Очередная странность. Здешние жители придумали эту систему, значит, сам принцип создания узоров не для красоты, а со смыслом, они знают. И знают давно, если это успело стать традицией. Так почему не пошли дальше?
Как достаточно развитая в нашем понимании цивилизация — со сложным транспортом, отлаженными технологиями строительства, приборами дальней связи — может вообще не иметь письменности?
Я плохо разбиралась в культуре тех разумных видов, с которыми человечество столкнулось за время космической экспансии. На уровне среднего обывателя, почерпнувшего все свои знания из плодов развлекательной индустрии, и даже меньше: плодами этими я пользовалась реже большинства жителей Союза. Но в голове всё равно прочно отложилась мысль, что миновать стадию письменной фиксации информации не сумел ни один гуманоидный вид.
Что это? Новый, самобытный, незнакомый прежде путь развития цивилизации? Или результат стороннего воздействия, заставившего аборигенов забыть их достижения?
А, собственно, были ли они, те достижения?.. Можно ли с полным правом называть местных высокоразвитыми существами или это у них такое странное первобытное общество? Каким вообще критериям должна соответствовать цивилизация, чтобы считать её развитой?
Была же какая-то общепринятая шкала, точно помню! С пунктами про выход в космос и за пределы собственной планетарной системы, и ещё какими-то... Только про ранние этапы я, увы, ничего не помнила.
Вот когда пожалеешь, что прежде не интересовалась живой природой! Надо будет Гаранина спросить, он-то наверняка больше знать, он с этими видами работал.
Нурий не обманул: там, куда мы приехали, действительно оказалось красиво.
В огромной пещере чернело, множа отблески светящихся камней, озеро. Из трещин в камнях туда срывалось несколько водопадов, окружённых облачками водяной взвеси и, кажется, даже пара.
Частокол огромных каменных столбов, созданных водой и временем, составлял фантастический лес. Где-то более густой и высокий, подпирающий свод циклопическими естественными колоннами, где-то — пестрящий прогалинами. Среди этих «деревьев» росли «цветы» — знакомые разноцветные кристаллы и причудливые образования, похожие на развесистые оленьи рога, покрытые коротким мехом. На рёбрах самых крупных кристаллов виднелся тонкий цветной пушок.
А высокий, тонущий в лёгкой дымке каменный свод повторял своим узором звёздное небо где-то в центре рукава галактики или даже в балдже, до которого человечество ещё не добралось; в общем, там, где рождаются звёзды. Россыпь желтоватых огней на чёрном своде, которые не сливались в единую поверхность, как в коридорах, но были слишком часты, чтобы напоминать привычное небо Земли и других окраинных, старых планет. Светлячки достаточно разгоняли темноту, но из-за них естественная чернота камней казалась ещё более непроглядной.
Конечно, обитаемых планет в этих «горячих точках» галактики не найти, слишком молодые там звёзды. Но мне довелось несколько лет провести на исследовательской станции «Колыбель», существующей как раз в подобных условиях.
Мы там очень жалели об отсутствии обзорной площадки, как в фантастике. Но при постройке кораблей и станций, работающих в столь экстремальных условиях, на подобные вещи не распыляются. Увы, до сих пор не изобрели материалов, пропускающих только оптический диапазон излучения и достаточно гасящих все остальные. Теоретически можно экранировать всё лишнее комбинацией силовых полей, но это выйдет слишком дорого и сложно. Неоправданный риск и траты.
Зато можно было договориться с техниками, попросить скафандр и выглянуть на несколько минут наружу при очередной надобности. Поднять защитный экран, схватить с порцией красоты изрядную дозу радиации, получить дежурный выговор — от пары начальников и станционного врача. Но... оно того стоило.
Здесь было почти так, только без вреда здоровью. И я искренне порадовалась, что согласилась на прогулку: нарушить рекомендацию Гаранина стоило уже только ради этой красоты.
А ещё я, оказывается, за проведённые под землёй дни успела ужасно соскучиться по звёздам.
В пещере было тихо и пусто. Арений, высадив пассажиров и оставив на земле нечто серое, похожее на кокон странной формы, удрал в неизвестном направлении. Нурий подобрал кокон, и я сообразила наконец, что это такая сумка-корзинка, вытянутая и приплюснутая по бокам.
— Это зачем? — полюбопытствовала я.
— Если вдруг захочется есть, — подтвердил невысказанные предположения блондин. — Куда ты хочешь пойти?
— Ну... пойдём вон туда, — я махнула рукой вглубь пещеры. — Здесь что, никого нет? Где мы вообще находимся?
Всё оказалось гораздо интереснее, чем я ожидала, но одновременно — гораздо прозаичней. Это не были какие-то заброшенные катакомбы или дикие пещеры, выступавшие в роли заповедника. Местность считалась фактически плантацией сразу трёх полезных культур: кристаллы использовали для освещения, лохматые рогатины шли в пищу как овощи, а пушок с камней служил приправой.
Со слов Нурия, огромное количество таких «полей» простиралось под землёй далеко за пределы города и снабжало аборигенов всем необходимым. Охранять, поливать и удобрять тут было нечего, маленькие экосистемы пещер были полностью автономны и никому, кроме жителей человейника, не нужны, и это объясняло безлюдность места.
Из-за того, что живописных пещер было куда больше, чем желающих прогуляться аборигенов, риск столкнуться с другими парочками был минимален. Но чтобы вовсе свести его к нулю, Нурий «застолбил» именно это место, о чём сообщил с удовольствием. Однако я рано обрадовалась разговорчивости блондина, дальнейших пояснений — как именно он занял это место и как остальные горожане должны об этом узнать — не последовало.
Прогулка получилась довольно интересной, но быстро наскучила. Слишком однообразный пейзаж, слишком всё тихо и неподвижно. Красивые, но пустые декорации. Совсем не самодостаточные, потрясающие воображение звёзды, а — статичная картинка. Чем дольше мы ходили, тем сильнее занимала меня идея вырубить несколько сталагмитов, поставить столы, управляющие модули, несколько кресел и — погрузиться в работу в весьма уютной и располагающей тишине.
Впрочем, если подумать, пещера не была ни в чём виновата. Просто я продолжала изнывать от тоски и неопределённости, пусть перемена места и задвинула эти чувства вглубь сознания. Слишком хотелось, чтобы приключение на чужой планете закончилось, вокруг оказались привычные, нормальные люди, вещи и — занятия.
И с каждой минутой поддельные звёзды всё больше травили душу.
Стыдно признаться, мне уже казались благом проведённые в лесу часы. Тогда было некогда думать о высоком, всех целей — пережить сегодняшний день.
На пикник мы устроились у самого озера, на уютной, укрытой от посторонних глаз, если такие вдруг появятся, прогалине. Пока Нурий раскладывал снедь, я осторожно подошла к воде. Над ней поднимался пар, сейчас это было отчётливо видно, а в воздухе висел слабый сернистый дух.
— Вода безопасная? — спросила я насторожённо, не рискуя совать в неё руки.
— Да, она хорошая, несмотря на запах, — успокоил блондин.
Озеро оказалось очень тёплым, даже почти горячим. Интересно, что его подогревает? С геологией у меня не лучше, чем с биологией, но банальная логика подсказывала единственный вариант: здесь тонкая кора и грунтовые воды подогреваются снизу, магмой. Не нравится мне это! Если кора тонкая, значит, место уязвимое. Значит, трясти должно регулярно и основательно. Как-то страшновато переживать землетрясение в пещерах, а ну как рухнет? С другой стороны, не похоже, что этот городище построили недавно, как-то же он достоял до сегодняшнего момента!
— Нурий, а земля часто трясётся?
— Не бойся, — улыбнулся он. — Это не опасно, мы уже давно привыкли.
— Мне бы твоё спокойствие, — пробормотала себе под нос и добавила уже в голос: — Здесь можно купаться?
Спросила без особого интереса, просто чтобы сменить тему и не разговаривать об опасностях. Не люблю задумываться о катастрофах, на которые не могу повлиять. А лезть в воду я в любом случае не собиралась. Слишком горячо для плавания и нет никакого желания просто погреться, тут и так жарковато. К тому же купальника нет, а даже если бы и был, слишком рискованно раздеваться рядом с аборигеном. Может, у них это означает согласие на слияние. Не отобьёшься же потом и не объяснишь, что это всё культурные различия!
— Зачем? — Нурий поднял на меня озадаченный взгляд.
— Для удовольствия. — Нет, я в самом деле уже привыкаю к его логике, даже глаз не дёрнулся.
— Какого удовольствия? — не понял блондин. — Зачем?
— Плавать в открытой воде — приятно, — ответила я. И поняла, что слова «плавать» в местном языке или нет, или оно до сих пор не попадалось, а вместо «купаться» я употребила «мыться».— Ладно, не обращай внимания. Давай есть.
Распространённая проблема лингвистических имплантов: в беглой речи, когда не выстраиваешь заранее предложения, случаются всякие накладки. Лингва напрямую задействует речевые центры, и результат исчерпывающе описывает старинная поговорка «язык болтает, а голова не знает». Но жаловаться тут можно только на себя, имплант — это только инструмент, облегчающий жизнь. Которым тоже нужно уметь пользоваться.
Разговор опять оборвался. Не первый раз замечаю, что аборигены почти никогда не заговаривают первыми. Только тогда, когда им что-то нужно спросить, а такого понятия, как «дружеская беседа», у них, похоже, нет совсем. И молчание их не тяготит.
Пока я ходила к воде, Нурий разложил круглый серый коврик, выставил на него несколько мисочек с местными деликатесами, округлый сосуд с высоким горлом и пару пиалушек для напитков. Целых два новых для меня предмета быта: во-первых, бутылок или кувшинов таких нам прежде не приносили, а во-вторых, вся еда была накрыта плоскими широкими крышками. Почему-то без ручек, но Нурия это, кажется, совсем не беспокоило, он ловко управлялся с ними и так.
Из еды я предпочла знакомые блюда, уже проверенные Гараниным и жизненным опытом: если до сих пор мы ими не отравились, то и дальше не должны. А вот выбора напитков не было, только содержимое кувшина. Оно, кстати, оказалось очень приятным, со свежим кисло-сладким вкусом и словно слегка газированное.
— Тебе нравится? — спросил Нурий.
— Да, всё очень вкусно, спасибо, — проявила я вежливость.
— А шулик? — он указал на напиток.
— Да, тоже приятный.
— Я его сам сделал. Я рад, что тебе нравится, — он расплылся в довольной улыбке и будто невзначай подвинулся ближе.
— Ты молодец, — снова похвалила я и уставилась на блондина с подозрением: — Он что, туманит разум?
— Нет, нет, что ты! — поспешил заверить Нурий. — Бодрит, успокаивает и повышает настроение.
— Скажи мне, как вы вообще тут живёте? — вздохнула я, оглядываясь по сторонам. — Скука же смертная.
— Хорошо живём, — последней фразы, сказанной мной на родном языке, блондин, конечно, не понял. — У нас есть всё, что нужно. Оставайся и ты со мной, я буду очень рад, — добавил, проникновенно заглядывая в глаза. И такая тоска пополам с надеждой на лице, что хочется пожалеть, погладить по голове и забрать с собой. — Я обещаю, тебе будет очень хорошо со мной! Слияние — это самое прекрасное, что есть в жизни! Это единственное, ради чего стоит жить. До слияния мы ведь почти не живём, а потом... Ты как будто становишься, наконец, целым. А счастье обретения потомства вообще ни с чем не сравнить! Неужели тебе не хочется всё это испытать?
Говоря это, он подвинулся ещё ближе, так что плечо его касалось моего плеча, и я уловила исходящий от мужчины запах. Смутно знакомый, похожий на какие-то земные благовония; сладко-горький, тяжеловатый, но приятный. Ну надо же, у них тут даже одеколоны есть?
— Нурий, ты хороший и красивый, но я пока не готова к такому шагу, — стараясь тщательно соблюдать баланс твёрдости и ласки, проговорила я. — Я уверена, что тебе ещё повезёт встретить свою вторую половину.
— Но я готов ждать столько, сколько потребуется! — возразил он. — Тебя. Ты изумительная! У тебя такие красивые глаза, ты так чудесно пахнешь... Так сложно быть рядом и не иметь возможности коснуться!
И лицо близко-близко, а губы у него всё-таки очень красивые. Интересно, целоваться блондин не умеет совсем? Или хотя бы какие-то теоретические познания есть? Научить его, что ли?..
А запах стал плотнее, гуще. И я поняла, что от него начало слегка ломить виски. Или не от него, или это меня так от шулика развезло, которого я как-то незаметно для себя хлопнула целую пиалу?..
— Сочувствую, — прозвучало резче, чем хотелось. Когда я чуть отодвинулась, взгляд Нурия стал совсем больным и несчастным. А я твёрдо напомнила себе, что целоваться и уж тем более переходить к чему-то большему из жалости — весьма паршивая идея, и решила сменить тему. — Расскажи лучше что-нибудь интересное. Ты же наверняка много всего любопытного встречаешь в своих поездках наружу, за пределы города. Как там бывает?
Нурий сначала долго не мог понять, чего я от него хочу. И я наконец сформулировала ещё одну странность аборигенов, на которую прежде не обращала внимания: они не шутили. Совсем. И понятия «смешной ситуации» у них, похоже, не существовало. Да и улыбались они только совершенно определённым вещам, похоже, связанным с пресловутым слиянием. Блондин сиял лишь тогда, когда я одобряла его знаки внимания.
До чего же несчастные всё-таки существа. Понятно, жалеть их глупо, они и не поймут этого, поскольку привыкли так жить. Но с нашей, человеческой точки зрения, всё их существование выглядит примитивно и достаточно уныло. Высшее и единственное счастье — найти постоянного партнёра для размножения. Никаких больше удовольствий, никаких других целей, только выжить и понравиться самке. А как же экзистенциальные вопросы и высшие потребности? Творческий поиск, самовыражение, признание? У них даже возвышение в коллективе завязано на всё том же слиянии!
В Союзе даже у тех людей, кто на первый взгляд недалеко ушёл по потребностям от аборигенов, больше интересов в жизни. Кто-то любит готовить, смотреть фильмы, да хотя бы сплетничать с подружками. А эти...
Что-то я всё больше сомневаюсь в их разумности и цивилизованности. Или, по крайней мере, в близости их разума человеческому.
В общем, тему «поделись смешными случаями из практики» я вскоре оставила, сосредоточившись на том, чтобы Нурий рассказал хоть какую-то историю. Ну происходит же у них что-то в жизни! Да хоть бы вот даже те подрывники, ворующие еду.
Без толку. Он просто начал пересказывать решительно все события дня, начиная с «вышли на рассвете за...» вот за чем, я не поняла, но не особенно-то старалась.
Потом я попыталась зайти с другой стороны и подать пример, рассказав какие-то байки из собственной практики и анекдоты. Но тут тоже ничего хорошего не вышло, потому что половина понятий была Нурию незнакома, и дольше приходилось объяснять, что я имела в виду и почему это должно быть интересно. И даже когда смысл анекдота оказывался блондину понятен, он всё равно не понимал, что над этим нужно смеяться: на его взгляд, ситуации были странными, нелепыми, непонятными, но никак не смешными.
Ну и ладно, зато развеселилась я. Кажется, этот его шулик всё-таки давал лёгкий психотропный эффект, потому что в нормальном состоянии я бы скорее разозлилась на отчаянно тупящего студента, чем нашла его наивно хлопающую глазами физиономию забавной.
Как достаточно развитая в нашем понимании цивилизация — со сложным транспортом, отлаженными технологиями строительства, приборами дальней связи — может вообще не иметь письменности?
Я плохо разбиралась в культуре тех разумных видов, с которыми человечество столкнулось за время космической экспансии. На уровне среднего обывателя, почерпнувшего все свои знания из плодов развлекательной индустрии, и даже меньше: плодами этими я пользовалась реже большинства жителей Союза. Но в голове всё равно прочно отложилась мысль, что миновать стадию письменной фиксации информации не сумел ни один гуманоидный вид.
Что это? Новый, самобытный, незнакомый прежде путь развития цивилизации? Или результат стороннего воздействия, заставившего аборигенов забыть их достижения?
А, собственно, были ли они, те достижения?.. Можно ли с полным правом называть местных высокоразвитыми существами или это у них такое странное первобытное общество? Каким вообще критериям должна соответствовать цивилизация, чтобы считать её развитой?
Была же какая-то общепринятая шкала, точно помню! С пунктами про выход в космос и за пределы собственной планетарной системы, и ещё какими-то... Только про ранние этапы я, увы, ничего не помнила.
Вот когда пожалеешь, что прежде не интересовалась живой природой! Надо будет Гаранина спросить, он-то наверняка больше знать, он с этими видами работал.
Нурий не обманул: там, куда мы приехали, действительно оказалось красиво.
В огромной пещере чернело, множа отблески светящихся камней, озеро. Из трещин в камнях туда срывалось несколько водопадов, окружённых облачками водяной взвеси и, кажется, даже пара.
Частокол огромных каменных столбов, созданных водой и временем, составлял фантастический лес. Где-то более густой и высокий, подпирающий свод циклопическими естественными колоннами, где-то — пестрящий прогалинами. Среди этих «деревьев» росли «цветы» — знакомые разноцветные кристаллы и причудливые образования, похожие на развесистые оленьи рога, покрытые коротким мехом. На рёбрах самых крупных кристаллов виднелся тонкий цветной пушок.
А высокий, тонущий в лёгкой дымке каменный свод повторял своим узором звёздное небо где-то в центре рукава галактики или даже в балдже, до которого человечество ещё не добралось; в общем, там, где рождаются звёзды. Россыпь желтоватых огней на чёрном своде, которые не сливались в единую поверхность, как в коридорах, но были слишком часты, чтобы напоминать привычное небо Земли и других окраинных, старых планет. Светлячки достаточно разгоняли темноту, но из-за них естественная чернота камней казалась ещё более непроглядной.
Конечно, обитаемых планет в этих «горячих точках» галактики не найти, слишком молодые там звёзды. Но мне довелось несколько лет провести на исследовательской станции «Колыбель», существующей как раз в подобных условиях.
Мы там очень жалели об отсутствии обзорной площадки, как в фантастике. Но при постройке кораблей и станций, работающих в столь экстремальных условиях, на подобные вещи не распыляются. Увы, до сих пор не изобрели материалов, пропускающих только оптический диапазон излучения и достаточно гасящих все остальные. Теоретически можно экранировать всё лишнее комбинацией силовых полей, но это выйдет слишком дорого и сложно. Неоправданный риск и траты.
Зато можно было договориться с техниками, попросить скафандр и выглянуть на несколько минут наружу при очередной надобности. Поднять защитный экран, схватить с порцией красоты изрядную дозу радиации, получить дежурный выговор — от пары начальников и станционного врача. Но... оно того стоило.
Здесь было почти так, только без вреда здоровью. И я искренне порадовалась, что согласилась на прогулку: нарушить рекомендацию Гаранина стоило уже только ради этой красоты.
А ещё я, оказывается, за проведённые под землёй дни успела ужасно соскучиться по звёздам.
В пещере было тихо и пусто. Арений, высадив пассажиров и оставив на земле нечто серое, похожее на кокон странной формы, удрал в неизвестном направлении. Нурий подобрал кокон, и я сообразила наконец, что это такая сумка-корзинка, вытянутая и приплюснутая по бокам.
— Это зачем? — полюбопытствовала я.
— Если вдруг захочется есть, — подтвердил невысказанные предположения блондин. — Куда ты хочешь пойти?
— Ну... пойдём вон туда, — я махнула рукой вглубь пещеры. — Здесь что, никого нет? Где мы вообще находимся?
Всё оказалось гораздо интереснее, чем я ожидала, но одновременно — гораздо прозаичней. Это не были какие-то заброшенные катакомбы или дикие пещеры, выступавшие в роли заповедника. Местность считалась фактически плантацией сразу трёх полезных культур: кристаллы использовали для освещения, лохматые рогатины шли в пищу как овощи, а пушок с камней служил приправой.
Со слов Нурия, огромное количество таких «полей» простиралось под землёй далеко за пределы города и снабжало аборигенов всем необходимым. Охранять, поливать и удобрять тут было нечего, маленькие экосистемы пещер были полностью автономны и никому, кроме жителей человейника, не нужны, и это объясняло безлюдность места.
Из-за того, что живописных пещер было куда больше, чем желающих прогуляться аборигенов, риск столкнуться с другими парочками был минимален. Но чтобы вовсе свести его к нулю, Нурий «застолбил» именно это место, о чём сообщил с удовольствием. Однако я рано обрадовалась разговорчивости блондина, дальнейших пояснений — как именно он занял это место и как остальные горожане должны об этом узнать — не последовало.
Прогулка получилась довольно интересной, но быстро наскучила. Слишком однообразный пейзаж, слишком всё тихо и неподвижно. Красивые, но пустые декорации. Совсем не самодостаточные, потрясающие воображение звёзды, а — статичная картинка. Чем дольше мы ходили, тем сильнее занимала меня идея вырубить несколько сталагмитов, поставить столы, управляющие модули, несколько кресел и — погрузиться в работу в весьма уютной и располагающей тишине.
Впрочем, если подумать, пещера не была ни в чём виновата. Просто я продолжала изнывать от тоски и неопределённости, пусть перемена места и задвинула эти чувства вглубь сознания. Слишком хотелось, чтобы приключение на чужой планете закончилось, вокруг оказались привычные, нормальные люди, вещи и — занятия.
И с каждой минутой поддельные звёзды всё больше травили душу.
Стыдно признаться, мне уже казались благом проведённые в лесу часы. Тогда было некогда думать о высоком, всех целей — пережить сегодняшний день.
На пикник мы устроились у самого озера, на уютной, укрытой от посторонних глаз, если такие вдруг появятся, прогалине. Пока Нурий раскладывал снедь, я осторожно подошла к воде. Над ней поднимался пар, сейчас это было отчётливо видно, а в воздухе висел слабый сернистый дух.
— Вода безопасная? — спросила я насторожённо, не рискуя совать в неё руки.
— Да, она хорошая, несмотря на запах, — успокоил блондин.
Озеро оказалось очень тёплым, даже почти горячим. Интересно, что его подогревает? С геологией у меня не лучше, чем с биологией, но банальная логика подсказывала единственный вариант: здесь тонкая кора и грунтовые воды подогреваются снизу, магмой. Не нравится мне это! Если кора тонкая, значит, место уязвимое. Значит, трясти должно регулярно и основательно. Как-то страшновато переживать землетрясение в пещерах, а ну как рухнет? С другой стороны, не похоже, что этот городище построили недавно, как-то же он достоял до сегодняшнего момента!
— Нурий, а земля часто трясётся?
— Не бойся, — улыбнулся он. — Это не опасно, мы уже давно привыкли.
— Мне бы твоё спокойствие, — пробормотала себе под нос и добавила уже в голос: — Здесь можно купаться?
Спросила без особого интереса, просто чтобы сменить тему и не разговаривать об опасностях. Не люблю задумываться о катастрофах, на которые не могу повлиять. А лезть в воду я в любом случае не собиралась. Слишком горячо для плавания и нет никакого желания просто погреться, тут и так жарковато. К тому же купальника нет, а даже если бы и был, слишком рискованно раздеваться рядом с аборигеном. Может, у них это означает согласие на слияние. Не отобьёшься же потом и не объяснишь, что это всё культурные различия!
— Зачем? — Нурий поднял на меня озадаченный взгляд.
— Для удовольствия. — Нет, я в самом деле уже привыкаю к его логике, даже глаз не дёрнулся.
— Какого удовольствия? — не понял блондин. — Зачем?
— Плавать в открытой воде — приятно, — ответила я. И поняла, что слова «плавать» в местном языке или нет, или оно до сих пор не попадалось, а вместо «купаться» я употребила «мыться».— Ладно, не обращай внимания. Давай есть.
Распространённая проблема лингвистических имплантов: в беглой речи, когда не выстраиваешь заранее предложения, случаются всякие накладки. Лингва напрямую задействует речевые центры, и результат исчерпывающе описывает старинная поговорка «язык болтает, а голова не знает». Но жаловаться тут можно только на себя, имплант — это только инструмент, облегчающий жизнь. Которым тоже нужно уметь пользоваться.
Разговор опять оборвался. Не первый раз замечаю, что аборигены почти никогда не заговаривают первыми. Только тогда, когда им что-то нужно спросить, а такого понятия, как «дружеская беседа», у них, похоже, нет совсем. И молчание их не тяготит.
Пока я ходила к воде, Нурий разложил круглый серый коврик, выставил на него несколько мисочек с местными деликатесами, округлый сосуд с высоким горлом и пару пиалушек для напитков. Целых два новых для меня предмета быта: во-первых, бутылок или кувшинов таких нам прежде не приносили, а во-вторых, вся еда была накрыта плоскими широкими крышками. Почему-то без ручек, но Нурия это, кажется, совсем не беспокоило, он ловко управлялся с ними и так.
Из еды я предпочла знакомые блюда, уже проверенные Гараниным и жизненным опытом: если до сих пор мы ими не отравились, то и дальше не должны. А вот выбора напитков не было, только содержимое кувшина. Оно, кстати, оказалось очень приятным, со свежим кисло-сладким вкусом и словно слегка газированное.
— Тебе нравится? — спросил Нурий.
— Да, всё очень вкусно, спасибо, — проявила я вежливость.
— А шулик? — он указал на напиток.
— Да, тоже приятный.
— Я его сам сделал. Я рад, что тебе нравится, — он расплылся в довольной улыбке и будто невзначай подвинулся ближе.
— Ты молодец, — снова похвалила я и уставилась на блондина с подозрением: — Он что, туманит разум?
— Нет, нет, что ты! — поспешил заверить Нурий. — Бодрит, успокаивает и повышает настроение.
— Скажи мне, как вы вообще тут живёте? — вздохнула я, оглядываясь по сторонам. — Скука же смертная.
— Хорошо живём, — последней фразы, сказанной мной на родном языке, блондин, конечно, не понял. — У нас есть всё, что нужно. Оставайся и ты со мной, я буду очень рад, — добавил, проникновенно заглядывая в глаза. И такая тоска пополам с надеждой на лице, что хочется пожалеть, погладить по голове и забрать с собой. — Я обещаю, тебе будет очень хорошо со мной! Слияние — это самое прекрасное, что есть в жизни! Это единственное, ради чего стоит жить. До слияния мы ведь почти не живём, а потом... Ты как будто становишься, наконец, целым. А счастье обретения потомства вообще ни с чем не сравнить! Неужели тебе не хочется всё это испытать?
Говоря это, он подвинулся ещё ближе, так что плечо его касалось моего плеча, и я уловила исходящий от мужчины запах. Смутно знакомый, похожий на какие-то земные благовония; сладко-горький, тяжеловатый, но приятный. Ну надо же, у них тут даже одеколоны есть?
— Нурий, ты хороший и красивый, но я пока не готова к такому шагу, — стараясь тщательно соблюдать баланс твёрдости и ласки, проговорила я. — Я уверена, что тебе ещё повезёт встретить свою вторую половину.
— Но я готов ждать столько, сколько потребуется! — возразил он. — Тебя. Ты изумительная! У тебя такие красивые глаза, ты так чудесно пахнешь... Так сложно быть рядом и не иметь возможности коснуться!
И лицо близко-близко, а губы у него всё-таки очень красивые. Интересно, целоваться блондин не умеет совсем? Или хотя бы какие-то теоретические познания есть? Научить его, что ли?..
А запах стал плотнее, гуще. И я поняла, что от него начало слегка ломить виски. Или не от него, или это меня так от шулика развезло, которого я как-то незаметно для себя хлопнула целую пиалу?..
— Сочувствую, — прозвучало резче, чем хотелось. Когда я чуть отодвинулась, взгляд Нурия стал совсем больным и несчастным. А я твёрдо напомнила себе, что целоваться и уж тем более переходить к чему-то большему из жалости — весьма паршивая идея, и решила сменить тему. — Расскажи лучше что-нибудь интересное. Ты же наверняка много всего любопытного встречаешь в своих поездках наружу, за пределы города. Как там бывает?
Нурий сначала долго не мог понять, чего я от него хочу. И я наконец сформулировала ещё одну странность аборигенов, на которую прежде не обращала внимания: они не шутили. Совсем. И понятия «смешной ситуации» у них, похоже, не существовало. Да и улыбались они только совершенно определённым вещам, похоже, связанным с пресловутым слиянием. Блондин сиял лишь тогда, когда я одобряла его знаки внимания.
До чего же несчастные всё-таки существа. Понятно, жалеть их глупо, они и не поймут этого, поскольку привыкли так жить. Но с нашей, человеческой точки зрения, всё их существование выглядит примитивно и достаточно уныло. Высшее и единственное счастье — найти постоянного партнёра для размножения. Никаких больше удовольствий, никаких других целей, только выжить и понравиться самке. А как же экзистенциальные вопросы и высшие потребности? Творческий поиск, самовыражение, признание? У них даже возвышение в коллективе завязано на всё том же слиянии!
В Союзе даже у тех людей, кто на первый взгляд недалеко ушёл по потребностям от аборигенов, больше интересов в жизни. Кто-то любит готовить, смотреть фильмы, да хотя бы сплетничать с подружками. А эти...
Что-то я всё больше сомневаюсь в их разумности и цивилизованности. Или, по крайней мере, в близости их разума человеческому.
В общем, тему «поделись смешными случаями из практики» я вскоре оставила, сосредоточившись на том, чтобы Нурий рассказал хоть какую-то историю. Ну происходит же у них что-то в жизни! Да хоть бы вот даже те подрывники, ворующие еду.
Без толку. Он просто начал пересказывать решительно все события дня, начиная с «вышли на рассвете за...» вот за чем, я не поняла, но не особенно-то старалась.
Потом я попыталась зайти с другой стороны и подать пример, рассказав какие-то байки из собственной практики и анекдоты. Но тут тоже ничего хорошего не вышло, потому что половина понятий была Нурию незнакома, и дольше приходилось объяснять, что я имела в виду и почему это должно быть интересно. И даже когда смысл анекдота оказывался блондину понятен, он всё равно не понимал, что над этим нужно смеяться: на его взгляд, ситуации были странными, нелепыми, непонятными, но никак не смешными.
Ну и ладно, зато развеселилась я. Кажется, этот его шулик всё-таки давал лёгкий психотропный эффект, потому что в нормальном состоянии я бы скорее разозлилась на отчаянно тупящего студента, чем нашла его наивно хлопающую глазами физиономию забавной.
