Вот только все разумные рассуждения почему-то меркли, стоило ей почувствовать, как пульсирует в ней его член, как он наполняет ее, как тихо стонет, наслаждаясь их близостью. Ведь невозможно — невозможно! — устоять, когда так хорошо…
— Проклятье, как ты это делаешь? — выругалась Эра, пристроив голову у него на плече. Можно было, конечно, на подушке, но ее уже занял Ретаин. Да и удобнее так, все же ее кровать не рассчитана на двоих дроу.
— Что делаю? — переспросил он, тоже пребывая не в самом адекватном состоянии.
— Ничего, — буркнула она, слушая нестерпимый вой своего варга. Интересно, ему тоже сучку хочется или он решил окончательно выбесить хозяйку?
Ретаин лежал тихо, и, казалось, эта ночь окончится так же, как предыдущая, но тут он заговорил.
— Ты разочарована? — спросил он вполне спокойно, словно они обсуждали погоду за окном. Это почему-то развеселило Эру, и она, запрокинув голову, расхохоталась.
Успокоившись и утерев слезы, она заметила:
— Шрамов у тебя, конечно, много, и жизнь явно была насыщенная, но в постели тебе словно семнадцать.
Он промолчал — проглотил обиду, — и Эра была благодарна ему за то, что он не стал устраивать сцену. Удивительно, но мужчины любили драму ничуть не меньше, чем женщины, и не прочь были высказать любовнице все, что о ней думали. В такой ситуации сто раз подумаешь, говорить ли правду или молча наслаждаться ситуацией, пока не надоест. Ретаин выгодно отличался от всех ее предыдущих любовников — хотя бы в этом. Он даже не стал демонстративно уходить из ее спальни, позволив ей забыться беспокойным сном.
Утро принесло не только яркие солнечные лучи, которые ненавидели все темные эльфы без исключения, но и привлекательный запах с кухни. Чудо, а не мужчина.
— Это мне нравится, — заявила она, входя на кухню. Вот только Ретаина там не было. Сбывался ее ночной кошмар, где она теряет его…
Проснулся он рано — честно говоря, ночью почти не спал. Поэтому стоило только небу чуть посветлеть, а Бурому — начать лаять на пролетавших мимо птиц (это точно варг?), Ретаин осторожно выпутался из крепких объятий Эры и отправился на кухню. Порадует завтраком свою хес'си, раз в остальном не может. Внутри поднималась волна злости, а еще — подозрений. Стоило им с Эрой только оказаться в постели, как она закрылась. Казалось, должно быть наоборот, ведь они еще больше сблизились — для него это было важно, он окончательно сделал выбор, решая в первую очередь посвятить себя любимой, а потом уже поиску ответов в прошлом. Она была важнее, он понимал это не разумом, а душой и своим заледеневшим сердцем. Вот только для Эры всё, видимо, было наоборот: для нее их роман то ли был слишком незначителен, то ли она разочаровалась по-настоящему, и ее слова стоит воспринимать как отказ от дальнейших отношений. Вот только принять это ему было невероятно сложно. Несмотря на решительность во всем, что касалось дел и безопасности, в личных вопросах Ретаину отчаянно не хватало упертости — той самой, которой так щедро была одарена Эра. И что ему делать? Настаивать? Навязывать себя? Или молча сходить с ума от своей странной, но такой естественной для сердца любви?
В общем, не найдя ответов на новые вопросы — вполне про настоящее и будущее, тоже оказавшиеся неясными, — Ретаин закончил с завтраком и, оставив остывать на кухне сваренную похлебку (съедобную!), отправился во двор. Бурый был несказанно рад ему и так и вился вокруг. Учитывая размеры этого варга, больше похожего на медведя, то Ретаину пришлось применить все свое мастерство, чтобы не расшибить лоб о землю, будучи сбитым с ног мохнатым чудовищем. Отвлечь Бурого получилось, только наполнив его корыто. Варг принялся радостно хлебать свежую воду, а Ретаин замер возле колодца, думая о том, кто он и может ли быть с Эрой…
Вернулся он в дом спустя три часа и тут же был схвачен.
— Какого демона?! Ты где шляешься?! — рыкнула Эра, и это выражение ярости, за которым скрывалась забота и беспокойство о ком-то близком, было таким родным, так растрогало Ретаина, что он пропустил удар.
— Сиди тихо. Неужели больно? — проворчала эльфийка спустя полчаса, когда они уже мирно сидели на табуретках, а она пыталась свести синяк своему любовнику.
— Нет, но я опасаюсь, что ты на этом не остановишься, — пошутил он и осторожно перехватил ее руку. — Иногда мне кажется, что ты играешь со мной, Эра. Как со всеми прочими мужчинами. Разве нет?
Она замерла, напрягаясь. Лицо ее закаменело, но он чувствовал, что попал в цель.
— Что ты хочешь? Подтверждения? Или признания в вечной любви? А может, это способ отомстить за вчерашние слова? Так они чистая правда! Обиделся?
— Нет, но я огорчен, что подвел тебя.
— Ты такой правильный. Сдержанный. Вот бы стащить с тебя эту ледяную маску!
— Хочешь узнать, что я чувствую? Но я уже сказал тебе.
— Сказал! — яростно мотнула головой она, продолжая промакивать синяк травяной настойкой. — Ты такой спокойный! Словно ничего не чувствуешь!
— Если я не выражаю свои чувства так же явно, как и ты, это вовсе не означает, что я их не испытываю вовсе, — тихо заметил он, и она, кажется, услышала его. — Ты ведь тоже не до конца правдива со мной?
Она хмыкнула и принялась убирать свои травы.
— Ты не понимаешь… Это слишком больно… — прошептала она едва слышно.
— Терять? Или любить? — подсказал он. Она вскинула голову, прожигая его взглядом.
— Это всегда почему-то случается одновременно.
— Не хочешь попытаться исправить это?
— Хочу, — криво улыбнулась она ему. — Начнем, пожалуй, с тренировки. Моя постель слишком пустая.
— Тебе же места не хватало, — напомнил он, склоняясь к ней и целуя так обыденно, словно, и правда, они давно женаты.
— Я люблю трудности.
И они… сели есть. Потому что романтика и страсть — это хорошо, но голодать никому не хотелось.
— Демоны, она даже холодная — вкусная, — недовольно заметила Эра, сметая вторую плошку похлебки. — Тебе не кажется, что мы как старики?
— Если ты о возрасте, то мы уже выяснили, что мой действительно велик. Насчет твоего не знаю.
— Порядочно, хоть и не так много, как у тебя, — хмыкнула Эра. — Но я о поведении. Нам не хватает только камина и пары кресел, в которых мы будем проводить вечера вместо дикого секса.
— От последнего я бы все же не отказывался.
— Да, это было бы опрометчиво.
Они обменялись взглядами, сказавшими больше, чем тысячи пустых слов.
— Ты прав, — нехотя призналась она. Она смотрела на него так, словно больше ничего в этом мире не существовало, кроме их маленького домика, в котором они были так счастливы. — Будто вечность знакомы…
Она гулко рассмеялась — женщины так не смеются. Они нежные, трепетные, любящие. Эра не была такой — она напоминала ураган из стали, свирепую медведицу. Это неожиданно притягивало его. Казалось бы, он, как мужчина, должен вести их пару, но ему было приятно позволять ей главенствовать — не во всем, конечно. Уступать. Ей это казалось сложным, но она тоже училась не давить, и когда они все же оказались в постели — невозможно было больше смотреть на ее короткую ночнушку, едва прикрывавшую бедра, — она сдерживала свою вечную насмешку, очень деликатно направляя его. Он чувствовал, как она ведет его, но столько было между ними невысказанной любви, которая навеки останется в этих моментах, что каждый из них наслаждался друг другом, не обращая внимание на мелочи. Вскоре Эре стало не до наблюдений: она наконец перестала сдерживаться, и ее тихие — на грани слышимости — стоны завели его, заставляя уже самому давить, прижимать, властвовать. Доставить ей удовольствие и утонуть в своем — разве могло быть что-то прекраснее? Ему казалось, словно он открывает какое-то неизведанное царство, всю сладость которого ему только предстоит познать. Она была восхитительна: и под ним, и на нем. Во всех позах, во все мгновения. Даже когда они вечером лежали уставшие на одной кровати и слушали, как за окном Бурый пытается выплескать из корыта всю воду, он наслаждался такой простой близость: тепло ее плеча, легкая щекотка от ее волос на его груди, ноготки, царапающие руку.
— Любишь метить? — хрипло спросил он.
Эра подняла на него невинный взгляд — точно такой же был у Бурого, лежащего по утрам рядом с перевернутым корытом.
— Посчитал укусы. Теперь царапаешь.
Она надулась и убрала ладонь с его руки.
— Это не укусы, а засосы — чтобы все сучки в округе знали, что ты мой, — неожиданно игриво промурлыкала она, опять протягивая свои ноготки к его телу. — Демоны, ты сводишь с ума!
— Разве это плохо? — с доброй насмешкой поинтересовался он, сильнее прижимая ее к себе.
— А мне нравится, — она потянулась, потираясь о него, словно кошка. — Когда ты распаляешься в постели.
— Думал, тебе нравится быть сверху. Во всех смыслах.
— Не всегда, — уклончиво ответила она, а потом все же призналась: — Раньше так было… Тебе я доверяю…
Ему казалось, что она словно идет через трясину — осторожно ищет путь, пробуя ступить на него. Поэтому Ретаин не стал давить на Эру, позволяя ей мирно уснуть на его плече — ему не нужны были признания от нее, слишком велика была его любовь к ней. Он точно знал, что своими вопросами лишь заставит ее оттолкнуть его, она не привыкла открывать душу. Но любить она его любила, это он чувствовал и радовался, как мальчишка.
Только Бурый мог испортить ночь после безумного секса — а он был безумным! Начали они, конечно, слабо, зато потом разошлись так, что бедная кровать скрипела, кажется, на все болота. Стоило только Эре отпустить себя, как Ретаин, словно ее отражение, стал исполнять все ее потаенные желания. Ни одно его движение или поцелуй не были ни к месту, каждый сводил ее с ума. Может, секрет был в том, что все, что он делал, дарило ей наслаждение — причина была в самом Ретаине. Ее ведь и раньше любили мужчины — некоторые настолько верили и поклонялись ей, что отдавали свои жизни, предавали родных, — но разве ее это волновало? Так почему в этот раз все иначе? Почему влюбленный мужчина дарит ей столько минут блаженства? Почему его прикосновения горят на коже огнем? Почему, несмотря на его неопытность, она возится с ним, дает шанс? Может, потому что главное в нем было не мастерство в постели и не жаркие поцелуи? Само его присутствие — неважно где, на кухне, на крыльце или в кровати — волновало ее. За какие-то жалкие три месяца он стал ей крайне важен. Как давно она не чувствовала этого — когда другой темный вдруг становится важным, его мысли и желания выходят для нее на первое место. Она так боялась этого — после смерти семьи, — а теперь вновь стояла в шаге от пропасти. Оставалось решить, что она выберет. Хотелось сбежать от этих чувств, но Эра всегда была слишком умна — она видела больше, чем остальные. Любовь могла принести ей много новой боли — и в этот раз она сломается, — но если она отступит, сбежит, то что тогда ее ждет? Будет и дальше вести свою одинокую жизнь, прячась от темных и от своих чувств? Для чего это? Чтобы окончательно замерзнуть, заледенеть, превратиться в бесчувственную куклу? Умереть душой, как чуть не случилось много лет назад? Но тогда она едва не выгорела от своей боли, а в случае одиночества ее ждет медленное угасание. Ретаин — ее последний шанс на счастье. С ним она могла рискнуть — без него она просто будет жить, серо, уныло, превращаясь в бледное подобие себя прежней. А вот этого она допустить не могла — страшнее в жизни не было для нее, чем потерять себя. Болью и сражениями ее не испугать, тогда что она медлит, что решает?
Вот таким мыслям Эра предавалась до рассвета после того, как проснулась посреди ночи от воя Бурого. Вставать, чтобы усмирить разбушевавшуюся скотину, было лень, а орать не позволяли остатки чудом сохранившейся совести — еще разбудит Ретаина. Так и получилось, что пришлось думать о своем будущем под "чудесные" звуки варга. Зато утро было солнечным, а вчерашняя похлебка — все такой же вкусной.
— Ты неплохо готовишь. Куда лучше, чем я, — заметила она.
Ретаин, сидящий напротив, неопределенно повел плечами.
— Даже не знаю, что сказать, чтобы не обидеть тебя.
Она запрокинула голову и расхохоталась.
— Глупый, я не обижаюсь на правду — это делают только дураки…
— …а умные учатся на своих ошибках и благодарны критике, — закончил он за нее. — Кажется, я где-то это слышал.
— Значит, в мире есть еще один такой же мудрый темный, как я, — самодовольно заметила Эра, и Ретаин улыбнулся. — Что?
— Ты мне кого-то напоминаешь.
— О, подвижки: раньше ты утверждал, что знаешь меня.
— И я не отрицаю это, но теперь мне кажется, что некоторые твои слова и жесты я наблюдал в другом исполнении.
— Ты сходишь с ума, — покачала она головой. — Не вспомнил больше ничего конкретного?
По выражению его глаз все было понятно: нет.
— Знаешь, дух ушел, — перевела тему она, хотя больше всего на свете ее волновало его прошлое. Может, он все же женат? Поэтому поначалу был так скован в постели? Его подсознательно угнетала измена?
— Бурый всю ночь выл.
— Ты слышал?
— Я не спал.
— Я тоже.
Пара слов, ничего не значащие фразы — раньше Эре казалось, что это признак скуки собеседников, пустоты их отношений, но теперь понимала, сколь многое могут хранить такие разговоры ни о чем.
— Ты что-нибудь знаешь об этом духе? — поинтересовался Ретаин после продолжительного молчания.
— Кажется, он волнует тебя больше, чем твое прошлое, — заметила Эра.
— Потому что он угрожает нашей безопасности, — строго ответил он. — А моя память — дело второе. Даже если я не найду ответы, мы сможем жить, а вот дух легко способен испортить все — в том числе и убить.
— "Мы сможем жить"? — насмешливо переспросила она, а сердце внутри замерло. Как девчонка, честное слово! Любовь лишила ее разума.
— Да, — все также серьезно и спокойно ответил он. — Если ты позволишь остаться с тобой.
— Даже больше, — ответила она, не отводя от него взгляд. Любоваться им казалось таким естественным — и плевать, что он подумает. — Это я останусь с тобой.
Его белоснежные брови взлетели вверх, и она буквально услышала его вопрос: "А разница?".
— Прошлое может завести тебя куда угодно, — пояснила она. — Я хочу быть рядом.
Есть истины, которые понимаешь только тогда, когда сам переживаешь их. Взгляд любимого может сделать тебя такой счастливой, что ты потеряешь последние крохи гордости — и будешь этому рада. Потому что для Эры никогда не были важны внешние атрибуты: чужое мнение, собственное достоинство и другие глупости. Главное ведь в сути, а если есть вещи, ради которых можно все, так к чему скрывать это?
— Словно сама Судьба благословила, — тихо произнес Ретаин.
— Что? — не поняла Эра, утонувшая в своих мыслях о хес'си.
— Я чуть не умер, потерял память, нас беспокоит какой-то магический дух — и все равно этого мало, чтобы заплатить цену, которую Тьма назначит за тебя. Такие дары просто так не преподносятся. Только если Судьба не благословила.
— Ты первый мужчина, который назвал меня благословением Судьбы, — коротко рассмеялась Эра. — Обычно кличут проклятием.
— Кому как, — мудро улыбнулся он.
Романтичный момент, естественно, был испорчен: Бурый с грохотом перевернул корыто, уронил ведро в колодец и снес уложенные под навесом дрова. Какой милый песик.
— Знаешь, а ведь мы не единственные, кто здесь живет, — вдруг произнесла Эра.
— Проклятье, как ты это делаешь? — выругалась Эра, пристроив голову у него на плече. Можно было, конечно, на подушке, но ее уже занял Ретаин. Да и удобнее так, все же ее кровать не рассчитана на двоих дроу.
— Что делаю? — переспросил он, тоже пребывая не в самом адекватном состоянии.
— Ничего, — буркнула она, слушая нестерпимый вой своего варга. Интересно, ему тоже сучку хочется или он решил окончательно выбесить хозяйку?
Ретаин лежал тихо, и, казалось, эта ночь окончится так же, как предыдущая, но тут он заговорил.
— Ты разочарована? — спросил он вполне спокойно, словно они обсуждали погоду за окном. Это почему-то развеселило Эру, и она, запрокинув голову, расхохоталась.
Успокоившись и утерев слезы, она заметила:
— Шрамов у тебя, конечно, много, и жизнь явно была насыщенная, но в постели тебе словно семнадцать.
Он промолчал — проглотил обиду, — и Эра была благодарна ему за то, что он не стал устраивать сцену. Удивительно, но мужчины любили драму ничуть не меньше, чем женщины, и не прочь были высказать любовнице все, что о ней думали. В такой ситуации сто раз подумаешь, говорить ли правду или молча наслаждаться ситуацией, пока не надоест. Ретаин выгодно отличался от всех ее предыдущих любовников — хотя бы в этом. Он даже не стал демонстративно уходить из ее спальни, позволив ей забыться беспокойным сном.
Утро принесло не только яркие солнечные лучи, которые ненавидели все темные эльфы без исключения, но и привлекательный запах с кухни. Чудо, а не мужчина.
— Это мне нравится, — заявила она, входя на кухню. Вот только Ретаина там не было. Сбывался ее ночной кошмар, где она теряет его…
***
Проснулся он рано — честно говоря, ночью почти не спал. Поэтому стоило только небу чуть посветлеть, а Бурому — начать лаять на пролетавших мимо птиц (это точно варг?), Ретаин осторожно выпутался из крепких объятий Эры и отправился на кухню. Порадует завтраком свою хес'си, раз в остальном не может. Внутри поднималась волна злости, а еще — подозрений. Стоило им с Эрой только оказаться в постели, как она закрылась. Казалось, должно быть наоборот, ведь они еще больше сблизились — для него это было важно, он окончательно сделал выбор, решая в первую очередь посвятить себя любимой, а потом уже поиску ответов в прошлом. Она была важнее, он понимал это не разумом, а душой и своим заледеневшим сердцем. Вот только для Эры всё, видимо, было наоборот: для нее их роман то ли был слишком незначителен, то ли она разочаровалась по-настоящему, и ее слова стоит воспринимать как отказ от дальнейших отношений. Вот только принять это ему было невероятно сложно. Несмотря на решительность во всем, что касалось дел и безопасности, в личных вопросах Ретаину отчаянно не хватало упертости — той самой, которой так щедро была одарена Эра. И что ему делать? Настаивать? Навязывать себя? Или молча сходить с ума от своей странной, но такой естественной для сердца любви?
В общем, не найдя ответов на новые вопросы — вполне про настоящее и будущее, тоже оказавшиеся неясными, — Ретаин закончил с завтраком и, оставив остывать на кухне сваренную похлебку (съедобную!), отправился во двор. Бурый был несказанно рад ему и так и вился вокруг. Учитывая размеры этого варга, больше похожего на медведя, то Ретаину пришлось применить все свое мастерство, чтобы не расшибить лоб о землю, будучи сбитым с ног мохнатым чудовищем. Отвлечь Бурого получилось, только наполнив его корыто. Варг принялся радостно хлебать свежую воду, а Ретаин замер возле колодца, думая о том, кто он и может ли быть с Эрой…
Вернулся он в дом спустя три часа и тут же был схвачен.
— Какого демона?! Ты где шляешься?! — рыкнула Эра, и это выражение ярости, за которым скрывалась забота и беспокойство о ком-то близком, было таким родным, так растрогало Ретаина, что он пропустил удар.
— Сиди тихо. Неужели больно? — проворчала эльфийка спустя полчаса, когда они уже мирно сидели на табуретках, а она пыталась свести синяк своему любовнику.
— Нет, но я опасаюсь, что ты на этом не остановишься, — пошутил он и осторожно перехватил ее руку. — Иногда мне кажется, что ты играешь со мной, Эра. Как со всеми прочими мужчинами. Разве нет?
Она замерла, напрягаясь. Лицо ее закаменело, но он чувствовал, что попал в цель.
— Что ты хочешь? Подтверждения? Или признания в вечной любви? А может, это способ отомстить за вчерашние слова? Так они чистая правда! Обиделся?
— Нет, но я огорчен, что подвел тебя.
— Ты такой правильный. Сдержанный. Вот бы стащить с тебя эту ледяную маску!
— Хочешь узнать, что я чувствую? Но я уже сказал тебе.
— Сказал! — яростно мотнула головой она, продолжая промакивать синяк травяной настойкой. — Ты такой спокойный! Словно ничего не чувствуешь!
— Если я не выражаю свои чувства так же явно, как и ты, это вовсе не означает, что я их не испытываю вовсе, — тихо заметил он, и она, кажется, услышала его. — Ты ведь тоже не до конца правдива со мной?
Она хмыкнула и принялась убирать свои травы.
— Ты не понимаешь… Это слишком больно… — прошептала она едва слышно.
— Терять? Или любить? — подсказал он. Она вскинула голову, прожигая его взглядом.
— Это всегда почему-то случается одновременно.
— Не хочешь попытаться исправить это?
— Хочу, — криво улыбнулась она ему. — Начнем, пожалуй, с тренировки. Моя постель слишком пустая.
— Тебе же места не хватало, — напомнил он, склоняясь к ней и целуя так обыденно, словно, и правда, они давно женаты.
— Я люблю трудности.
И они… сели есть. Потому что романтика и страсть — это хорошо, но голодать никому не хотелось.
— Демоны, она даже холодная — вкусная, — недовольно заметила Эра, сметая вторую плошку похлебки. — Тебе не кажется, что мы как старики?
— Если ты о возрасте, то мы уже выяснили, что мой действительно велик. Насчет твоего не знаю.
— Порядочно, хоть и не так много, как у тебя, — хмыкнула Эра. — Но я о поведении. Нам не хватает только камина и пары кресел, в которых мы будем проводить вечера вместо дикого секса.
— От последнего я бы все же не отказывался.
— Да, это было бы опрометчиво.
Они обменялись взглядами, сказавшими больше, чем тысячи пустых слов.
— Ты прав, — нехотя призналась она. Она смотрела на него так, словно больше ничего в этом мире не существовало, кроме их маленького домика, в котором они были так счастливы. — Будто вечность знакомы…
Она гулко рассмеялась — женщины так не смеются. Они нежные, трепетные, любящие. Эра не была такой — она напоминала ураган из стали, свирепую медведицу. Это неожиданно притягивало его. Казалось бы, он, как мужчина, должен вести их пару, но ему было приятно позволять ей главенствовать — не во всем, конечно. Уступать. Ей это казалось сложным, но она тоже училась не давить, и когда они все же оказались в постели — невозможно было больше смотреть на ее короткую ночнушку, едва прикрывавшую бедра, — она сдерживала свою вечную насмешку, очень деликатно направляя его. Он чувствовал, как она ведет его, но столько было между ними невысказанной любви, которая навеки останется в этих моментах, что каждый из них наслаждался друг другом, не обращая внимание на мелочи. Вскоре Эре стало не до наблюдений: она наконец перестала сдерживаться, и ее тихие — на грани слышимости — стоны завели его, заставляя уже самому давить, прижимать, властвовать. Доставить ей удовольствие и утонуть в своем — разве могло быть что-то прекраснее? Ему казалось, словно он открывает какое-то неизведанное царство, всю сладость которого ему только предстоит познать. Она была восхитительна: и под ним, и на нем. Во всех позах, во все мгновения. Даже когда они вечером лежали уставшие на одной кровати и слушали, как за окном Бурый пытается выплескать из корыта всю воду, он наслаждался такой простой близость: тепло ее плеча, легкая щекотка от ее волос на его груди, ноготки, царапающие руку.
— Любишь метить? — хрипло спросил он.
Эра подняла на него невинный взгляд — точно такой же был у Бурого, лежащего по утрам рядом с перевернутым корытом.
— Посчитал укусы. Теперь царапаешь.
Она надулась и убрала ладонь с его руки.
— Это не укусы, а засосы — чтобы все сучки в округе знали, что ты мой, — неожиданно игриво промурлыкала она, опять протягивая свои ноготки к его телу. — Демоны, ты сводишь с ума!
— Разве это плохо? — с доброй насмешкой поинтересовался он, сильнее прижимая ее к себе.
— А мне нравится, — она потянулась, потираясь о него, словно кошка. — Когда ты распаляешься в постели.
— Думал, тебе нравится быть сверху. Во всех смыслах.
— Не всегда, — уклончиво ответила она, а потом все же призналась: — Раньше так было… Тебе я доверяю…
Ему казалось, что она словно идет через трясину — осторожно ищет путь, пробуя ступить на него. Поэтому Ретаин не стал давить на Эру, позволяя ей мирно уснуть на его плече — ему не нужны были признания от нее, слишком велика была его любовь к ней. Он точно знал, что своими вопросами лишь заставит ее оттолкнуть его, она не привыкла открывать душу. Но любить она его любила, это он чувствовал и радовался, как мальчишка.
***
Только Бурый мог испортить ночь после безумного секса — а он был безумным! Начали они, конечно, слабо, зато потом разошлись так, что бедная кровать скрипела, кажется, на все болота. Стоило только Эре отпустить себя, как Ретаин, словно ее отражение, стал исполнять все ее потаенные желания. Ни одно его движение или поцелуй не были ни к месту, каждый сводил ее с ума. Может, секрет был в том, что все, что он делал, дарило ей наслаждение — причина была в самом Ретаине. Ее ведь и раньше любили мужчины — некоторые настолько верили и поклонялись ей, что отдавали свои жизни, предавали родных, — но разве ее это волновало? Так почему в этот раз все иначе? Почему влюбленный мужчина дарит ей столько минут блаженства? Почему его прикосновения горят на коже огнем? Почему, несмотря на его неопытность, она возится с ним, дает шанс? Может, потому что главное в нем было не мастерство в постели и не жаркие поцелуи? Само его присутствие — неважно где, на кухне, на крыльце или в кровати — волновало ее. За какие-то жалкие три месяца он стал ей крайне важен. Как давно она не чувствовала этого — когда другой темный вдруг становится важным, его мысли и желания выходят для нее на первое место. Она так боялась этого — после смерти семьи, — а теперь вновь стояла в шаге от пропасти. Оставалось решить, что она выберет. Хотелось сбежать от этих чувств, но Эра всегда была слишком умна — она видела больше, чем остальные. Любовь могла принести ей много новой боли — и в этот раз она сломается, — но если она отступит, сбежит, то что тогда ее ждет? Будет и дальше вести свою одинокую жизнь, прячась от темных и от своих чувств? Для чего это? Чтобы окончательно замерзнуть, заледенеть, превратиться в бесчувственную куклу? Умереть душой, как чуть не случилось много лет назад? Но тогда она едва не выгорела от своей боли, а в случае одиночества ее ждет медленное угасание. Ретаин — ее последний шанс на счастье. С ним она могла рискнуть — без него она просто будет жить, серо, уныло, превращаясь в бледное подобие себя прежней. А вот этого она допустить не могла — страшнее в жизни не было для нее, чем потерять себя. Болью и сражениями ее не испугать, тогда что она медлит, что решает?
Вот таким мыслям Эра предавалась до рассвета после того, как проснулась посреди ночи от воя Бурого. Вставать, чтобы усмирить разбушевавшуюся скотину, было лень, а орать не позволяли остатки чудом сохранившейся совести — еще разбудит Ретаина. Так и получилось, что пришлось думать о своем будущем под "чудесные" звуки варга. Зато утро было солнечным, а вчерашняя похлебка — все такой же вкусной.
— Ты неплохо готовишь. Куда лучше, чем я, — заметила она.
Ретаин, сидящий напротив, неопределенно повел плечами.
— Даже не знаю, что сказать, чтобы не обидеть тебя.
Она запрокинула голову и расхохоталась.
— Глупый, я не обижаюсь на правду — это делают только дураки…
— …а умные учатся на своих ошибках и благодарны критике, — закончил он за нее. — Кажется, я где-то это слышал.
— Значит, в мире есть еще один такой же мудрый темный, как я, — самодовольно заметила Эра, и Ретаин улыбнулся. — Что?
— Ты мне кого-то напоминаешь.
— О, подвижки: раньше ты утверждал, что знаешь меня.
— И я не отрицаю это, но теперь мне кажется, что некоторые твои слова и жесты я наблюдал в другом исполнении.
— Ты сходишь с ума, — покачала она головой. — Не вспомнил больше ничего конкретного?
По выражению его глаз все было понятно: нет.
— Знаешь, дух ушел, — перевела тему она, хотя больше всего на свете ее волновало его прошлое. Может, он все же женат? Поэтому поначалу был так скован в постели? Его подсознательно угнетала измена?
— Бурый всю ночь выл.
— Ты слышал?
— Я не спал.
— Я тоже.
Пара слов, ничего не значащие фразы — раньше Эре казалось, что это признак скуки собеседников, пустоты их отношений, но теперь понимала, сколь многое могут хранить такие разговоры ни о чем.
— Ты что-нибудь знаешь об этом духе? — поинтересовался Ретаин после продолжительного молчания.
— Кажется, он волнует тебя больше, чем твое прошлое, — заметила Эра.
— Потому что он угрожает нашей безопасности, — строго ответил он. — А моя память — дело второе. Даже если я не найду ответы, мы сможем жить, а вот дух легко способен испортить все — в том числе и убить.
— "Мы сможем жить"? — насмешливо переспросила она, а сердце внутри замерло. Как девчонка, честное слово! Любовь лишила ее разума.
— Да, — все также серьезно и спокойно ответил он. — Если ты позволишь остаться с тобой.
— Даже больше, — ответила она, не отводя от него взгляд. Любоваться им казалось таким естественным — и плевать, что он подумает. — Это я останусь с тобой.
Его белоснежные брови взлетели вверх, и она буквально услышала его вопрос: "А разница?".
— Прошлое может завести тебя куда угодно, — пояснила она. — Я хочу быть рядом.
Есть истины, которые понимаешь только тогда, когда сам переживаешь их. Взгляд любимого может сделать тебя такой счастливой, что ты потеряешь последние крохи гордости — и будешь этому рада. Потому что для Эры никогда не были важны внешние атрибуты: чужое мнение, собственное достоинство и другие глупости. Главное ведь в сути, а если есть вещи, ради которых можно все, так к чему скрывать это?
— Словно сама Судьба благословила, — тихо произнес Ретаин.
— Что? — не поняла Эра, утонувшая в своих мыслях о хес'си.
— Я чуть не умер, потерял память, нас беспокоит какой-то магический дух — и все равно этого мало, чтобы заплатить цену, которую Тьма назначит за тебя. Такие дары просто так не преподносятся. Только если Судьба не благословила.
— Ты первый мужчина, который назвал меня благословением Судьбы, — коротко рассмеялась Эра. — Обычно кличут проклятием.
— Кому как, — мудро улыбнулся он.
Романтичный момент, естественно, был испорчен: Бурый с грохотом перевернул корыто, уронил ведро в колодец и снес уложенные под навесом дрова. Какой милый песик.
— Знаешь, а ведь мы не единственные, кто здесь живет, — вдруг произнесла Эра.
