- Милости просим, - кивнул Лихо, вытер пальцы от сметаны и масла и поднялся. - Идемте.
- Могу я с вами пойти?
Лихо посмотрел на Олимпиаду с интересом. Отчего это ее любопытство обуяло? Решила себя проверить и в мертвецкую спуститься?
- Вы, Олимпиада Потаповна, мертвецов не боитесь? - спросил Лихо с иронией.
- Нет, Нестор Нимович. И я могу быть вам полезной.
- И чем же, Олимпиада Потаповна? - спросил Лихо дружелюбно.
- А вы, Нестор Нимович в женских нарядах хорошо разбираетесь? Потому что, могу вам сказать, Мишенька в лучшем случае в ситцах.
Мишка фыркнул, слегка покраснел, сгрузил папки свои на стол и вышел, демонстративно не вмешиваясь в разговор. Лихо же улыбнулся.
- А идемте, Олимпиада Потаповна, может вы и пригодитесь.
На пороге в мертвецкую она все же замешкалась, и Лихо ощутил легкий страх, волнение, и досаду на себя за эти волнение и страх. Вдохнув полной грудью, Олимпиада шагнула в комнату, и сразу же обхватила себя за плечи. Не из страха, а просто холодно было.
- Вот, Нестор Нимович, - Егор Егорович сделал широкий жест, приглашая в свое мрачное царство. - Извольте видеть.
Он не любил работать с костями, они немногое могли рассказать. Гадатель бы, пожалуй, еще извлек что-о из бренных останков, но медик мог только руками развести: женщина, мертва довольно давно.
Кости были сложены на одном из столов, металлическом, а рядом — на соседнем, отделанном фаянсовой плиткой, разложены были все нехитрые вещи покойной: черная одежда в достаточно приличной сохранности, сумочка, отделанная бисером, пудренница из серебра в виде раковины. Лихо раскрыл ее, но внутри была только земля, а остатки пудры скатались в невнятного цвета шарики. Сейчас уже ни о цвете ее, ни о качестве говорить не приходится.
- Дама, насколько я могу судить, средних лет, - Егор Егорович продемонстрировал несколько прядей волос. Одни были темные и с комками земли, а вторые — отмытые в растворе, содержали немало седых волосков. - Как видите, волосы она красила.
- Как умерла?
- Шея сломана, но вот руками ли, или же удавкой — этого не скажу. Но не от падения, это совершенно точно. На костях нет больше никаких повреждений, даже трещин, кроме очень старого перелома запястья. Судя по тому, как он зажил, перелому лет пятнадцать, не меньше.
- Ну что ж, Олимпиада Потаповна, вы что скажете?
Лихо протянул руку, и Олимпиада коснулась ее самыми кончиками пальцев. Руки ее были необычайно холодны. Мертвецов она и в самом деле не боялась, но какой-то подспудный страх не оставлял ее, это точно. Подойдя, Олимпиада выпустила его руку и также, самыми кончиками пальцев коснулась платья. Глаза ее блеснули заинтересованно, и уже мгновение спустя Олимпиада, обо всем позабыв, изучала ткань, швы, фасон, для чего платье подняла, держа на вытянутых руках.
- Отличная сохранность, - заметил Лихо. Платье и в самом деле почти не пострадало от гниения, тогда как от тела одни кости остались.
- Это все лес, Нестор Нимович, - неодобрительно покачал головой медик. - Сожрал. Оттого определить время смерти не представляется возможным. Только если свидетелей найти, а я здесь бессилен.
- Меньше года, - сказала Олимпиада, откладывая платье и беря в руки сумочку.
- Простите, Олимпиада Потаповна? - Лихо подошел ближе.
Мишка, тот и вовсе фыркнул, выражая полное свое недоверие.
- Я видела это платье в осеннем журнале, присланном из Лондона. В пансионате, где я… отдыхала, - тут Олимпиада запнулась и быстро закончила. - Там было немало модниц, и они обсуждали последние наряды. Это платье я видела совершенно точно. Мне его, как молодой вдове, посоветовали. Английское, из крепа, в самый раз для первого года траура.
- Значит, это англичанка? - Мишка запустил пальцы в волосы. - Ну, англичанку в наших краях отыскать, пожалуй, несложно. Не Москва чай.
- Нет, - покачал головой Лихо. - Едва ли эта дама — англичанка. Траурное платье креповое, англичанки такое носят действительно в первые два три года, но откуда, скажите, тогда пудра? Это не принято. И… и духи, сладкие ужасно.
Мишка склонился, принюхиваясь и морща свой чуткий нос.
- Вы правы, Нестор Нимович. Ралле это, «Серебристый ландыш».
- Ну что ж… - Лихо посмотрел на кости, лежащие на столе, какие-то особенно несчастные. В самом деле — вытьянка, и нет у нее ни облика, ни имени. - Идемте, попробуем отыскать среди пропавших состоятельную даму средних лет. Егор Егорович, если вы еще что-то обнаружите, сообщайте немедленно.
Лихо взбежал по лестнице первым, и постоял немного в лучах солнца, наслаждаясь его теплотой и живостью. Олимпиада же прошла мимо, потирая озябшие руки, и отправилась заваривать свежий чай. Чашка хорошего чая, как считал Лихо, только помогала в сыскном деле.
* * *
Дел о пропаже оказалось так много, что на то, чтобы просто просмотреть их втроем, ушел весь оставшийся день. Еще трижды Олимпиада заваривала чай, который Лихо пил, кажется, уже не чувствуя вкуса. Мишка послал мальчишку в трактир за квасом, расстегаями с рыбой и баранками, и грыз теперь последние, то и дело стряхивая крошки с груди.
Сперва дело шло достаточно просто, нужно было только отложить в сторону те дела, что не подходили заведомо: о пропаже мужчин, а также старух и юных девиц. Таких оказалось около дюжины. Из них о пропаже мужчин и юношей — четыре, еще два — исчезнувшие старики, одно посвящено пропавшей старухе, а оставшиеся — девицам моложе двадцати пяти лет.
- Это у вас что происходит? - мрачно спросил Лихо, откладывая очередной лист. - Прошлый следователей вообще мышей не ловил, или умысел злой?
Мишка неопределенно покачал головой. Что касается Олимпиады, она склонна была скорее думать о штерновой халатности. На людей, живых ли, мертвых, здесь находящихся, или пропавших, Штерну было плевать. Для себя жил, как всякий ведьмак.
- Нестор Нимович, кажется нашла! - сказала она, и, голову подняв, обнаружила, что за окном начало уже темнеть. Шиповником пахло и приближающейся грозой.
Лихо отложил в сторону папку и по привычке нос потер.
- Что у вас, Олимпиада Потаповна?
- Малышева Клавдия Егоровна, 46 лет, вдова, не местная. Заявление о пропаже подал 9 месяцев назад ее брат, Федоров Поликарп Егорович, как и сестра, родом из Рязани.
Лихо поднялся, к ней подошел и склонился над столиком, внимательно изучая записи в папке. Потом кивнул.
- Похоже на правду… - выпрямившись, Лихо заложил руки за спину и принялся ходить по кабинету, от окна к стене, где замирал на полминуты, разглядывая портрет Государя. - Прочтите описание пропавшей.
- Рост примерно метр семьдесят, кожа белая, глаза серые, под левым — родинка. Волосы темные. Во что была одета, брат не знал, но перечислил при помощи, как тут сказано, своей жены несколько платьев сестры, среди которых было и английское платье, выписанное из Лондона по каталогу, черное, креповое, с саржевыми лентами и кружевом. Также упоминается и отделанная бисером сумочка.
- Похоже на правду, - повторил Лихо, потирая нос. - Вот что, Михайло Потапович, дела у нас теперь два, так что разделим силы. Вы пошлите телеграмму этому Поликарпу Федорову, расспросите о сестре, об особых приметах и отдельно — не было ли у нее старого перелома, а если был, то где. А потом пройдите по городу, попытайтесь разузнать о вдове Малышевой. Прошло, конечно, уже больше полугода, но может быть ее кто-то вспомнит. А я попробую побольше разузнать о девице Семеновой. С Обдерихой поговорю.
Мишка потер плечо. Синяки еще были видны на лице, он, должно быть, остался «беседой» с обитательницей бани не слишком доволен. Медведей они не жалуют сроду.
- А мне что делать? - спросила Олимпиада, складывая папки, разложенные по всей комнате.
Лихо посмотрел на нее задумчиво, подошел и папки, весьма тяжелые, из рук забрал.
- А вам, Олимпиада Потаповна, домой идти. Вы сегодня достаточно помогли. Я провожу вас.
Мишка наградил Олимпиаду задумчивым, даже подозрительным взглядом, но, к счастью, промолчал. Не хватало еще от него выслушивать пересказ нелепых городских сплетен. Лихо шляпу надел, Олимпиада накинула шаль, потому что с приходом сумерек стало прохладно, и вдвоем они вышли в город, оставив Мишку с дежурными убирать в архив лишние папки.
Тихо было. Гроза совсем близко подобралась к Загорску, над рекой мелькали то и дело зарницы, а над горами небо было черным, как сажа. И ни единого дуновения ветерка, между тем — знобко. Олимпиада плотнее закуталась в шаль и с благодарностью оперлась на предложенную руку.
- Могу я быть вам еще полезной?
- Пока нет, Олимпиада Потаповна, - покачал головой Лихо. - Дела мутные, и не знаешь, как подступиться.
- В столице, наверное, по-другому…
Лихо негромко рассмеялся.
- Понятия не имею, Олимпиада Потаповна, я в столице сыском не занимался, там у меня другие заботы. Здесь же… Девочка меня беспокоит, Семенова.
- Думаете… - Олимпиада запнулась. - Думаете, она в дом забежала?
- Она должна быть напугана, - кивнул Лихо. - Кто бы не ворвался в дом той ночью — что бы не ворвалось — это был кто-то, способный разбить головы четырем девицам. И быстро, ведь бежать они не успели.
- Кроме Светланы, Олимпиада покосилась на Лихо. - Что, если это она?
- Молоденькая девица разбила головы четырем своим сверстницам, равным по росту и силе? - усмехнулся Лихо. - И что, ни одна не сбежала, тревогу не подняла? Нет, Олимпиада Потаповна, если Семенова и была организатором, убивала не она, а кто-то повыше и посильнее. И, чувствую, где бы сейчас не скрывалась девчонка, она в опасности.
- Меня дом беспокоит, - призналась Олимпиада. - И этот рассказ кикиморы.
- Вы ей поверили? - поинтересовался Лихо, и сразу же добавил. - Нет, Олимпиада Потаповна, я в ваших суждениях не сомневаюсь. Просто… Больно уж невероятный рассказ выходит. «Неведомая сила», надо же! И от кого мы это слышим? От нечисти.
Олимпиада поморщилась.
- О, - Лихо улыбнулся. - Вы, никак, из тех, кто слово «нечисть» не переносит. Да только, поверьте моему опыту, нечисть и есть.
- Не в этом дело, - покачала головой Олимпиада. - Просто, мне показалось, что она действительно была напугана. И судить ее рано, вы не находите?
Лихо ответить не успел. В этот самый момент полыхнула молния, небо раскололось почти над самыми их головами и дождь хлынул, словно из треснутого корыта. Лихо крепко сжал руку Олимпиады и бросился через улицу, надеясь укрыться под козырьком мелочной лавки. И снова небо совсем рядом раскололось, а мостовая вдруг сделалась скользкой, такой, что нога Олимпиады поехала, каблук треснул, а с ней вроде бы щиколотка. Боль пронзила ногу.
- Что за невезение! - Олимпиада руку высвободила и к ноге склонилась. Было больно.
Лихо опустил глаза, на каблук отломанный посмотрел, на испачканный в грязи подол платья, и в особенности — на ногу. Глаза его сверкнули, как зеркало, а затем потухли.
- Подождите здесь, Олимпиада Потаповна, - сказал он спокойно. - Я найду извозчика.
И нырнул под дождь. Олимпиада под козырьком встала, оперлась плечом на столб и постаралась на больную ногу не наступать. Так она стояла минут пять, и тяжелые капли дождя разбивались о деревянную балюстраду, так что в лицо летела мелкая морось. Пахло совершенно упоительно — ночным садом, травами, лесом, и еще чем-то особенным, чем и слов не подобрать. Если бы нога не болела, Олимпиада, может, в пляс бы пустилась под этим дождем. Сильные грозы, случалось, сводили ведьм с ума.
Наконец появился Лихо на пролетке, помог Олимпиаде в нее забраться, и сюртук свой ей на плечи накинул галантно, хотя особой нужды в том не было. И дома были уже минут через десять.
- Компресс сделайте, Олимпиада Потаповна, - велел Лихо строго, помогая ей добраться до диванчика. - И по лестницам не бегайте. И спать ложитесь, завтра делами займемся. Я поздно вернусь.
- Куда вы? - спросила Олимпиада прежде, чем успела прикусит язык.
Лихо усмехнулся.
- Продолжать расследование. Лешака допрошу и семью его, в управление их пригласить едва ли получится, а ночью в лесу, быть может, станут посговорчивее.
Краска едва не залила лицо Олимпиады. Что ей, в самом деле, за забота, куда это Лихо по ночам ходит? Да хоть бы и в бордель!
Компресс Олимпиада и в самом деле сделала, с целебными травками, которые должны были снять боль и опухоль, так, что к утру все будет лучше прежнего. Посидев немного, Олимпиада на часы посмотрела, да и принялась морс варить, только все сегодня из рук валилось. Сахару сыпанула слишком много, отчего морс был сладкий, точно сироп. И земляника попалась недозрелая, хотя собирала ее Олимпиада Потаповна лично вчера утром, и каждую ягодку выбирала. Вышел морс сладкий, но совершенно безвкусный, Олимпиада развела его водой, бросила туда щепоть пряностей и на подоконник села.
Из сада тянуло запахом дождя и леса. А еще, кот сидел под самым окном и смотрел на Олимпиаду огромными круглыми глазами. В темноте они мерцали зелено, но не как у обычного кота.
- Пусти, голубушка, - сказал вдруг кот тихим, вкрадчивым голосом. - Мне хозяина видеть надо. Послание для него.
- А… нет хозяина, - выдавила Олимпиада.
Не то, чтобы говорящий кот был такой уж диковиной. И все же, отец и брат Олимпиады, обернувшись, утрачивали почти способность говорить, и уж точно не способны были на этакое важество. А кот еще и улыбался, демонстрируя приличных размеров клыки.
- Ну так, может, ты ему послание передашь, голубушка? Войти-то можно?
- Д-да, конечно, - Олимпиада посторонилась, и кот одним красивым прыжком оказался на подоконнике и в комнату спрыгнул.
Был он немаленького размера, почти с дворовую собаку — уж всяко больше привычных загорских котов, дымчато-серый, с белыми лапками — точно в носки обутый, и с белым галстуком. И ошейник на горле с какой-то безделушкой, обычно коты такого не позволяют. Вспрыгнув на лавку, кот вылизал лапу, продолжая разглядывать Олимпиаду.
- Э-э-э… Что за послание? Как вас зовут, простите?
Честное слово, с котом Олимпиада разговаривала не впервые, но вот имя прежде спрашивать не приходилось. Загорские мышеловы ей не отвечали.
- Барс я, - кивнул кот, - для друзей, прекрасная сударыня, просто Барсик.
- Олимпиада… Потаповна. Может быть молочка?
Кот облизнулся, после чего грустно вздохнул.
- Не могу, голубушка, при исполнении я.
- Так что за послание? От кого?
- От хозяина моего, Василия Тимофеевича, - ответил кот таким тоном, словно это все объясняло. - А послание такое: «Не пора ли тебе, Лихо, в Петербург возвращаться? Отпуски, голубчик, так не проводят, так только мигрени себе зарабатывают. Да и нужен ты в Синоде по известному тебе делу». Все. Ну и подпись еще: Дрёма.
- Я передам, - пообещала Олимпиада. - Может быть, все-таки, молочка? Вы же вроде больше не при исполнении, раз послание передали.
Кот задумался, пару раз лизнул лапу, ухо вымыл и наконец согласился, что молоко лишним не будет. Наливать его в блюдце Олимпиаде показалось не слишком-то вежливым, поэтому она наполнила чашку, поставила ее подле кота на лавку, а сама села возле стола. Любопытство ее мучило, и Олимпиада не знала, как же подступиться к вопросам, которые так ее занимают. Потом в конце концов решила, что в самом ее любопытстве нет ничего плохого.
- А Дрёма, он кто?
- Хозяин-то мой? - кот утер усы от молока. - Василь Тимофеич — член Синода, светило мировой науки, психиатр, профессор.
- Могу я с вами пойти?
Лихо посмотрел на Олимпиаду с интересом. Отчего это ее любопытство обуяло? Решила себя проверить и в мертвецкую спуститься?
- Вы, Олимпиада Потаповна, мертвецов не боитесь? - спросил Лихо с иронией.
- Нет, Нестор Нимович. И я могу быть вам полезной.
- И чем же, Олимпиада Потаповна? - спросил Лихо дружелюбно.
- А вы, Нестор Нимович в женских нарядах хорошо разбираетесь? Потому что, могу вам сказать, Мишенька в лучшем случае в ситцах.
Мишка фыркнул, слегка покраснел, сгрузил папки свои на стол и вышел, демонстративно не вмешиваясь в разговор. Лихо же улыбнулся.
- А идемте, Олимпиада Потаповна, может вы и пригодитесь.
На пороге в мертвецкую она все же замешкалась, и Лихо ощутил легкий страх, волнение, и досаду на себя за эти волнение и страх. Вдохнув полной грудью, Олимпиада шагнула в комнату, и сразу же обхватила себя за плечи. Не из страха, а просто холодно было.
- Вот, Нестор Нимович, - Егор Егорович сделал широкий жест, приглашая в свое мрачное царство. - Извольте видеть.
Он не любил работать с костями, они немногое могли рассказать. Гадатель бы, пожалуй, еще извлек что-о из бренных останков, но медик мог только руками развести: женщина, мертва довольно давно.
Кости были сложены на одном из столов, металлическом, а рядом — на соседнем, отделанном фаянсовой плиткой, разложены были все нехитрые вещи покойной: черная одежда в достаточно приличной сохранности, сумочка, отделанная бисером, пудренница из серебра в виде раковины. Лихо раскрыл ее, но внутри была только земля, а остатки пудры скатались в невнятного цвета шарики. Сейчас уже ни о цвете ее, ни о качестве говорить не приходится.
- Дама, насколько я могу судить, средних лет, - Егор Егорович продемонстрировал несколько прядей волос. Одни были темные и с комками земли, а вторые — отмытые в растворе, содержали немало седых волосков. - Как видите, волосы она красила.
- Как умерла?
- Шея сломана, но вот руками ли, или же удавкой — этого не скажу. Но не от падения, это совершенно точно. На костях нет больше никаких повреждений, даже трещин, кроме очень старого перелома запястья. Судя по тому, как он зажил, перелому лет пятнадцать, не меньше.
- Ну что ж, Олимпиада Потаповна, вы что скажете?
Лихо протянул руку, и Олимпиада коснулась ее самыми кончиками пальцев. Руки ее были необычайно холодны. Мертвецов она и в самом деле не боялась, но какой-то подспудный страх не оставлял ее, это точно. Подойдя, Олимпиада выпустила его руку и также, самыми кончиками пальцев коснулась платья. Глаза ее блеснули заинтересованно, и уже мгновение спустя Олимпиада, обо всем позабыв, изучала ткань, швы, фасон, для чего платье подняла, держа на вытянутых руках.
- Отличная сохранность, - заметил Лихо. Платье и в самом деле почти не пострадало от гниения, тогда как от тела одни кости остались.
- Это все лес, Нестор Нимович, - неодобрительно покачал головой медик. - Сожрал. Оттого определить время смерти не представляется возможным. Только если свидетелей найти, а я здесь бессилен.
- Меньше года, - сказала Олимпиада, откладывая платье и беря в руки сумочку.
- Простите, Олимпиада Потаповна? - Лихо подошел ближе.
Мишка, тот и вовсе фыркнул, выражая полное свое недоверие.
- Я видела это платье в осеннем журнале, присланном из Лондона. В пансионате, где я… отдыхала, - тут Олимпиада запнулась и быстро закончила. - Там было немало модниц, и они обсуждали последние наряды. Это платье я видела совершенно точно. Мне его, как молодой вдове, посоветовали. Английское, из крепа, в самый раз для первого года траура.
- Значит, это англичанка? - Мишка запустил пальцы в волосы. - Ну, англичанку в наших краях отыскать, пожалуй, несложно. Не Москва чай.
- Нет, - покачал головой Лихо. - Едва ли эта дама — англичанка. Траурное платье креповое, англичанки такое носят действительно в первые два три года, но откуда, скажите, тогда пудра? Это не принято. И… и духи, сладкие ужасно.
Мишка склонился, принюхиваясь и морща свой чуткий нос.
- Вы правы, Нестор Нимович. Ралле это, «Серебристый ландыш».
- Ну что ж… - Лихо посмотрел на кости, лежащие на столе, какие-то особенно несчастные. В самом деле — вытьянка, и нет у нее ни облика, ни имени. - Идемте, попробуем отыскать среди пропавших состоятельную даму средних лет. Егор Егорович, если вы еще что-то обнаружите, сообщайте немедленно.
Лихо взбежал по лестнице первым, и постоял немного в лучах солнца, наслаждаясь его теплотой и живостью. Олимпиада же прошла мимо, потирая озябшие руки, и отправилась заваривать свежий чай. Чашка хорошего чая, как считал Лихо, только помогала в сыскном деле.
* * *
Дел о пропаже оказалось так много, что на то, чтобы просто просмотреть их втроем, ушел весь оставшийся день. Еще трижды Олимпиада заваривала чай, который Лихо пил, кажется, уже не чувствуя вкуса. Мишка послал мальчишку в трактир за квасом, расстегаями с рыбой и баранками, и грыз теперь последние, то и дело стряхивая крошки с груди.
Сперва дело шло достаточно просто, нужно было только отложить в сторону те дела, что не подходили заведомо: о пропаже мужчин, а также старух и юных девиц. Таких оказалось около дюжины. Из них о пропаже мужчин и юношей — четыре, еще два — исчезнувшие старики, одно посвящено пропавшей старухе, а оставшиеся — девицам моложе двадцати пяти лет.
- Это у вас что происходит? - мрачно спросил Лихо, откладывая очередной лист. - Прошлый следователей вообще мышей не ловил, или умысел злой?
Мишка неопределенно покачал головой. Что касается Олимпиады, она склонна была скорее думать о штерновой халатности. На людей, живых ли, мертвых, здесь находящихся, или пропавших, Штерну было плевать. Для себя жил, как всякий ведьмак.
- Нестор Нимович, кажется нашла! - сказала она, и, голову подняв, обнаружила, что за окном начало уже темнеть. Шиповником пахло и приближающейся грозой.
Лихо отложил в сторону папку и по привычке нос потер.
- Что у вас, Олимпиада Потаповна?
- Малышева Клавдия Егоровна, 46 лет, вдова, не местная. Заявление о пропаже подал 9 месяцев назад ее брат, Федоров Поликарп Егорович, как и сестра, родом из Рязани.
Лихо поднялся, к ней подошел и склонился над столиком, внимательно изучая записи в папке. Потом кивнул.
- Похоже на правду… - выпрямившись, Лихо заложил руки за спину и принялся ходить по кабинету, от окна к стене, где замирал на полминуты, разглядывая портрет Государя. - Прочтите описание пропавшей.
- Рост примерно метр семьдесят, кожа белая, глаза серые, под левым — родинка. Волосы темные. Во что была одета, брат не знал, но перечислил при помощи, как тут сказано, своей жены несколько платьев сестры, среди которых было и английское платье, выписанное из Лондона по каталогу, черное, креповое, с саржевыми лентами и кружевом. Также упоминается и отделанная бисером сумочка.
- Похоже на правду, - повторил Лихо, потирая нос. - Вот что, Михайло Потапович, дела у нас теперь два, так что разделим силы. Вы пошлите телеграмму этому Поликарпу Федорову, расспросите о сестре, об особых приметах и отдельно — не было ли у нее старого перелома, а если был, то где. А потом пройдите по городу, попытайтесь разузнать о вдове Малышевой. Прошло, конечно, уже больше полугода, но может быть ее кто-то вспомнит. А я попробую побольше разузнать о девице Семеновой. С Обдерихой поговорю.
Мишка потер плечо. Синяки еще были видны на лице, он, должно быть, остался «беседой» с обитательницей бани не слишком доволен. Медведей они не жалуют сроду.
- А мне что делать? - спросила Олимпиада, складывая папки, разложенные по всей комнате.
Лихо посмотрел на нее задумчиво, подошел и папки, весьма тяжелые, из рук забрал.
- А вам, Олимпиада Потаповна, домой идти. Вы сегодня достаточно помогли. Я провожу вас.
Мишка наградил Олимпиаду задумчивым, даже подозрительным взглядом, но, к счастью, промолчал. Не хватало еще от него выслушивать пересказ нелепых городских сплетен. Лихо шляпу надел, Олимпиада накинула шаль, потому что с приходом сумерек стало прохладно, и вдвоем они вышли в город, оставив Мишку с дежурными убирать в архив лишние папки.
Тихо было. Гроза совсем близко подобралась к Загорску, над рекой мелькали то и дело зарницы, а над горами небо было черным, как сажа. И ни единого дуновения ветерка, между тем — знобко. Олимпиада плотнее закуталась в шаль и с благодарностью оперлась на предложенную руку.
- Могу я быть вам еще полезной?
- Пока нет, Олимпиада Потаповна, - покачал головой Лихо. - Дела мутные, и не знаешь, как подступиться.
- В столице, наверное, по-другому…
Лихо негромко рассмеялся.
- Понятия не имею, Олимпиада Потаповна, я в столице сыском не занимался, там у меня другие заботы. Здесь же… Девочка меня беспокоит, Семенова.
- Думаете… - Олимпиада запнулась. - Думаете, она в дом забежала?
- Она должна быть напугана, - кивнул Лихо. - Кто бы не ворвался в дом той ночью — что бы не ворвалось — это был кто-то, способный разбить головы четырем девицам. И быстро, ведь бежать они не успели.
- Кроме Светланы, Олимпиада покосилась на Лихо. - Что, если это она?
- Молоденькая девица разбила головы четырем своим сверстницам, равным по росту и силе? - усмехнулся Лихо. - И что, ни одна не сбежала, тревогу не подняла? Нет, Олимпиада Потаповна, если Семенова и была организатором, убивала не она, а кто-то повыше и посильнее. И, чувствую, где бы сейчас не скрывалась девчонка, она в опасности.
- Меня дом беспокоит, - призналась Олимпиада. - И этот рассказ кикиморы.
- Вы ей поверили? - поинтересовался Лихо, и сразу же добавил. - Нет, Олимпиада Потаповна, я в ваших суждениях не сомневаюсь. Просто… Больно уж невероятный рассказ выходит. «Неведомая сила», надо же! И от кого мы это слышим? От нечисти.
Олимпиада поморщилась.
- О, - Лихо улыбнулся. - Вы, никак, из тех, кто слово «нечисть» не переносит. Да только, поверьте моему опыту, нечисть и есть.
- Не в этом дело, - покачала головой Олимпиада. - Просто, мне показалось, что она действительно была напугана. И судить ее рано, вы не находите?
Лихо ответить не успел. В этот самый момент полыхнула молния, небо раскололось почти над самыми их головами и дождь хлынул, словно из треснутого корыта. Лихо крепко сжал руку Олимпиады и бросился через улицу, надеясь укрыться под козырьком мелочной лавки. И снова небо совсем рядом раскололось, а мостовая вдруг сделалась скользкой, такой, что нога Олимпиады поехала, каблук треснул, а с ней вроде бы щиколотка. Боль пронзила ногу.
- Что за невезение! - Олимпиада руку высвободила и к ноге склонилась. Было больно.
Лихо опустил глаза, на каблук отломанный посмотрел, на испачканный в грязи подол платья, и в особенности — на ногу. Глаза его сверкнули, как зеркало, а затем потухли.
- Подождите здесь, Олимпиада Потаповна, - сказал он спокойно. - Я найду извозчика.
И нырнул под дождь. Олимпиада под козырьком встала, оперлась плечом на столб и постаралась на больную ногу не наступать. Так она стояла минут пять, и тяжелые капли дождя разбивались о деревянную балюстраду, так что в лицо летела мелкая морось. Пахло совершенно упоительно — ночным садом, травами, лесом, и еще чем-то особенным, чем и слов не подобрать. Если бы нога не болела, Олимпиада, может, в пляс бы пустилась под этим дождем. Сильные грозы, случалось, сводили ведьм с ума.
Наконец появился Лихо на пролетке, помог Олимпиаде в нее забраться, и сюртук свой ей на плечи накинул галантно, хотя особой нужды в том не было. И дома были уже минут через десять.
- Компресс сделайте, Олимпиада Потаповна, - велел Лихо строго, помогая ей добраться до диванчика. - И по лестницам не бегайте. И спать ложитесь, завтра делами займемся. Я поздно вернусь.
- Куда вы? - спросила Олимпиада прежде, чем успела прикусит язык.
Лихо усмехнулся.
- Продолжать расследование. Лешака допрошу и семью его, в управление их пригласить едва ли получится, а ночью в лесу, быть может, станут посговорчивее.
Краска едва не залила лицо Олимпиады. Что ей, в самом деле, за забота, куда это Лихо по ночам ходит? Да хоть бы и в бордель!
Компресс Олимпиада и в самом деле сделала, с целебными травками, которые должны были снять боль и опухоль, так, что к утру все будет лучше прежнего. Посидев немного, Олимпиада на часы посмотрела, да и принялась морс варить, только все сегодня из рук валилось. Сахару сыпанула слишком много, отчего морс был сладкий, точно сироп. И земляника попалась недозрелая, хотя собирала ее Олимпиада Потаповна лично вчера утром, и каждую ягодку выбирала. Вышел морс сладкий, но совершенно безвкусный, Олимпиада развела его водой, бросила туда щепоть пряностей и на подоконник села.
Из сада тянуло запахом дождя и леса. А еще, кот сидел под самым окном и смотрел на Олимпиаду огромными круглыми глазами. В темноте они мерцали зелено, но не как у обычного кота.
- Пусти, голубушка, - сказал вдруг кот тихим, вкрадчивым голосом. - Мне хозяина видеть надо. Послание для него.
- А… нет хозяина, - выдавила Олимпиада.
Не то, чтобы говорящий кот был такой уж диковиной. И все же, отец и брат Олимпиады, обернувшись, утрачивали почти способность говорить, и уж точно не способны были на этакое важество. А кот еще и улыбался, демонстрируя приличных размеров клыки.
- Ну так, может, ты ему послание передашь, голубушка? Войти-то можно?
- Д-да, конечно, - Олимпиада посторонилась, и кот одним красивым прыжком оказался на подоконнике и в комнату спрыгнул.
Был он немаленького размера, почти с дворовую собаку — уж всяко больше привычных загорских котов, дымчато-серый, с белыми лапками — точно в носки обутый, и с белым галстуком. И ошейник на горле с какой-то безделушкой, обычно коты такого не позволяют. Вспрыгнув на лавку, кот вылизал лапу, продолжая разглядывать Олимпиаду.
- Э-э-э… Что за послание? Как вас зовут, простите?
Честное слово, с котом Олимпиада разговаривала не впервые, но вот имя прежде спрашивать не приходилось. Загорские мышеловы ей не отвечали.
- Барс я, - кивнул кот, - для друзей, прекрасная сударыня, просто Барсик.
- Олимпиада… Потаповна. Может быть молочка?
Кот облизнулся, после чего грустно вздохнул.
- Не могу, голубушка, при исполнении я.
- Так что за послание? От кого?
- От хозяина моего, Василия Тимофеевича, - ответил кот таким тоном, словно это все объясняло. - А послание такое: «Не пора ли тебе, Лихо, в Петербург возвращаться? Отпуски, голубчик, так не проводят, так только мигрени себе зарабатывают. Да и нужен ты в Синоде по известному тебе делу». Все. Ну и подпись еще: Дрёма.
- Я передам, - пообещала Олимпиада. - Может быть, все-таки, молочка? Вы же вроде больше не при исполнении, раз послание передали.
Кот задумался, пару раз лизнул лапу, ухо вымыл и наконец согласился, что молоко лишним не будет. Наливать его в блюдце Олимпиаде показалось не слишком-то вежливым, поэтому она наполнила чашку, поставила ее подле кота на лавку, а сама села возле стола. Любопытство ее мучило, и Олимпиада не знала, как же подступиться к вопросам, которые так ее занимают. Потом в конце концов решила, что в самом ее любопытстве нет ничего плохого.
- А Дрёма, он кто?
- Хозяин-то мой? - кот утер усы от молока. - Василь Тимофеич — член Синода, светило мировой науки, психиатр, профессор.
