– Говори, кто указал, что платье у меня надо искать
– Да никто не говорил. Случайно увидела. Руку отпусти!
Вика отлетела в угол гардеробной, даже не поняв, что её ударили. Она упала на какие-то шубы, но за мягким приземлением последовал новый удар.
– Ром, ты с ума сошёл? Не шпионила я за тобой. Пусти, я оденусь и пойду. Клянусь: больше ты меня не увидишь.
– Хватит мне дурочку показывать! Собралась во дворец бежать про платье доносить? Мол, нашла душегуба. Ты из этого дома никуда не выйдешь. В подвале у меня сгниешь.
Слеповран угрожал Вике пыточными-подноготными, как полтора года назад, когда обнаружил её в своём саду над Москвой-рекой, но теперь героиня понимала, что стоит за словами «когда иголки под ногти станут загонять, во всём признаешься». Ей вдруг открылся в полной мере весь ужас своего положения.
– Ромочка, дорогой, я никому про платье не расскажу! Чем хочешь, поклянусь, что никому никогда не разболтаю. Отпусти меня, пожалуйста!
– Сперва расскажешь, кто подослал тебя. Сказки свои, что порошка какого-то наелась и не знаешь, как попала, себе в глотку запихни. Или поможем запихнуть. По-хорошему не хочешь, по-плохому всё придется рассказать. Есть у меня заплечных дел мастера, они тебя быстро расспросят.
– Меня искать будут. Анна Леопольдовна знает, куда я пошла.
– Пусть хоть обыщется. Мы твою Ляпольдовну вышвырнем следом за тобой.
В этот минуту раздался тихий стук, и Слеповрану в дверь подали какую-то записку. Прочитав, Роман Матвеевич расправил плечи и, бросив на Вику презрительный взгляд, вышел из гардеробной, но тут же вернулся и поволок её к расположенному в другом крыле дома кабинету.
– Посиди тут, пока я по делам отлучусь.
– Одеться хоть дай!
– Не замёрзнешь, – дверь хлопнула, в замке повернулся ключ.
Виктория поежилась – хотя и жарко натоплено, а озноб пробежал по спине. Вот попала, так попала! «Чёрт дернул лезть в этот ублюдский шкаф, – ругала себя Вика. – Знаю теперь, что компания Слеповрана царицу до инфаркта доводила, Елизавете Петровне путь к трону прокладывала, и что из того? Лучше бы не знать». Было страшно, ведь её, носителя компромата, теперь устранят. Князь так и сказал: «В подвале у меня сгниешь». Надо бежать.
Вика заметалась по кабинету, подергала кованую дверную ручку – заперто. Окна кабинета Слеповрана выходят на Невскую перспективу, за ними тёмная холодная ночь, позёмка, холод. Открыть окно невозможно – голландские рамы не предусматривают, чтобы их открывали. «Как их со стороны улицы моют? Промышленные альпинисты у них, что ли, есть?», но эта мысль лишь на секунду отвлекла Викторию от поисков выхода. На окна рассчитывать смысла нет: даже если бы открывались, второй этаж во дворце Соболевского-Слеповрана как четвёртый в хрущёвке. Первый этаж не первый вовсе, а бельэтаж, а ещё потолки под пять метров, а перед домом булыжная мостовая. Не выпрыгнуть. Вика представила своё голое тело, некрасиво распластанное на тротуаре Невской перспективы, и в отвращении поежилась. Чем-то надо прикрыться, а вот чем? Ни скатерти, ни покрывала в кабинете не было, попыталась сорвать штору, но тяжёлый гобелен словно гвоздями прибит был. Вика принялась изучать стены кабинета: где-то за книжными шкафами должна быть секретная дверца, во всех фильмах про дворцы и замки, что она видела, были тайные ходы. Но этот поиск ничего не дал. «Ты из этого дома никуда не выйдешь. В подвале у меня сгниешь», – звенел в ушах злой голос Романа Матвеевича. Вика прекратила кружить по кабинету и села на диван, чтобы унять нервозность, но успокоиться не получилось – воображение сразу стало рисовать жуткие картины всевозможных пыток: «Если я здесь останусь, то войду во все справочники по криминалистической медицине». Схватив ониксовое пресс-папье, Виктория с размаху запустила в стекло – осколки со звоном полетели на пол. Пока внизу не услышали и не прибежали, надо вылезать, может, по карнизу как-то спуститься получится. Осторожно, чтобы не порезаться, попыталась вынуть из рамы стекло, но всё же порезалась, встала на подоконник, поскользнулась, ухватилась за штору, и та неожиданно оборвалась. Утром навалило много снега, расчищая тротуар, его смели под угловые окна, собрав в высокий сугроб, в него и спланировала Вика. Сверху её накрыла тяжёлая гобеленовая штора.
Вызванный ночным письмом князь Соболевский-Слеповран присутствовал на совете во дворце Елизаветы Петровны. Собрались все приближенные к ней: Шуваловы, Воронцов, Салтыков, Ефимовские и Гендриковы. Разговор был серьёзный, цесаревна считала, что наступило время действовать, иначе действовать начнёт Леопольдовна, которой уже доносят, и неизвестно, как дело обернётся. Ни дочь Петра Великого, ни её сподвижники не имели никакой программы, но были охвачены желанием обрести власть. Слеповран подошёл к окну, забарабанил пальцами по подоконнику. На кону стояло очень многое: получить всё или потерять всё – риск немалый, но он любил рисковать, жизнь становилась интересна, когда бурлила кровь, и слова, что он авантюрист и безумец, воспринимались им как похвала. Если бы Роман Матвеевич отодвинул гардину, то увидел, как со стороны Невской перспективы по заснеженной улице, спотыкаясь, двигалась странная фигура, обернутая огромным куском материи.
Виктория не понимала, куда она идёт – серые здания, незнакомые пустые улицы и снег, очень много снега. Сначала от возбуждения она не чувствовала холода, с трудом закутавшись в жесткую штору, старалась уйти как можно дальше от страшного дома. Потом поняла, что заблудилась в ночном городе, кружила метель, от холода коченели босые ноги, сводило пальцы, прижимавшие штору. «Где ж я так нагрешила? – шептали замёрзшие губы. – Я исправлюсь, не знаю в чём, но исправлюсь. Обещаю! Спаси меня, пожалуйста!». Вика сама не понимала, кого просит, но была услышана неизвестным своим адресатом: откуда-то из темноты показались груженые сани. Кому-то ещё не спится, приспичило ночью чего-то перевозить. Сани поравнялись с Викой, остановились.
– Виктория Робертовна, что это с Вами? – Мальцев спрыгнул с саней и бросился к замёрзшей.
Адъютант лейб-гвардии Мальцев перевозил свой скарб из дома Жабоедова на новую квартиру, в казённый дом Гарновского, где отныне квартировали офицеры Измайловского полка. Товарищ Мальцева отвечал за придворную конюшенную часть и содержание царских карет и саней, но поскольку царскими особами катания могли быть назначены в любое время, для переезда приятелю обер-шталмейстер одолжил запряжённые сани на ночь, чтобы к утру они были бы в каретном сарае.
Виктория не удивилась появлению друга, она уже ничему не могла удивляться. Сани развернулись и поехали к царскому дворцу. Мальцев закутал её в тулуп, вытащил из какого-то узла валенки, что-то бормотал, спрашивал, но Вике было всё равно, хотелось в тепло и горячего чаю.
Виктория Чучухина пролежала в горячечном бреду почти сутки. Сама благоверная государыня-правительница Анна Леопольдовна справлялась о самочувствии провидицы. Заботливый лейб-архиатер Фишер, первый лейб-медикус двора, лично поправлял компресс на лбу госудырыневой фаворитки, а второй лейб-медикус доктор Ребейра каждую четверть часа подносил ко рту больной ложечку с целительным снадобьем. Вика понимала, что лежит во дворце, но в то же время ей казалось, что она едет с Вуколовым в поезде и её слегка потряхивает на верхней полке, и ещё она качается на дачных качелях, потому что у неё каникулы… К вечеру Виктории стало лучше, жар отступил, и она спокойно уснула.
Проснулась Виктория оттого, что очень хотелось пить, видимо, опять поднималась температура. Комната едва освещалась лунным светом, камеристка спала на стуле возле дверей. Вика поднялась с кровати и, подойдя к окну, уперлась лбом в холодное стекло. За окном порошил мелкий снег, по заснеженной площади шли военные, очень много военных, а впереди на руках несли… Кого они несли Виктория не могла в ночной темноте разобрать, но догадалась – это же Елизавета Петровна! Вот оно, началось: «Мы твою Ляпольдовну вышвырнем». Надо было срочно предупредить Анну Леопольдовну о том, какой флешмоб перед дворцом устроила цесаревна.
Виктория сама не поняла, как добралась до лестницы – голова закружилась, ноги стали ватными. Вика села на холодные ступеньки и только заметила, что забыла обуться, забыла одеть шлафорк. В одной кисейной рубашке на сквозняке галереи. «Что-то часто ты стала раздетой по холоду бегать», – услышала Вика бабушкин голос. Но откуда в левом крыле Зимнего дворца могла оказаться её бабушка? Виктория решила потом разобраться с бабушкой, а сейчас надо бегом к Анне Леопольдовне, пусть поднимает караульных. Как ни старалась потом Вика восстановить события той ночи, память предлагала какие-то отдельные кадры, никак не складывающиеся в целый фильм. Вот она бежит босиком по холодным каменным ступеням; вот стоит в проеме распахнутых дверей покоев Анны Леопольдовны; вот её отстранил широкоплечий гвардеец… Один кадр особенно ярок: цесаревна Елизавета Петровна с нежностью поднимает на руки Ивана Антоновича, а малыш изумленно смотрит на гвардейцев, окруживших его кроватку, и радостно улыбается незнакомым людям. «Бедное дитя! Ты ни в чем не виноват; виноваты родители твои», – Елизавета Петровна, счастливо улыбаясь, прижимает мальчика к груди и уносит его из спальни. Вика смутно помнит, как Анну Леопольдовну и принца Антона уводили гвардейцы. Чета Брауншвейгов не возмущалась и ничего не спрашивала, «Вы чего молчите! Вы что, думаете это программу «Розыгрыш» снимают!» – закричала Вика, но Анна Леопольдовна только удивленно вскинула брови: «Виктория, зачем Вы поднялись? Сейчас же ложитесь в постель. Всё устроится».
Виктория не помнила, как вернулась к себе, легла и моментально провалилась в сон. Проспала она сутки и, проснувшись, почувствовала себя здоровой, голова была ясной, а события прошлой ночи казались горячечным бредом. Но когда, не обнаружив никого ни рядом, ни за дверью, Вика побрела по дворцу, то первый же встреченный дежурный офицер объяснил: «Теперь царствует Елизавета Петровна». Виктория с изумлением узнала о том, что, подняв роту Преображенского полка, Елизавета вошла во дворец, что арестовали Анну Леопольдовну, а её мужу Антону Ульриху не позволили даже одеться и полуголого отвели вниз, к саням: без мундира и штанов не очень-то покомандуешь, будь ты хоть генералиссимус. Виктория растеряно слушала, как всевластных Головкина, Остермана и Миниха отправили в Петропавловскую крепость, как провели присягу на верность императрице Елизавете.
– Вот не надоедает: то одним на верность присягают, то другим, – заметила Виктория, но после этих слов её собеседник тут же прекратил разговор и убежал «по делам».
Побродив по дворцу, Виктория вернулась в свою коморку. Если она перестала бредить и Анна Леопольдовна действительно арестована, значит, теперь её, Викторию Чучухину, от Слеповрана защитить будет некому. Вероятно, позавчера черный кот разбил зеркало пустым ведром. Не успела Вика решить, что ей делать в новых обстоятельствах, как её вызвали к Елизавете Петровне.
Цесаревна, а теперь уже императрица, сидела в бывшей спальне Анны Иоанновны. Елизавета была воодушевлена успехом последних дней и буквально излучала ликование. Она не ожидала, что так легко, без единого выстрела, власть упадёт ей в руки.
– Ну, проходи, чего в дверях жмёшься, – лучезарно улыбнулась Елизавета Петровна. – Ты, коли, завтрашний день видишь, говорила своей Ляпольдовне, что придётся ей корону вернуть?
– Я ничего такого не видела, – честно призналась Виктория и уточнила: – А почему вернуть? Она же её у Вас не брала.
По резко помрачневшему взгляду новоявленной императрицы Вика поняла, что ляпнула, как всегда, не подумав, страшную крамолу.
– Ты язык-то попридержи! – нахмурилась Елизавета. – Мне корона по законному праву, по близости крови к самодержавным родителям принадлежит. Рассказывай, чего видишь про наше правление.
– Всё хорошо сложится, – автоматически, не задумываясь над словами, объявила Виктория, за прошедший год она привыкла произносить эту фразу, – Будет так, как должно быть.
– Ты поясни, что видишь.
– Без комментариев.
– Яснее говори, – ледяным голосом произнесла Елизавета. – Ежели я буду коронована, что станется со мною далее?
– Если бы у бабушки был мотоцикл, она была бы байкером, – Вика не хотела это произносить, но фраза, пугая дерзостью, как-то сама собой сорвалось с языка.
Однако Елизавета не рассердилась, а лишь повторила:
– Ты яснее говори.
– Да не вижу я ничего, – в отчаянье произнесла Виктория. – Мне бы поспать.
Трое суток, проведённых в горячечном бреду, напомнили о себе: кружилась голова, дрожали ноги.
– Вижу, что болеешь, – кивнула Елизавета. – Ступай, после поговорим.
Виктория побрела к себе, хотелось есть и спать. Похоже, что она в непонятном качестве перейдёт к новому двору, едва ли её оставят в статусе камер-фрейлины и жалованье наверняка сократят. Здесь её Слеповран и заполучит, чтобы свои угрозы в жизнь воплотить. Бежать надо, только вот куда?
Раздумья Виктории были недолги. На следующий день огласили манифест об «особливой природной милости» Елизаветы: свергнутый младенец-император с семейством высылался из России на родину своего отца. Едва прослышав про манифест, Вика поняла, что надо срочно искать Мальцева. Но только она вспомнила о своем верном друге, адъютант лейб-гвардии Измайловского сам постучал в дверь Викиной комнатки.
– Как чувствуете себя, Виктория Робертовна. Вы бледны очень. Я Вам варенья малинового принёс, с чайком попьёте.
– Спасибо, Сергей Афанасиевич! Малиновое варенье – это именно то, что мне теперь необходимо. А ещё мне надо к Анне Леопольдовне попасть. Вы знаете, как её найти?
– Их во дворце Елизаветы Петровны на Марсовом поле держат, – понизил голос Мальцев. – Токмо к ним никого не допускают. Манифест вышел, что всё семейство за границу отправят.
– Мне с ними поехать надо!
– Зачем это? Неведомо, что на чужбине ждёт.
– Зато я знаю, что меня ждёт здесь. Как мне к Анне Леопольдовне попасть?
– Их под стражей держат. Это только Елизавета Петровна распорядиться может. Не надо Вам туда. Поверьте мне, Виктория Робертовна, это история хорошим не закончится.
– Любите Вы негативить. Сейчас пойду к Елизавете, пусть меня тоже командирует с Анной Леопольдовной.
– Это плохая затея, – Мальцев осуждающе покачал головой.
– Это прекрасная затея! Адекватность как схема жизни больше не работает.
Мальцев стал что-то объяснять, но Виктория его уже не слушала, она торопилась к Елизавете, сообщить, что на неё нашло прозрение: если она, придворная сказительница Анны Иоанновны, не покинет дворец и не уедет с Брауншвейгским семейством, императрицу ждут большие неприятности. При всем безумии этого заявления Вика была уверена, что ей поверят. Елизавета Петровна была занята обрушившимися на неё вопросами правления, поэтому вникать в пророчество Виктории не стала, благосклонно кивнула: «Езжай!» – и погрузилась в принесённые ей бумаги. Императрица ничего не могла в них разобрать, но с первых же дней показать равнодушие к делам государственным посчитала неприличным.
Когда Виктория появилась перед Анной Леопольдовной, та бросилась к ней с объятиями.
– Да никто не говорил. Случайно увидела. Руку отпусти!
Вика отлетела в угол гардеробной, даже не поняв, что её ударили. Она упала на какие-то шубы, но за мягким приземлением последовал новый удар.
– Ром, ты с ума сошёл? Не шпионила я за тобой. Пусти, я оденусь и пойду. Клянусь: больше ты меня не увидишь.
– Хватит мне дурочку показывать! Собралась во дворец бежать про платье доносить? Мол, нашла душегуба. Ты из этого дома никуда не выйдешь. В подвале у меня сгниешь.
Слеповран угрожал Вике пыточными-подноготными, как полтора года назад, когда обнаружил её в своём саду над Москвой-рекой, но теперь героиня понимала, что стоит за словами «когда иголки под ногти станут загонять, во всём признаешься». Ей вдруг открылся в полной мере весь ужас своего положения.
– Ромочка, дорогой, я никому про платье не расскажу! Чем хочешь, поклянусь, что никому никогда не разболтаю. Отпусти меня, пожалуйста!
– Сперва расскажешь, кто подослал тебя. Сказки свои, что порошка какого-то наелась и не знаешь, как попала, себе в глотку запихни. Или поможем запихнуть. По-хорошему не хочешь, по-плохому всё придется рассказать. Есть у меня заплечных дел мастера, они тебя быстро расспросят.
– Меня искать будут. Анна Леопольдовна знает, куда я пошла.
– Пусть хоть обыщется. Мы твою Ляпольдовну вышвырнем следом за тобой.
В этот минуту раздался тихий стук, и Слеповрану в дверь подали какую-то записку. Прочитав, Роман Матвеевич расправил плечи и, бросив на Вику презрительный взгляд, вышел из гардеробной, но тут же вернулся и поволок её к расположенному в другом крыле дома кабинету.
– Посиди тут, пока я по делам отлучусь.
– Одеться хоть дай!
– Не замёрзнешь, – дверь хлопнула, в замке повернулся ключ.
Виктория поежилась – хотя и жарко натоплено, а озноб пробежал по спине. Вот попала, так попала! «Чёрт дернул лезть в этот ублюдский шкаф, – ругала себя Вика. – Знаю теперь, что компания Слеповрана царицу до инфаркта доводила, Елизавете Петровне путь к трону прокладывала, и что из того? Лучше бы не знать». Было страшно, ведь её, носителя компромата, теперь устранят. Князь так и сказал: «В подвале у меня сгниешь». Надо бежать.
Вика заметалась по кабинету, подергала кованую дверную ручку – заперто. Окна кабинета Слеповрана выходят на Невскую перспективу, за ними тёмная холодная ночь, позёмка, холод. Открыть окно невозможно – голландские рамы не предусматривают, чтобы их открывали. «Как их со стороны улицы моют? Промышленные альпинисты у них, что ли, есть?», но эта мысль лишь на секунду отвлекла Викторию от поисков выхода. На окна рассчитывать смысла нет: даже если бы открывались, второй этаж во дворце Соболевского-Слеповрана как четвёртый в хрущёвке. Первый этаж не первый вовсе, а бельэтаж, а ещё потолки под пять метров, а перед домом булыжная мостовая. Не выпрыгнуть. Вика представила своё голое тело, некрасиво распластанное на тротуаре Невской перспективы, и в отвращении поежилась. Чем-то надо прикрыться, а вот чем? Ни скатерти, ни покрывала в кабинете не было, попыталась сорвать штору, но тяжёлый гобелен словно гвоздями прибит был. Вика принялась изучать стены кабинета: где-то за книжными шкафами должна быть секретная дверца, во всех фильмах про дворцы и замки, что она видела, были тайные ходы. Но этот поиск ничего не дал. «Ты из этого дома никуда не выйдешь. В подвале у меня сгниешь», – звенел в ушах злой голос Романа Матвеевича. Вика прекратила кружить по кабинету и села на диван, чтобы унять нервозность, но успокоиться не получилось – воображение сразу стало рисовать жуткие картины всевозможных пыток: «Если я здесь останусь, то войду во все справочники по криминалистической медицине». Схватив ониксовое пресс-папье, Виктория с размаху запустила в стекло – осколки со звоном полетели на пол. Пока внизу не услышали и не прибежали, надо вылезать, может, по карнизу как-то спуститься получится. Осторожно, чтобы не порезаться, попыталась вынуть из рамы стекло, но всё же порезалась, встала на подоконник, поскользнулась, ухватилась за штору, и та неожиданно оборвалась. Утром навалило много снега, расчищая тротуар, его смели под угловые окна, собрав в высокий сугроб, в него и спланировала Вика. Сверху её накрыла тяжёлая гобеленовая штора.
Вызванный ночным письмом князь Соболевский-Слеповран присутствовал на совете во дворце Елизаветы Петровны. Собрались все приближенные к ней: Шуваловы, Воронцов, Салтыков, Ефимовские и Гендриковы. Разговор был серьёзный, цесаревна считала, что наступило время действовать, иначе действовать начнёт Леопольдовна, которой уже доносят, и неизвестно, как дело обернётся. Ни дочь Петра Великого, ни её сподвижники не имели никакой программы, но были охвачены желанием обрести власть. Слеповран подошёл к окну, забарабанил пальцами по подоконнику. На кону стояло очень многое: получить всё или потерять всё – риск немалый, но он любил рисковать, жизнь становилась интересна, когда бурлила кровь, и слова, что он авантюрист и безумец, воспринимались им как похвала. Если бы Роман Матвеевич отодвинул гардину, то увидел, как со стороны Невской перспективы по заснеженной улице, спотыкаясь, двигалась странная фигура, обернутая огромным куском материи.
Виктория не понимала, куда она идёт – серые здания, незнакомые пустые улицы и снег, очень много снега. Сначала от возбуждения она не чувствовала холода, с трудом закутавшись в жесткую штору, старалась уйти как можно дальше от страшного дома. Потом поняла, что заблудилась в ночном городе, кружила метель, от холода коченели босые ноги, сводило пальцы, прижимавшие штору. «Где ж я так нагрешила? – шептали замёрзшие губы. – Я исправлюсь, не знаю в чём, но исправлюсь. Обещаю! Спаси меня, пожалуйста!». Вика сама не понимала, кого просит, но была услышана неизвестным своим адресатом: откуда-то из темноты показались груженые сани. Кому-то ещё не спится, приспичило ночью чего-то перевозить. Сани поравнялись с Викой, остановились.
– Виктория Робертовна, что это с Вами? – Мальцев спрыгнул с саней и бросился к замёрзшей.
Адъютант лейб-гвардии Мальцев перевозил свой скарб из дома Жабоедова на новую квартиру, в казённый дом Гарновского, где отныне квартировали офицеры Измайловского полка. Товарищ Мальцева отвечал за придворную конюшенную часть и содержание царских карет и саней, но поскольку царскими особами катания могли быть назначены в любое время, для переезда приятелю обер-шталмейстер одолжил запряжённые сани на ночь, чтобы к утру они были бы в каретном сарае.
Виктория не удивилась появлению друга, она уже ничему не могла удивляться. Сани развернулись и поехали к царскому дворцу. Мальцев закутал её в тулуп, вытащил из какого-то узла валенки, что-то бормотал, спрашивал, но Вике было всё равно, хотелось в тепло и горячего чаю.
Глава XXII. Санкт-Петербург, ночь с 24 на 25 ноября, 28 ноября 1741 года
Виктория Чучухина пролежала в горячечном бреду почти сутки. Сама благоверная государыня-правительница Анна Леопольдовна справлялась о самочувствии провидицы. Заботливый лейб-архиатер Фишер, первый лейб-медикус двора, лично поправлял компресс на лбу госудырыневой фаворитки, а второй лейб-медикус доктор Ребейра каждую четверть часа подносил ко рту больной ложечку с целительным снадобьем. Вика понимала, что лежит во дворце, но в то же время ей казалось, что она едет с Вуколовым в поезде и её слегка потряхивает на верхней полке, и ещё она качается на дачных качелях, потому что у неё каникулы… К вечеру Виктории стало лучше, жар отступил, и она спокойно уснула.
Проснулась Виктория оттого, что очень хотелось пить, видимо, опять поднималась температура. Комната едва освещалась лунным светом, камеристка спала на стуле возле дверей. Вика поднялась с кровати и, подойдя к окну, уперлась лбом в холодное стекло. За окном порошил мелкий снег, по заснеженной площади шли военные, очень много военных, а впереди на руках несли… Кого они несли Виктория не могла в ночной темноте разобрать, но догадалась – это же Елизавета Петровна! Вот оно, началось: «Мы твою Ляпольдовну вышвырнем». Надо было срочно предупредить Анну Леопольдовну о том, какой флешмоб перед дворцом устроила цесаревна.
Виктория сама не поняла, как добралась до лестницы – голова закружилась, ноги стали ватными. Вика села на холодные ступеньки и только заметила, что забыла обуться, забыла одеть шлафорк. В одной кисейной рубашке на сквозняке галереи. «Что-то часто ты стала раздетой по холоду бегать», – услышала Вика бабушкин голос. Но откуда в левом крыле Зимнего дворца могла оказаться её бабушка? Виктория решила потом разобраться с бабушкой, а сейчас надо бегом к Анне Леопольдовне, пусть поднимает караульных. Как ни старалась потом Вика восстановить события той ночи, память предлагала какие-то отдельные кадры, никак не складывающиеся в целый фильм. Вот она бежит босиком по холодным каменным ступеням; вот стоит в проеме распахнутых дверей покоев Анны Леопольдовны; вот её отстранил широкоплечий гвардеец… Один кадр особенно ярок: цесаревна Елизавета Петровна с нежностью поднимает на руки Ивана Антоновича, а малыш изумленно смотрит на гвардейцев, окруживших его кроватку, и радостно улыбается незнакомым людям. «Бедное дитя! Ты ни в чем не виноват; виноваты родители твои», – Елизавета Петровна, счастливо улыбаясь, прижимает мальчика к груди и уносит его из спальни. Вика смутно помнит, как Анну Леопольдовну и принца Антона уводили гвардейцы. Чета Брауншвейгов не возмущалась и ничего не спрашивала, «Вы чего молчите! Вы что, думаете это программу «Розыгрыш» снимают!» – закричала Вика, но Анна Леопольдовна только удивленно вскинула брови: «Виктория, зачем Вы поднялись? Сейчас же ложитесь в постель. Всё устроится».
Виктория не помнила, как вернулась к себе, легла и моментально провалилась в сон. Проспала она сутки и, проснувшись, почувствовала себя здоровой, голова была ясной, а события прошлой ночи казались горячечным бредом. Но когда, не обнаружив никого ни рядом, ни за дверью, Вика побрела по дворцу, то первый же встреченный дежурный офицер объяснил: «Теперь царствует Елизавета Петровна». Виктория с изумлением узнала о том, что, подняв роту Преображенского полка, Елизавета вошла во дворец, что арестовали Анну Леопольдовну, а её мужу Антону Ульриху не позволили даже одеться и полуголого отвели вниз, к саням: без мундира и штанов не очень-то покомандуешь, будь ты хоть генералиссимус. Виктория растеряно слушала, как всевластных Головкина, Остермана и Миниха отправили в Петропавловскую крепость, как провели присягу на верность императрице Елизавете.
– Вот не надоедает: то одним на верность присягают, то другим, – заметила Виктория, но после этих слов её собеседник тут же прекратил разговор и убежал «по делам».
Побродив по дворцу, Виктория вернулась в свою коморку. Если она перестала бредить и Анна Леопольдовна действительно арестована, значит, теперь её, Викторию Чучухину, от Слеповрана защитить будет некому. Вероятно, позавчера черный кот разбил зеркало пустым ведром. Не успела Вика решить, что ей делать в новых обстоятельствах, как её вызвали к Елизавете Петровне.
Цесаревна, а теперь уже императрица, сидела в бывшей спальне Анны Иоанновны. Елизавета была воодушевлена успехом последних дней и буквально излучала ликование. Она не ожидала, что так легко, без единого выстрела, власть упадёт ей в руки.
– Ну, проходи, чего в дверях жмёшься, – лучезарно улыбнулась Елизавета Петровна. – Ты, коли, завтрашний день видишь, говорила своей Ляпольдовне, что придётся ей корону вернуть?
– Я ничего такого не видела, – честно призналась Виктория и уточнила: – А почему вернуть? Она же её у Вас не брала.
По резко помрачневшему взгляду новоявленной императрицы Вика поняла, что ляпнула, как всегда, не подумав, страшную крамолу.
– Ты язык-то попридержи! – нахмурилась Елизавета. – Мне корона по законному праву, по близости крови к самодержавным родителям принадлежит. Рассказывай, чего видишь про наше правление.
– Всё хорошо сложится, – автоматически, не задумываясь над словами, объявила Виктория, за прошедший год она привыкла произносить эту фразу, – Будет так, как должно быть.
– Ты поясни, что видишь.
– Без комментариев.
– Яснее говори, – ледяным голосом произнесла Елизавета. – Ежели я буду коронована, что станется со мною далее?
– Если бы у бабушки был мотоцикл, она была бы байкером, – Вика не хотела это произносить, но фраза, пугая дерзостью, как-то сама собой сорвалось с языка.
Однако Елизавета не рассердилась, а лишь повторила:
– Ты яснее говори.
– Да не вижу я ничего, – в отчаянье произнесла Виктория. – Мне бы поспать.
Трое суток, проведённых в горячечном бреду, напомнили о себе: кружилась голова, дрожали ноги.
– Вижу, что болеешь, – кивнула Елизавета. – Ступай, после поговорим.
Виктория побрела к себе, хотелось есть и спать. Похоже, что она в непонятном качестве перейдёт к новому двору, едва ли её оставят в статусе камер-фрейлины и жалованье наверняка сократят. Здесь её Слеповран и заполучит, чтобы свои угрозы в жизнь воплотить. Бежать надо, только вот куда?
Раздумья Виктории были недолги. На следующий день огласили манифест об «особливой природной милости» Елизаветы: свергнутый младенец-император с семейством высылался из России на родину своего отца. Едва прослышав про манифест, Вика поняла, что надо срочно искать Мальцева. Но только она вспомнила о своем верном друге, адъютант лейб-гвардии Измайловского сам постучал в дверь Викиной комнатки.
– Как чувствуете себя, Виктория Робертовна. Вы бледны очень. Я Вам варенья малинового принёс, с чайком попьёте.
– Спасибо, Сергей Афанасиевич! Малиновое варенье – это именно то, что мне теперь необходимо. А ещё мне надо к Анне Леопольдовне попасть. Вы знаете, как её найти?
– Их во дворце Елизаветы Петровны на Марсовом поле держат, – понизил голос Мальцев. – Токмо к ним никого не допускают. Манифест вышел, что всё семейство за границу отправят.
– Мне с ними поехать надо!
– Зачем это? Неведомо, что на чужбине ждёт.
– Зато я знаю, что меня ждёт здесь. Как мне к Анне Леопольдовне попасть?
– Их под стражей держат. Это только Елизавета Петровна распорядиться может. Не надо Вам туда. Поверьте мне, Виктория Робертовна, это история хорошим не закончится.
– Любите Вы негативить. Сейчас пойду к Елизавете, пусть меня тоже командирует с Анной Леопольдовной.
– Это плохая затея, – Мальцев осуждающе покачал головой.
– Это прекрасная затея! Адекватность как схема жизни больше не работает.
Мальцев стал что-то объяснять, но Виктория его уже не слушала, она торопилась к Елизавете, сообщить, что на неё нашло прозрение: если она, придворная сказительница Анны Иоанновны, не покинет дворец и не уедет с Брауншвейгским семейством, императрицу ждут большие неприятности. При всем безумии этого заявления Вика была уверена, что ей поверят. Елизавета Петровна была занята обрушившимися на неё вопросами правления, поэтому вникать в пророчество Виктории не стала, благосклонно кивнула: «Езжай!» – и погрузилась в принесённые ей бумаги. Императрица ничего не могла в них разобрать, но с первых же дней показать равнодушие к делам государственным посчитала неприличным.
Когда Виктория появилась перед Анной Леопольдовной, та бросилась к ней с объятиями.
