Отдал бард сыну кузнеца дудочку и пошел прочь. А парень, не мешкая, отправился к устью. Как раз к закату дошел, только и успел дух перевести — солнце село. Достал он дудочку дареную и заиграл. Расступились воды реки, и вышла на берег его невеста. Схватил сын кузнеца ее за руку и потащил за собой.
Получаса не прошло, услышал парень за спиной рев страшный, грохот да ржание — то Речной Король в погоню кинулся. В упряжке у него лошади водяные, черные, как сажа; рядом с колесницей собаки бегут — сами с теленка, глаза огнем горят, клыки как ножи. Совсем уж было нагнали беглецов, да только достал кузнецов сын мешочек с песком, кинул через плечо — и появилась у него за спиной пустошь песчаная. Как въехала на нее колесница Речного Короля, так лошади с псами в песок и ушли, водой обернулись, впитались. Гневно закричал Король, ударил в песок посохом — да только не послушалась его пустошь, не отдала свиту.
А парень с невестой дальше побежали, что было сил.
Тут дорога их мимо болота пошла. Глянул парень — а из трясины наперерез им утопленники идут. Страшные, раздутые, плоть кусками с костяка отваливается. А впереди духи болотные — тело из ила да ряски слеплено, глазницы гнилушками светятся — воют, зубами скрежещут, аж мороз по коже. Только и здесь не испугался сын кузнеца, кинул навстречу болотным тварям огниво. Вспыхнуло пламя, встало стеной — не пройти упырям.
Побежали парень с невестой дальше.
Совсем немного до деревни осталось — послышалось сзади шипение змеиное. Обернулся парень — а их змей огромный догоняет. Уже и пасть разинул. Выхватил сын кузнеца молоток и швырнул на землю — тотчас расступилась земля и поглотила змея.
Вот и до ограды деревенской уж рукой подать. Глянул парень — а в воротах сам Речной Король стоит, да так он страшен, что не опишешь. Морда жабья все в наростах, глаза мертвые, рыбьи. Вместо рук клешни стальные зазубренные, а ног и вовсе нет — щупальца осьминожьи. А в одной клешне копье зажато, наконечник так и сверкает.
Увидал Король беглецов, захохотал жабьим ртом беззубым, да копьем размахнулся. Вот тут-то испугался кузнецов сын. Не за себя — за невесту. Дрогнул он — и тут же упал замертво. А чудище захохотало снова, схватило девицу за руку, да и рассыпалось с ней вместе водяной пылью.
Давным-давно это было. Когда Утренняя Заря с Вечерней за красавца-Месяца спорили, когда Солнце у бедняка в восприемниках ходило, когда Смерть лекаря учила, жил в одном таборе лихой джунгаро. И ловок он был — зайцу на бегу кончик хвоста сбреет, ни шерстинки больше не заденет. И силен — завязнет в грязи повозка, кони споткнутся, так он вытянет. И в песнях первый — соберутся все таборы, сколько есть, на большой сход, никто его не перепоет.
Был у джунгаро добрый конь — верный друг, была заветная дедова плеть, была и удача, а больше настоящему джунгаро и желать стыдно.
Одна только беда у джунгаро была — не мог он найти себе жены. Хоть и любили его девицы — и джунгарки-плясуньи, и крестьянки-хозяюшки, и важные горожанки, и даже не одна княжеская дочь из-за лихого красавца слезы лила — а только ни одна ему по сердцу не пришлась, ни одна в душу ему не заглянула.
Раз на большом сходе приглянулся джунгаро гадалке. Взяла гадалка его за руку, заговорила с ним ласково, да видит — не понравилась. Озлилась тут гадалка, ударила парня по плечу хлыстом да как закричит:
— Коль я тебе не хороша, иди-ка поищи двенадцати братьев сестру, самого Баргота невесту!
Сверкнула глазами, да и пошла к костру плясать.
А джунгаро с того дня покой потерял. Только и думает, где бы найти Баргота невесту, двенадцати братьев сестру! Маялся-маялся, пришел наконец к баро, попросил благословения уйти из табора, поискать девицу. Крепко загоревал баро. Храбреца из табора отпустить — что руки себе отрезать. Ловкача отпустить — что ноги отрубить. А певуна отпустить — что сердце из груди вырвать.
Но сильно любили джунгаро в родном таборе. Дал баро согласие, благословил на поиски, только зарок наложил — если не найдет храбрец девицу за семь лет, вернется в родной табор, ни единого дня не промедлит! Поклонился джунгаро родному табору, девицам улыбнулся, старикам и старухам руки поцеловал, лошадям на удачу в морды плюнул, взял дедову плеть, оседлал своего коня и поехал по свету, искать Барготову невесту, двенадцати братьев сестру.
Долго искал, да все без толку. Видел он девиц-красавиц, таких, что поглядишь на них — сердце поет. Видел и таких, что как весна после долгой зимы. Бывали у девиц женихи, только ни один Барготом не оказался. Бывали красавицы братними сестрами, только ни у одной братьев и десятка не набиралось.
Прошли семь лет, как семь дней пролетели. Пришло время джунгаро в родной табор возвращаться. Легла ему камнем на грудь досада, а делать нечего, раз слово дал.
Поворотил джунгаро коня своего доброго, друга верного, в родную сторону. Ехал день, ехал другой, а к ночи заехал в темный лес. Остановиться бы храбрецу, переждать, пока ясное солнце не выглянет, но досада вперед его гонит. А тут и месяц за тучи спрятался. Заплутал джунгаро, заехал в самую чащу.
Видит вдруг — огонек впереди горит.
— Ну, — говорит джунгаро. — Кто бы у того огня ни грелся, а придется ему тепло с гостем разделить.
И поехал прямо на огонек.
Едет джунгаро, а огонек все ярче разгорается, чаща перед ним расступается, тропка в наезженную дорогу превратилась.
Привела та дорога к ограде — да не простой, в два роста человеческих, из лучшего железа кованной. Ни ворот в той ограде, ни калитки. Только добрый конь прыгнул чуть повыше, да хозяина, друга верного, через ограду железную как на крыльях перенес. Смотрит джунгаро — цветет за оградой сад чудесный, из всех цветов, какие только в мире есть, собранный. А дорога наезженная через сад дальше ведет. Поехал джунгаро по дороге, видит — колодец. Да не простой, а из чистого серебра, как ясная луна светится. А дорога мимо колодца дальше ведет. Поехал по ней джунгаро и видит дом впереди. Из чистого золота дом построен. Сияет, словно две сестрицы-Зари встретились.
— Кто ж это живет в такой красе и таком богатстве? — подумал джунгаро.
Соскочил с коня, шагнул на крыльцо, шкурками горностаев выстеленное, да в дверь постучал.
Отворилась дверь, шагнула на крыльцо девица. Глянул на нее джунгаро — и забыл, что колодец у той девицы серебряный, что дом золотой. Волосы у девицы — что священный костер на большом сходе. Глаза как у кошки дикой. Лицо такое, что солнце ей скажет: «Дай, сестрица, мне отдохнуть денек, посвети людям вместо меня!»
— Здравствуй, добрый человек, — говорит девица. — Как ты мой дом нашел, зачем сюда приехал?
— И ты здравствуй, красавица, — отвечает ей джунгаро. — Заплутал я в лесу, нашел дорогу, к твоему дому она меня привела. Сделай милость усталому путнику, напои моего коня и мне дай воды.
Принесла девица для коня воды из серебряного колодца. Принесла и джунгаро стакан доброго вина и сладкого пирога кусок.
Поблагодарил ее джунгаро и спрашивает:
— Не позволишь ли, красавица, в доме твоем ночь скоротать? Много не попрошу, на лавке посплю. Если лавки нет, то на сеннике рядом с конем моим верным. Если и сенника нет, в саду твоем на мягкой траве лягу, небом укроюсь, с рассветом в путь отправлюсь.
— И рада бы я тебя приютить, добрый человек, — отвечает девица. — Не на траве и не на сеннике — лучшую перину бы тебе взбила, как Странник велит. Да только хозяин этого дома, жених мой, сам Баргот. Как бы ночлег твой большой бедой не обернулся.
— А как же случилось, что ты невестой самого Баргота стала, красавица? — спрашивает джунгаро, а у самого сердце поет — кончены его поиски!
— Было у моего отца и матери двенадцать сыновей, — говорит красавица. — Как понесла матушка в тринадцатый раз, так отец повелел, если снова сын родится, отдать его в бездетную семью. А если дочь, то все добро, какое семья нажила, пусть ей достанется. И пусть замуж она выйдет за самого удалого да лихого жениха. Так велел и на войну уехал, там и сложил голову. Родила матушка дочь и тоже долго на этом свете не задержалась. Растили меня братья в холе и неге, а как стала я невестой, то объявили, что жених мой должен три испытания пройти. Как иначе самого лихого выбрать? В назначенный день прибыли женихи, во дворе нашем не яблоку — малой бусине упасть некуда было. Вот среди них Баргот и пришел. Состязания честь по чести выиграл. На приданое мое богатое, всей семьей нажитое, и не взглянул, велел братьям все себе оставить. Подхватил меня в седло, перед собой посадил и умчал. С тех пор здесь и живу, свадьбы жду.
— А за меня пошла бы, красавица? — спрашивает джунгаро.
Не успела девица и слова в ответ молвить, пронесся по лесу вихрь. Открылись железные ворота, загрохотали копыта по дороге наезженной, зазвенел журавль у серебряного колодца, и остановился перед крыльцом дивный конь — самой черной ночи чернее, с гривой как грозовая туча, с глазами будто угли. Сошел с коня всадник.
— Здравствуй, — говорит, — невеста моя возлюбленная. Здравствуй и ты, гость незваный, хоть и не по обычаю ты ночлега просишь, когда хозяина дома нет!
— Твоя правда, хозяин, — отвечает джунгаро. — А только скажи — по обычаю ли, чтоб сизый орел рядом с горлицей летал? По обычаю ли доброму коню к лани лесной свататься? Так и тебе, бессмертному, не по обычаю человеческую девицу за себя взять!
Нахмурился Баргот, посмотрел на джунгаро гневно, только тот не испугался, прямо смотрит, глаз не опускает.
— Ладно, — говорит тогда Баргот. — Хоть и дерзок ты, гость, я за разумные слова обиды держать не стану. Только не след бы гостю за хозяев говорить. Пусть невеста моя сама за себя скажет.
Взглянула ему в лицо красавица, да и говорит без страха:
— Руку мою ты, господин, честно выиграл, и в доме твоем мне никто обиды не чинил. А только сердце мое к людям тянется.
— Ладно, — снова говорит Баргот. — Пусть по-твоему будет. Назначу я три испытания, как братья твои назначали. Если гость наш меня в них одолеет — отпущу я тебя с ним доброй волей. А не одолеет — пусть себя винит. Согласен, гость дерзкий?
— Согласен! — отвечает джунгаро. — Назначай свои испытания!
— Не годится усталого человека испытывать, — говорит Баргот. — Проходи в дом, гость. Поужинай с нами да выспись хорошо. Трудный тебя день ждет.
Расседлал прежде джунгаро верного своего коня. Душистой травой его обтер. В конюшню завел. Отборного овса ему насыпал. Тогда только в дом вошел, поужинал с хозяевами. Расстелили ему лучшую постель.
На рассвете разбудил его Баргот.
— Ну, — говорит. — Слушай мои условия, гость. Вот тебе первое испытание. Есть у меня скрипка, что сама играет с рассвета до заката. Заиграет скрипка, станем мы плясать. Перепляшешь меня — отдам тебе мою невесту, а нет — сведешь ты знакомство с моей саблей!
— Как ты сказал, так пусть и будет! — говорит джунгаро.
Снял Баргот со стены скрипку с серебряными струнами, вынес ее во двор, на крыльцо положил, а тут и солнце край неба позолотило. Заиграла скрипка — как все скрипки на свете разом. Ноги сами в пляс пустились. Прошло утро, полдень миновал, вечер спустился, а скрипка все играет, и пляшут под нее соперники. Кто другой давно бы без сил упал, только не даром джунгаро первый в танцах на любом сходе был.
Зашло солнце, отгорел закат, тогда только скрипка смолкла. Стоит джунгаро, пошатывается, дышит тяжело. И Баргот стоит, пот со лба утирает.
— Силен ты, — говорит. — Ну ничего, еще два испытания впереди. А сейчас пойдем, гость, усталость смоем да за стол сядем.
Пошел прежде джунгаро на конюшню. Принес коню своему верному воды из серебряного колодца. Насыпал ему ячменя душистого. Гриву частым гребнем расчесал. Тогда только в купальню вошел, усталость смыл, в дом вернулся.
На рассвете разбудил его Баргот.
— Ну, — говорит, — вот тебе второе мое испытание. Есть у меня колода карт. Как начнешь играть на рассвете, до заката с места не встанешь. Выиграешь у меня, отдам тебе мою невесту, а нет — последнюю пляску с моей саблей танцевать пойдешь!
— Как ты сказал, так пусть и будет! — отвечает джунгаро.
Сели они играть. Кто другой проиграл бы давно, да не зря лихой джунгаро в играх на любом сходе первый был. Село солнце, кончилась игра. Ни один верха не взял.
— Ладно, — говорит Баргот. — Не радуйся раньше времени. Последнее испытание впереди. А сейчас пойдем, гость, невеста моя нас с ужином заждалась.
Пошел прежде джунгаро на конюшню. Принес своему верному коню ведро вечерней росы, что в дивном саду собрал. Насыпал ему душистых яблок. Скребницей его вычистил, шерстинка к шерстинке, от ушей до копыт. Обнял крепко. Тогда только в дом вошел.
На рассвете разбудил его Баргот.
— Ну, — говорит, — вот тебе и последнее испытание. Садись на коня, бери красавицу и скачи, что есть духу. А я за тобой поскачу. Если сумеешь меня обогнать, да к закату выберешься за пределы моих владений, станет моя невеста твоей, а не выберешься — с саблей моей повенчаешься!
— Как ты сказал, так пусть и будет! — отвечает джунгаро.
Пошел он на конюшню, оседлал верного своего коня, подскакал к крыльцу, подхватил красавицу, впереди себя посадил и помчался прочь, от золотого дома подальше!
Прошло солнце треть пути по небу, выехал верный конь из лесу — слышит джунгаро конский топот. Обернулся — догоняет Баргот, вот-вот совсем догонит!
Взялся тогда джунгаро за плеть дедову заветную. Ударил верного коня впервые в жизни. Полетел конь как птица небесная, отстал Баргот. Пошел верный конь снова, как коню подобает.
Одолело солнце половину пути по небу — снова конский топот за спиной. Обернулся джунгаро — совсем близко Баргот, уже и руку к девице протянул.
Во второй раз ударил джунгаро верного коня дедовой плетью. Помчался вперед конь как буйный ветер. Моргнуть не успели, отстал Баргот.
Поехали дальше спокойно.
Клонится солнце к закату. Вот уж и ручей чистый, граница Барготовых владений, совсем рядом. Услышал тут джунгаро конский топот, хотел обернуться, да и не пришлось. Совсем рядом Баргот, кони морда к морде идут. Схватил Баргот красавицу за руку, над джунгаро саблю занес.
Тут конь верный вперед рванулся, словно мысль крылатая. Перенес джунгаро с девицей через ручей и замертво пал.
Остановился Баргот на своем берегу, саблю за пояс засунул.
— Ну, — говорит, — твоя взяла. Отдам я тебе мою невесту. И приданое за ней дам, какое пожелаешь. Хочешь, князем тебя сделаю? Хочешь, табор великий под твою руку отдам? Хочешь, табун коней драгоценных подарю?
— Ничего мне не надо, — говорит джунгаро, а сам на коня верного смотрит и плачет впервые в жизни. — Пусть невеста моя сама возьмет, что ей захочется.
— Как ты сказал, так пусть и будет! — отвечает Баргот. — Выбирай ты, красавица.
— Ничего мне не нужно, — говорит девица. — Верни только жениху моему его верного коня. Он ради друга жизни не пожалел, нет выше цены.
Улыбнулся ей Баргот. Взял павшего коня, искупал его в последних солнечных лучах золотых, и стал конь золотым. Дунул Баргот ему в морду — и стал конь снова живым. Только смерть дважды не приходит, и не знал конь с того дня усталости, и умереть уж не мог.
Получаса не прошло, услышал парень за спиной рев страшный, грохот да ржание — то Речной Король в погоню кинулся. В упряжке у него лошади водяные, черные, как сажа; рядом с колесницей собаки бегут — сами с теленка, глаза огнем горят, клыки как ножи. Совсем уж было нагнали беглецов, да только достал кузнецов сын мешочек с песком, кинул через плечо — и появилась у него за спиной пустошь песчаная. Как въехала на нее колесница Речного Короля, так лошади с псами в песок и ушли, водой обернулись, впитались. Гневно закричал Король, ударил в песок посохом — да только не послушалась его пустошь, не отдала свиту.
А парень с невестой дальше побежали, что было сил.
Тут дорога их мимо болота пошла. Глянул парень — а из трясины наперерез им утопленники идут. Страшные, раздутые, плоть кусками с костяка отваливается. А впереди духи болотные — тело из ила да ряски слеплено, глазницы гнилушками светятся — воют, зубами скрежещут, аж мороз по коже. Только и здесь не испугался сын кузнеца, кинул навстречу болотным тварям огниво. Вспыхнуло пламя, встало стеной — не пройти упырям.
Побежали парень с невестой дальше.
Совсем немного до деревни осталось — послышалось сзади шипение змеиное. Обернулся парень — а их змей огромный догоняет. Уже и пасть разинул. Выхватил сын кузнеца молоток и швырнул на землю — тотчас расступилась земля и поглотила змея.
Вот и до ограды деревенской уж рукой подать. Глянул парень — а в воротах сам Речной Король стоит, да так он страшен, что не опишешь. Морда жабья все в наростах, глаза мертвые, рыбьи. Вместо рук клешни стальные зазубренные, а ног и вовсе нет — щупальца осьминожьи. А в одной клешне копье зажато, наконечник так и сверкает.
Увидал Король беглецов, захохотал жабьим ртом беззубым, да копьем размахнулся. Вот тут-то испугался кузнецов сын. Не за себя — за невесту. Дрогнул он — и тут же упал замертво. А чудище захохотало снова, схватило девицу за руку, да и рассыпалось с ней вместе водяной пылью.
Глава 9. Барготова невеста, двенадцати братьев сестра (джунгарская сказка)
Давным-давно это было. Когда Утренняя Заря с Вечерней за красавца-Месяца спорили, когда Солнце у бедняка в восприемниках ходило, когда Смерть лекаря учила, жил в одном таборе лихой джунгаро. И ловок он был — зайцу на бегу кончик хвоста сбреет, ни шерстинки больше не заденет. И силен — завязнет в грязи повозка, кони споткнутся, так он вытянет. И в песнях первый — соберутся все таборы, сколько есть, на большой сход, никто его не перепоет.
Был у джунгаро добрый конь — верный друг, была заветная дедова плеть, была и удача, а больше настоящему джунгаро и желать стыдно.
Одна только беда у джунгаро была — не мог он найти себе жены. Хоть и любили его девицы — и джунгарки-плясуньи, и крестьянки-хозяюшки, и важные горожанки, и даже не одна княжеская дочь из-за лихого красавца слезы лила — а только ни одна ему по сердцу не пришлась, ни одна в душу ему не заглянула.
Раз на большом сходе приглянулся джунгаро гадалке. Взяла гадалка его за руку, заговорила с ним ласково, да видит — не понравилась. Озлилась тут гадалка, ударила парня по плечу хлыстом да как закричит:
— Коль я тебе не хороша, иди-ка поищи двенадцати братьев сестру, самого Баргота невесту!
Сверкнула глазами, да и пошла к костру плясать.
А джунгаро с того дня покой потерял. Только и думает, где бы найти Баргота невесту, двенадцати братьев сестру! Маялся-маялся, пришел наконец к баро, попросил благословения уйти из табора, поискать девицу. Крепко загоревал баро. Храбреца из табора отпустить — что руки себе отрезать. Ловкача отпустить — что ноги отрубить. А певуна отпустить — что сердце из груди вырвать.
Но сильно любили джунгаро в родном таборе. Дал баро согласие, благословил на поиски, только зарок наложил — если не найдет храбрец девицу за семь лет, вернется в родной табор, ни единого дня не промедлит! Поклонился джунгаро родному табору, девицам улыбнулся, старикам и старухам руки поцеловал, лошадям на удачу в морды плюнул, взял дедову плеть, оседлал своего коня и поехал по свету, искать Барготову невесту, двенадцати братьев сестру.
Долго искал, да все без толку. Видел он девиц-красавиц, таких, что поглядишь на них — сердце поет. Видел и таких, что как весна после долгой зимы. Бывали у девиц женихи, только ни один Барготом не оказался. Бывали красавицы братними сестрами, только ни у одной братьев и десятка не набиралось.
Прошли семь лет, как семь дней пролетели. Пришло время джунгаро в родной табор возвращаться. Легла ему камнем на грудь досада, а делать нечего, раз слово дал.
Поворотил джунгаро коня своего доброго, друга верного, в родную сторону. Ехал день, ехал другой, а к ночи заехал в темный лес. Остановиться бы храбрецу, переждать, пока ясное солнце не выглянет, но досада вперед его гонит. А тут и месяц за тучи спрятался. Заплутал джунгаро, заехал в самую чащу.
Видит вдруг — огонек впереди горит.
— Ну, — говорит джунгаро. — Кто бы у того огня ни грелся, а придется ему тепло с гостем разделить.
И поехал прямо на огонек.
Едет джунгаро, а огонек все ярче разгорается, чаща перед ним расступается, тропка в наезженную дорогу превратилась.
Привела та дорога к ограде — да не простой, в два роста человеческих, из лучшего железа кованной. Ни ворот в той ограде, ни калитки. Только добрый конь прыгнул чуть повыше, да хозяина, друга верного, через ограду железную как на крыльях перенес. Смотрит джунгаро — цветет за оградой сад чудесный, из всех цветов, какие только в мире есть, собранный. А дорога наезженная через сад дальше ведет. Поехал джунгаро по дороге, видит — колодец. Да не простой, а из чистого серебра, как ясная луна светится. А дорога мимо колодца дальше ведет. Поехал по ней джунгаро и видит дом впереди. Из чистого золота дом построен. Сияет, словно две сестрицы-Зари встретились.
— Кто ж это живет в такой красе и таком богатстве? — подумал джунгаро.
Соскочил с коня, шагнул на крыльцо, шкурками горностаев выстеленное, да в дверь постучал.
Отворилась дверь, шагнула на крыльцо девица. Глянул на нее джунгаро — и забыл, что колодец у той девицы серебряный, что дом золотой. Волосы у девицы — что священный костер на большом сходе. Глаза как у кошки дикой. Лицо такое, что солнце ей скажет: «Дай, сестрица, мне отдохнуть денек, посвети людям вместо меня!»
— Здравствуй, добрый человек, — говорит девица. — Как ты мой дом нашел, зачем сюда приехал?
— И ты здравствуй, красавица, — отвечает ей джунгаро. — Заплутал я в лесу, нашел дорогу, к твоему дому она меня привела. Сделай милость усталому путнику, напои моего коня и мне дай воды.
Принесла девица для коня воды из серебряного колодца. Принесла и джунгаро стакан доброго вина и сладкого пирога кусок.
Поблагодарил ее джунгаро и спрашивает:
— Не позволишь ли, красавица, в доме твоем ночь скоротать? Много не попрошу, на лавке посплю. Если лавки нет, то на сеннике рядом с конем моим верным. Если и сенника нет, в саду твоем на мягкой траве лягу, небом укроюсь, с рассветом в путь отправлюсь.
— И рада бы я тебя приютить, добрый человек, — отвечает девица. — Не на траве и не на сеннике — лучшую перину бы тебе взбила, как Странник велит. Да только хозяин этого дома, жених мой, сам Баргот. Как бы ночлег твой большой бедой не обернулся.
— А как же случилось, что ты невестой самого Баргота стала, красавица? — спрашивает джунгаро, а у самого сердце поет — кончены его поиски!
— Было у моего отца и матери двенадцать сыновей, — говорит красавица. — Как понесла матушка в тринадцатый раз, так отец повелел, если снова сын родится, отдать его в бездетную семью. А если дочь, то все добро, какое семья нажила, пусть ей достанется. И пусть замуж она выйдет за самого удалого да лихого жениха. Так велел и на войну уехал, там и сложил голову. Родила матушка дочь и тоже долго на этом свете не задержалась. Растили меня братья в холе и неге, а как стала я невестой, то объявили, что жених мой должен три испытания пройти. Как иначе самого лихого выбрать? В назначенный день прибыли женихи, во дворе нашем не яблоку — малой бусине упасть некуда было. Вот среди них Баргот и пришел. Состязания честь по чести выиграл. На приданое мое богатое, всей семьей нажитое, и не взглянул, велел братьям все себе оставить. Подхватил меня в седло, перед собой посадил и умчал. С тех пор здесь и живу, свадьбы жду.
— А за меня пошла бы, красавица? — спрашивает джунгаро.
Не успела девица и слова в ответ молвить, пронесся по лесу вихрь. Открылись железные ворота, загрохотали копыта по дороге наезженной, зазвенел журавль у серебряного колодца, и остановился перед крыльцом дивный конь — самой черной ночи чернее, с гривой как грозовая туча, с глазами будто угли. Сошел с коня всадник.
— Здравствуй, — говорит, — невеста моя возлюбленная. Здравствуй и ты, гость незваный, хоть и не по обычаю ты ночлега просишь, когда хозяина дома нет!
— Твоя правда, хозяин, — отвечает джунгаро. — А только скажи — по обычаю ли, чтоб сизый орел рядом с горлицей летал? По обычаю ли доброму коню к лани лесной свататься? Так и тебе, бессмертному, не по обычаю человеческую девицу за себя взять!
Нахмурился Баргот, посмотрел на джунгаро гневно, только тот не испугался, прямо смотрит, глаз не опускает.
— Ладно, — говорит тогда Баргот. — Хоть и дерзок ты, гость, я за разумные слова обиды держать не стану. Только не след бы гостю за хозяев говорить. Пусть невеста моя сама за себя скажет.
Взглянула ему в лицо красавица, да и говорит без страха:
— Руку мою ты, господин, честно выиграл, и в доме твоем мне никто обиды не чинил. А только сердце мое к людям тянется.
— Ладно, — снова говорит Баргот. — Пусть по-твоему будет. Назначу я три испытания, как братья твои назначали. Если гость наш меня в них одолеет — отпущу я тебя с ним доброй волей. А не одолеет — пусть себя винит. Согласен, гость дерзкий?
— Согласен! — отвечает джунгаро. — Назначай свои испытания!
— Не годится усталого человека испытывать, — говорит Баргот. — Проходи в дом, гость. Поужинай с нами да выспись хорошо. Трудный тебя день ждет.
Расседлал прежде джунгаро верного своего коня. Душистой травой его обтер. В конюшню завел. Отборного овса ему насыпал. Тогда только в дом вошел, поужинал с хозяевами. Расстелили ему лучшую постель.
На рассвете разбудил его Баргот.
— Ну, — говорит. — Слушай мои условия, гость. Вот тебе первое испытание. Есть у меня скрипка, что сама играет с рассвета до заката. Заиграет скрипка, станем мы плясать. Перепляшешь меня — отдам тебе мою невесту, а нет — сведешь ты знакомство с моей саблей!
— Как ты сказал, так пусть и будет! — говорит джунгаро.
Снял Баргот со стены скрипку с серебряными струнами, вынес ее во двор, на крыльцо положил, а тут и солнце край неба позолотило. Заиграла скрипка — как все скрипки на свете разом. Ноги сами в пляс пустились. Прошло утро, полдень миновал, вечер спустился, а скрипка все играет, и пляшут под нее соперники. Кто другой давно бы без сил упал, только не даром джунгаро первый в танцах на любом сходе был.
Зашло солнце, отгорел закат, тогда только скрипка смолкла. Стоит джунгаро, пошатывается, дышит тяжело. И Баргот стоит, пот со лба утирает.
— Силен ты, — говорит. — Ну ничего, еще два испытания впереди. А сейчас пойдем, гость, усталость смоем да за стол сядем.
Пошел прежде джунгаро на конюшню. Принес коню своему верному воды из серебряного колодца. Насыпал ему ячменя душистого. Гриву частым гребнем расчесал. Тогда только в купальню вошел, усталость смыл, в дом вернулся.
На рассвете разбудил его Баргот.
— Ну, — говорит, — вот тебе второе мое испытание. Есть у меня колода карт. Как начнешь играть на рассвете, до заката с места не встанешь. Выиграешь у меня, отдам тебе мою невесту, а нет — последнюю пляску с моей саблей танцевать пойдешь!
— Как ты сказал, так пусть и будет! — отвечает джунгаро.
Сели они играть. Кто другой проиграл бы давно, да не зря лихой джунгаро в играх на любом сходе первый был. Село солнце, кончилась игра. Ни один верха не взял.
— Ладно, — говорит Баргот. — Не радуйся раньше времени. Последнее испытание впереди. А сейчас пойдем, гость, невеста моя нас с ужином заждалась.
Пошел прежде джунгаро на конюшню. Принес своему верному коню ведро вечерней росы, что в дивном саду собрал. Насыпал ему душистых яблок. Скребницей его вычистил, шерстинка к шерстинке, от ушей до копыт. Обнял крепко. Тогда только в дом вошел.
На рассвете разбудил его Баргот.
— Ну, — говорит, — вот тебе и последнее испытание. Садись на коня, бери красавицу и скачи, что есть духу. А я за тобой поскачу. Если сумеешь меня обогнать, да к закату выберешься за пределы моих владений, станет моя невеста твоей, а не выберешься — с саблей моей повенчаешься!
— Как ты сказал, так пусть и будет! — отвечает джунгаро.
Пошел он на конюшню, оседлал верного своего коня, подскакал к крыльцу, подхватил красавицу, впереди себя посадил и помчался прочь, от золотого дома подальше!
Прошло солнце треть пути по небу, выехал верный конь из лесу — слышит джунгаро конский топот. Обернулся — догоняет Баргот, вот-вот совсем догонит!
Взялся тогда джунгаро за плеть дедову заветную. Ударил верного коня впервые в жизни. Полетел конь как птица небесная, отстал Баргот. Пошел верный конь снова, как коню подобает.
Одолело солнце половину пути по небу — снова конский топот за спиной. Обернулся джунгаро — совсем близко Баргот, уже и руку к девице протянул.
Во второй раз ударил джунгаро верного коня дедовой плетью. Помчался вперед конь как буйный ветер. Моргнуть не успели, отстал Баргот.
Поехали дальше спокойно.
Клонится солнце к закату. Вот уж и ручей чистый, граница Барготовых владений, совсем рядом. Услышал тут джунгаро конский топот, хотел обернуться, да и не пришлось. Совсем рядом Баргот, кони морда к морде идут. Схватил Баргот красавицу за руку, над джунгаро саблю занес.
Тут конь верный вперед рванулся, словно мысль крылатая. Перенес джунгаро с девицей через ручей и замертво пал.
Остановился Баргот на своем берегу, саблю за пояс засунул.
— Ну, — говорит, — твоя взяла. Отдам я тебе мою невесту. И приданое за ней дам, какое пожелаешь. Хочешь, князем тебя сделаю? Хочешь, табор великий под твою руку отдам? Хочешь, табун коней драгоценных подарю?
— Ничего мне не надо, — говорит джунгаро, а сам на коня верного смотрит и плачет впервые в жизни. — Пусть невеста моя сама возьмет, что ей захочется.
— Как ты сказал, так пусть и будет! — отвечает Баргот. — Выбирай ты, красавица.
— Ничего мне не нужно, — говорит девица. — Верни только жениху моему его верного коня. Он ради друга жизни не пожалел, нет выше цены.
Улыбнулся ей Баргот. Взял павшего коня, искупал его в последних солнечных лучах золотых, и стал конь золотым. Дунул Баргот ему в морду — и стал конь снова живым. Только смерть дважды не приходит, и не знал конь с того дня усталости, и умереть уж не мог.
