Ты, если не спишь, позови меня из огня,
Если не поздно…
О. Арефьева
(На открытке – фотография дома Сары Винчестер*)
1951 год, Калифорния
Лучше всего, мой бойцовский воробей, мне удаётся убегать. Из родного города, с приютившего меня острова, из могущественной империи. С континента на континент. С континента на континент. Тогда меня называли «Установителем». Знаешь, беглецы, входя в легенды, становятся героями. Забавно, но нынешним именем меня называли в Иреме*. Хороший был город, жаль, разрушили. Богам нравится крушить города.
Кстати, о легендах. Нет, Моисей – это не я. И Лот не я.
Взгляни на этот славный домик, воробей. Славный, верно? Думаю заночевать здесь и посчитать комнаты.
Б.
В стопке писем на серебряном подносе – счета. От неведомого арендодателя, несуществующей электрической компании и чудо-водопроводчика. Это создает иллюзию нормальности, которая нравится глупой старой мисс Дерби. То есть – мне. И определенно нравится Нату. Он перебирает конверты, вертит их, после чего бросает в камин. Эти конверты только для того и существуют.
- Сегодня никаких открыток.
Как и последние пять лет.
- Тебя это не тревожит? Совсем?
Натаниэль из породы идейных трикстеров, а значит, задавать провокационные вопросы в его природе. И он это делает только потому, что не может промолчать.
- Ты не скучаешь?
Первое письмо пришло в 1948 году. В Рождественское утро. Это была первая почта для меня за… уже и не знаю, сколько лет. Открытка с изображением Ниагарского водопада (с картины какого-то американского пейзажиста) и легкой, летящей надписью на адресной стороне. «Я слышал, мой бойцовский воробей, что мы не можем пересекать водные пространство. Давным-давно мой друг Ани сказал, это потому что Небесный Нил разделил владения Гора и Осириса. Чушь, скажу я тебе. Все дело в лени. Я пересек Атлантику и смотрю на Ниагарский водопад. А на что смотришь ты, воробей?»
Я смотрела на подпись и, кажется, плакала. Не помню.
В 1952 я купила магазин в Лондоне, чтобы быть ближе к Фрэнни, моей крестнице. У «Книг Бакалавра» уже был владелец – Натаниэль – и так мы познакомились. Мы управляем этим Гадесом, этим книжным Лимбом вдвоём. На следующее Рождество он увидел у меня открытку. Бэзил был в Исландии.
Это продолжалось столько лет, и вот, пять лет назад – как отрезало. Миновал несколько дней назад столетний юбилей нашей встречи. Наверное, я ему наконец надоела.
- Выпей, - посоветовал Натаниэль.
Я налила себе вина и присела на ступень стремянки. За окнами лепил снег, наши лампы – газовые – помаргивали. Книги перешептывались между собой. Я была счастливым человеком. Нелепо сетовать. Я была одиноким человеком.
- А это когда пришло?
Я встрепенулась и сбросила оцепенение. Нат стоял передо мной, держа что-то, завернутое в коричневую бумагу и перевязанное бечевой. Судя по форме и размеру, это была небольшая книга. А что еще могли прислать в книжный магазин? Не бомбу же.
- Наверное, с утренней почтой.
Я лгала. Вернее, несла полную чушь. Нет у нас ни утренней почти, ни вечерней, а все письма образуются сами по себе. Нет, снова вру. Ничто не образуется само по себе и просто так.
Нат принялся дрожащими руками развязывать бечеву.
- Послушай… Может лучше сразу отослать это в Библиотеку, не распаковывая?
- О, - со свойственным ему сарказмом воскликнул мой компаньон. – А ты знаешь адрес? Или нам глянуть в справочнике «Желтые страницы Зазеркалья»?
Мне очень хотелось хорошенько стукнуть его, но я сдержалась. Редкий случай, когда моё благоразумие одержало победу. Натаниэль тем временем снял бумагу и изучил книгу.
- «Жизнеописание вампира Себастиана, или мемуары очень старого джентельмена», - Нат пролистал страницы. – О, какой эпиграф! «И вон, она не может шелохнуться, не может кричать. «Помогите! Помогите! Помогите!» - вот все, что она может сказать. Но, ах, этот ужасный взор, что падает на её лицо, он отвратителен, взгляд, выискивающий минуты в ее памяти, самые счастливые минуты, чтобы обратить их в горчайшие».
- «Варни-вампир»*, - улыбаюсь краем губ.
- У кого-то ужасный вкус.
Пожимаю плечами.
- А мне нравится Варни.
- Тогда это, наверное, для тебя, - Нат кладёт книгу на прилавок.
Руки до посылки доходят только во время вечернего чая. Я не собираюсь проявлять излишний интерес, просто мне нечего почитать, а я, черт побери, привыкла читать за едой. Книга отпечатана на отличной бумаге и пахнет временем. Нет ни издательства, ни года. Держу пари, она существует в единственном экземпляре. Я переворачиваю плотные белые страницы, без особого внимания скользя взглядом по строкам.
«Базиль, - сказал я своему гостью. – Твое упрямство губит тебя. Скажи, где книга, и мы разойдемся друзьями.
Но увы, другу моему было все равно, он глуп и бесстрашен, хотя и стар. Или же он надеется на помощь Румынского Убийцы.
- Базиль, - сказал я. – Александр не придет, ему это запрещено. Здесь лишь ты и я. Скажи, где книга, и все закончится.
Он промолчал. Кровь все еще капала из его отворённых вен, и Елизавета, как животное, лакала ее и слизывала с земли и боролась за это с Ллармикой.
- Базиль, - сказал я. – Скажи, где книга, или ты умрёшь. Ты знаешь, куда попадешь.
- Себастиан, нет никакой книги, - сказал он.
И тогда я забил ему в лоб железный гвоздь, чтобы наказание было сродни преступлению».
Я подняла голову, встрепенулась, дернулась от звука. Ах, да, это чашка выпала у меня из рук. Я напугана и ошарашена. Вру. Я в полном ужасе.
Бэзил.
Это все может быть выдумкой, но я так давно не видела Бэзила, что хватаюсь за любые нити. Что у меня есть еще? Я запираю магазин и иду в единственное место, где могу хоть что-то узнать. И куда должна была прийти уже давно, много лет назад.
«Ночная подкова» - самый странный и, чего уж тут, страшный, монструозный бар в мире. И слово «кровавый» в «Кровавой Мэри» тут не ради красного словца. Да и другие коктейли в меню не радуют своим составом. Впрочем, здесь подают неплохое имбирное пиво и рутбир.
- Привет, Мауриц. Пиво и апельсиновые корочки.
Вампир-бармен, элегантный, как лучший метрдотель, выставляет на стойку высокий бокал, а рядом кладет пухлый конверт. На него – открытку с изображением прелестного рождественского ангела, белокурого, как сам Мауриц. Я переворачиваю ее.
«25 декабря 1998
Adieu, ma petite passereu.
Или не адьё, если ты сумеешь мне помочь»
- Это…
- Базиль принес. Лет пять назад. Сказал, если не появится до сегодняшнего дня, отослать тебе свёрток, а когда придёшь – отдать это.
- Значит, ты прислал книгу?
Мауриц безразлично пожал плечами.
- Свёрток. Что в нем, я не знаю.
Глотнув пива для храбрости, я распечатываю конверт. Почерк у Бэзила в этот раз необычайно нервный. У него вообще почерк-оборотень, то каллиграфический, как у выпускницы института благородных девиц, а то прикидывающийся каракулями, но на этот раз, похоже, он просто спешил. А Бэзил никогда и никуда не спешил.
«Здравствуй, мой бойцовый воробей,
давно не виделись. Полвека, верно? Надеюсь, ты не слишком переживаешь? Здорова?
Если ты читаешь это письмо, значит уже пять лет, как я попал в беду. Мне требуется твоя помощь поскольку, полагаю, у тебя есть исключительное право убить меня.
Неловко просить тебя, воробей; знаю, как ты щепетильна в этом вопросе. Но ты должна кое-что украсть для меня…»
Я откладываю письмо в сторону и залпом выпиваю полстакана, и долго, зло кашляю. Помощь ему! Красть ему! Дьявол его побери!
- Плохие новости?
- Еще не знаю, Мауриц.
- Тогда, может быть, еще пива?
Вампир смотрит на меня сочувственно. Поразительно, но он нравится мне. Он, как это не поразительно, добрый.
- А виски есть?
Хмыкнув, Мауриц наполняет стакан. Я выпиваю залпом, охнув, и продолжаю читать.
«Возможно, тебе придется обратиться за помощью к Ф. Т., он точно отслеживает все перемещения артефактов. Речь идет о гробе из слоновой кости. Просто скажи ему, и сэр Фр. поймет.
Этот гроб необходимо найти, извлечь и передать г-ну Симону Клеве в Париже до следующего полнолуния. От этого зависит не только моя, в сущности, никчемная жизнь, но и безопасность многих людей»
Я отложила лист в сторону и потерла ноющий лоб. Бэзил посылал меня к Тартам? Он, вероятно, знал, что я поддерживаю с ними отношения. По крайней мере, догадывался. Но гроб из слоновой кости…
Я взяла второй лист, написанный другими чернилами и куда более уверенным почерком.
«А теперь, воробей, забудь обо всем, что я сказал, и слушай внимательно. У меня не так много времени, я не смогу рассказать тебе всю историю. Спроси Боргезу о 1835-м или свою крестницу – о семьдесят седьмом. Этих сведений должно тебе хватить. Отыщи саркофаг, уверен, Ф.Т. слышал о нем. И уничтожь. Так, чтобы и пепла от него не осталось. Развей хоть над Гангом, хоть над Темзой, если пожелаешь. И будь предельно осторожна, воробей. Если узнаешь, что тебя ищет челове, по имени Симон Клеве, беги без оглядки. Попроси Маурица проследить, если он появится в Лондоне.
Если повезет, и ты все сделаешь правильно, мы еще увидимся.
Прощай, Виктория.
Б.»
- Мауриц, - спросила я, - кто такой Симон Клеве?
Вампир поднял голову.
- Впервые слышу.
- Да? А я из письма Бэзила поняла, что ты знаешь его.
Мауриц вздохнул.
- Один из искателей бессмертия. Присосался к нам, как клещ. Я не слишком хорошо его знаю, к счастью. Думаю, тебе стоит спросить людей. Йорк или Ланкастер наверняка имели с ним дело.
- Скажешь, если он появится в городе?
Мауриц кивнул. Расплатившись, я убрала письмо и вышла из бара. В этой части Извилин всегда было сумрачно, но стоило сделать десяток шагов, и засияло солнце.
Я была на распутье, во всех смыслах. Домой? В магазин, пожаловаться Натаниэлю на жизнь? К Йоркам?
Я выбрала последнее и, следуя изгибами Извилин, добралась до маленького дома, столь неисправимо викторианскому. К этому времени поднялась метель, и дом проступил из-за снежной пелены, как Рождественская открытка.
Я постучала.
Фрэнни порой сложно было застать дома. Она носилась по всему миру с энтузиазмом юной девушки и, подобно своей матери, не желала стареть. Я обожала ее за это: порождение искрящегося оптимизма. Солнечное создание.
Она открыла дверь и улыбнулась, и мне сразу же стало легче.
- Фрэнни! Ох, Фрэнни.
- Викки?
Обняв меня, Фрэнсин спустя минуту отстранилась, встревоженная.
- Что случилось? Только не нужно врать, что «ничего».
- Мой друг попал в беду.
- Друг? Натаниэль?
Я не сдержала нервный смешок.
- Нат? О нет, этот субъект сумеет выкрутиться, даже когда настанет день Страшного Суда. Речь об очень старом друге, у которого, похоже, неприятности.
Забавно, но я не рассказывала ей о Бэзиле. Вообще никому не рассказывала.
- Мне нужно поговорить с Родериком. Он дома?
Йорк дома и корпит над чудом выцарапанной у Библиотекаря книгой. На обложке значится «Canopas», стопка листов исписана цитатами и заметками и украшена следами от чашек и пятнами кофе. Он даже не замечает меня, погруженный в работу, так что я пью крепкий чай, устроившись в кресле у камина, а Фрэнни, сидя на ковре, вяжет полосатый шарф.
- Что-то случилось, Виктория? – Йорк наконец обращает на меня внимание, но так и не поднимает взгляд.
- Симон Клеве. Кто такой?
- Хм. Зачем тебе?
Молчу. Йорк поднимается и подходит к камину, прикуривая на ходу. Зажигалка в левой руке, и он очень неловок. Думается, под черной кожаной перчаткой прячется нечто ужасное. Лишенная плоти кость? Нечто худшее?
- С ним лучше не связываться.
- И не собираюсь. Кто он такой?
Йорк облокачивается на каминную полку.
- Еще один одержимый идеей бессмертия. Он с моим дедом входил в один спиритуалистический кружок.
- Ему мало того бессмертия, что он уже имеет?
- Виктория, это не бессмертие. Это долголетие. Мне семьдесят шесть лет, и я могу прожить еще сто раз по столько же. Но я смертен. Я подвержен болезням, - он посмотрел на левую руку, пошевелил пальцами. – Я чувствую боль. Истинного бессмертного все это не трогает.
- Ну, это получается носферату.
- Категорически неверное употребление термина*. Но пусть будет носферату. Клеве – паразит-идеалист. В том смысле, что он ищет идеальную жертву. Он купался в крови девственниц, как Батори. Выстроил себе чудо-дом. Затем начал охоту на вампиров. Здесь-то он и попался. Мёртвая кровь дает ощущение неуязвимости, всесильности, но этот эффект проходит. Требуется все больше и больше крови. Он – как алкающий наркоман. Пожалуй, он вендиго… да, вендиго*.
- Людоед?
- Да. Если ты считаешь вампиров людьми.
Я подумала о том, где сейчас Бэзил. Всякая нарисованная воображением картина была ужасна.
- Ты в порядке? – тихо спросила Фрэнни.
Я допила чай, что, впрочем, не помогло привести в порядок мои истрепанные нервы.
- Слышал о гробе из слоновой кости?
Йорк оказался подле меня так стремительно, что будь еще в чашке чай, я бы залила и платье, и абиссинский ковер.
- Что ты о нем знаешь?
- Н-ничего… мой друг просил узнать о нем у сэра Фредерика…
- И? – резко спрашивает Йорк.
- Найти и уничтожить.
Йорк выпрямляется.
- Опасные у вас друзья, мисс Дерби. Речь идет о Бэзиле Ференци?
Шила в мешке не утаишь. Я киваю. Йорк хмурится.
- Я слышал, он пропал. И, похоже, даже Библиотекарь не знает, где он, что в принципе не возможно. Значит, у Клеве?
- Я знаю только, что должна найти гроб.
Йорк опускается в кресло, задумчиво глядя в потолок. Этот вид не предвещает ничего хорошего.
- Думаю, все началось в тридцать шестом, когда Лэ откопал ту мумию в Бени-Гасане… Великолепная находка, знатная персона, чудесные амулеты. Драгоценные папирусы при ней. Женщина по имени Тия.
Йорк так глубоко погрузился в воспоминания, что Фрэнни пришлось легким прикосновением возвращать его к реальности.
- Я не знаю, где этот гроб, Виктория. И тебе тоже не следует лезть в это дело.
- Да, наверное… - я поднимаюсь. Сведений достаточно. Я могу поговорить с Лэ, могу поговорить с сэром Фредериком, могу вообще обо всем позабыть.
Хотя, нет, этого я как раз не могу.
Стопка рождественских открыток, перевитая лентой, лежит у меня в комоде. Под нижним бельем. Как чертовы любовные письма.
«У меня был приятель, Ани. Преданный солнцепоклонник, приносящий светилу жертвы с заката до рассвета. Но он ни разу не видел бога, ибо боги недоступны взору смертных.
Знаешь, как на свет, вернее на тьму появляются вампиры, мой бойцовый воробей?»
И все это на открытке с пушистым зайчиком. И на следующий год:
«Знаешь, как появляются вампиры? Рождаются, возникают, восходят, нисходят. Оступаются. Обманываются. Просят, и получают прямо противоположное. Мой друг Ани родился в темноте от мёртвой матери и был воспитан червями, коршунами (какая, надо сказать, ирония)* и шакалами. Он слеп, наг и бел. И он бессмертен, поистине бессмертен, потому что никогда не жил. И он возжелал прекрасную женщину, жену моего друга Хоремхеба, Тию. Женщину благородных кровей, прекрасную, как ее венценосная тезка*. Он молился солнцу, своему божеству, и солнце потухло, и все пали ниц. И мой друг Ани овладел женщиной. И она умерла, и была погребена. И стала его женой. Некрофилия в чистом виде: и мёртвые любят мертвецов.»
И в 1975 году совсем короткая записка: «Был бы человеком, всё бы забыл». На открытке занесенный песком Абу-Симбел* с картины Дэвида Робертса*.
Если не поздно…
О. Арефьева
Глава I
(На открытке – фотография дома Сары Винчестер*)
1951 год, Калифорния
Лучше всего, мой бойцовский воробей, мне удаётся убегать. Из родного города, с приютившего меня острова, из могущественной империи. С континента на континент. С континента на континент. Тогда меня называли «Установителем». Знаешь, беглецы, входя в легенды, становятся героями. Забавно, но нынешним именем меня называли в Иреме*. Хороший был город, жаль, разрушили. Богам нравится крушить города.
Кстати, о легендах. Нет, Моисей – это не я. И Лот не я.
Взгляни на этот славный домик, воробей. Славный, верно? Думаю заночевать здесь и посчитать комнаты.
Б.
В стопке писем на серебряном подносе – счета. От неведомого арендодателя, несуществующей электрической компании и чудо-водопроводчика. Это создает иллюзию нормальности, которая нравится глупой старой мисс Дерби. То есть – мне. И определенно нравится Нату. Он перебирает конверты, вертит их, после чего бросает в камин. Эти конверты только для того и существуют.
- Сегодня никаких открыток.
Как и последние пять лет.
- Тебя это не тревожит? Совсем?
Натаниэль из породы идейных трикстеров, а значит, задавать провокационные вопросы в его природе. И он это делает только потому, что не может промолчать.
- Ты не скучаешь?
Первое письмо пришло в 1948 году. В Рождественское утро. Это была первая почта для меня за… уже и не знаю, сколько лет. Открытка с изображением Ниагарского водопада (с картины какого-то американского пейзажиста) и легкой, летящей надписью на адресной стороне. «Я слышал, мой бойцовский воробей, что мы не можем пересекать водные пространство. Давным-давно мой друг Ани сказал, это потому что Небесный Нил разделил владения Гора и Осириса. Чушь, скажу я тебе. Все дело в лени. Я пересек Атлантику и смотрю на Ниагарский водопад. А на что смотришь ты, воробей?»
Я смотрела на подпись и, кажется, плакала. Не помню.
В 1952 я купила магазин в Лондоне, чтобы быть ближе к Фрэнни, моей крестнице. У «Книг Бакалавра» уже был владелец – Натаниэль – и так мы познакомились. Мы управляем этим Гадесом, этим книжным Лимбом вдвоём. На следующее Рождество он увидел у меня открытку. Бэзил был в Исландии.
Это продолжалось столько лет, и вот, пять лет назад – как отрезало. Миновал несколько дней назад столетний юбилей нашей встречи. Наверное, я ему наконец надоела.
- Выпей, - посоветовал Натаниэль.
Я налила себе вина и присела на ступень стремянки. За окнами лепил снег, наши лампы – газовые – помаргивали. Книги перешептывались между собой. Я была счастливым человеком. Нелепо сетовать. Я была одиноким человеком.
- А это когда пришло?
Я встрепенулась и сбросила оцепенение. Нат стоял передо мной, держа что-то, завернутое в коричневую бумагу и перевязанное бечевой. Судя по форме и размеру, это была небольшая книга. А что еще могли прислать в книжный магазин? Не бомбу же.
- Наверное, с утренней почтой.
Я лгала. Вернее, несла полную чушь. Нет у нас ни утренней почти, ни вечерней, а все письма образуются сами по себе. Нет, снова вру. Ничто не образуется само по себе и просто так.
Нат принялся дрожащими руками развязывать бечеву.
- Послушай… Может лучше сразу отослать это в Библиотеку, не распаковывая?
- О, - со свойственным ему сарказмом воскликнул мой компаньон. – А ты знаешь адрес? Или нам глянуть в справочнике «Желтые страницы Зазеркалья»?
Мне очень хотелось хорошенько стукнуть его, но я сдержалась. Редкий случай, когда моё благоразумие одержало победу. Натаниэль тем временем снял бумагу и изучил книгу.
- «Жизнеописание вампира Себастиана, или мемуары очень старого джентельмена», - Нат пролистал страницы. – О, какой эпиграф! «И вон, она не может шелохнуться, не может кричать. «Помогите! Помогите! Помогите!» - вот все, что она может сказать. Но, ах, этот ужасный взор, что падает на её лицо, он отвратителен, взгляд, выискивающий минуты в ее памяти, самые счастливые минуты, чтобы обратить их в горчайшие».
- «Варни-вампир»*, - улыбаюсь краем губ.
- У кого-то ужасный вкус.
Пожимаю плечами.
- А мне нравится Варни.
- Тогда это, наверное, для тебя, - Нат кладёт книгу на прилавок.
Руки до посылки доходят только во время вечернего чая. Я не собираюсь проявлять излишний интерес, просто мне нечего почитать, а я, черт побери, привыкла читать за едой. Книга отпечатана на отличной бумаге и пахнет временем. Нет ни издательства, ни года. Держу пари, она существует в единственном экземпляре. Я переворачиваю плотные белые страницы, без особого внимания скользя взглядом по строкам.
«Базиль, - сказал я своему гостью. – Твое упрямство губит тебя. Скажи, где книга, и мы разойдемся друзьями.
Но увы, другу моему было все равно, он глуп и бесстрашен, хотя и стар. Или же он надеется на помощь Румынского Убийцы.
- Базиль, - сказал я. – Александр не придет, ему это запрещено. Здесь лишь ты и я. Скажи, где книга, и все закончится.
Он промолчал. Кровь все еще капала из его отворённых вен, и Елизавета, как животное, лакала ее и слизывала с земли и боролась за это с Ллармикой.
- Базиль, - сказал я. – Скажи, где книга, или ты умрёшь. Ты знаешь, куда попадешь.
- Себастиан, нет никакой книги, - сказал он.
И тогда я забил ему в лоб железный гвоздь, чтобы наказание было сродни преступлению».
Я подняла голову, встрепенулась, дернулась от звука. Ах, да, это чашка выпала у меня из рук. Я напугана и ошарашена. Вру. Я в полном ужасе.
Бэзил.
Это все может быть выдумкой, но я так давно не видела Бэзила, что хватаюсь за любые нити. Что у меня есть еще? Я запираю магазин и иду в единственное место, где могу хоть что-то узнать. И куда должна была прийти уже давно, много лет назад.
«Ночная подкова» - самый странный и, чего уж тут, страшный, монструозный бар в мире. И слово «кровавый» в «Кровавой Мэри» тут не ради красного словца. Да и другие коктейли в меню не радуют своим составом. Впрочем, здесь подают неплохое имбирное пиво и рутбир.
- Привет, Мауриц. Пиво и апельсиновые корочки.
Вампир-бармен, элегантный, как лучший метрдотель, выставляет на стойку высокий бокал, а рядом кладет пухлый конверт. На него – открытку с изображением прелестного рождественского ангела, белокурого, как сам Мауриц. Я переворачиваю ее.
«25 декабря 1998
Adieu, ma petite passereu.
Или не адьё, если ты сумеешь мне помочь»
- Это…
- Базиль принес. Лет пять назад. Сказал, если не появится до сегодняшнего дня, отослать тебе свёрток, а когда придёшь – отдать это.
- Значит, ты прислал книгу?
Мауриц безразлично пожал плечами.
- Свёрток. Что в нем, я не знаю.
Глотнув пива для храбрости, я распечатываю конверт. Почерк у Бэзила в этот раз необычайно нервный. У него вообще почерк-оборотень, то каллиграфический, как у выпускницы института благородных девиц, а то прикидывающийся каракулями, но на этот раз, похоже, он просто спешил. А Бэзил никогда и никуда не спешил.
«Здравствуй, мой бойцовый воробей,
давно не виделись. Полвека, верно? Надеюсь, ты не слишком переживаешь? Здорова?
Если ты читаешь это письмо, значит уже пять лет, как я попал в беду. Мне требуется твоя помощь поскольку, полагаю, у тебя есть исключительное право убить меня.
Неловко просить тебя, воробей; знаю, как ты щепетильна в этом вопросе. Но ты должна кое-что украсть для меня…»
Я откладываю письмо в сторону и залпом выпиваю полстакана, и долго, зло кашляю. Помощь ему! Красть ему! Дьявол его побери!
- Плохие новости?
- Еще не знаю, Мауриц.
- Тогда, может быть, еще пива?
Вампир смотрит на меня сочувственно. Поразительно, но он нравится мне. Он, как это не поразительно, добрый.
- А виски есть?
Хмыкнув, Мауриц наполняет стакан. Я выпиваю залпом, охнув, и продолжаю читать.
«Возможно, тебе придется обратиться за помощью к Ф. Т., он точно отслеживает все перемещения артефактов. Речь идет о гробе из слоновой кости. Просто скажи ему, и сэр Фр. поймет.
Этот гроб необходимо найти, извлечь и передать г-ну Симону Клеве в Париже до следующего полнолуния. От этого зависит не только моя, в сущности, никчемная жизнь, но и безопасность многих людей»
Я отложила лист в сторону и потерла ноющий лоб. Бэзил посылал меня к Тартам? Он, вероятно, знал, что я поддерживаю с ними отношения. По крайней мере, догадывался. Но гроб из слоновой кости…
Я взяла второй лист, написанный другими чернилами и куда более уверенным почерком.
«А теперь, воробей, забудь обо всем, что я сказал, и слушай внимательно. У меня не так много времени, я не смогу рассказать тебе всю историю. Спроси Боргезу о 1835-м или свою крестницу – о семьдесят седьмом. Этих сведений должно тебе хватить. Отыщи саркофаг, уверен, Ф.Т. слышал о нем. И уничтожь. Так, чтобы и пепла от него не осталось. Развей хоть над Гангом, хоть над Темзой, если пожелаешь. И будь предельно осторожна, воробей. Если узнаешь, что тебя ищет челове, по имени Симон Клеве, беги без оглядки. Попроси Маурица проследить, если он появится в Лондоне.
Если повезет, и ты все сделаешь правильно, мы еще увидимся.
Прощай, Виктория.
Б.»
- Мауриц, - спросила я, - кто такой Симон Клеве?
Вампир поднял голову.
- Впервые слышу.
- Да? А я из письма Бэзила поняла, что ты знаешь его.
Мауриц вздохнул.
- Один из искателей бессмертия. Присосался к нам, как клещ. Я не слишком хорошо его знаю, к счастью. Думаю, тебе стоит спросить людей. Йорк или Ланкастер наверняка имели с ним дело.
- Скажешь, если он появится в городе?
Мауриц кивнул. Расплатившись, я убрала письмо и вышла из бара. В этой части Извилин всегда было сумрачно, но стоило сделать десяток шагов, и засияло солнце.
Я была на распутье, во всех смыслах. Домой? В магазин, пожаловаться Натаниэлю на жизнь? К Йоркам?
Я выбрала последнее и, следуя изгибами Извилин, добралась до маленького дома, столь неисправимо викторианскому. К этому времени поднялась метель, и дом проступил из-за снежной пелены, как Рождественская открытка.
Я постучала.
Фрэнни порой сложно было застать дома. Она носилась по всему миру с энтузиазмом юной девушки и, подобно своей матери, не желала стареть. Я обожала ее за это: порождение искрящегося оптимизма. Солнечное создание.
Она открыла дверь и улыбнулась, и мне сразу же стало легче.
- Фрэнни! Ох, Фрэнни.
- Викки?
Обняв меня, Фрэнсин спустя минуту отстранилась, встревоженная.
- Что случилось? Только не нужно врать, что «ничего».
- Мой друг попал в беду.
- Друг? Натаниэль?
Я не сдержала нервный смешок.
- Нат? О нет, этот субъект сумеет выкрутиться, даже когда настанет день Страшного Суда. Речь об очень старом друге, у которого, похоже, неприятности.
Забавно, но я не рассказывала ей о Бэзиле. Вообще никому не рассказывала.
- Мне нужно поговорить с Родериком. Он дома?
Йорк дома и корпит над чудом выцарапанной у Библиотекаря книгой. На обложке значится «Canopas», стопка листов исписана цитатами и заметками и украшена следами от чашек и пятнами кофе. Он даже не замечает меня, погруженный в работу, так что я пью крепкий чай, устроившись в кресле у камина, а Фрэнни, сидя на ковре, вяжет полосатый шарф.
- Что-то случилось, Виктория? – Йорк наконец обращает на меня внимание, но так и не поднимает взгляд.
- Симон Клеве. Кто такой?
- Хм. Зачем тебе?
Молчу. Йорк поднимается и подходит к камину, прикуривая на ходу. Зажигалка в левой руке, и он очень неловок. Думается, под черной кожаной перчаткой прячется нечто ужасное. Лишенная плоти кость? Нечто худшее?
- С ним лучше не связываться.
- И не собираюсь. Кто он такой?
Йорк облокачивается на каминную полку.
- Еще один одержимый идеей бессмертия. Он с моим дедом входил в один спиритуалистический кружок.
- Ему мало того бессмертия, что он уже имеет?
- Виктория, это не бессмертие. Это долголетие. Мне семьдесят шесть лет, и я могу прожить еще сто раз по столько же. Но я смертен. Я подвержен болезням, - он посмотрел на левую руку, пошевелил пальцами. – Я чувствую боль. Истинного бессмертного все это не трогает.
- Ну, это получается носферату.
- Категорически неверное употребление термина*. Но пусть будет носферату. Клеве – паразит-идеалист. В том смысле, что он ищет идеальную жертву. Он купался в крови девственниц, как Батори. Выстроил себе чудо-дом. Затем начал охоту на вампиров. Здесь-то он и попался. Мёртвая кровь дает ощущение неуязвимости, всесильности, но этот эффект проходит. Требуется все больше и больше крови. Он – как алкающий наркоман. Пожалуй, он вендиго… да, вендиго*.
- Людоед?
- Да. Если ты считаешь вампиров людьми.
Я подумала о том, где сейчас Бэзил. Всякая нарисованная воображением картина была ужасна.
- Ты в порядке? – тихо спросила Фрэнни.
Я допила чай, что, впрочем, не помогло привести в порядок мои истрепанные нервы.
- Слышал о гробе из слоновой кости?
Йорк оказался подле меня так стремительно, что будь еще в чашке чай, я бы залила и платье, и абиссинский ковер.
- Что ты о нем знаешь?
- Н-ничего… мой друг просил узнать о нем у сэра Фредерика…
- И? – резко спрашивает Йорк.
- Найти и уничтожить.
Йорк выпрямляется.
- Опасные у вас друзья, мисс Дерби. Речь идет о Бэзиле Ференци?
Шила в мешке не утаишь. Я киваю. Йорк хмурится.
- Я слышал, он пропал. И, похоже, даже Библиотекарь не знает, где он, что в принципе не возможно. Значит, у Клеве?
- Я знаю только, что должна найти гроб.
Йорк опускается в кресло, задумчиво глядя в потолок. Этот вид не предвещает ничего хорошего.
- Думаю, все началось в тридцать шестом, когда Лэ откопал ту мумию в Бени-Гасане… Великолепная находка, знатная персона, чудесные амулеты. Драгоценные папирусы при ней. Женщина по имени Тия.
Йорк так глубоко погрузился в воспоминания, что Фрэнни пришлось легким прикосновением возвращать его к реальности.
- Я не знаю, где этот гроб, Виктория. И тебе тоже не следует лезть в это дело.
- Да, наверное… - я поднимаюсь. Сведений достаточно. Я могу поговорить с Лэ, могу поговорить с сэром Фредериком, могу вообще обо всем позабыть.
Хотя, нет, этого я как раз не могу.
Стопка рождественских открыток, перевитая лентой, лежит у меня в комоде. Под нижним бельем. Как чертовы любовные письма.
«У меня был приятель, Ани. Преданный солнцепоклонник, приносящий светилу жертвы с заката до рассвета. Но он ни разу не видел бога, ибо боги недоступны взору смертных.
Знаешь, как на свет, вернее на тьму появляются вампиры, мой бойцовый воробей?»
И все это на открытке с пушистым зайчиком. И на следующий год:
«Знаешь, как появляются вампиры? Рождаются, возникают, восходят, нисходят. Оступаются. Обманываются. Просят, и получают прямо противоположное. Мой друг Ани родился в темноте от мёртвой матери и был воспитан червями, коршунами (какая, надо сказать, ирония)* и шакалами. Он слеп, наг и бел. И он бессмертен, поистине бессмертен, потому что никогда не жил. И он возжелал прекрасную женщину, жену моего друга Хоремхеба, Тию. Женщину благородных кровей, прекрасную, как ее венценосная тезка*. Он молился солнцу, своему божеству, и солнце потухло, и все пали ниц. И мой друг Ани овладел женщиной. И она умерла, и была погребена. И стала его женой. Некрофилия в чистом виде: и мёртвые любят мертвецов.»
И в 1975 году совсем короткая записка: «Был бы человеком, всё бы забыл». На открытке занесенный песком Абу-Симбел* с картины Дэвида Робертса*.
