- Могу и остаться, если нужно.
- Старая баня неподалеку от леса, присмотрись к ней. И поосторожнее, там живет очень энергичная Обдериха. А мы с вами делом займемся, Олимпиада Потаповна.
Олимпиада наскоро привела себя в порядок, переоделась в строгое уличное платье, косу короной на голове уложила, а сверху накинула платок. Лихо, увидев ее, только усмехнулся криво, но промолчал. Предложил локоть.
- Как ваша нога, Олимпиада Потаповна?
- Благодарю, все в порядке, - ответила Олимпиада, и постаралась совсем не хромать. - Вы узнали ночью что-то новое?
И тут же язык прикусила. Откуда ей знать, куда Лихо ночами ходит, и чем занимается. И что ей, в сущности, за забота? Ее дело маленькое — чай заваривать, да помогать по мелочи.
- Лешие обобрали нашу покойницу, да и бросили, - мрачно ответил Лихо. - Лес у них и в самом деле заповедный. Кое-что определенно указывает, что смерть женщины не была случайной.
Сунув руку за пазуху, Лихо вытащил тонкий шелковый шнурок с рукоятями на концах.
- Удавка.
- То есть, вы хотите сказать, что ее удавили… - Олимпиада хотела сказать «нарочно», но вовремя прикусила язык. Ну конечно нарочно! А иначе не бросили бы в лесу. Удавка эта говорит о том, что убийца к такому делу привычен, вот что страшно. - Но почему он оставил этот шнурок?
- Скорее всего, его спугнули лешаки, - Лихо открыл дверь и пропустил Олимпиаду галантно в чайную.
В заведении Водовозова пахло сладкой — сдобой, пышными, только что испеченными булочками и непременно мёдом. Тесть его, Михай Савушкин, держал недалеко от города пасеку, и мёдами своими славился не только в Загорске. Даже в Москву возил.
- Чай здесь сносный, - обронил Лихо, беря Олимпиаду за локоть и ведя к угловому, за столбом скрытому столику.
На них оглядывались, перешептывались, и наверняка сочиняли новые сплетни. Слышать их отголоски было обидно, впрочем, Олимпиада уже решила для себя: как только в Загорске станет невмоготу, она непременно уедет. Не в Петербург, конечно, кто ее ждет там? В Тверь, или в Москву. Она в секретари может пойти, что бы там мать не говорила, а она и стенографировать и на машинке печатать умеет, и почерк у нее прекрасный. Или преподавать можно.
- У меня к вам просьба, Олимпиада Потаповна.
Мягкий ровный голос Лихо вырвал Олимпиаду из раздумий. Половой уже принес и блюдо с пирожками, и чай, и горшочек с липовым мёдом, а она, видать, слишком глубоко задумалась. Вот и не сказала, что пироги с рыбой терпеть не может, как и с клюквой.
Лихо подвинул ей тарелку с курником — здесь его готовили по всем правилам, с блинчиками, с кашей в начинке.
- Боюсь, нам придется поднять архивы за последние года два и посмотреть, не находили ли еще тела женщин сходного возраста. Я, как вы могли заметить, не слишком усидчив, а Михайло Потапович…
Что верно, то верно. Мишка за бумажную работу брался с большим энтузиазмом — вот как вчера, когда принес целый ворох папок — но быстро перегорал. И оставались в итоге все дела незаконченные. Олимпиаде прежде случалось за него школьные работы дописывать украдкой, чтобы отец не ругал.
- Почему вы думаете, что есть еще жертвы?
- Способ убийства, тщательная подготовка, и то, что следов нет.
- А может, ее ограбили, - предположила Олимпиада. - Вдова была состоятельная, вот ее и удушили, а потом в лесу бросили.
- Украшения при ней нашли, и ладно, их не забрали, возможно, потому что они весьма приметны. Но пудреница? - Лихо нетерпеливо пальцами щелкнул. - За нее можно и двадцать рублей получить, а опознать по ней жертву мы бы не сумели, ни гравировки нет, ни клейма. И бросать серебряный лорнет в лесу тоже глупо. Нет, убийца что-то другое хотел получить с вдовы, а с мелочевкой этой не стал связываться. И, скорее всего, просто не знает, куда сбыть краденные вещи.
- А что ему может… - начала Олимпиада, но крошки попали не в то горло, и она закашлялась.
- Идите в архив, - хмуро сказал Лихо. И пока ни о чем больше не беспокойтесь.
Положив деньги на край стола, он поднялся, шляпу прихватил и вышел, кивнув на прощанье. Олимпиада отчего-то почувствовала себя несправедливо брошенной, но заодно и испытала облегчение. Она быстро доела, оставшиеся нетронутыми пироги велела завернуть и отослать в полицейское управление, а сама поспешила в городской архив.
* * *
Желая избавиться от ненужного, разрушительного раздражения, до управления Лихо шел пешком и самой дальней дорогой. Порой удавалось ему ногами выходить все неприятности, все мысли по дороге распутать, но не в этот раз. В кабинете он из шкафа достал два листа плотной бумаги, отыскал завалявшиеся где-то в столе цветные чернила и принялся записывать, путано, свои мысли.
Дела было два. По-первому вроде бы все ясно. Пять молоденьких девиц — дур, каких свет не видывал — решили поиграть с соседями. Такое случалось уже не раз, и не два, и всегда заканчивалось плохо. И если еще сто пятьдесят, даже сто лет назад люди были осмотрительнее, то теперь привыкли жить бок о бок с тем, кого прежде называли нечистью поганой. Привычное перестало казаться опасным, а зря. Переговорив с родными и знакомыми девиц, можно будет примерно вычислить, кто из соседей повинен в их смерти. Перебирать их списком, конечно, бесполезно. У любого, будь то домой, леший или обдериха, хватит сил, чтобы убить человека вот так, жестоко и кроваво. Куда пропала барышня Семенова, тоже гадать особенно не приходится. Либо убита вне дома, либо на свою беду забежала в загадочный дом, который был, да пропал.
Дом этот беспокоил Лихо отдельно, ни с чем подобным сталкиваться ему прежде не приходилось, он отправил телеграмму Шуликуну, но не надеялся на скорый ответ. Пока профессор в своих архивах найдет что-то, пройдет не одна неделя. А если он еще чем зачитается, так и вообще — за месяц не управится.
Но если с первым делом было более-менее понятно, то со вторым…
- Телеграмма пришла, Нестор Нимович, от брата нашей жертвы, - Мишка заглянул в комнату. - Сообщил, что выезжает немедленно и будет у нас послезавтра. А еще там сестрица моя пирожков прислала.
Перешагивая порог Мишка едва не споткнулся, но чудом равновесие удержал и лишь ругнулся коротко. И тотчас же извинился.
Лихо рукой махнул.
- Вон, полюбуйтесь, Михайло Потапович, что от нас утаили лешие.
Все вещи, отнятые у лешаков, он сложил на одном из столов, и теперь они только и ждали описи, занесения в протокол и тщательной упаковки в бумажные конверты с печатями. Описью занялся Мишка, попутно давая те или иные комментарии, достаточно ценные. Лихо его, однако, не слушал.
Засиделся он на одном месте. Нехорошо это. Привыкает он к месту, врастает в него, и все сложнее удержать свою натуру, дурную, беспокойную. Еще немного, и сорвется Лихо, а тогда беды не избежать. Надо поскорее с делом покончить, Мишке все передать (рекомендательное письмо в департамент уже готово), и в Петербург. Там чаю с Дрёмой и Дильшад Хасановной выпить, по улицам пройтись, в суете и сутолоке столичной побывать, и — снова уехать куда-нибудь. Конец отпуску.
- Удавка, Нестор Нимович, очень необычная, - сказал Мишка. - Я такой никогда прежде не видел.
Лихо поднялся из-за стола и к Мишке подошел, повертел гарроту в руках, прищурясь.
- Настоящий китайский шелк, и плетение хитрое… Как думаете, Михало Потапович, на заказ делали?
Мишка кивнул согласно.
- Опросите всех торговцев тканями и галантереей в городе, возможно, эта нить им покажется знакомой. И в Москву запрос пошлите. Сдается мне, душитель наш — не местный. А еще постарайтесь выяснить все о последних днях Малышевой: где бывала, с кем виделась. Может быть, рассказала кому-то о цели своего приезда в Загорск?
Тут в дверь постучали.
- Нестор Нимович, там еще кости.
Лихо тяжело вздохнул и кивнул.
- Еду. А вы этим шелком займитесь, Михайло Потапович.
Егор Егорыч запрыгнул в коляску на ходу и пристроил на сиденье компактный, но весьма увесистый докторский чемоданчик.
- Хочу тщательно осмотреть местонахождение тела, - пояснил он вскинувшему брови Лихо. - Надеяться на ваших…
- Мои, как вы, Егор Егорыч, выразились, работают чисто, - покачал головой Лихо. - Но вы правы, лучше самому взглянуть.
Ехать пришлось в этот раз в дальнюю часть леса, сперва по дороге, затем узкой просекой, над которой склонялись, почти сплетались ветвями столетние ели, и наконец пришлось покинуть коляску и еще минут десять идти пешком неприметной тропкой. Залесский с егерями уже дожидались на краю густого старого ельника. Земля тут была усыпана плотно хвоей, а кое-где поросла темно-зеленым мхом и заячьей капустой. Лихо почти машинально склонился, сорвал несколько веточек и разжевал. Рот заполнился кислой слюной.
- Где?
- За этими елями. Там валежник, - Залесский развел руками. - Лес этот не наш, он соседям принадлежит, и мы за ним не следим, не чистим. Где что упало, там и лежит.
Лихо поднял руку, останавливая его.
- Я это понимаю.
- Глухие места, - покачал головой Залесский. - Здесь ни наших, ни соседей почти не бывает. Самое то, чтобы тело спрятать.
Егор Егорыч начал бесстрашно пробираться через ельник, и Лихо последовал за ним, раздвигая ветки тростью. Идти далеко не пришлось, сразу же за плотно растущими невысокими, больными елками показались наваленные одно на другое стволы старых деревьев, вывернутые с корнями. Под ними и схоронили кости, и сейчас, освобожденные от веток, листвы и земли, они белели жутко. И в этот раз лес взял все, что пожелалось, оставив лоскуты ткани, цвет которой определить было невозможно, и пару золотых безделушек.
Предоставив Егор Егорычу осмотр тела и валежника, Лихо обошел небольшую поляну. Места и в самом деле были глухие, еще и потому, что зверья кругом не было. Попадаются в заповедных лесах такие места, которые и люди избегают, и звери с птицами, и даже лесные хозяева. В мертвой тишине голоса городовых, егерей, доктора и Залесского звучали непривычно — и неприятно — резко. Лихо потер переносицу, пытаясь настроиться, но не уловил ни единой эмоции. Все здесь было мертво уже довольно давно.
- Костяк тут не один, - Лихо вернулся к поваленному дереву, оперся на почти горизонтально торчащий корень. Дерево лежало тут давно, и вся земля давно с него осыпалась. - Обыщите здесь все. Придется все-таки искать Пановского…
- Что-то не так, Нестор Нимович? - доктор оторвался от костей, которые осматривал скрупулезно, и через плечо посмотрел на Лихо.
- Мертвое место. Думаю, здесь он и хоронил свои жертвы прежде.
- Он? - Егор Егорыч беспокойно огляделся. - О чем вы, дорогой Нестор Нимович?
- Пока это только догадки, - Лихо отряхнул руки и прошелся снова по поляне, глядя теперь под ноги, но там были только трава, корни, редкие кустики земляники — и все.
Люди, которым Лихо сейчас немало завидовал, совершенно не ощущали всего того, что исходило от земли. Верно говорят, что всюду — могила, глубоко под землей схоронены кости поколений и поколений людей, зверья всякого, а то и вовсе чудовищ небывалых, доисторических. Но есть такие места, где мертвые, неупокоенные, неотмщенные, спокойно лежать не могут, но и встать — тоже. И только силу тянут.
Подозрения Лихо, конечно же, оправдались.
Всего из-под земли извлекли шесть тел, давно уже истлевших и обратившихся в скелеты. Егор Егорыч оглядывал их бегло, что-то записывал в толстую тетрадь, извлеченную из саквояжа, и головой качал. Лихо присел на поваленное дерево, следя вполглаза за работой.
Лес погублен. Эта его часть. Деревья росли слишком близко к неотмщенным мертвецам, питались их ненавистью, и сами чахли и хирели, но это ненадолго. Совсем скоро лес очнется, крови захочет, и тогда заблудиться здесь станет смертельно опасно. А затем эта зараза может перекинуться и на остальную часть леса, как заповедную, так и обычную. И тогда сладить с жаждой крови сможет только пожар. И это выход, пожалуй, чересчур радикальный.
- Пока я могу сказать немного, Нестор Нимович, - доктор подошел, вытирая руки платком, остро пахнущим каким-то раствором. - Семь тел, все, похоже, женские. Тут я сужу в основном по длине волос и платью, но потом скажу вам точнее. Многие захоронены больше пяти лет назад, но в целом в таком лесу время смерти определить очень сложно. Об особых приметах, как вы понимаете, говорить не приходится.
Лихо поднялся с дерева и подозвал жестом старшего егеря, за ним подтянулись и городовые.
- Землю просеять, все вещи — до последней булавки — собрать, упаковать и привезти в управление. И будьте осторожнее. Лес дурной, так что лучше бы вам управиться до темноты. Потап Михайлович, на два слова.
Говорили в конторе приказчика, которая располагалась совсем рядом, через просеку. Внутри тикали назойливо часы и пахло еловой смолой, и немного — неразбавленным спиртом. Залесский смущенно и вместе с тем гневно фыркнул и спрятал бутылку подальше, а Лихо предложил чашку чая. Отказываться Лихо не стал, тем более, что чай, к его удивлению, оказался вполне прилично заварен. Сели рядом на крыльце, оглядывая темную громаду леса.
- Что у вас, Нестор Нимович? Дурные вести?
Лихо задумчиво погладил верхний край чашки, подбирая налипшие чаинки.
- Плохой лес, больной. Такой уже лешим не подчиняется. Оцепить бы этот его кусок.
- Я вас понимаю, - кивнул Залесский.
- И проследите, чтобы дети сюда не бегали, Потап Михайлович. Да и взрослым не стоит. Я постараюсь вызвать из Синода Сильвана Пиковича Пановского, но он, говорят, сейчас где-то в Сибири по делам службы. Без него мы бессильны что-либо сделать. Сможете найти каких-то свидетелей?
Залесский нахмурился.
- Боюсь вас огорчить, Нестор Нимович, но — нет. Места и в самом деле нехорошие, и давно уже. И не растет тут ничего полезного. Как видите, даже просеку забросили. Тут и контора-то осталась только потому, что не весь валежник после урагана последнего забрали.
Лихо допил чай, чашку отставил и поднялся.
- Если еще что-то произойдет, сообщайте немедленно.
Он собрался уже уходить, когда Залесский окликнул. Чувствовал себя Потап Михайлович, по всему видно, неловко. Даже покраснел немного, и отчего-то помолодел, отчего сразу же стал похож на своего сына.
- Нестор Нимович… касательно дочери моей…
- А что с Олимпиадой Потаповной? - спросил Лихо, подавляя утомленный вздох.
- Видите ли… Многих удивило, что вы ее на службу приняли. Вот уже и разговоры всякие ходят. Ведьмы, они, конечно, иного нрава, чем обычные люди, но…
- Вы тоже иного нрава, Потап Михайлович, - резче, чем следовало, ответил Лихо. - Вы ведь, помнится, оборотень из вольных, и не в первом поколении. Насколько помню, прадед ваш на здешних дорогах разбойничал, и лишь милостью государевой был помилован за некоторые заслуги.
Залесский покраснел еще больше, но теперь уже от гнева. Впрочем, сказать слово поперек члену Синода он не решался.
- Что же касается вашей дочери, то я нанял ее на службу исключительно ради ее способностей. Олимпиада Потаповна умна, наблюдательна, обладает полезными знаниями, а кроме всего прочего, уж простите мне эту слабость, хорошо готовит и чай заваривать умеет отменный. Любое иное предположение оскорбляет меня, а главное — вашу дочь. Честь имею.
И Лихо развернулся и ушел. Раздражение между тем схлынуло, оставив опустошение и странную радость. Давно следовало бы пар выпустить, и здесь для этого было самое подходящее место, гиблое. Оно втянуло в себя всю злость, всю губительную силу, поглотило, переварило, и немного успокоилось.
- Старая баня неподалеку от леса, присмотрись к ней. И поосторожнее, там живет очень энергичная Обдериха. А мы с вами делом займемся, Олимпиада Потаповна.
Олимпиада наскоро привела себя в порядок, переоделась в строгое уличное платье, косу короной на голове уложила, а сверху накинула платок. Лихо, увидев ее, только усмехнулся криво, но промолчал. Предложил локоть.
- Как ваша нога, Олимпиада Потаповна?
- Благодарю, все в порядке, - ответила Олимпиада, и постаралась совсем не хромать. - Вы узнали ночью что-то новое?
И тут же язык прикусила. Откуда ей знать, куда Лихо ночами ходит, и чем занимается. И что ей, в сущности, за забота? Ее дело маленькое — чай заваривать, да помогать по мелочи.
- Лешие обобрали нашу покойницу, да и бросили, - мрачно ответил Лихо. - Лес у них и в самом деле заповедный. Кое-что определенно указывает, что смерть женщины не была случайной.
Сунув руку за пазуху, Лихо вытащил тонкий шелковый шнурок с рукоятями на концах.
- Удавка.
- То есть, вы хотите сказать, что ее удавили… - Олимпиада хотела сказать «нарочно», но вовремя прикусила язык. Ну конечно нарочно! А иначе не бросили бы в лесу. Удавка эта говорит о том, что убийца к такому делу привычен, вот что страшно. - Но почему он оставил этот шнурок?
- Скорее всего, его спугнули лешаки, - Лихо открыл дверь и пропустил Олимпиаду галантно в чайную.
В заведении Водовозова пахло сладкой — сдобой, пышными, только что испеченными булочками и непременно мёдом. Тесть его, Михай Савушкин, держал недалеко от города пасеку, и мёдами своими славился не только в Загорске. Даже в Москву возил.
- Чай здесь сносный, - обронил Лихо, беря Олимпиаду за локоть и ведя к угловому, за столбом скрытому столику.
На них оглядывались, перешептывались, и наверняка сочиняли новые сплетни. Слышать их отголоски было обидно, впрочем, Олимпиада уже решила для себя: как только в Загорске станет невмоготу, она непременно уедет. Не в Петербург, конечно, кто ее ждет там? В Тверь, или в Москву. Она в секретари может пойти, что бы там мать не говорила, а она и стенографировать и на машинке печатать умеет, и почерк у нее прекрасный. Или преподавать можно.
- У меня к вам просьба, Олимпиада Потаповна.
Мягкий ровный голос Лихо вырвал Олимпиаду из раздумий. Половой уже принес и блюдо с пирожками, и чай, и горшочек с липовым мёдом, а она, видать, слишком глубоко задумалась. Вот и не сказала, что пироги с рыбой терпеть не может, как и с клюквой.
Лихо подвинул ей тарелку с курником — здесь его готовили по всем правилам, с блинчиками, с кашей в начинке.
- Боюсь, нам придется поднять архивы за последние года два и посмотреть, не находили ли еще тела женщин сходного возраста. Я, как вы могли заметить, не слишком усидчив, а Михайло Потапович…
Что верно, то верно. Мишка за бумажную работу брался с большим энтузиазмом — вот как вчера, когда принес целый ворох папок — но быстро перегорал. И оставались в итоге все дела незаконченные. Олимпиаде прежде случалось за него школьные работы дописывать украдкой, чтобы отец не ругал.
- Почему вы думаете, что есть еще жертвы?
- Способ убийства, тщательная подготовка, и то, что следов нет.
- А может, ее ограбили, - предположила Олимпиада. - Вдова была состоятельная, вот ее и удушили, а потом в лесу бросили.
- Украшения при ней нашли, и ладно, их не забрали, возможно, потому что они весьма приметны. Но пудреница? - Лихо нетерпеливо пальцами щелкнул. - За нее можно и двадцать рублей получить, а опознать по ней жертву мы бы не сумели, ни гравировки нет, ни клейма. И бросать серебряный лорнет в лесу тоже глупо. Нет, убийца что-то другое хотел получить с вдовы, а с мелочевкой этой не стал связываться. И, скорее всего, просто не знает, куда сбыть краденные вещи.
- А что ему может… - начала Олимпиада, но крошки попали не в то горло, и она закашлялась.
- Идите в архив, - хмуро сказал Лихо. И пока ни о чем больше не беспокойтесь.
Положив деньги на край стола, он поднялся, шляпу прихватил и вышел, кивнув на прощанье. Олимпиада отчего-то почувствовала себя несправедливо брошенной, но заодно и испытала облегчение. Она быстро доела, оставшиеся нетронутыми пироги велела завернуть и отослать в полицейское управление, а сама поспешила в городской архив.
* * *
Желая избавиться от ненужного, разрушительного раздражения, до управления Лихо шел пешком и самой дальней дорогой. Порой удавалось ему ногами выходить все неприятности, все мысли по дороге распутать, но не в этот раз. В кабинете он из шкафа достал два листа плотной бумаги, отыскал завалявшиеся где-то в столе цветные чернила и принялся записывать, путано, свои мысли.
Дела было два. По-первому вроде бы все ясно. Пять молоденьких девиц — дур, каких свет не видывал — решили поиграть с соседями. Такое случалось уже не раз, и не два, и всегда заканчивалось плохо. И если еще сто пятьдесят, даже сто лет назад люди были осмотрительнее, то теперь привыкли жить бок о бок с тем, кого прежде называли нечистью поганой. Привычное перестало казаться опасным, а зря. Переговорив с родными и знакомыми девиц, можно будет примерно вычислить, кто из соседей повинен в их смерти. Перебирать их списком, конечно, бесполезно. У любого, будь то домой, леший или обдериха, хватит сил, чтобы убить человека вот так, жестоко и кроваво. Куда пропала барышня Семенова, тоже гадать особенно не приходится. Либо убита вне дома, либо на свою беду забежала в загадочный дом, который был, да пропал.
Дом этот беспокоил Лихо отдельно, ни с чем подобным сталкиваться ему прежде не приходилось, он отправил телеграмму Шуликуну, но не надеялся на скорый ответ. Пока профессор в своих архивах найдет что-то, пройдет не одна неделя. А если он еще чем зачитается, так и вообще — за месяц не управится.
Но если с первым делом было более-менее понятно, то со вторым…
- Телеграмма пришла, Нестор Нимович, от брата нашей жертвы, - Мишка заглянул в комнату. - Сообщил, что выезжает немедленно и будет у нас послезавтра. А еще там сестрица моя пирожков прислала.
Перешагивая порог Мишка едва не споткнулся, но чудом равновесие удержал и лишь ругнулся коротко. И тотчас же извинился.
Лихо рукой махнул.
- Вон, полюбуйтесь, Михайло Потапович, что от нас утаили лешие.
Все вещи, отнятые у лешаков, он сложил на одном из столов, и теперь они только и ждали описи, занесения в протокол и тщательной упаковки в бумажные конверты с печатями. Описью занялся Мишка, попутно давая те или иные комментарии, достаточно ценные. Лихо его, однако, не слушал.
Засиделся он на одном месте. Нехорошо это. Привыкает он к месту, врастает в него, и все сложнее удержать свою натуру, дурную, беспокойную. Еще немного, и сорвется Лихо, а тогда беды не избежать. Надо поскорее с делом покончить, Мишке все передать (рекомендательное письмо в департамент уже готово), и в Петербург. Там чаю с Дрёмой и Дильшад Хасановной выпить, по улицам пройтись, в суете и сутолоке столичной побывать, и — снова уехать куда-нибудь. Конец отпуску.
- Удавка, Нестор Нимович, очень необычная, - сказал Мишка. - Я такой никогда прежде не видел.
Лихо поднялся из-за стола и к Мишке подошел, повертел гарроту в руках, прищурясь.
- Настоящий китайский шелк, и плетение хитрое… Как думаете, Михало Потапович, на заказ делали?
Мишка кивнул согласно.
- Опросите всех торговцев тканями и галантереей в городе, возможно, эта нить им покажется знакомой. И в Москву запрос пошлите. Сдается мне, душитель наш — не местный. А еще постарайтесь выяснить все о последних днях Малышевой: где бывала, с кем виделась. Может быть, рассказала кому-то о цели своего приезда в Загорск?
Тут в дверь постучали.
- Нестор Нимович, там еще кости.
Лихо тяжело вздохнул и кивнул.
- Еду. А вы этим шелком займитесь, Михайло Потапович.
Егор Егорыч запрыгнул в коляску на ходу и пристроил на сиденье компактный, но весьма увесистый докторский чемоданчик.
- Хочу тщательно осмотреть местонахождение тела, - пояснил он вскинувшему брови Лихо. - Надеяться на ваших…
- Мои, как вы, Егор Егорыч, выразились, работают чисто, - покачал головой Лихо. - Но вы правы, лучше самому взглянуть.
Ехать пришлось в этот раз в дальнюю часть леса, сперва по дороге, затем узкой просекой, над которой склонялись, почти сплетались ветвями столетние ели, и наконец пришлось покинуть коляску и еще минут десять идти пешком неприметной тропкой. Залесский с егерями уже дожидались на краю густого старого ельника. Земля тут была усыпана плотно хвоей, а кое-где поросла темно-зеленым мхом и заячьей капустой. Лихо почти машинально склонился, сорвал несколько веточек и разжевал. Рот заполнился кислой слюной.
- Где?
- За этими елями. Там валежник, - Залесский развел руками. - Лес этот не наш, он соседям принадлежит, и мы за ним не следим, не чистим. Где что упало, там и лежит.
Лихо поднял руку, останавливая его.
- Я это понимаю.
- Глухие места, - покачал головой Залесский. - Здесь ни наших, ни соседей почти не бывает. Самое то, чтобы тело спрятать.
Егор Егорыч начал бесстрашно пробираться через ельник, и Лихо последовал за ним, раздвигая ветки тростью. Идти далеко не пришлось, сразу же за плотно растущими невысокими, больными елками показались наваленные одно на другое стволы старых деревьев, вывернутые с корнями. Под ними и схоронили кости, и сейчас, освобожденные от веток, листвы и земли, они белели жутко. И в этот раз лес взял все, что пожелалось, оставив лоскуты ткани, цвет которой определить было невозможно, и пару золотых безделушек.
Предоставив Егор Егорычу осмотр тела и валежника, Лихо обошел небольшую поляну. Места и в самом деле были глухие, еще и потому, что зверья кругом не было. Попадаются в заповедных лесах такие места, которые и люди избегают, и звери с птицами, и даже лесные хозяева. В мертвой тишине голоса городовых, егерей, доктора и Залесского звучали непривычно — и неприятно — резко. Лихо потер переносицу, пытаясь настроиться, но не уловил ни единой эмоции. Все здесь было мертво уже довольно давно.
- Костяк тут не один, - Лихо вернулся к поваленному дереву, оперся на почти горизонтально торчащий корень. Дерево лежало тут давно, и вся земля давно с него осыпалась. - Обыщите здесь все. Придется все-таки искать Пановского…
- Что-то не так, Нестор Нимович? - доктор оторвался от костей, которые осматривал скрупулезно, и через плечо посмотрел на Лихо.
- Мертвое место. Думаю, здесь он и хоронил свои жертвы прежде.
- Он? - Егор Егорыч беспокойно огляделся. - О чем вы, дорогой Нестор Нимович?
- Пока это только догадки, - Лихо отряхнул руки и прошелся снова по поляне, глядя теперь под ноги, но там были только трава, корни, редкие кустики земляники — и все.
Люди, которым Лихо сейчас немало завидовал, совершенно не ощущали всего того, что исходило от земли. Верно говорят, что всюду — могила, глубоко под землей схоронены кости поколений и поколений людей, зверья всякого, а то и вовсе чудовищ небывалых, доисторических. Но есть такие места, где мертвые, неупокоенные, неотмщенные, спокойно лежать не могут, но и встать — тоже. И только силу тянут.
Подозрения Лихо, конечно же, оправдались.
Всего из-под земли извлекли шесть тел, давно уже истлевших и обратившихся в скелеты. Егор Егорыч оглядывал их бегло, что-то записывал в толстую тетрадь, извлеченную из саквояжа, и головой качал. Лихо присел на поваленное дерево, следя вполглаза за работой.
Лес погублен. Эта его часть. Деревья росли слишком близко к неотмщенным мертвецам, питались их ненавистью, и сами чахли и хирели, но это ненадолго. Совсем скоро лес очнется, крови захочет, и тогда заблудиться здесь станет смертельно опасно. А затем эта зараза может перекинуться и на остальную часть леса, как заповедную, так и обычную. И тогда сладить с жаждой крови сможет только пожар. И это выход, пожалуй, чересчур радикальный.
- Пока я могу сказать немного, Нестор Нимович, - доктор подошел, вытирая руки платком, остро пахнущим каким-то раствором. - Семь тел, все, похоже, женские. Тут я сужу в основном по длине волос и платью, но потом скажу вам точнее. Многие захоронены больше пяти лет назад, но в целом в таком лесу время смерти определить очень сложно. Об особых приметах, как вы понимаете, говорить не приходится.
Лихо поднялся с дерева и подозвал жестом старшего егеря, за ним подтянулись и городовые.
- Землю просеять, все вещи — до последней булавки — собрать, упаковать и привезти в управление. И будьте осторожнее. Лес дурной, так что лучше бы вам управиться до темноты. Потап Михайлович, на два слова.
Говорили в конторе приказчика, которая располагалась совсем рядом, через просеку. Внутри тикали назойливо часы и пахло еловой смолой, и немного — неразбавленным спиртом. Залесский смущенно и вместе с тем гневно фыркнул и спрятал бутылку подальше, а Лихо предложил чашку чая. Отказываться Лихо не стал, тем более, что чай, к его удивлению, оказался вполне прилично заварен. Сели рядом на крыльце, оглядывая темную громаду леса.
- Что у вас, Нестор Нимович? Дурные вести?
Лихо задумчиво погладил верхний край чашки, подбирая налипшие чаинки.
- Плохой лес, больной. Такой уже лешим не подчиняется. Оцепить бы этот его кусок.
- Я вас понимаю, - кивнул Залесский.
- И проследите, чтобы дети сюда не бегали, Потап Михайлович. Да и взрослым не стоит. Я постараюсь вызвать из Синода Сильвана Пиковича Пановского, но он, говорят, сейчас где-то в Сибири по делам службы. Без него мы бессильны что-либо сделать. Сможете найти каких-то свидетелей?
Залесский нахмурился.
- Боюсь вас огорчить, Нестор Нимович, но — нет. Места и в самом деле нехорошие, и давно уже. И не растет тут ничего полезного. Как видите, даже просеку забросили. Тут и контора-то осталась только потому, что не весь валежник после урагана последнего забрали.
Лихо допил чай, чашку отставил и поднялся.
- Если еще что-то произойдет, сообщайте немедленно.
Он собрался уже уходить, когда Залесский окликнул. Чувствовал себя Потап Михайлович, по всему видно, неловко. Даже покраснел немного, и отчего-то помолодел, отчего сразу же стал похож на своего сына.
- Нестор Нимович… касательно дочери моей…
- А что с Олимпиадой Потаповной? - спросил Лихо, подавляя утомленный вздох.
- Видите ли… Многих удивило, что вы ее на службу приняли. Вот уже и разговоры всякие ходят. Ведьмы, они, конечно, иного нрава, чем обычные люди, но…
- Вы тоже иного нрава, Потап Михайлович, - резче, чем следовало, ответил Лихо. - Вы ведь, помнится, оборотень из вольных, и не в первом поколении. Насколько помню, прадед ваш на здешних дорогах разбойничал, и лишь милостью государевой был помилован за некоторые заслуги.
Залесский покраснел еще больше, но теперь уже от гнева. Впрочем, сказать слово поперек члену Синода он не решался.
- Что же касается вашей дочери, то я нанял ее на службу исключительно ради ее способностей. Олимпиада Потаповна умна, наблюдательна, обладает полезными знаниями, а кроме всего прочего, уж простите мне эту слабость, хорошо готовит и чай заваривать умеет отменный. Любое иное предположение оскорбляет меня, а главное — вашу дочь. Честь имею.
И Лихо развернулся и ушел. Раздражение между тем схлынуло, оставив опустошение и странную радость. Давно следовало бы пар выпустить, и здесь для этого было самое подходящее место, гиблое. Оно втянуло в себя всю злость, всю губительную силу, поглотило, переварило, и немного успокоилось.
