И вот мы наконец ввалились в тёмное нутро нежданного пристанища.
В первый момент щёки обожгло жаром, и я даже испугалась, но вскоре сообразила: просто здесь не было хлещущего по лицу ветра. Под ногами заскрипело — кажется, пол устилали доски, на которые я ещё через два шага уронила свою тяжкую ношу. И хотелось бы сказать, что положила, но я даже не попыталась быть аккуратной: силы кончились много шагов назад, во мне оставалась только злость на этих психов-инопланетян и неожиданное, несвойственное мне обычно упрямство.
Дверь, которая открывалась вовнутрь, скрипнула, с тихим стуком захлопнувшись за нашими спинами под собственным весом.
— Темно, как в... — пробормотала я, пошатываясь на месте и слепо таращась в непроглядную черноту. Подходящее сравнение подобрать не сумела, и фраза повисла в воздухе неоконченной.
— Плечо, — едва слышно выдохнул мужчина. — Фонарь.
Я несколько мгновений стояла на месте, пытаясь сообразить, как связаны эти два слова. Наконец замороженный мозг осилил сложную логическую цепочку, и я тяжело рухнула на колени рядом с Глебом. Нащупала его ногу, ощупью же поднялась выше, добралась до плеча.
Сам пират, высказавшись, похоже, отключился, так что искать нужный предмет пришлось самостоятельно. На это ушло несколько минут, причём упрямо продолжала поиски я скорее от безысходности, чем действительно веря в успех: я почти сразу решила, что Клякса бредит. Но всё же справилась — частью наитием, частью с помощью обрывков воспоминаний. В голове крутились образы бравых бойцов из вирткино, которые вот в таких же защитных костюмах обследовали развалины городов древних цивилизаций, и я точно помнила белый луч света, вырывающийся из указанного места на плече.
Наконец, победа осталась за мной. В холодном бестеневом свете я осмотрелась.
Своим видом комната напоминала всё то же вирткино, только историческое или псевдо-историческое, повествующее о докосмических временах. Глухие каменные стены, дощатый пол, посредине — обложенное камнями кострище. Вверху, в крыше, над очагом, виднелась круглая дыра, в которую очевидно должен был выходить дым. В углу стоял большой грубый ящик, заполненный чёрными камнями. Всё.
Не поднимаясь на дрожащие от усталости ноги, я на четвереньках доползла до этого ящика, взяла один из камней, понюхала.
— Как думаешь, что это? — спросила мужчину, но он, кажется, оставался без сознания. Я плюхнулась на пол рядом с ящиком, разглядывая камни, которые пачкали руки, и принялась рассуждать. Заиндевевшие мысли ворочались с трудом. — На еду не похоже, но если лежит в ящике — значит, что-то нужное. Здесь есть кострище — так, может, это для него? Мне кажется, что-то я слышала про твёрдое топливо, там ещё, кажется, про горячую воду было... А! Паровой котёл! Древний двигатель, точно, на физике же было! А топливо — уголь! — обрадовалась я собственной сообразительности, но тут же погрустнела: — Только вот как огонь разжечь? Сомневаюсь, что оно загорится, если просто положить в кострище...
О том, что есть древние способы добывания огня — кажется, надо что-то чем-то тереть или бить, — я знала очень смутно и понимала, что ни сил, ни желания экспериментировать у меня нет.
Взгляд зацепился за лежащую фигуру в броне, и в голове щёлкнула идея.
— У тебя же должно быть оружие, да?
К счастью, оружие действительно нашлось. Не такое, как показывал мне Глеб раньше, но недавние объяснения оказались очень кстати: логика у создателей обоих излучателей была близкой, и я нашла и предохранитель, и регулятор мощности, и кнопку выстрела.
И вскоре холодный свет фонаря разбавился горячим и жёлтым — от заплясавшего в круге камней пламени. Я обессиленно рухнула на спину, голова к голове с Глебом, и уставилась в потолок. Спина болела, и ноги, и плечи. Кожа лица и рук горела огнём, простреливая замёрзшие и отходящие сейчас ладони болью.
Болели уши. Наверное, я их здорово отморозила, и по-хорошему стоило бы оказать себе первую помощь, а то будет некрасиво — если я вовсе останусь без них.
Но эта мысль о красоте чем-то мне не нравилась, было в ней что-то неуловимо-неправильное. А ещё не было сил шевельнуть даже пальцем, не говоря о том, чтобы подняться и что-то сделать. Впрочем, странно, что меня вообще хватило на такой переход: никогда бы не подумала, что на подобное способна...
— Надо что-то сделать с твоей рукой, — пробормотала я тихо. — Придётся по локоть отнимать, жгут-то я наложила кое-как, да и холодно, там уже точно некроз. А нечем. И пальцы дрожат, какой из меня сейчас хирург? Ты её именно так потерял, да? Здесь? Или они опять что-то придумали? Мне кажется, всё это выглядит не очень правдоподобно, да? Лачуга эта, взрывы... словно мы в каком-то историческом вирткино. И лекарства... тоже надо. Ещё обезболивающего тебе, вроде бы в аптечке оставалось, да?..
Говорила я уже сквозь сон, даже почти бредила. Сознание уплывало, перед глазами плыли чёрно-красные пятна, которые в какой-то момент слились в разверстую тёмную пасть небытия — и оно меня поглотило.
Проснулась я рывком, вдруг, вывалившись в реальность с испуганным вздохом и заполошными мыслями о том, что забыла про огонь, про своего пациента и бессовестно проспала целую ночь, иначе отчего сейчас так светло?..
Однако, открыв глаза, я поначалу им не поверила.
Вокруг обнаружилось чьё-то жильё. Необычное, незнакомое, но наполненное привычными и понятными вещами. Просторная светлая гостиная в бирюзовых тонах была умело раскрашена так, что создавалась иллюзия толщи воды, а потолок казался её поверхностью — близкой и пронизанной солнечными лучами. Впрочем, приглядевшись, я поняла, что лучи настоящие: потолок представлял собой одно большое окно, забранное полупрозрачным голубоватым стеклом. Других окон в комнате не было.
Я лежала на удобном мягком диване буро-зелёного цвета, похожем на подушку из водорослей. У стены стоял стол — светло-серый, гладкий, укрытый огромной вязаной светло-бирюзовой скатертью, причём, кажется, связанной вручную какой-то умелицей. Хозяйкой комнаты?
Вдоль одной из стен вытянулась коралловым рифом цепочка шкафов и стеллажей, частью утопленных в стену, частью — выступающих, закрытых или заставленных разнообразными безделушками, в основном затейливыми расписными вазочками. Пол устилало тёмно-синее покрытие с длинным и даже на вид очень мягким ворсом.
Красиво, с фантазией и наполнено ощущением уюта — здесь явно приложила руку женщина, и женщина любящая свой дом. Не знаю, как именно я это определила — не только по скатерти, просто... ощущение наполняло всю комнату и казалось, что хозяйка только-только вышла и скоро вернётся, и это непременно окажется добрая и жизнерадостная женщина, может быть, мать большого семейства.
Я села на диване, ощущая неловкость оттого, что вынуждена топтать этот замечательный ковёр тяжёлыми грубыми ботинками. Но тут же отогнала это чувство: ощущения и впечатления ничего не значат, здесь явно имеется какой-то подвох. Нельзя забывать, что я совсем не дома, что всё это — очередное испытание, а значит, легко не будет.
Покрытие под ногами позволяло двигаться тихо; бесшумно отъехала в сторону и дверь, подчиняясь автоматике. Я вышла в широкий и достаточно просторный коридор и замерла, принюхиваясь. В воздухе висел какой-то резкий, противный запах, очень знакомый, который я спросонья не могла опознать, а в остальном — царили пустота и тишина. Да и ощущение чьего-то светлого и радостного жилища осталось позади, словно мерзкий запах вытеснил его отсюда.
За ближайшей дверью обнаружилась кухня, и вот тут первое приятное впечатление окончательно сошло на нет: здесь было чудовищно грязно, полно каких-то объедков, окурков и пустых бутылок. Очевидно, никакой доброй и рачительной хозяйки в этом доме не существует, иначе она бы не допустила подобного безобразия. Взглянув на этот погром, я сразу сообразила, чем пахнет: перегаром. Крепким, застарелым, тяжёлым.
— Да ладно, — недоверчиво пробормотала я. — Не может быть...
Прошлое приключение помнилось прекрасно, как и его причина: Глеб проходил испытания. Судя по тому, что в прошлый раз мне пришлось его спасать, чего-то подобного можно было ждать и теперь, вот только антураж здорово озадачивал. Положим, помощь солдату, умирающему от ран, в моём представлении вполне сочеталась с предыдущими приключениями и сложившимся образом Кляксы.
Но от чего предлагается спасать его в этот раз? От алкоголизма?!
— Да вы издеваетесь, — растерянно проговорила я, заходя в следующую комнату.
Это, видимо, был чей-то рабочий кабинет, причём человека солидного и основательного, может быть, какого-то потомственного банкира, или родовитого аристократа, или кого-то, вполне умело пытающегося им прикинуться — тёмные сдержанные тона, стеллажи с самыми настоящими книгами, среди которых своеобразно, но достаточно органично смотрелся большой голопроектор. А за столом, в удобном глубоком кресле, сидел, частью лёжа на этом самом столе, мой пират. Здесь тоже хватало бутылок и окурков, и я со своего места у входа поняла, что источником всех неприятных запахов является как раз мужчина.
Морщась и зажимая нос, а то у меня уже начала кружиться голова от стойкой спиртовой вони, я приблизилась. Только, прежде чем рассматривать самого Глеба, первым делом открыла окно за его спиной. Из окна, кстати, открывался вид на живописный парк и небоскрёбы вдали, а сам дом явно был достаточно невысоким. Совсем не бедное жильё.
С наслаждением, жмурясь на солнце, я полной грудью вдохнула запах свежескошенной травы — кажется, где-то в парке только что подстригали газон, — и волевым усилием заставила себя вернуться обратно, в грязную тёмную пещеру. Но тяжёлые старомодные шторы всё-таки отдёрнула, и только после этого обернулась к Кляксе.
Последними штрихами в картине глубокого и давнего запоя оказался перечёркнутый чёрной траурной лентой портрет миловидной девушки с задорной улыбкой и золотисто-рыжими волосами, накрытый одной ладонью Глеба, и знакомый мне излучатель — в другой руке.
Значит, та самая женщина не бросила его, а умерла?
Я ещё раз обвела удручающую картину взглядом и вздохнула. Было противно и, скажем прямо, совсем не похоже на Кляксу. Он казался таким решительным и деятельным, а тут... Я бы скорее поверила, что он станет мстить за смерть любимой, а не вот это всё. Сначала пить по-чёрному, а потом ещё подумывать свести счёты с жизнью — и это вот мой упорный, решительный пират? Да не может быть!
А впрочем, я ведь не знаю всей подоплёки. Легко судить и осуждать со стороны, даже толком не зная, что случилось! Не говоря уже о том, что всё это может быть очередным видением, не имеющим ничего общего с реальностью.
Я тихонько приблизилась и аккуратно потянула за ствол излучателя. Пальцы мужчины дрогнули — но цепляться за рукоять не стали, и оружие оказалось у меня. Теперь главный вопрос: куда бы его спрятать, пока я буду возиться с хозяином?
Обходя квартиру в поисках достаточно укромного места, я сделала пару открытий: во-первых, жильё это не имело выхода, а во-вторых, связь с внешним миром тоже не работала, так что заманчивый простой путь — вызвать коллег из «неотложки» — оказался недоступен. Поэтому оставался только один, сложный.
Вариант «плюнуть и оставить как есть, пусть сам протрезвеет — если повезёт» я не рассматривала даже в мыслях. Не из чувства самосохранения, уверявшего, что меня не оставят в живых, если Глеб не справится с испытаниями. Просто... Ответить предательством на всё то, что сделал Клякса? И речь не только о спасении от остальных пиратов; он ведь и в этих испытаниях тащил меня на себе, и два раза отказался бросить, когда ему это предлагали. Даже перед вот этими, последними, экзаменами, понимая, что я могу оказаться особенно тяжкой обузой, не пошёл на сделку с совестью.
А ещё было горько и очень обидно наблюдать этого хладнокровного и решительного мужчину в таком жалком виде. Сейчас, немного успокоившись, я пришла к выводу, что происходящее — не галлюцинация вроде пути через лес из мёртвых тел. Может быть, в искажённом виде, но я наблюдала сейчас ещё один отрывок прошлого Глеба. Однако, невзирая на внутреннее подспудное отвращение, я отчётливо понимала, что так просто Клякса не сломался бы. Не тот человек, чтобы топить в бутылке малейшие жизненные неурядицы, и у этого состояния есть внятный, серьёзный, весомый мотив. А ещё — он ведь как-то справился с этим раньше, если это действительно был фрагмент биографии. Значит, не слабак, а именно такой, каким я его знаю. Просто... никто не может всю жизнь быть сильным и несгибаемым, у каждого есть своя боль и свой предел выносливости.
Был и ещё один серьёзный стимул помочь: этих существ, хозяев станции, я уже в полном смысле начала ненавидеть. Не за какой-то отдельный поступок, как могло быть, но не случилось с Кляксой, а — по совокупности. За то, что они больные извращенцы, которые придумали тот лес из трупов. За то, что именно они вложили такое опасное оружие, как их корабли, в руки преступников. За то, что развлекаются, наблюдая за тем, как претенденты на их благосклонность рискуют жизнью, да ещё делают ставки. И, наконец, всё заносчивое превосходство и это мерзкое «инкубатор» до зубовного скрежета хотелось забить обратно тому типу в глотку, попрыгать сверху и прижечь излучателем.
Кажется, общение с пиратом всё же сказывается на моём мировосприятии: не припомню за собой такой кровожадности...
Оружие я в итоге аккуратно затолкала под тот самый диван, на котором очнулась: там имелась хорошая, удобная щель, из которого его можно было достать, но небыстро и пришлось бы повозиться. Мелькнула, правда, мысль вовсе выкинуть в окно, но победила аккуратность и воспитанное во мне родителями уважение к чужим вещам. Да и... мало ли, кто его найдёт и что сделает? Плевать, что это всего лишь виртуальная реальность! Не ломать же себя из-за это.
Избавившись от опасного (особенно в руках невменяемого мужчины) предмета, я ещё раз внимательно осмотрела квартиру, на этот раз целиком и очень внимательно, пытаясь отыскать хоть какие-то медикаменты. Помимо кухни, кабинета и гостиной обнаружилась просторная ванная комната, туалет и две спальни — одна откровенно мужская, обставленная по-военному просто и аскетично, и откровенно женская, кажется, принадлежавшая той самой особе, что «обживала» гостиную. Осмотревшись, я сделала два вывода: во-первых, последняя принадлежала совсем не той молоденькой и задорной девушке, с чьим портретом уснул Клякса, а во-вторых, хозяйки в ней не было не только несколько дней запоя мужчины, а гораздо дольше — вязаные салфетки и безделушки оставались на своих местах, а шкафы для личных вещей пустовали. Если это квартира Глеба, наверное, той женщиной была его мать, которая уже умерла.
Но лекарств я не нашла. В шкафчике с характерным красным крестом на кухне обнаружилась фляжка с каким-то алкоголем — наверное, хозяин про неё и сам не помнил, а то давно выпил бы, — и всё. Что лишний раз доказывало, что здесь живёт одинокий и совершенно здоровый холостяк, потому что даже у самой здоровой девушки или женщины найдётся хотя бы пузырёк быстросохнущего пластыря. Впрочем, тут вообще не было никаких пузырьков — ни кремов, ни других типично женских средств.
В первый момент щёки обожгло жаром, и я даже испугалась, но вскоре сообразила: просто здесь не было хлещущего по лицу ветра. Под ногами заскрипело — кажется, пол устилали доски, на которые я ещё через два шага уронила свою тяжкую ношу. И хотелось бы сказать, что положила, но я даже не попыталась быть аккуратной: силы кончились много шагов назад, во мне оставалась только злость на этих психов-инопланетян и неожиданное, несвойственное мне обычно упрямство.
Дверь, которая открывалась вовнутрь, скрипнула, с тихим стуком захлопнувшись за нашими спинами под собственным весом.
— Темно, как в... — пробормотала я, пошатываясь на месте и слепо таращась в непроглядную черноту. Подходящее сравнение подобрать не сумела, и фраза повисла в воздухе неоконченной.
— Плечо, — едва слышно выдохнул мужчина. — Фонарь.
Я несколько мгновений стояла на месте, пытаясь сообразить, как связаны эти два слова. Наконец замороженный мозг осилил сложную логическую цепочку, и я тяжело рухнула на колени рядом с Глебом. Нащупала его ногу, ощупью же поднялась выше, добралась до плеча.
Сам пират, высказавшись, похоже, отключился, так что искать нужный предмет пришлось самостоятельно. На это ушло несколько минут, причём упрямо продолжала поиски я скорее от безысходности, чем действительно веря в успех: я почти сразу решила, что Клякса бредит. Но всё же справилась — частью наитием, частью с помощью обрывков воспоминаний. В голове крутились образы бравых бойцов из вирткино, которые вот в таких же защитных костюмах обследовали развалины городов древних цивилизаций, и я точно помнила белый луч света, вырывающийся из указанного места на плече.
Наконец, победа осталась за мной. В холодном бестеневом свете я осмотрелась.
Своим видом комната напоминала всё то же вирткино, только историческое или псевдо-историческое, повествующее о докосмических временах. Глухие каменные стены, дощатый пол, посредине — обложенное камнями кострище. Вверху, в крыше, над очагом, виднелась круглая дыра, в которую очевидно должен был выходить дым. В углу стоял большой грубый ящик, заполненный чёрными камнями. Всё.
Не поднимаясь на дрожащие от усталости ноги, я на четвереньках доползла до этого ящика, взяла один из камней, понюхала.
— Как думаешь, что это? — спросила мужчину, но он, кажется, оставался без сознания. Я плюхнулась на пол рядом с ящиком, разглядывая камни, которые пачкали руки, и принялась рассуждать. Заиндевевшие мысли ворочались с трудом. — На еду не похоже, но если лежит в ящике — значит, что-то нужное. Здесь есть кострище — так, может, это для него? Мне кажется, что-то я слышала про твёрдое топливо, там ещё, кажется, про горячую воду было... А! Паровой котёл! Древний двигатель, точно, на физике же было! А топливо — уголь! — обрадовалась я собственной сообразительности, но тут же погрустнела: — Только вот как огонь разжечь? Сомневаюсь, что оно загорится, если просто положить в кострище...
О том, что есть древние способы добывания огня — кажется, надо что-то чем-то тереть или бить, — я знала очень смутно и понимала, что ни сил, ни желания экспериментировать у меня нет.
Взгляд зацепился за лежащую фигуру в броне, и в голове щёлкнула идея.
— У тебя же должно быть оружие, да?
К счастью, оружие действительно нашлось. Не такое, как показывал мне Глеб раньше, но недавние объяснения оказались очень кстати: логика у создателей обоих излучателей была близкой, и я нашла и предохранитель, и регулятор мощности, и кнопку выстрела.
И вскоре холодный свет фонаря разбавился горячим и жёлтым — от заплясавшего в круге камней пламени. Я обессиленно рухнула на спину, голова к голове с Глебом, и уставилась в потолок. Спина болела, и ноги, и плечи. Кожа лица и рук горела огнём, простреливая замёрзшие и отходящие сейчас ладони болью.
Болели уши. Наверное, я их здорово отморозила, и по-хорошему стоило бы оказать себе первую помощь, а то будет некрасиво — если я вовсе останусь без них.
Но эта мысль о красоте чем-то мне не нравилась, было в ней что-то неуловимо-неправильное. А ещё не было сил шевельнуть даже пальцем, не говоря о том, чтобы подняться и что-то сделать. Впрочем, странно, что меня вообще хватило на такой переход: никогда бы не подумала, что на подобное способна...
— Надо что-то сделать с твоей рукой, — пробормотала я тихо. — Придётся по локоть отнимать, жгут-то я наложила кое-как, да и холодно, там уже точно некроз. А нечем. И пальцы дрожат, какой из меня сейчас хирург? Ты её именно так потерял, да? Здесь? Или они опять что-то придумали? Мне кажется, всё это выглядит не очень правдоподобно, да? Лачуга эта, взрывы... словно мы в каком-то историческом вирткино. И лекарства... тоже надо. Ещё обезболивающего тебе, вроде бы в аптечке оставалось, да?..
Говорила я уже сквозь сон, даже почти бредила. Сознание уплывало, перед глазами плыли чёрно-красные пятна, которые в какой-то момент слились в разверстую тёмную пасть небытия — и оно меня поглотило.
Прода от 10.09.2018, 21:16
Проснулась я рывком, вдруг, вывалившись в реальность с испуганным вздохом и заполошными мыслями о том, что забыла про огонь, про своего пациента и бессовестно проспала целую ночь, иначе отчего сейчас так светло?..
Однако, открыв глаза, я поначалу им не поверила.
Вокруг обнаружилось чьё-то жильё. Необычное, незнакомое, но наполненное привычными и понятными вещами. Просторная светлая гостиная в бирюзовых тонах была умело раскрашена так, что создавалась иллюзия толщи воды, а потолок казался её поверхностью — близкой и пронизанной солнечными лучами. Впрочем, приглядевшись, я поняла, что лучи настоящие: потолок представлял собой одно большое окно, забранное полупрозрачным голубоватым стеклом. Других окон в комнате не было.
Я лежала на удобном мягком диване буро-зелёного цвета, похожем на подушку из водорослей. У стены стоял стол — светло-серый, гладкий, укрытый огромной вязаной светло-бирюзовой скатертью, причём, кажется, связанной вручную какой-то умелицей. Хозяйкой комнаты?
Вдоль одной из стен вытянулась коралловым рифом цепочка шкафов и стеллажей, частью утопленных в стену, частью — выступающих, закрытых или заставленных разнообразными безделушками, в основном затейливыми расписными вазочками. Пол устилало тёмно-синее покрытие с длинным и даже на вид очень мягким ворсом.
Красиво, с фантазией и наполнено ощущением уюта — здесь явно приложила руку женщина, и женщина любящая свой дом. Не знаю, как именно я это определила — не только по скатерти, просто... ощущение наполняло всю комнату и казалось, что хозяйка только-только вышла и скоро вернётся, и это непременно окажется добрая и жизнерадостная женщина, может быть, мать большого семейства.
Я села на диване, ощущая неловкость оттого, что вынуждена топтать этот замечательный ковёр тяжёлыми грубыми ботинками. Но тут же отогнала это чувство: ощущения и впечатления ничего не значат, здесь явно имеется какой-то подвох. Нельзя забывать, что я совсем не дома, что всё это — очередное испытание, а значит, легко не будет.
Покрытие под ногами позволяло двигаться тихо; бесшумно отъехала в сторону и дверь, подчиняясь автоматике. Я вышла в широкий и достаточно просторный коридор и замерла, принюхиваясь. В воздухе висел какой-то резкий, противный запах, очень знакомый, который я спросонья не могла опознать, а в остальном — царили пустота и тишина. Да и ощущение чьего-то светлого и радостного жилища осталось позади, словно мерзкий запах вытеснил его отсюда.
За ближайшей дверью обнаружилась кухня, и вот тут первое приятное впечатление окончательно сошло на нет: здесь было чудовищно грязно, полно каких-то объедков, окурков и пустых бутылок. Очевидно, никакой доброй и рачительной хозяйки в этом доме не существует, иначе она бы не допустила подобного безобразия. Взглянув на этот погром, я сразу сообразила, чем пахнет: перегаром. Крепким, застарелым, тяжёлым.
— Да ладно, — недоверчиво пробормотала я. — Не может быть...
Прошлое приключение помнилось прекрасно, как и его причина: Глеб проходил испытания. Судя по тому, что в прошлый раз мне пришлось его спасать, чего-то подобного можно было ждать и теперь, вот только антураж здорово озадачивал. Положим, помощь солдату, умирающему от ран, в моём представлении вполне сочеталась с предыдущими приключениями и сложившимся образом Кляксы.
Но от чего предлагается спасать его в этот раз? От алкоголизма?!
— Да вы издеваетесь, — растерянно проговорила я, заходя в следующую комнату.
Это, видимо, был чей-то рабочий кабинет, причём человека солидного и основательного, может быть, какого-то потомственного банкира, или родовитого аристократа, или кого-то, вполне умело пытающегося им прикинуться — тёмные сдержанные тона, стеллажи с самыми настоящими книгами, среди которых своеобразно, но достаточно органично смотрелся большой голопроектор. А за столом, в удобном глубоком кресле, сидел, частью лёжа на этом самом столе, мой пират. Здесь тоже хватало бутылок и окурков, и я со своего места у входа поняла, что источником всех неприятных запахов является как раз мужчина.
Морщась и зажимая нос, а то у меня уже начала кружиться голова от стойкой спиртовой вони, я приблизилась. Только, прежде чем рассматривать самого Глеба, первым делом открыла окно за его спиной. Из окна, кстати, открывался вид на живописный парк и небоскрёбы вдали, а сам дом явно был достаточно невысоким. Совсем не бедное жильё.
С наслаждением, жмурясь на солнце, я полной грудью вдохнула запах свежескошенной травы — кажется, где-то в парке только что подстригали газон, — и волевым усилием заставила себя вернуться обратно, в грязную тёмную пещеру. Но тяжёлые старомодные шторы всё-таки отдёрнула, и только после этого обернулась к Кляксе.
Последними штрихами в картине глубокого и давнего запоя оказался перечёркнутый чёрной траурной лентой портрет миловидной девушки с задорной улыбкой и золотисто-рыжими волосами, накрытый одной ладонью Глеба, и знакомый мне излучатель — в другой руке.
Значит, та самая женщина не бросила его, а умерла?
Я ещё раз обвела удручающую картину взглядом и вздохнула. Было противно и, скажем прямо, совсем не похоже на Кляксу. Он казался таким решительным и деятельным, а тут... Я бы скорее поверила, что он станет мстить за смерть любимой, а не вот это всё. Сначала пить по-чёрному, а потом ещё подумывать свести счёты с жизнью — и это вот мой упорный, решительный пират? Да не может быть!
А впрочем, я ведь не знаю всей подоплёки. Легко судить и осуждать со стороны, даже толком не зная, что случилось! Не говоря уже о том, что всё это может быть очередным видением, не имеющим ничего общего с реальностью.
Я тихонько приблизилась и аккуратно потянула за ствол излучателя. Пальцы мужчины дрогнули — но цепляться за рукоять не стали, и оружие оказалось у меня. Теперь главный вопрос: куда бы его спрятать, пока я буду возиться с хозяином?
Обходя квартиру в поисках достаточно укромного места, я сделала пару открытий: во-первых, жильё это не имело выхода, а во-вторых, связь с внешним миром тоже не работала, так что заманчивый простой путь — вызвать коллег из «неотложки» — оказался недоступен. Поэтому оставался только один, сложный.
Вариант «плюнуть и оставить как есть, пусть сам протрезвеет — если повезёт» я не рассматривала даже в мыслях. Не из чувства самосохранения, уверявшего, что меня не оставят в живых, если Глеб не справится с испытаниями. Просто... Ответить предательством на всё то, что сделал Клякса? И речь не только о спасении от остальных пиратов; он ведь и в этих испытаниях тащил меня на себе, и два раза отказался бросить, когда ему это предлагали. Даже перед вот этими, последними, экзаменами, понимая, что я могу оказаться особенно тяжкой обузой, не пошёл на сделку с совестью.
А ещё было горько и очень обидно наблюдать этого хладнокровного и решительного мужчину в таком жалком виде. Сейчас, немного успокоившись, я пришла к выводу, что происходящее — не галлюцинация вроде пути через лес из мёртвых тел. Может быть, в искажённом виде, но я наблюдала сейчас ещё один отрывок прошлого Глеба. Однако, невзирая на внутреннее подспудное отвращение, я отчётливо понимала, что так просто Клякса не сломался бы. Не тот человек, чтобы топить в бутылке малейшие жизненные неурядицы, и у этого состояния есть внятный, серьёзный, весомый мотив. А ещё — он ведь как-то справился с этим раньше, если это действительно был фрагмент биографии. Значит, не слабак, а именно такой, каким я его знаю. Просто... никто не может всю жизнь быть сильным и несгибаемым, у каждого есть своя боль и свой предел выносливости.
Был и ещё один серьёзный стимул помочь: этих существ, хозяев станции, я уже в полном смысле начала ненавидеть. Не за какой-то отдельный поступок, как могло быть, но не случилось с Кляксой, а — по совокупности. За то, что они больные извращенцы, которые придумали тот лес из трупов. За то, что именно они вложили такое опасное оружие, как их корабли, в руки преступников. За то, что развлекаются, наблюдая за тем, как претенденты на их благосклонность рискуют жизнью, да ещё делают ставки. И, наконец, всё заносчивое превосходство и это мерзкое «инкубатор» до зубовного скрежета хотелось забить обратно тому типу в глотку, попрыгать сверху и прижечь излучателем.
Кажется, общение с пиратом всё же сказывается на моём мировосприятии: не припомню за собой такой кровожадности...
Прода от 11.09.2018, 20:51
Оружие я в итоге аккуратно затолкала под тот самый диван, на котором очнулась: там имелась хорошая, удобная щель, из которого его можно было достать, но небыстро и пришлось бы повозиться. Мелькнула, правда, мысль вовсе выкинуть в окно, но победила аккуратность и воспитанное во мне родителями уважение к чужим вещам. Да и... мало ли, кто его найдёт и что сделает? Плевать, что это всего лишь виртуальная реальность! Не ломать же себя из-за это.
Избавившись от опасного (особенно в руках невменяемого мужчины) предмета, я ещё раз внимательно осмотрела квартиру, на этот раз целиком и очень внимательно, пытаясь отыскать хоть какие-то медикаменты. Помимо кухни, кабинета и гостиной обнаружилась просторная ванная комната, туалет и две спальни — одна откровенно мужская, обставленная по-военному просто и аскетично, и откровенно женская, кажется, принадлежавшая той самой особе, что «обживала» гостиную. Осмотревшись, я сделала два вывода: во-первых, последняя принадлежала совсем не той молоденькой и задорной девушке, с чьим портретом уснул Клякса, а во-вторых, хозяйки в ней не было не только несколько дней запоя мужчины, а гораздо дольше — вязаные салфетки и безделушки оставались на своих местах, а шкафы для личных вещей пустовали. Если это квартира Глеба, наверное, той женщиной была его мать, которая уже умерла.
Но лекарств я не нашла. В шкафчике с характерным красным крестом на кухне обнаружилась фляжка с каким-то алкоголем — наверное, хозяин про неё и сам не помнил, а то давно выпил бы, — и всё. Что лишний раз доказывало, что здесь живёт одинокий и совершенно здоровый холостяк, потому что даже у самой здоровой девушки или женщины найдётся хотя бы пузырёк быстросохнущего пластыря. Впрочем, тут вообще не было никаких пузырьков — ни кремов, ни других типично женских средств.
