От омерзения и унижения она готова была провалиться сквозь землю, в те самые Глубины к демонам. Безумно хотелось опустить взгляд — казалось, Роун уничтожает ее… После всего, что он творил и говорил…
Но она до последнего смотрела на него, и голос ее не дрожал, когда она ответила:
— Да. Когда мужчина следит за женщиной, он делает это из похоти или из любви. Я ведь всего-навсего младшая принцесса, у тебя нет политического интереса ко мне. Но как к женщине… Ты любишь меня, — выдохнула она, а он лишь противно усмехнулся. Но она все равно продолжила, хотя ноги ее уже не держали: — Если бы это была похоть, ты бы давно заловил меня в укромном уголке замка… Правда же? Но ты не сделал этого, даже когда я нашла твоего паука. Ты ждал… Ты любишь, и не убьешь меня… А тогда и нет смысла в насилии… Я ведь не буду молчать…
Они смотрели в глаза друг другу — в этом преломленном мире отражения, — и казалось, что секунды превратились в столетия… А потом его руки исчезли из-под ее юбок.
Как только он отодвинулся от нее хоть на дюйм, она дернулась, вырываясь из его объятий — он ведь позволил ей это — и оббегая стол. Глупо, словно, если их будет разделять мебель, он станет для нее неопасен.
И вновь взгляд глаза в глаза…
…Видеть ее слезы было непривычно. Он этого не желал. Никогда.
— Сядь, — хрипло приказал Роун, сам удивляясь своему грубому голосу, прозвучавшему в маленькой комнатке, словно набат храмовых колоколов. Вилфен не вздрогнула, но весь ее вид и без того говорил об ее уязвимости. Маленькая и напуганная. Вот только, в отличие от него, она смогла говорить и думать хладнокровно.
— Садись, — повторил он, кивая на убитый жизнью диван. Весь в хозяина.
На этот раз она послушалась: прошла к дивану и села, выпрямив спину и сложив руки на коленях. Истинная леди, принцесса крови — такая даже после изнасилования встала и пошла бы с гордо поднятой головой. Как ее такую убедить в своей правоте? Покорить? Никак!
От злости Роуну хотелось что-нибудь уничтожить, кого-нибудь убить, чтобы хоть на мгновение почувствовать власть над смертью — это пьянило его, но все же не так, как простой взгляд на нее.
— Ты ничего не понимаешь.
Она зловеще прищурилась.
— Ты не любишь меня? Или считаешь, что мне понравилось твое обращение?
— Ты не понимаешь! — с надрывом произнес он, начиная метаться по кабинету. Потом вспомнил, что таким же грешили принцы, а для Роуна не было ничего хуже, чем подражать этим высокомерным ублюдком, поэтому он остановился у стола, тяжело опираясь о него. Все это время Вилфен внимательно наблюдала за ним. Ему вдруг только сейчас пришло в голову, что если она использует прыжок чародеев, то он не успеет остановить ее — он действительно не собирался убивать ее и даже калечить. Но она поняла это. Она так легко раскусила его…
— Почему ты не уходишь? Уходи! — выкрикнул он, больше всего на свете желая, чтобы она осталась с ним и выслушала.
— Дверь заперта, я не доверяю своим рукам, — твердо ответила она, вот только ладони ее, и правда, дрожали.
— Ты — чародей, — напомнил он.
На этот раз ответ ее был не столь быстр.
— Хочу узнать, чего я не понимаю.
— И не боишься? — усмехнулся он.
— Боюсь, — тихо ответила она, и в это мгновение показалась ему такой слабой, нуждающейся в защите, что он наконец перестал вести себя как идиот.
— Ты не понимаешь, — повторил он на этот раз куда тише и спокойнее. — Но ты права — я… люблю тебя.
Роун сам этого не ожидал, что это произойдет. Он жил сам по себе, годами пожираемый завистью к принцам. У них было то, чего не имелось у него — возможности показать себя. Роун вынужден был всю жизнь скрываться. Отец — предатель, мать — дура, брат — нытик, сестра — глупая, хоть и добрая. К нему. Но ему была нужна не доброта, а возможность заниматься делом, не просиживать штаны в кабинете начальника замковой стражи. Более скучно должности не найти! Единственным развлечением Роуна (кроме борделей и пьянок) были документы, которые ему притаскивал Рифен, да упражнения с даром. Первое его больше бесило, чем развлекало — ему отчаянно хотелось оказаться на месте старшего брата, этого дурня, который иногда даже не понимал, что ему говорил Император. Но Роун не мог отказать себе в этой помощи Рифену — не из любви к родственничку, а из желания хоть так проявить себя. Самоутвердиться хотя бы в своих глазах.
Дар тоже недолго развлекал Роуна. С самого раннего детства, как мать поняла, что ей достался испорченный ребенок-свалг, она заставляла его скрывать свои способности. Когда же он вырос, а дорогая родительница нашла более интересное занятие, чем воспитывать сына, он принялся осторожно пробовать применять дар. К счастью, обычные чародеи и другие заклинатели не могли отследить некроманта. Это был единственный хороший момент в его даре, из-за которого он вмиг мог стать отверженным. И трупом. Некромантов хоть и истребили давно, и сделали это светлые, но не любить их продолжали всем миром. Презирать. Ненавидеть. Некроманты — изгои. Даже в пору юности, когда дар ударял в голову, Роун и не подумал открыться кому-то. О его уродстве знала только семья. А пока они молчали, он постепенно осваивал свои запретные способности. Много нового узнал: через своих созданий он мог следить за другими. Это взбудоражило его больше, чем возможность создать стаю мертвых варгов. Через пауков и крыс, которые водились даже в императорском замке, Роун следил за правителем темных, его сыновьями, чиновниками и лордами. Он многое узнал, хотя был вынужден соблюдать осторожность и не появляться в некоторых местах. К примеру, в кабинете Императора. Чем Тьма не шутит, может, Вадерион Шелар'рис заметит отродье некроманта. Но даже с определенными ограничениями Роун узнал многое. Он стал теневым королем замка, пауком в огромной паутине государственных дел. Это будоражило. Ему захотелось большего. Он не мог только наблюдать, он стал реализовывать свои знания. Попросту говоря, продавать их на стороне. Желающие нашлись сразу, но Роун выставил несколько условий. Это было несложно — управлять Вилешей. Да, именно она была главным врагом Императора, а он даже не подозревал об этом. Может, потому что все ее покушения и заговоры Роун и так предотвращал. Вилеша была не особо умна, но в тандеме со свалгом ей удалось много достичь. По правде говоря, он мог в любой момент уничтожить императорскую семью — или бо?льшую ее часть (а потом сам умереть, потому что за Вадериона и принцев было кому мстить — с Тейнолом тягаться было тяжело даже некроманту), однако он никогда не предпринимал серьезных попыток расправиться с Шелар'рис. Все из-за Императрицы. Ну и из-за желания продлить развлечение. В чем толк уничтожать интересную игрушку? Но даже не будь этого, Элиэн он бы никогда не тронул. Как странно, в его заледеневшем жестоком сердце нашлась капля благодарности к этой женщине. Не к матери, а именно к Императрице, ведь это Элиэн заставила дуреху Алесу бросить любовника-предателя и сбежать с детьми. Она спасла им всем жизнь, но особенно — Роуну. И он был благодарен, поэтому редко устраивал покушения на Императрицу, а если все же брался за дело, то старался свести риски к минимуму и оказаться рядом в нужный момент, чтобы в случае чего самому вмешаться и спасти эльфийку. А в остальном он развлекался, находя особенное удовольствие в том, чтобы водить за нос самого Темного Императора, который даже не подозревал, что у него под боком живет некромант и предатель. Роун долго вел свою игру, а потом она усложнилась — Вадерион с Тейнолом наконец заметили, что некоторые сведения весьма проворно утекают из замка. Они начали искать и весьма скоро сократили круг подозреваемых до нескольких темных, в числе которых оказался и Роун. Это добавило остроты игре, он даже рискнул устроить серьезное покушение на Императора, но в ловушку попали Велон с Эдой. Тогда Роун еще не знал, что этот случай он будет вспоминать с досадой и страхом, ведь тогда он чуть не убил свое будущее.
Все произошло слишком внезапно. Роун никогда ни в ком не нуждался. Он любил сестру и мать, но, зная о том, что они пользуются покровительством (Алеса — Элиэн, Рия — Тейнола), никогда по-настоящему не переживал за них. Даже если его раскроют, им ничего не грозит, Император хоть и немилосерден, зато не дурак и не будет убивать перспективных темных. Так что тревожиться о семье он не собирался, а в остальном его ничего не связывало с ними. Мама и сестра давно жили своими жизнями. А Роун — своей. Все было хорошо. Он с покровительственной насмешкой наблюдал за тем, как женились старшие принцы, как росли младшие. Потом появились принцессы — помимо Вэйлы — Виклен и Вилфен. Роун едва ли обращал внимание на этих знатных девок. Все изменилось в один день, когда сестры случайно врезались в него, рассыпав книги. Тут, надо признаться, была его вина — он перепил и плохо за себя отвечал. Но в тот момент он не думал головой, а злился на этих принцесс. Гадости так и кололись на языке, а тут еще Виклен подлила масла в огонь, сказав что-то дерзкое. Он уже готов был оскорбить эту сучку, но тут Вилфен осторожно коснулась его руки, протягивая маленький томик стихов — постыдное увлечение, которое Роун тщательно ото всех скрывал.
— Ты уронил, — произнесла она своим нежным голосом. Она была прекрасна в тот момент — юная женщина, расцветающая, как изысканная роза. Ей исполнилось шестнадцать — уже вполне сформировавшаяся девушка с красивой фигурой. Такая миниатюрная куколка. Слишком молодая и навсегда недоступная для него…
Он молча забрал томик и, резко развернувшись, ушел. В спину ему неслись проклятия Виклен. С тех пор он стал следить за Вилфен. Роун не мог позволить себе быть с нею — эта мысль ни на мгновение не задержалась в его голове, — но он мог смотреть, как она живет. Наслаждаться ее жизнью. Он следил за нею через пауков, но осторожно. Сначала он лишь иногда приводил своих маленьких друзей в ее комнаты, но потом ему стало не хватать этого. Он поселил пауков в ее спальне, наблюдая за нею. Особенно ему нравилось смотреть, как она спит, но и процесс раздевания ему пришелся весьма по душе. Она была прекрасна и — он знал это точно — невинна. Вилфен не интересовалась мужчинами, и хоть в этом Роун мог быть спокоен — ему не придется никого убивать. Он бы не вынес ее романа с другим. Но она оставалась верна себе и не разменивалась на мелочи. Она была слишком хороша, чтобы отдаваться каждому встречному. Такой девушке нужен был настоящий мужчина, тот, с кем она будет счастлива. Умная, хладнокровная, логичная — разве могла существовать такая женщина? Разве могла она не покорить Роуна, который всегда снисходительно относился к слабому полу? Он не верил, что найдется настолько умная женщина, которую он сможет уважать. Но она родилась — буквально на его глазах, — и уже в юном возрасте доказала свою исключительность.
К сожалению, при всем своем самодовольстве и самомнении — а Роун очень высоко себя оценивал, — он не мог не признать, что Вилфен не для него. Вернее, он не для нее. Если бы он еще не был предателем и некромантом, был бы шанс покорить молоденькую девушку — пусть он бастард и сын казненного Советника, но он долго служил императорской семье, да и как мужчина неплох. Но Роун уже успел в своей жизни накуролесить. Только сейчас он понял, в какую ловушку загнал себя своими "развлечениями". Весь мир для него сосредоточился на Вилфен, но именно с нею он и не мог быть, потому что его, предателя, никогда не простят, не пустят к принцессе. Он не мог ничего исправить, не мог стать чистым и невинным — таким же, как она. Но даже так он не собирался отступать и желал сделать для Вилфен хоть что-то. Сначала он стал ограждать ее от всех заговоров, которые продолжали плестись в Меладе, благо он контролировал большую часть из них. Потом, когда при одном из покушений чуть не погиб Вейкар (ничего бы не случилось с этим идиотом!), Роун стал еще больше препятствовать действиям заговорщиков. Вилфен так переживала за брата, что он не мог больше смотреть на ее волнение, на то, как она не спит по ночам после попытки убить принца. Роун стал саботировать все действия Цериана и Марэй. Так как теперь ему приходилось действовать намного решительнее и топорнее, то скоро парочка догадалась, что ему больше нельзя доверять. Тогда они явно нашли другого осведомителя-помощника. Дело приобрело слишком серьезный оборот, Роун теперь не мог с уверенностью сказать, что Вилфен и ее семье ничего не угрожает. Поэтому он пошел на крайние меры — обратился к Тейнолу. Необходимо было обезвредить Цериана и Марэй, убрав всю их сеть исполнителей и шпионов — а она была немаленькая. Именно для этого Роуну понадобился Тейнол, но убедить главу Теней в своем искреннем желании помочь оказалось чрезвычайно сложно. По сути, у него это так и не получилось сделать — Тейнол просто поставил ему условие, что если он в чем-то обманет Тень или предаст вновь, то брат Императора убьет Рию. Особо жестоко. Сестра была самой дорогой темной для Роуна после Вилфен, поэтому угроза была весьма действенной. Начало приходить понимание, что он вляпался. Не будь Вилфен, не будь его глупой любви, он бы жил спокойно, а в случае чего просто исчез бы, возможно, даже изобразив свою смерть (некроманту это сделать несложно). Но он уже не мог ничего изменить — да и не хотел. Вилфен стала самым дорогим сокровищем в его жизни, она стала его целью. Покорить ее, быть рядом. Его тянуло к ней, и он уже переставал себя контролировать. Лишь железная воля, которая годами сдерживала дар некроманта, могла заставить его глупые чувства не проявляться столь явно. Он старался вести себя как прежде, но все больше уходил в себя, проводя ночи не в кабаках с девками на коленях, а сидя в кабинете и наблюдая за спящей Вилфен. Как он теперь содрогался при мысли, что тридцать пять лет назад чуть не убил Эду с Велоном — родителей его любимой. Она могла даже не появиться на свет, он бы не узнал о том, какая она удивительная…
Появление Вилфен в своем кабинете он предугадал, но так и не придумал, что ей сказать. Она так легко вычислила его. Он не мог признаться ей в любви, не мог рассказать о том, что начал сотрудничать с Тейнолом, сдавая ему всю сеть заговорщиков. Поэтому он поступил как последний урод, когда она оказалась совсем близко — припугнул, сходя с ума от ее тела. Демоны, это было невыносимо…
Вилфен смотрела на него с непередаваемым отвращением. Он рассказ ей все, не скрывал ничего: и о своей одержимости ею, и о любви, и о предательстве, и о дурацком искуплении, на которое пошел ради нее. Она слушала его, и все больше ее ледяное лицо искажала гримаса презрения и отвращения. Наконец он не выдержал.
— Да, я некромант! — выплюнул он. — Представляешь, тебя лапал любитель трупов!
Она одарила его холодным взглядом. За время рассказа к ней вернулась прежняя уверенность.
— Ты годами развлекался тем, что пытался убить мою семью, — наконец процедила она. — Моего отца, мать, брата, деда.
Она явно хотела сказать еще многое, но то ли сдерживалась, то ли не находила слов выразить свое отношение. Вилфен резко поднялась и подошла к двери. Ее слегка трясло, но в остальном она продолжала выглядеть холодной и недоступной принцессой — такой, какой она всегда была для него. Руки ее не дрожали, когда она отмычкой отперла замок и вышла. Дверь хлопнула.
Но она до последнего смотрела на него, и голос ее не дрожал, когда она ответила:
— Да. Когда мужчина следит за женщиной, он делает это из похоти или из любви. Я ведь всего-навсего младшая принцесса, у тебя нет политического интереса ко мне. Но как к женщине… Ты любишь меня, — выдохнула она, а он лишь противно усмехнулся. Но она все равно продолжила, хотя ноги ее уже не держали: — Если бы это была похоть, ты бы давно заловил меня в укромном уголке замка… Правда же? Но ты не сделал этого, даже когда я нашла твоего паука. Ты ждал… Ты любишь, и не убьешь меня… А тогда и нет смысла в насилии… Я ведь не буду молчать…
Они смотрели в глаза друг другу — в этом преломленном мире отражения, — и казалось, что секунды превратились в столетия… А потом его руки исчезли из-под ее юбок.
Как только он отодвинулся от нее хоть на дюйм, она дернулась, вырываясь из его объятий — он ведь позволил ей это — и оббегая стол. Глупо, словно, если их будет разделять мебель, он станет для нее неопасен.
И вновь взгляд глаза в глаза…
…Видеть ее слезы было непривычно. Он этого не желал. Никогда.
— Сядь, — хрипло приказал Роун, сам удивляясь своему грубому голосу, прозвучавшему в маленькой комнатке, словно набат храмовых колоколов. Вилфен не вздрогнула, но весь ее вид и без того говорил об ее уязвимости. Маленькая и напуганная. Вот только, в отличие от него, она смогла говорить и думать хладнокровно.
— Садись, — повторил он, кивая на убитый жизнью диван. Весь в хозяина.
На этот раз она послушалась: прошла к дивану и села, выпрямив спину и сложив руки на коленях. Истинная леди, принцесса крови — такая даже после изнасилования встала и пошла бы с гордо поднятой головой. Как ее такую убедить в своей правоте? Покорить? Никак!
От злости Роуну хотелось что-нибудь уничтожить, кого-нибудь убить, чтобы хоть на мгновение почувствовать власть над смертью — это пьянило его, но все же не так, как простой взгляд на нее.
— Ты ничего не понимаешь.
Она зловеще прищурилась.
— Ты не любишь меня? Или считаешь, что мне понравилось твое обращение?
— Ты не понимаешь! — с надрывом произнес он, начиная метаться по кабинету. Потом вспомнил, что таким же грешили принцы, а для Роуна не было ничего хуже, чем подражать этим высокомерным ублюдком, поэтому он остановился у стола, тяжело опираясь о него. Все это время Вилфен внимательно наблюдала за ним. Ему вдруг только сейчас пришло в голову, что если она использует прыжок чародеев, то он не успеет остановить ее — он действительно не собирался убивать ее и даже калечить. Но она поняла это. Она так легко раскусила его…
— Почему ты не уходишь? Уходи! — выкрикнул он, больше всего на свете желая, чтобы она осталась с ним и выслушала.
— Дверь заперта, я не доверяю своим рукам, — твердо ответила она, вот только ладони ее, и правда, дрожали.
— Ты — чародей, — напомнил он.
На этот раз ответ ее был не столь быстр.
— Хочу узнать, чего я не понимаю.
— И не боишься? — усмехнулся он.
— Боюсь, — тихо ответила она, и в это мгновение показалась ему такой слабой, нуждающейся в защите, что он наконец перестал вести себя как идиот.
— Ты не понимаешь, — повторил он на этот раз куда тише и спокойнее. — Но ты права — я… люблю тебя.
Роун сам этого не ожидал, что это произойдет. Он жил сам по себе, годами пожираемый завистью к принцам. У них было то, чего не имелось у него — возможности показать себя. Роун вынужден был всю жизнь скрываться. Отец — предатель, мать — дура, брат — нытик, сестра — глупая, хоть и добрая. К нему. Но ему была нужна не доброта, а возможность заниматься делом, не просиживать штаны в кабинете начальника замковой стражи. Более скучно должности не найти! Единственным развлечением Роуна (кроме борделей и пьянок) были документы, которые ему притаскивал Рифен, да упражнения с даром. Первое его больше бесило, чем развлекало — ему отчаянно хотелось оказаться на месте старшего брата, этого дурня, который иногда даже не понимал, что ему говорил Император. Но Роун не мог отказать себе в этой помощи Рифену — не из любви к родственничку, а из желания хоть так проявить себя. Самоутвердиться хотя бы в своих глазах.
Дар тоже недолго развлекал Роуна. С самого раннего детства, как мать поняла, что ей достался испорченный ребенок-свалг, она заставляла его скрывать свои способности. Когда же он вырос, а дорогая родительница нашла более интересное занятие, чем воспитывать сына, он принялся осторожно пробовать применять дар. К счастью, обычные чародеи и другие заклинатели не могли отследить некроманта. Это был единственный хороший момент в его даре, из-за которого он вмиг мог стать отверженным. И трупом. Некромантов хоть и истребили давно, и сделали это светлые, но не любить их продолжали всем миром. Презирать. Ненавидеть. Некроманты — изгои. Даже в пору юности, когда дар ударял в голову, Роун и не подумал открыться кому-то. О его уродстве знала только семья. А пока они молчали, он постепенно осваивал свои запретные способности. Много нового узнал: через своих созданий он мог следить за другими. Это взбудоражило его больше, чем возможность создать стаю мертвых варгов. Через пауков и крыс, которые водились даже в императорском замке, Роун следил за правителем темных, его сыновьями, чиновниками и лордами. Он многое узнал, хотя был вынужден соблюдать осторожность и не появляться в некоторых местах. К примеру, в кабинете Императора. Чем Тьма не шутит, может, Вадерион Шелар'рис заметит отродье некроманта. Но даже с определенными ограничениями Роун узнал многое. Он стал теневым королем замка, пауком в огромной паутине государственных дел. Это будоражило. Ему захотелось большего. Он не мог только наблюдать, он стал реализовывать свои знания. Попросту говоря, продавать их на стороне. Желающие нашлись сразу, но Роун выставил несколько условий. Это было несложно — управлять Вилешей. Да, именно она была главным врагом Императора, а он даже не подозревал об этом. Может, потому что все ее покушения и заговоры Роун и так предотвращал. Вилеша была не особо умна, но в тандеме со свалгом ей удалось много достичь. По правде говоря, он мог в любой момент уничтожить императорскую семью — или бо?льшую ее часть (а потом сам умереть, потому что за Вадериона и принцев было кому мстить — с Тейнолом тягаться было тяжело даже некроманту), однако он никогда не предпринимал серьезных попыток расправиться с Шелар'рис. Все из-за Императрицы. Ну и из-за желания продлить развлечение. В чем толк уничтожать интересную игрушку? Но даже не будь этого, Элиэн он бы никогда не тронул. Как странно, в его заледеневшем жестоком сердце нашлась капля благодарности к этой женщине. Не к матери, а именно к Императрице, ведь это Элиэн заставила дуреху Алесу бросить любовника-предателя и сбежать с детьми. Она спасла им всем жизнь, но особенно — Роуну. И он был благодарен, поэтому редко устраивал покушения на Императрицу, а если все же брался за дело, то старался свести риски к минимуму и оказаться рядом в нужный момент, чтобы в случае чего самому вмешаться и спасти эльфийку. А в остальном он развлекался, находя особенное удовольствие в том, чтобы водить за нос самого Темного Императора, который даже не подозревал, что у него под боком живет некромант и предатель. Роун долго вел свою игру, а потом она усложнилась — Вадерион с Тейнолом наконец заметили, что некоторые сведения весьма проворно утекают из замка. Они начали искать и весьма скоро сократили круг подозреваемых до нескольких темных, в числе которых оказался и Роун. Это добавило остроты игре, он даже рискнул устроить серьезное покушение на Императора, но в ловушку попали Велон с Эдой. Тогда Роун еще не знал, что этот случай он будет вспоминать с досадой и страхом, ведь тогда он чуть не убил свое будущее.
Все произошло слишком внезапно. Роун никогда ни в ком не нуждался. Он любил сестру и мать, но, зная о том, что они пользуются покровительством (Алеса — Элиэн, Рия — Тейнола), никогда по-настоящему не переживал за них. Даже если его раскроют, им ничего не грозит, Император хоть и немилосерден, зато не дурак и не будет убивать перспективных темных. Так что тревожиться о семье он не собирался, а в остальном его ничего не связывало с ними. Мама и сестра давно жили своими жизнями. А Роун — своей. Все было хорошо. Он с покровительственной насмешкой наблюдал за тем, как женились старшие принцы, как росли младшие. Потом появились принцессы — помимо Вэйлы — Виклен и Вилфен. Роун едва ли обращал внимание на этих знатных девок. Все изменилось в один день, когда сестры случайно врезались в него, рассыпав книги. Тут, надо признаться, была его вина — он перепил и плохо за себя отвечал. Но в тот момент он не думал головой, а злился на этих принцесс. Гадости так и кололись на языке, а тут еще Виклен подлила масла в огонь, сказав что-то дерзкое. Он уже готов был оскорбить эту сучку, но тут Вилфен осторожно коснулась его руки, протягивая маленький томик стихов — постыдное увлечение, которое Роун тщательно ото всех скрывал.
— Ты уронил, — произнесла она своим нежным голосом. Она была прекрасна в тот момент — юная женщина, расцветающая, как изысканная роза. Ей исполнилось шестнадцать — уже вполне сформировавшаяся девушка с красивой фигурой. Такая миниатюрная куколка. Слишком молодая и навсегда недоступная для него…
Он молча забрал томик и, резко развернувшись, ушел. В спину ему неслись проклятия Виклен. С тех пор он стал следить за Вилфен. Роун не мог позволить себе быть с нею — эта мысль ни на мгновение не задержалась в его голове, — но он мог смотреть, как она живет. Наслаждаться ее жизнью. Он следил за нею через пауков, но осторожно. Сначала он лишь иногда приводил своих маленьких друзей в ее комнаты, но потом ему стало не хватать этого. Он поселил пауков в ее спальне, наблюдая за нею. Особенно ему нравилось смотреть, как она спит, но и процесс раздевания ему пришелся весьма по душе. Она была прекрасна и — он знал это точно — невинна. Вилфен не интересовалась мужчинами, и хоть в этом Роун мог быть спокоен — ему не придется никого убивать. Он бы не вынес ее романа с другим. Но она оставалась верна себе и не разменивалась на мелочи. Она была слишком хороша, чтобы отдаваться каждому встречному. Такой девушке нужен был настоящий мужчина, тот, с кем она будет счастлива. Умная, хладнокровная, логичная — разве могла существовать такая женщина? Разве могла она не покорить Роуна, который всегда снисходительно относился к слабому полу? Он не верил, что найдется настолько умная женщина, которую он сможет уважать. Но она родилась — буквально на его глазах, — и уже в юном возрасте доказала свою исключительность.
К сожалению, при всем своем самодовольстве и самомнении — а Роун очень высоко себя оценивал, — он не мог не признать, что Вилфен не для него. Вернее, он не для нее. Если бы он еще не был предателем и некромантом, был бы шанс покорить молоденькую девушку — пусть он бастард и сын казненного Советника, но он долго служил императорской семье, да и как мужчина неплох. Но Роун уже успел в своей жизни накуролесить. Только сейчас он понял, в какую ловушку загнал себя своими "развлечениями". Весь мир для него сосредоточился на Вилфен, но именно с нею он и не мог быть, потому что его, предателя, никогда не простят, не пустят к принцессе. Он не мог ничего исправить, не мог стать чистым и невинным — таким же, как она. Но даже так он не собирался отступать и желал сделать для Вилфен хоть что-то. Сначала он стал ограждать ее от всех заговоров, которые продолжали плестись в Меладе, благо он контролировал большую часть из них. Потом, когда при одном из покушений чуть не погиб Вейкар (ничего бы не случилось с этим идиотом!), Роун стал еще больше препятствовать действиям заговорщиков. Вилфен так переживала за брата, что он не мог больше смотреть на ее волнение, на то, как она не спит по ночам после попытки убить принца. Роун стал саботировать все действия Цериана и Марэй. Так как теперь ему приходилось действовать намного решительнее и топорнее, то скоро парочка догадалась, что ему больше нельзя доверять. Тогда они явно нашли другого осведомителя-помощника. Дело приобрело слишком серьезный оборот, Роун теперь не мог с уверенностью сказать, что Вилфен и ее семье ничего не угрожает. Поэтому он пошел на крайние меры — обратился к Тейнолу. Необходимо было обезвредить Цериана и Марэй, убрав всю их сеть исполнителей и шпионов — а она была немаленькая. Именно для этого Роуну понадобился Тейнол, но убедить главу Теней в своем искреннем желании помочь оказалось чрезвычайно сложно. По сути, у него это так и не получилось сделать — Тейнол просто поставил ему условие, что если он в чем-то обманет Тень или предаст вновь, то брат Императора убьет Рию. Особо жестоко. Сестра была самой дорогой темной для Роуна после Вилфен, поэтому угроза была весьма действенной. Начало приходить понимание, что он вляпался. Не будь Вилфен, не будь его глупой любви, он бы жил спокойно, а в случае чего просто исчез бы, возможно, даже изобразив свою смерть (некроманту это сделать несложно). Но он уже не мог ничего изменить — да и не хотел. Вилфен стала самым дорогим сокровищем в его жизни, она стала его целью. Покорить ее, быть рядом. Его тянуло к ней, и он уже переставал себя контролировать. Лишь железная воля, которая годами сдерживала дар некроманта, могла заставить его глупые чувства не проявляться столь явно. Он старался вести себя как прежде, но все больше уходил в себя, проводя ночи не в кабаках с девками на коленях, а сидя в кабинете и наблюдая за спящей Вилфен. Как он теперь содрогался при мысли, что тридцать пять лет назад чуть не убил Эду с Велоном — родителей его любимой. Она могла даже не появиться на свет, он бы не узнал о том, какая она удивительная…
Появление Вилфен в своем кабинете он предугадал, но так и не придумал, что ей сказать. Она так легко вычислила его. Он не мог признаться ей в любви, не мог рассказать о том, что начал сотрудничать с Тейнолом, сдавая ему всю сеть заговорщиков. Поэтому он поступил как последний урод, когда она оказалась совсем близко — припугнул, сходя с ума от ее тела. Демоны, это было невыносимо…
Вилфен смотрела на него с непередаваемым отвращением. Он рассказ ей все, не скрывал ничего: и о своей одержимости ею, и о любви, и о предательстве, и о дурацком искуплении, на которое пошел ради нее. Она слушала его, и все больше ее ледяное лицо искажала гримаса презрения и отвращения. Наконец он не выдержал.
— Да, я некромант! — выплюнул он. — Представляешь, тебя лапал любитель трупов!
Она одарила его холодным взглядом. За время рассказа к ней вернулась прежняя уверенность.
— Ты годами развлекался тем, что пытался убить мою семью, — наконец процедила она. — Моего отца, мать, брата, деда.
Она явно хотела сказать еще многое, но то ли сдерживалась, то ли не находила слов выразить свое отношение. Вилфен резко поднялась и подошла к двери. Ее слегка трясло, но в остальном она продолжала выглядеть холодной и недоступной принцессой — такой, какой она всегда была для него. Руки ее не дрожали, когда она отмычкой отперла замок и вышла. Дверь хлопнула.
