, оттащить, да, верно, кто-то вспугнул. Они её, где придушили, там и бросили.
– Так она была задушена?
– Вся выя в синяках. Аж страшно смотреть было.
– Сергей Афанасьевич, я думала, Вы не на теме, а оказывается, Вы на месте преступления были и всё видели! А что молчали? – глаза Виктории заблестели радостным блеском: вот и детектив начался.
– Я обещание дал о сохранении тайны увиденного, – Мальцев понизил голос. – Только, ради бога, Виктория Робертовна, никому ни слова. От этого дела лучше подальше держаться: им из особого приказа люди занимаются.
Виктория Чучухина представила себе людей из особого приказа – что-то среднее между майором Шиловым и агентом ФБР Фоксом Малдером. Интересно, что они нарыли, жаль, нельзя ни с кем поделиться своими соображениями на этот счёт, чтобы не подвести Мальцева, раз он подписался о неразглашении.
– Да Вы не тревожьтесь, Виктория Робертовна, найдут злоумышленников или они сами себя выкажут. Надобно подождать, ведь время всё по местам расставляет, всё как надо в нашей жизни складывается и всегда идет токмо к лучшему.
Плыли по Мойке ярко-жёлтые листья-кораблики, светило нежное сентябрьское солнце, и Вика подумала, что прав Мальцев: всё как надо в нашей жизни складывается и всегда идет только к лучшему. Надо чуть подождать, когда «однажды в правильном месте наступит нужный час», и она обязательно вернется домой на Автозаводскую…
Глава XVIII. Санкт-Петербург, 22 октября 1741 года
Теплые осенние дни резко сменились промозглым холодом: в конце сентября неожиданно задул с Невы пронизывающий ветер и повалил снег. Анна Леопольдовна пожаловала камер-фрейлине Виктории Чучухиной бархатное пальто на меховой подкладке, которое почему-то здесь называли шубой. Но носить шубу в межсезонье Вика считала недопустимым и ждала возвращения нормальной среднемесячной температуры воздуха. Эх, сейчас бы пуховичок с капюшоном, но во всем Петербурге такого не сыщешь. Виктория и прежде редко покидала дворец, а теперь совсем не выходила на улицу – холодно, да и незачем. Князь Слеповран-Соболевский по каким-то своим, Вике не известным делам уехал в Москву, Мальцев по распоряжению начальства отправился с поручением в Выборг, а на какое время Сергей Афанасьевич и сам не знал. Как же скучно-то! Хоть бы какой-нибудь подвисающий интернет был, да что там интернет – хоть бы пару телевизионных каналов что-нибудь здесь показывало… Виктория попыталась было читать, взяла несколько наипрекраснейших, по мнению Анны Леопольдовны, книжек на русском языке (у правительницы книг на русском было немного, но все исключительно «наипрекраснейшие»), но тоска наваливалась после второго абзаца – чтение было трудным, нудным и утомительным. Дворцовые события Вику тоже почти не занимали: всё ожидаемо. В августе состоялся брачный сговор графа фон Линара со статс-фрейлиною баронессою Юлианою фон Менгден. Линар сразу после сговора уехал в Дрезден, чтобы получить там отставку – ему предстояло стать обер-камергером при Великой княгине Анне Леопольдовне. Во дворце перешептывались, кто с ехидной усмешкой, кто с нескрываемым осуждением: при Анне Иоанновне эту ключевую в управлении страны должность занимал Бирон. Сама Анна Леопольдовна, томясь ожиданием, ежедневно писала Линару письма: «Верно поется в песне: ничто ваш облик не имеет, но всё напоминает мне о вас. Известите меня о времени вашего возвращения и будьте уверены в моей к вам благосклонности».
«И скучно, и грустно…» – вертелись в памяти лермонтовские строки (до конца это стихотворение Вика, конечно же, не помнила). Вот в таком безрадостном настроении застали камер-фрейлину Викторию Робертовну две подружки–камеристки Анны Леопольдовны. Смущаясь, девушки залепетали, что просят их принять, потому как очень им нужно. Виктория не удивилась: с подобными просьбами к ней часто обращалась женская прислуга – слух о суперспособностях царской сказительницы давно вышел даже за пределы дворца. Виктория Чучухина перестала чувствовать себя обманщицей и уверенно отвечала на все вопросы, смело рассказывая то, что приходило на ум; в конце концов, успокаивала она себя, передача «Осторожно, мошенники!» лет через двести пятьдесят выйдет.
И на этот раз Вика ждала обычных расспросов просительниц про потенциальных или состоявшихся женихов, но услышала вопрос, прежде ей никогда не задаваемый:
– Надобно ли рассчитаться и уходить из дворца или Анна Леопольдовна ещё будет править?
– Девчата, вы чего? – не поняла задачу Виктория. – С каких ландышей Великая княгиня Анна Леопольдовна прекратит править? Только по достижению её сыном, императором Иоанном Антоновичем, совершеннолетия Анна Леопольдовна кресло, в смысле трон, освободит.
– А в городе сказывают, что над гробом покойной императрицы Анны Ивановны каждую ночь является Пётр Великий и требует от покойной государыни корону для своей дочери Елизаветы.
– И много он вытребовал у покойной? – Вика усмехнулась: что у этих людей в мозгах, нормальному человеку не представить.
– Говорят, что обещала она ему. Иначе шведы на нас нападут и всех перебьют.
– А шведы-то причем?
– Так молва идет, что шведы к столице подходят, а если бы не было правительницы и её сына, то не было бы и войны.
– И не влом вам про такую чушь спрашивать? – Викторию начал раздражать этот странный разговор.
– Так ежели покойная императрица передаст трон Елизавете Петровне, так Анна Леопольдовна уедет к немцам, а мы без места останемся. А нас сейчас хоть к госпоже Нарышкиной, хоть к Фитчам возьмут.
Получив заверения Виктории, что никто никому трон не передаст, девушки, довольные, упорхнули. А вот Виктория задумалась: до неё уже не раз доходили слухи, что французский посол Шетарди и его агенты, стремясь возвести цесаревну Елизавету на престол, интригуют и распускают пугающие петербургское население слухи. Двор знал про это, докладывали Анне Леопольдовне, но правительницу эти разговоры нисколько не волновали: в её мире всё было спокойно – дети здоровы, граф Линар скоро вернется в Россию, рядом милые сердцу друзья, а на полках множество интересных книг. Державными вопросами пусть занимаются Остерман, Головкин и прочие, к этому делу склонные, а у неё в комнатах запах свежемолотого кофе мешается с ароматом чайных роз, играет клавесин и ведутся галантные разговоры.
Виктория, печально вздохнув, пожалела, что Мальцев в отъезде: с ним можно было бы обсудить, насколько опасна для Анны Леопольдовны сложившаяся ситуация. Хоть и не было у Виктории Чучухиной всеми предписываемого ей дара предвидения, но на душе появилось ощущение надвигающейся беды. Вот уже прислуга о смене власти открыто говорит. И вспомнив любимый Вуколовым закон Мерфи «Если какая-нибудь неприятность может случится, она случается», Виктория принялась быстро собираться в покои Анны Леопольдовны. Что сказать Великой княгине, как предупредить об опасности, чтобы та наконец-то услышала (а что опасность грозит стало понятно), Вика ещё не решила, но пока по галерее комнат пройдет, наверняка придумает. Однако не успела наша героиня закончить борьбу с фижмами – ну, никак они не держались так, как того Вике хотелось, – принесли записку от Слеповрана. Это даже не записка была, а письмо. Впервые написал Роман Матвеевич, что соскучился, что увидеться поскорее хочет: «Обнимаю тебя и умираю весь твой». Но когда в Петербург вернется, князь не писал, только и упомянул, что надеяться скоро свидеться.
В покои Анны Леопольдовны Виктория вошла в прекрасном настроении. Конечно, если решила поговорить с Великой княгиней на тему опасных слухов, распускаемых по городу, то надо поговорить – Мальцев как-то сказал: «Ежели ошибку можно исправить, стало быть, ты ещё не ошибся», пока можно исправить, нужно исправлять. Но никакой тревоги уже не было – весело блестели глаза и невозможно было согнать с лица счастливое выражение – какие тут заговоры против законной власти, какие политические интриги, когда ждет встречи с тобой самый красивый, самый обворожительный мужчина галантного века!
Анна Леопольдовна была занята решением государственных вопросов. Но камер-фрейлину Викторию, словно ждали, её пригласили войти в кабинет, усадили в кресло, вежливо попросили обождать, когда Великая княгиня завершит разговор с министром Головкиным и обер-прокурором Сената Брылкиным. Вика прислушалась: говорили о том же, что и весь дворец – о интриге французского посла Шетарди против молодой правительницы. Сановники убедительно советовали Анне Леопольдовне для прекращения всяких попыток к ниспровержению отказаться от титула регенши при малолетнем сыне и немедленно провозгласить себя императрицей. Виктория наблюдала эту сцену, и по мечтательному взгляду и улыбке правительницы понимала, что та тоже недавно получила письмо от любимого и ей хочется думать о Линаре, а не о состоянии и потребностях государственного правления.
– Вы, Ваше Императорское Высочество, напрасно не хотите учитывать интерес в указанном деле Елизаветы Петровны. Тем более, что у неё есть надежный источник всех Ваших разговоров, – Головкин указал взглядом на Викино кресло. Виктория аж задохнулась от возмущения: он что, считает её шпионкой! Причём, даже не за глаза, а открыто, при ней это говорит. Он её что, за пустое место считает! С какой стати ей что-то цесаревне передавать! Она, кроме Слеповрана, ни с кем за пределами дворца и не общается. Может, Головкин думает, что она со Слеповраном обсуждает планы Браунгшвейской династии! Им со Слеповраном что, вообще больше не о чем поговорить!
– Полноте, Михаил Гаврилович, – Анна Леопольдовна светло улыбнулась, – Виктория мой друг поболее многих. А коли Вы полагаете, что надобно мне принять всю полноту власти, то я приму на себя высокий сан. К седьмому декабря готовятся празднества по случаю моего двадцатитрехлетия, а девятого декабря день моего тезоименинства, вот и провозглашение назначайте на эти дни.
Виктория не слушала этот разговор – она никак не могла успокоиться, так обидели её слова Головкина. Впрочем, она понимала, что и Остаерман считает её шпионкой Слеповрана, и Паврищев. Они, конечно, гадкие старикашки, но в одном правы: вся информация о происходящем в покоях Анны Леопольдовны у Слеповрана есть. Без злого умысла, для поддержания разговора, Виктория выкладывает всё, что знает. «Впредь буду помалкивать про дворцовые дела», – решила Вика. «Иногда лучше жевать, чем говорить!» – сколько раз повторял её Вуколов. И неожиданно мысли приняли новое направление: Виктория в который раз подумала о том, как схожи светлейший князь Роман Матвеевич Соболевский-Слеповран и кандидат наук Валерий Вуколов.
– О, как жду я того дня, когда Иоанн вырастет и сможет стать во главе державы! – печально вздохнула Анна Леопольдовна, когда вельможи вышли. – С какою радостью я передала бы ему всё бремя правления, кое вынуждена покуда нести.
Правительница не лицемерила, ей действительно были неинтересны вопросы политики, не было у неё и горделивого тщеславия – власть не радовала её, а воспринималась как тяжкая обязанность.
– Да, здесь согласна: все эти государственные дела – сплошная скукотища. Но я чего пришла, Анна Леопольдовна, – Виктория понизила голос, – позвольте сказать, что сейчас министры правду говорили: нельзя столько на расслабоне находиться – цесаревна Вас реально подвинуть может, все только про неё и говорят, она уже мега-звездой стала.
– Какой звездой? – не поняла Великая княгиня.
– Суперпопулярной она стала, – попыталась разъяснить Вика.
– Вы правы, Виктория, буде я верно догадалось о значении Ваших речей. Елизавета Петровна очень любима многими, но что в том дурного? Она весела и красива, однако, что бы ни говорилось, стать царицей она не может. У неё нет законного права на трон, поелику, Вам же ведомо, у неё низкое происхождение. И потом, никто отчего-то не хочет понять, что она честна и не станет интриговать.
– Ага, не станет, – Вика ехидно ухмыльнулась, – очень даже станет! У неё планы космические: Насса отдыхает. Она уже вовсю пиарится: в казармах Преображенского полка постоянно неформально, то есть, как говорят, без этикета и церемоний бывает, деньгами гвардейцев одаривает, детей их крестит.
– Я уже устала это слушать. От Остермана, от принца Антона Ульриха, от Ботта. Мне дают столько советов, что я уж и не знаю, кому верить: порой было бы лучше и не знать всего, ибо половина наверняка ложь. Никогда в жизни не было у меня столько дающих мне советы друзей, или именующихся ими, как с тех пор, как я регентство приняла. Головкин тоже сейчас вещал, что приструнить цесаревну надобно. А что я должна делать? Елизавету, мою тетушку, крёстную моей дочери, под арест брать?
– Советчиков у Вас и вправду немерено, но что-то делать с этой ситуацией нужно.
– Виктория, давайте оставим цесаревну в покое. Лучше обскажите, как дела сейчас у графа Линара. Вы ведь можете это увидеть.
Виктория Чучухина давно устала всем объяснять, что у неё нет спутника, подсматривающего из космоса за происходящим на расстоянии сотен верст. Всё равно просили не упрямиться, а посмотреть и рассказать, что там, вдалеке, происходит. Поэтому Вика, ни на минуту не задумываясь, безапелляционно объявила:
– Граф в полном порядке, дай Бог каждому! Аппетит прекрасный, сон как у младенца.
– А чем он занят? О чем думает?
Виктория горестно вздохнула – ну почем ей знать! Чем-то занят, о чём-то думает…
– Какие-то бумаги пишет, – с интонацией опытной гадалки произнесла Вика.
– А что за бумаги? Может, это письмо какой-то особе? – понизился голос Анны Леопольдовны.
– Может и письмо, мне не видно, там не по-русски написано.
– Давеча граф Линар прислал известие, что скоро не вернется, понеже на него навалилось очень много дел, кои необходимо уладить. И он всё время сомневается в моей нежности к нему. Я не знаю, как понимать эту перемену в нём. Может, кто-то пытается его очаровать. Но он не может поддаться чьим-то чарам, поскольку он клялся мне, и он не может обмануть – он идеален в своих поступках.
