— Семейная жизнь сделала тебя занудливым.
— А Деля — нервным!
— Я не нервный! Я не понимаю, как поладить с тем, кто по какой-то неведомой причине ненавидит тебя.
— Да ладно, Дель, — не поверил Лен. — Ты с любым можешь договориться, особенно — с детьми, особенно — с обездоленными.
— Вот тут не соглашусь, — вступил Реб в разговор уже серьезно. — Уличные мальчишки всегда с характером, причем с плохим! Они подлые, злые и эгоистичные, можешь мне поверить, их даже могила не исправит. Лен — ты исключение.
— Откуда такие познания?
— По себе знаю, — мрачно ответил дракон. — Так что твой Тильс и не будет с тобой ладить, ему это ни к чему. Подожди, подрастет немного и свалит от тебя.
— Ну и жаргон у вас, ваше бывшее величество.
— Иди ты, рыжий.
— Нет, — покачал головой Дель. — Тильс не такой.
— Твоя вера в лучшее в людях тебя и погубит, — посетовал Лен.
— Моя вера в лучшее подарила мне замечательных друзей и жену, — возразил ликан, но иногда даже его брали сомнения по отношению к Тильсу. Мальчишка был почти взрослый — уже двенадцать, — и вел себя не просто грубо, а иногда и вызывающе. Если бы Дель сам не наблюдал, как Тильс искренне заботится о сестрах, играет с Мелоди, качает Миру, то он бы и вовсе боялся за них. Кому, как не ликану, знать об опасности представителей их расы. Но мальчишка любил своих сестер, поэтому Дель до последнего защищал его перед друзьями, он знал, что Тильс не такой плохой, как о нем думают, хотя часто, очень часто, он нарывался на неприятности. Дель не солгал, когда сказал, что приемный сын его на дух не переносит: он почти никогда не отвечал даже на прямые вопросы, не воспринимал его за родителя, не слушал просьб. Казалось, у того, на чьих глазах (да и руках) выросли многочисленные дети друзей, не должно было быть проблем с воспитанием своих — их и не было, он прекрасно общался с девочками, он научил Далию пеленать и кормить Миру, он играл с Мелоди, — но как только дело касалось сына — то все! Поначалу Дель думал, что Тильсу, как уже достаточно взрослому и повидавшему жизнь не в самом приглядном виде, сложно привыкнуть к чужим людям, называть их родителями, но потом он стал замечать, что с Далией-то его приемный сын ведет себя по-другому. Как-то незаметно они стали общаться, Дель сам видел, как Тильс послушно выполняет просьбы Далии, и однажды они даже провели вечер вместе, по очереди читая девочкам сказки.
— Как ты этого добилась?
— М? Чего? — Далия перевернулась и зажгла на ладони огонек, тут же перелетевший в магический светильник на прикроватной тумбочке.
— Тильс. Вы с ним... говорили.
— Ну да, — на ее лице явно было написано недоумение. — Мы ведь семья.
— Но со мной он не разговаривает!
— Я заметила, — вздохнула Далия и все же села, облокотившись на подушку. — Даже не знаю, почему он так к тебе относится. У него, конечно, непростой характер, но для приютского он вполне нормальный, я знала и хуже. Тильс замкнутый и нелюдимый, он боится других, разве ты не заметил? И еще, — ее палец уперся в его грудь, — он боится тебя.
— То есть мне не показалось, и он предубежден именно против меня?
— Да, это заметил бы и слепой. Но я не пойму, почему? Дель, тебя невозможно не любить... Может все дело в том, что вы оба ликаны? Мила говорила, что ты тоже недолюбливаешь сородичей.
— Я — другое дело, — нахмурился Дель. — У нас взрослых ликанов все по-другому, мы чуем друг друга, хищники не делят территорию, а Тильс еще слишком мал для этого... — он осекся и посмотрел на Далию взглядом, в котором ясно читалось озарение. — Я идиот! Я понял в чем причина!
На следующее утро Дель спустился в сад, где прямо на еще по-весеннему холодной земле сидел Тильс и что-то вытачивал ножом.
— Иди за мной, — бросил он, проходя мимо: в голосе его слышалось рычание ликана, время для шуток и лжи закончилось, Дель был действительно зол. Видимо, Тильс почувствовал это, потому что безропотно встал и последовал за приемным отцом. Они прошли вглубь заросшего сада, больше напоминавшего лес, и остановились неподалеку от пруда.
— Почему ты не сказал, что можешь превращаться?
Страх — первое, что увидел он в глазах мальчишки. Дикий, безумный страх, а потом — отчаяние и злость.
— Тебя это не касается!
— Еще как касается! Первое — я теперь обязан о тебе заботится, второе — ты представляешь опасность для своих сестер.
— Я бы никогда не обидел Миру и Лоди!
— Ты так думаешь? Тогда ты глупец! — припечатал Дель. — Зверь внутри тебя — это не послушная собачонка, он может вырваться на свободу, и ты будешь грызть глотки друзьям и любимым, а потом всю жизнь корить себя за это!
Если сначала Тильс смотрел на него с вызовом, потом — с удивлением, ведь Дель впервые кричал на него, то сейчас в его глазах внезапно мелькнуло понимание.
— Ты... ты знаешь...
— Знаю. Ты видел шрамы Лена? Это я. Да, меня тогда опоили, да, я никогда бы не причинил вреда близким, но в действительности я напал на друзей и пытался их убить. Вот к чему может привести ликанья сущность. Поэтому, — Дель шагнул к Тильсу и, приобняв его за плечи, уже намного спокойнее произнес, — больше никогда не скрывай подобные проблемы, понял?
Серые глаза мальчишки были широко распахнуты, и Дель бы дорого отдал за то, чтобы узнать, что сейчас творится в его голове.
— Ты расскажешь ей?
— Ей?
— Далии. — Тильс отвел взгляд.
— Конечно, ведь это важно.
Мальчишка сглотнул.
— Ты когда-нибудь превращался после... убийства?
Также не поднимая взгляда, Тильс помотал головой. Молчание стало затягиваться. Дель отпустил его и скомандовал:
— Превращайся.
— Что?
Ответом ему был выразительный взгляд.
— А если... — он запнулся и продолжил шепотом: — А если я кого-нибудь покалечу.
— Далия с девочками ушла к Миле, до следующего утра в доме не будет никого, кроме нас.
— Все предусмотрел. — Тильс бросил на него недовольный взгляд.
— И тебе советую. Превращайся.
— Я не хочу.
— Придется: пока ты не превратишься, ты не сможешь контролировать ликана внутри.
— Не хочу, — повторил Тильс, отступая.
— А случайно покалечить или убить сестер ты хочешь?
Мальчишка остановился, бросая на приемного отца затравленный взгляд. Наконец, спустя не менее получаса молчания, Тильс кивнул и тихо, едва слышно, произнес:
— Поможешь?
— Конечно. — Дель вновь обнял сына за плечи и, глядя ему в глаза, пообещал: — Я защищу тебя и от себя, и от других, не переживай.
— Я не хотел убивать, — это вырвалось у него помимо воли. — Но он убил маму... маму Миры... и хотел убить девочек...я не мог...
— Не спасти их? — подсказал Дель. — Я понимаю. Я сам когда-то сделал такой выбор.
— Правда?
— Да.
Тильс еще некоторое время смотрел на него, словно пытался понять, правду сказали ему или нет, а потом поморщился и как-то напрягся.
— Не получается.
— Посмотри на меня.
Серые глаза ликанов встретились, и Дель потянулся к зверю внутри. Ему нужно было выманить щенка...
...— Болит? — Или ему показалось, или в голосе Тильса впервые послышалась вина.
Дель коротко качнул головой, продолжая перебинтовывать запястье: могло быть и хуже, тем более, он сам виноват, что так расслабился, не подумал, что молодой ликан окажется резвее.
Тильс перевел взгляд на сад: они сидели прямо на берегу пруда, солнце медленно поднималось из-за горизонта.
— Интересно, что подумает садовник?
Дель глянул на сына, потом на сад, по которому словно стая ликанов промчалась (что было недалеко от истины).
— Что мы явно платим ему меньше, чем он того заслуживает.
И впервые Дель услышал, как Тильс смеется.
Визит к ректору Академии был вызван исключительно тем фактом, что Миле никак не удавалось собрать Совет Рестании. За время ее вынужденного отсутствия подчиненные совершенно распоясались, и если обычных чинуш можно было легко поставить на место, то с такими "важными" господами, как главы Палаты лордов или Гильдии ремесленников, приходилось избирать иную тактику. В итог Мила плюнула на тщетные попытки собрать Совет — сами прибежите! — и отправилась к Кэристе согласовывать бюджет Академии на будущий год. За ней, естественно, увязался Лен, который после всего произошедшего не оставлял ее одну ни на секунду, и, честно говоря, она тоже не хотела с ним расставаться. Пусть для друзей и детей — и даже для Алисии — она вполне оправилась от ужасов ритуала, но сама она понимала, что кошмары теперь будут преследовать ее до конца жизни. И не только во снах.
— Темной ночи, Амелия, Ален, — поприветствовала их Кэриста, откладывая в сторону книгу. — По делу или вновь о демоне будете болтать?
Прежде, чем Лен бы успел нахамить чернокнижнице, Мила незаметно наступила ему на ногу и поинтересовалась:
— А вы уже в курсе последних событий?
— Вы грохотали на всю Рестанию, сложно было не заметить.
Мила все уже уселась в кресло для гостей, а вот Лен, сверкая глазами, остался стоять: он явно хотел что-то сказать, но пока сдерживался.
— Далия отправила Абэзиса в их мир... Они больше не вернутся?
— Вернутся, конечно, — равнодушно, словно речь шла о цене на хлеб, ответила Кэриста. И тогда Лен не выдержал.
— Однажды вы наблюдали Великое Нашествие, неужели вы хотите повторения?
В кабинете Кэристы, как и всегда, было сумрачно, по углам гуляли тени, и Мила готова была поклясться, что их не отбрасывал ни один предмет в комнате. Сама хозяйка тоже была мрачна, но только сейчас они с Леном вдруг заметили, помимо тьмы в ее глазах плещется усталость.
— Уходите, — бросила она тихо, на изломе, так и не посмотрев на них: взгляд ее был устремлен к единственной горящей свече.
— Давай, попробуй, это несложно.
Мелоди нахмурилась совсем как взрослая и, положив ладошки на сердце, закрыла глаза. Далия накрыла руки дочери своими, помогая ей призвать дар.
— Не надо меня воспитывать!
— Так веди себя так, чтобы тебя не нужно было воспитывать!
По лестнице прогрохотали чьи-то шаги, а спустя мгновение наверху хлопнула дверь. Тяжело вздохнув, Дель прошел мимо гостиной на кухню. Мелоди открыла глаза и вскрикнула от удивления: перед ней, прямо в воздухе, горел маленький темно-синий огонек.
— Получилось? Получилось! — радостно заверещала она, и огонек тут же пропал.
Далия насмешливо приподняла бровь:
— О чем ты забыла?
— Контроль эмоций, — понуро повторила Мелоди. — А еще раз попробовать можно?
— Лучше потренируйся в концентрации.
— Ну мам...
— Лоди.
Мелоди тяжело, прямо как Дель, вздохнула и отправилась на кухню "заедать горе". Далия лишь покачала головой.
— Что вы не поделили? — Она повернулась к стоящему в дверном проеме Тильсу.
— Ничего, — буркнул тот, всем своим видом показывая, что это не ее дело.
Пожав плечами, Далия принялась собирать с ковра книги по магии, которые они читали вместе с Мелоди. Незаметно Тильс оказался рядом и стал помогать.
— Как это сделать?
— Что? — Такт и внутреннее чутье подсказали Далии не поднимать глаза на сына, так ему будет спокойнее. Она продолжила перебирать сложенные на столе книги, пока Тильс топтался рядом, собираясь с духом.
— Извиниться. Перед ним.
Невольно Далия улыбнулась и все же посмотрела на сына: с того дня, как они с Делем "поговорили", прошла едва ли неделя, но Тильс заметно вытянулся: и ввысь и вширь. Теперь он был ростом с Далию, да и в плечах уже перегнал. Хоть и двенадцатилетний мальчишка, а выглядел уже взросло — Дель говорил, что превращение меняет, делает старше.
— Подойди и извинись, — просто ответила она. Судя по кислой мине, Тильс явно рассчитывал на более дельный совет. — А если храбрости не хватает... — мальчишка тут же вскинул голову, глаза его горели вызовом, — ...то можешь подойти и просто обнять. Или поговорить о чем-нибудь. Дель будет рад любому доброжелательному жесту с твоей стороны, так что выбирать тебе.
Она подхватила пару книг, которые собиралась еще почитать на досуге, и отправилась наверх, где уже начинала плакать малышка Мира.
Мэл далеко не сразу смог осознать и принять произошедшее в Ордене — смерти дорогих людей подкосили его. Но когда он немного оправился, то тут же стал обдумывать ситуацию. Сначала он отказывался верить в то мракобесие, которое творилось в Ордене, потом, постепенно, стал осознавать, что это правда — по крайней мере, для большинства, — и наконец последней стадией стало принятие. Когда Мэл смирился с мыслью, что его наставника оболгали, Далия не понесет наказание за это чудовищное преступление, а Карет стал Верховным паладином, он стал подумывать о возвращении в Орден. Боль потери не утихла, но он чувствовал, что не вправе больше погружаться в свой траур. Однако, как оказалось, его товарищи были ему не рады. В резиденциях с ним почти не здоровались, лишь коротко кивали или молча проходили мимо, его отстранили от наставничества послушников и сняли с него регалии представителя Ордена в Рестании. Все это происходило постепенно, как вода, затапливающая остров, или болото, затягивающее путников. Мэл ничего не понимал, Карет лишь улыбался и советовал беспокоиться об оставшемся сиротой сыне — этот намек мог бы причинить боль раньше, но сейчас было уже поздно: Ричард был единственным, что осталось у него от Кэтрин, и он не мог не любить его. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы однажды Мэлу не намекнул один из старых знакомых, что ему пора отбывать в свое поместье.
— Но я не собирался! — удивленно воскликнул он. Тогда он не понял, не увидел второго дна в словах товарища, и лишь когда "намеки" повторились, он стал задумываться. Мэл вовсе не был дураком, он знал, как убирают неугодных — на его глазах это не раз проделывала Мила, устраняя его людей, — но ему и в голову бы не пришло, что в Ордене Света его служители будут способны на подобную подлость. Сразу несколько чувств разрывали Мэла на части: он не желал отступать и собирался побороться за свое место в Ордене, одновременно он до сих пор тяжело переживал смерть Кэтрин и хотел все бросить и уехать с сыном, а еще он постепенно осознавал, что начинает задаваться множеством неудобных вопросов. Мог бы он в ту ночь спасти любимую? Этот вопрос часто приходил в его голову, когда он стоял у колыбели и смотрел на спящего Ричарда — мальчик был копией Кэтрин. Мэлу было так плохо без нее, что все чаще и чаще он впадал в меланхолию, все чаще хотел оставить все как есть.
Могло бы все измениться, если бы он поступил иначе? Если бы он остановил ее той ночью... Он потерял все — по своей вине.
Почему Кэтрин оказалась в Храме Забытых Богов? Что произошло той ночью? Мэл догадывался — по "болезни" Милы, — что дело не обошлось без демона, в конце концов, как паладин, он чувствовал волнения магического пространства. Но как там оказалась Кэтрин? Ее заманили? Или она пришла сама? Кто ее убил? С кем она сражалась так, что довела себя до иссушения? Почему она позволила себе умереть? Кто был ее противником, кто вынудил ее к этому? Много вопросов, и ни одного ответа. Мэл знал, где он мог их получить — и от этой мысли ему делалось дурно. Он не мог понять, это происходило из-за собственной вины или новых подозрений? И самая страшная мысль, которая медленно, но верно смогла пробиться в его сознание за этот год: что если с Далией он допускает такую же ошибку, как когда-то с Леном?
— А Деля — нервным!
— Я не нервный! Я не понимаю, как поладить с тем, кто по какой-то неведомой причине ненавидит тебя.
— Да ладно, Дель, — не поверил Лен. — Ты с любым можешь договориться, особенно — с детьми, особенно — с обездоленными.
— Вот тут не соглашусь, — вступил Реб в разговор уже серьезно. — Уличные мальчишки всегда с характером, причем с плохим! Они подлые, злые и эгоистичные, можешь мне поверить, их даже могила не исправит. Лен — ты исключение.
— Откуда такие познания?
— По себе знаю, — мрачно ответил дракон. — Так что твой Тильс и не будет с тобой ладить, ему это ни к чему. Подожди, подрастет немного и свалит от тебя.
— Ну и жаргон у вас, ваше бывшее величество.
— Иди ты, рыжий.
— Нет, — покачал головой Дель. — Тильс не такой.
— Твоя вера в лучшее в людях тебя и погубит, — посетовал Лен.
— Моя вера в лучшее подарила мне замечательных друзей и жену, — возразил ликан, но иногда даже его брали сомнения по отношению к Тильсу. Мальчишка был почти взрослый — уже двенадцать, — и вел себя не просто грубо, а иногда и вызывающе. Если бы Дель сам не наблюдал, как Тильс искренне заботится о сестрах, играет с Мелоди, качает Миру, то он бы и вовсе боялся за них. Кому, как не ликану, знать об опасности представителей их расы. Но мальчишка любил своих сестер, поэтому Дель до последнего защищал его перед друзьями, он знал, что Тильс не такой плохой, как о нем думают, хотя часто, очень часто, он нарывался на неприятности. Дель не солгал, когда сказал, что приемный сын его на дух не переносит: он почти никогда не отвечал даже на прямые вопросы, не воспринимал его за родителя, не слушал просьб. Казалось, у того, на чьих глазах (да и руках) выросли многочисленные дети друзей, не должно было быть проблем с воспитанием своих — их и не было, он прекрасно общался с девочками, он научил Далию пеленать и кормить Миру, он играл с Мелоди, — но как только дело касалось сына — то все! Поначалу Дель думал, что Тильсу, как уже достаточно взрослому и повидавшему жизнь не в самом приглядном виде, сложно привыкнуть к чужим людям, называть их родителями, но потом он стал замечать, что с Далией-то его приемный сын ведет себя по-другому. Как-то незаметно они стали общаться, Дель сам видел, как Тильс послушно выполняет просьбы Далии, и однажды они даже провели вечер вместе, по очереди читая девочкам сказки.
— Как ты этого добилась?
— М? Чего? — Далия перевернулась и зажгла на ладони огонек, тут же перелетевший в магический светильник на прикроватной тумбочке.
— Тильс. Вы с ним... говорили.
— Ну да, — на ее лице явно было написано недоумение. — Мы ведь семья.
— Но со мной он не разговаривает!
— Я заметила, — вздохнула Далия и все же села, облокотившись на подушку. — Даже не знаю, почему он так к тебе относится. У него, конечно, непростой характер, но для приютского он вполне нормальный, я знала и хуже. Тильс замкнутый и нелюдимый, он боится других, разве ты не заметил? И еще, — ее палец уперся в его грудь, — он боится тебя.
— То есть мне не показалось, и он предубежден именно против меня?
— Да, это заметил бы и слепой. Но я не пойму, почему? Дель, тебя невозможно не любить... Может все дело в том, что вы оба ликаны? Мила говорила, что ты тоже недолюбливаешь сородичей.
— Я — другое дело, — нахмурился Дель. — У нас взрослых ликанов все по-другому, мы чуем друг друга, хищники не делят территорию, а Тильс еще слишком мал для этого... — он осекся и посмотрел на Далию взглядом, в котором ясно читалось озарение. — Я идиот! Я понял в чем причина!
На следующее утро Дель спустился в сад, где прямо на еще по-весеннему холодной земле сидел Тильс и что-то вытачивал ножом.
— Иди за мной, — бросил он, проходя мимо: в голосе его слышалось рычание ликана, время для шуток и лжи закончилось, Дель был действительно зол. Видимо, Тильс почувствовал это, потому что безропотно встал и последовал за приемным отцом. Они прошли вглубь заросшего сада, больше напоминавшего лес, и остановились неподалеку от пруда.
— Почему ты не сказал, что можешь превращаться?
Страх — первое, что увидел он в глазах мальчишки. Дикий, безумный страх, а потом — отчаяние и злость.
— Тебя это не касается!
— Еще как касается! Первое — я теперь обязан о тебе заботится, второе — ты представляешь опасность для своих сестер.
— Я бы никогда не обидел Миру и Лоди!
— Ты так думаешь? Тогда ты глупец! — припечатал Дель. — Зверь внутри тебя — это не послушная собачонка, он может вырваться на свободу, и ты будешь грызть глотки друзьям и любимым, а потом всю жизнь корить себя за это!
Если сначала Тильс смотрел на него с вызовом, потом — с удивлением, ведь Дель впервые кричал на него, то сейчас в его глазах внезапно мелькнуло понимание.
— Ты... ты знаешь...
— Знаю. Ты видел шрамы Лена? Это я. Да, меня тогда опоили, да, я никогда бы не причинил вреда близким, но в действительности я напал на друзей и пытался их убить. Вот к чему может привести ликанья сущность. Поэтому, — Дель шагнул к Тильсу и, приобняв его за плечи, уже намного спокойнее произнес, — больше никогда не скрывай подобные проблемы, понял?
Серые глаза мальчишки были широко распахнуты, и Дель бы дорого отдал за то, чтобы узнать, что сейчас творится в его голове.
— Ты расскажешь ей?
— Ей?
— Далии. — Тильс отвел взгляд.
— Конечно, ведь это важно.
Мальчишка сглотнул.
— Ты когда-нибудь превращался после... убийства?
Также не поднимая взгляда, Тильс помотал головой. Молчание стало затягиваться. Дель отпустил его и скомандовал:
— Превращайся.
— Что?
Ответом ему был выразительный взгляд.
— А если... — он запнулся и продолжил шепотом: — А если я кого-нибудь покалечу.
— Далия с девочками ушла к Миле, до следующего утра в доме не будет никого, кроме нас.
— Все предусмотрел. — Тильс бросил на него недовольный взгляд.
— И тебе советую. Превращайся.
— Я не хочу.
— Придется: пока ты не превратишься, ты не сможешь контролировать ликана внутри.
— Не хочу, — повторил Тильс, отступая.
— А случайно покалечить или убить сестер ты хочешь?
Мальчишка остановился, бросая на приемного отца затравленный взгляд. Наконец, спустя не менее получаса молчания, Тильс кивнул и тихо, едва слышно, произнес:
— Поможешь?
— Конечно. — Дель вновь обнял сына за плечи и, глядя ему в глаза, пообещал: — Я защищу тебя и от себя, и от других, не переживай.
— Я не хотел убивать, — это вырвалось у него помимо воли. — Но он убил маму... маму Миры... и хотел убить девочек...я не мог...
— Не спасти их? — подсказал Дель. — Я понимаю. Я сам когда-то сделал такой выбор.
— Правда?
— Да.
Тильс еще некоторое время смотрел на него, словно пытался понять, правду сказали ему или нет, а потом поморщился и как-то напрягся.
— Не получается.
— Посмотри на меня.
Серые глаза ликанов встретились, и Дель потянулся к зверю внутри. Ему нужно было выманить щенка...
...— Болит? — Или ему показалось, или в голосе Тильса впервые послышалась вина.
Дель коротко качнул головой, продолжая перебинтовывать запястье: могло быть и хуже, тем более, он сам виноват, что так расслабился, не подумал, что молодой ликан окажется резвее.
Тильс перевел взгляд на сад: они сидели прямо на берегу пруда, солнце медленно поднималось из-за горизонта.
— Интересно, что подумает садовник?
Дель глянул на сына, потом на сад, по которому словно стая ликанов промчалась (что было недалеко от истины).
— Что мы явно платим ему меньше, чем он того заслуживает.
И впервые Дель услышал, как Тильс смеется.
***
Визит к ректору Академии был вызван исключительно тем фактом, что Миле никак не удавалось собрать Совет Рестании. За время ее вынужденного отсутствия подчиненные совершенно распоясались, и если обычных чинуш можно было легко поставить на место, то с такими "важными" господами, как главы Палаты лордов или Гильдии ремесленников, приходилось избирать иную тактику. В итог Мила плюнула на тщетные попытки собрать Совет — сами прибежите! — и отправилась к Кэристе согласовывать бюджет Академии на будущий год. За ней, естественно, увязался Лен, который после всего произошедшего не оставлял ее одну ни на секунду, и, честно говоря, она тоже не хотела с ним расставаться. Пусть для друзей и детей — и даже для Алисии — она вполне оправилась от ужасов ритуала, но сама она понимала, что кошмары теперь будут преследовать ее до конца жизни. И не только во снах.
— Темной ночи, Амелия, Ален, — поприветствовала их Кэриста, откладывая в сторону книгу. — По делу или вновь о демоне будете болтать?
Прежде, чем Лен бы успел нахамить чернокнижнице, Мила незаметно наступила ему на ногу и поинтересовалась:
— А вы уже в курсе последних событий?
— Вы грохотали на всю Рестанию, сложно было не заметить.
Мила все уже уселась в кресло для гостей, а вот Лен, сверкая глазами, остался стоять: он явно хотел что-то сказать, но пока сдерживался.
— Далия отправила Абэзиса в их мир... Они больше не вернутся?
— Вернутся, конечно, — равнодушно, словно речь шла о цене на хлеб, ответила Кэриста. И тогда Лен не выдержал.
— Однажды вы наблюдали Великое Нашествие, неужели вы хотите повторения?
В кабинете Кэристы, как и всегда, было сумрачно, по углам гуляли тени, и Мила готова была поклясться, что их не отбрасывал ни один предмет в комнате. Сама хозяйка тоже была мрачна, но только сейчас они с Леном вдруг заметили, помимо тьмы в ее глазах плещется усталость.
— Уходите, — бросила она тихо, на изломе, так и не посмотрев на них: взгляд ее был устремлен к единственной горящей свече.
***
— Давай, попробуй, это несложно.
Мелоди нахмурилась совсем как взрослая и, положив ладошки на сердце, закрыла глаза. Далия накрыла руки дочери своими, помогая ей призвать дар.
— Не надо меня воспитывать!
— Так веди себя так, чтобы тебя не нужно было воспитывать!
По лестнице прогрохотали чьи-то шаги, а спустя мгновение наверху хлопнула дверь. Тяжело вздохнув, Дель прошел мимо гостиной на кухню. Мелоди открыла глаза и вскрикнула от удивления: перед ней, прямо в воздухе, горел маленький темно-синий огонек.
— Получилось? Получилось! — радостно заверещала она, и огонек тут же пропал.
Далия насмешливо приподняла бровь:
— О чем ты забыла?
— Контроль эмоций, — понуро повторила Мелоди. — А еще раз попробовать можно?
— Лучше потренируйся в концентрации.
— Ну мам...
— Лоди.
Мелоди тяжело, прямо как Дель, вздохнула и отправилась на кухню "заедать горе". Далия лишь покачала головой.
— Что вы не поделили? — Она повернулась к стоящему в дверном проеме Тильсу.
— Ничего, — буркнул тот, всем своим видом показывая, что это не ее дело.
Пожав плечами, Далия принялась собирать с ковра книги по магии, которые они читали вместе с Мелоди. Незаметно Тильс оказался рядом и стал помогать.
— Как это сделать?
— Что? — Такт и внутреннее чутье подсказали Далии не поднимать глаза на сына, так ему будет спокойнее. Она продолжила перебирать сложенные на столе книги, пока Тильс топтался рядом, собираясь с духом.
— Извиниться. Перед ним.
Невольно Далия улыбнулась и все же посмотрела на сына: с того дня, как они с Делем "поговорили", прошла едва ли неделя, но Тильс заметно вытянулся: и ввысь и вширь. Теперь он был ростом с Далию, да и в плечах уже перегнал. Хоть и двенадцатилетний мальчишка, а выглядел уже взросло — Дель говорил, что превращение меняет, делает старше.
— Подойди и извинись, — просто ответила она. Судя по кислой мине, Тильс явно рассчитывал на более дельный совет. — А если храбрости не хватает... — мальчишка тут же вскинул голову, глаза его горели вызовом, — ...то можешь подойти и просто обнять. Или поговорить о чем-нибудь. Дель будет рад любому доброжелательному жесту с твоей стороны, так что выбирать тебе.
Она подхватила пару книг, которые собиралась еще почитать на досуге, и отправилась наверх, где уже начинала плакать малышка Мира.
***
Мэл далеко не сразу смог осознать и принять произошедшее в Ордене — смерти дорогих людей подкосили его. Но когда он немного оправился, то тут же стал обдумывать ситуацию. Сначала он отказывался верить в то мракобесие, которое творилось в Ордене, потом, постепенно, стал осознавать, что это правда — по крайней мере, для большинства, — и наконец последней стадией стало принятие. Когда Мэл смирился с мыслью, что его наставника оболгали, Далия не понесет наказание за это чудовищное преступление, а Карет стал Верховным паладином, он стал подумывать о возвращении в Орден. Боль потери не утихла, но он чувствовал, что не вправе больше погружаться в свой траур. Однако, как оказалось, его товарищи были ему не рады. В резиденциях с ним почти не здоровались, лишь коротко кивали или молча проходили мимо, его отстранили от наставничества послушников и сняли с него регалии представителя Ордена в Рестании. Все это происходило постепенно, как вода, затапливающая остров, или болото, затягивающее путников. Мэл ничего не понимал, Карет лишь улыбался и советовал беспокоиться об оставшемся сиротой сыне — этот намек мог бы причинить боль раньше, но сейчас было уже поздно: Ричард был единственным, что осталось у него от Кэтрин, и он не мог не любить его. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы однажды Мэлу не намекнул один из старых знакомых, что ему пора отбывать в свое поместье.
— Но я не собирался! — удивленно воскликнул он. Тогда он не понял, не увидел второго дна в словах товарища, и лишь когда "намеки" повторились, он стал задумываться. Мэл вовсе не был дураком, он знал, как убирают неугодных — на его глазах это не раз проделывала Мила, устраняя его людей, — но ему и в голову бы не пришло, что в Ордене Света его служители будут способны на подобную подлость. Сразу несколько чувств разрывали Мэла на части: он не желал отступать и собирался побороться за свое место в Ордене, одновременно он до сих пор тяжело переживал смерть Кэтрин и хотел все бросить и уехать с сыном, а еще он постепенно осознавал, что начинает задаваться множеством неудобных вопросов. Мог бы он в ту ночь спасти любимую? Этот вопрос часто приходил в его голову, когда он стоял у колыбели и смотрел на спящего Ричарда — мальчик был копией Кэтрин. Мэлу было так плохо без нее, что все чаще и чаще он впадал в меланхолию, все чаще хотел оставить все как есть.
Могло бы все измениться, если бы он поступил иначе? Если бы он остановил ее той ночью... Он потерял все — по своей вине.
Почему Кэтрин оказалась в Храме Забытых Богов? Что произошло той ночью? Мэл догадывался — по "болезни" Милы, — что дело не обошлось без демона, в конце концов, как паладин, он чувствовал волнения магического пространства. Но как там оказалась Кэтрин? Ее заманили? Или она пришла сама? Кто ее убил? С кем она сражалась так, что довела себя до иссушения? Почему она позволила себе умереть? Кто был ее противником, кто вынудил ее к этому? Много вопросов, и ни одного ответа. Мэл знал, где он мог их получить — и от этой мысли ему делалось дурно. Он не мог понять, это происходило из-за собственной вины или новых подозрений? И самая страшная мысль, которая медленно, но верно смогла пробиться в его сознание за этот год: что если с Далией он допускает такую же ошибку, как когда-то с Леном?
