— Я хотела сначала помыться, — опомнилась я, поднимаясь с дивана, на котором мы сидели. Шагнула в сторону уборной, но на полпути обернулась. — Захар, не подумай чего-нибудь этакого, но можно мне спать с тобой?..
— Нужно, — спокойно кивнул полковник. — Иди в душ, потом я схожу.
Тёплый душ добавил хорошего настроения и надежды на лучшее, хотя выползла я из него, засыпая на ходу. При этом без особого удовольствия куталась в собственный грязный халат на голое тело. Бельё развесила сушиться в санузле, и присутствие полковника меня на этом этапе нашего знакомства уже не беспокоило: взрослый, нормальный мужик, вряд ли его можно смутить видом женского исподнего.
Когда я шагнула в комнату, Гаранин уже снял броню и остался в тонком нательном комбинезоне. В таком виде начбез с непривычки казался совсем уж мелким, особенно в сравнении с аборигенами. Защита придавала массивности, а так — худощавый, невыразительный, даже по человеческим меркам ниже среднего роста. Не знаю уж, как он собрался противостоять аборигенам при такой разнице весовых категорий. С другой стороны, лично мне даже удобнее: смотрю на него всё равно снизу вверх, но хоть не утыкаюсь носом в живот, как с аборигенами...
Где-то на этой мысли я и уснула, забравшись под пушистое лёгкое одеяло. Кровать оказалась потрясающе удобной, да и подушка — выше всяких похвал.
Не знаю, что с нами планируют сделать местные, но даже если соберутся принести в жертву — умру я счастливой.
Имена у местных всё-таки были. Блондина, который с самого начала вдохновенно нянчил нас и учил языку, звали Нурием, его начальника — Марием.
А больше никого, кроме этих двоих, мы за прошедшую пару дней не видели, причём старший из мужчин заходил лишь изредка, больше помалкивал и наблюдал. У меня сложилось странное впечатление, что Нурий намеренно так всё устроил, причём с единственной целью: обаять меня.
Тактика на удивление приносила плоды. Я привыкла, перестала от него шарахаться и вскоре нашла эти два метра рельефной мускулатуры весьма... милыми. Причём совсем не из-за внешности, а потому, что ко мне Нурий относился с подкупающим восхищением, как к произведению искусства или реликвии, и буквально трепетал от волнения и радости каждый раз, когда я ему улыбалась.
Страх перед егерем прошёл достаточно быстро и сам собой. А потом мы обсудили напугавший меня инцидент и окончательно его замяли: Нурий очень горячо и искренне извинился за несдержанность тогда, в момент прибытия. Мол, уж очень я ему понравилась. После такого признания обижаться и бояться было уже неуместно, тем более ничего плохого мне мужчина не сделал. Ну перевозбудился парень с непривычки, ладно, на первый раз можно простить.
Гаранин задумчиво хмыкал, наблюдая за нашим общением, и порой достаточно недобро поддевал Нурия. Но тот издёвки просто не понимал, так что я со своим заступничеством не лезла, хотя парня становилось жаль: это походило на избиение младенца, пусть и моральное.
А если не считать интереса Нурия, знакомство с окружающим миром происходило спокойно и размеренно.
Местные сутки оказались на три часа длиннее земных, а год — дольше почти в два раза. Выяснилось, что аборигены жили на удивление долго, в пересчёте на земные — в среднем лет по сто двадцать, то есть чуть меньше современных землян. Открытие это ещё немного примирило нас со странностями местного населения. Большая продолжительность жизни, низкая смертность и женщины, рожающие по двадцать детей без особого вреда для здоровья — это, кажется, вполне компенсировало пугающий половой дисбаланс.
Кстати, про количество детей — это уже были мои домыслы, тему рождаемости оба наших партнёра по контакту обсуждали неохотно, ограничиваясь уклончивым «достаточно», и сразу же перескакивали на пропаганду слияния. Увы, настоять на ответе у нас не было никакой возможности, оставалось молча скрипеть зубами и в очередной раз выслушивать, как это прекрасно, какое это счастье и как Нурий мечтает, чтобы я согласилась испытать это удовольствие с ним. Потому что заткнуть токующего о прекрасном аборигена тоже не получалось: говоря о слиянии, он просто ничего не слышал.
Слияние их, к слову, тоже странный выверт природы. При таком численном перекосе куда логичнее было ожидать полигамии и свиты у каждой женщины из нескольких самых интересных ей мужчин. А у них — наоборот, в почёте беспримерная верность.
Гаранин за это время существенно обогатил словарный запас. Если поначалу он почти всё понимал, но отвечать мог только короткими репликами, то теперь болтал бегло, даже произношение подтянул. Я тоже делала успехи в освоении языка, уже сносно могла общаться, но уверенности полковника ещё не достигла. Что значит — опыт и высокие технологии!
За пределы комнат нас не выпускали. Уверяли, что это временно и дело в нашей неподготовленности и незнакомстве со многими очевидными для местных вещами.
Я подозревала, что это дело рук Нурия, который пытался избежать конкуренции в борьбе за меня. При необъяснимом попустительстве начальника, который видов на чужачку, кажется, не имел. Полковник ехидничал и советовал помнить, что мир не вертится вокруг меня. Ему в происходящем виделась какая-то теория заговора.
— По-моему, у тебя уже профессиональная паранойя, — заметила я вечером второго дня, когда Нурий и Марий ушли, а мы остались вдвоём. — Аборигены кажутся вполне дружелюбными и даже безвредными. Да и вообще, зачем бы им вокруг нас так увиваться, если они даже информации никакой добыть не пытаются? По-моему, им просто плевать, что мы инопланетяне.
— Вась, ты как будто никаких триллеров про контакт с чужими цивилизациями не смотрела, — скептически хмыкнул Гаранин.
— Хочешь сказать, они все как один правдивы? Обычно «основано на реальных событиях» сводится к тому, что кто-то где-то нелепо убился, а буйная фантазия сценариста сделала из этого голофильм на три часа, — насмешливо высказалась я. — Да ладно, не косись так снисходительно. Я прекрасно понимаю, доверять местным неразумно, со мной играет злую шутку их похожесть на людей. Но ты явно в другую сторону перегибаешь… или нет? — осеклась, наконец, под насмешливым взглядом полковника. — Или ты знаешь о них больше, чем рассказал?
— О них — нет, и триллеры обычно сильно преувеличивают. Но ни один внезапный контакт не обошёлся без проблем, зачастую — трупов первопроходцев. Думаешь, вокруг каждой новой планеты такие пляски устраивают ради удовольствия?
— Я ни о каких кучах трупов не слышала, — призналась задумчиво.
— В правительстве считают, что предание огласке таких случаев грозит чуть ли не геноцидом чужих, — пожал плечами Гаранин. — А по мне — так лучше пусть боятся, чем лезут новые миры открывать.
— То есть уголовная ответственность за высадку на планеты, не внесённые в Зелёный лист, их не останавливает, а пара страшилок заставит передумать? — скептически хмыкнула я.
— Нет. Но если бы их ещё разрешили не спасать!.. — размечтался полковник.
О том, что нам может грозить наказание за нарушение упомянутого закона, я не беспокоилась. Там речь шла о сознательной высадке, а не падении терпящего бедствие корабля и уж тем более — неконтролируемом перемещении с помощью экспериментальной установки. Пожурят, конечно, но и только.
— Ну ладно, положим, меры эти оправданны, но ведь не всегда незапланированные контакты оборачиваются трагедией! Почему ты думаешь, что сейчас мы всё ещё в опасности?
— Считай это чутьём и жизненным опытом, — проворчал начбез. — Не нравятся мне некоторые особенности их культуры. Слишком странные для высокоорганизованных разумных существ.
— Например? — озадачилась я.
— Отсутствие интереса к нашей цивилизации, вообще ко всему, что лежит за пределами знакомого им мира. Любой из известных разумных видов нас бы уже наизнанку вывернул, но выяснил цели визита, численность, вооружение, намерения. А они даже вопросов таких не задают, только на наши отвечают. Иногда. Вообще спектр тем для разговоров очень узкий. Причём попытки затронуть какие-то другие вопросы вызывает странную реакцию, ты не обратила внимания?
— Я их ещё не так хорошо понимаю. Но вроде они просто меняют тему, нет?
— Не просто, а безо всяких эмоций. Как попытка программы выполнить недопустимую операцию: короткая пауза на обработку запроса, а потом резкий переход к чему-то понятному.
— Хочешь сказать, они роботы? — опешила я.
— Заманчиво, но — зачем? — развёл руками Гаранин. — Роботов должен кто-то создать, с какой-то целью, и я что-то не вижу подходящей. В эту версию не укладывается питание местных и некоторые другие потребности, но отбрасывать её совсем не стоит, конечно. Проверять надо.
— Это всё? — хмуро уточнила я.
— А тебе мало? — полковник усмехнулся. — Поехали дальше. Напрягает местная архитектура и полное отсутствие выраженной классовой розни вместе с понятием роскоши. Единственный показатель статуса — наличие женщины. Различия нет ни в жилых комнатах, ни в одежде. Может, нам, конечно, ничего не показывают как чужакам, но не могут же они совсем не стремиться выделяться? Причёски абсолютно одинаковые, одежда тоже. Даже если они военные и у них тут война и осада во всю, всё равно хоть какая-то разница должна быть! Мундир генерала в любой культуре отличался от мундира рядового — не внешне, так хоть материалами. А тут всеобщая уравниловка. Про военное положение — это я условно, не бойся. Не похожи они тут на людей в осаде.
— Может, это реальная антиутопия? Или наоборот, утопия? — всё же включилась я в обсуждение. — Например, после какой-то катастрофы они решили изжить все человеческие пороки, начиная со стремления к этой самой роскоши. Но перестарались и изжили заодно исследовательское любопытство.
— И что, думаешь, извели естественным путём? — хмыкнул он. — Уговорили всех людей? Воспитали?
— Вряд ли, — я качнула головой. — Но я пока не видела у них ничего, похожего на устройство для регулярного промывания мозгов, и вещества они никакие подозрительные не употребляют, а еду ты проверял. Может, они изменены на генном уровне? Или достаточно одной процедуры?..
— Может, так, вариантов уйма. Излучение, например. Ты как физик должна больше в этом понимать.
— Как физик я знаю только, что электромагнитным воздействием на мозг можно много чего интересного добиться. А точнее не скажу. Говорю же, я не по живому. Ладно, и что нам со всем этим делать? — я вопросительно выгнула брови.
Испугаться по-прежнему не получалось, несмотря ни на что. А вот любопытство грызло всё настойчивей.
— Надеяться на генные изменения, — отозвался Гаранин. — Или на то, что они изначально — вот такие. Или ещё на что угодно, вариантов масса. Идти-то пока некуда. То есть, можно попробовать вернуться в лес, только это ещё глупее и рискованней, чем оставаться тут. У меня даже аптечки внятной нет, а ты совсем не приспособлена к дикому выживанию. К тому же нет уверенности, что мы правильно определили планету и шансы на спасение объективно существуют, а болтаться по лесам всю оставшуюся жизнь — мрачная перспектива. Оставим побег на крайний случай, если заметим признаки изменений.
— Согласие остаться, невзирая на риск, не признак? — спросила я полушутя.
Идти на улицу очень не хотелось, Гаранин правду сказал: не приспособлена я к такому.
— Теперь ты ударилась в другую крайность, — развеселился полковник. — Нет, не признак. Мы сюда изначально шли с многочисленными подозрениями. Я — точно. Ладно, хватит голых теорий. Отбой. Завтра экскурсия, может, что-нибудь ценное узнаем.
Мы по-прежнему спали в одной комнате, как в первую ночь: обоим так было спокойнее. Гаранину за меня, мне… тоже за меня. А что — люди взрослые, стесняться нечего, да и кровать достаточно широкая, чтобы лишний раз не пересекаться.
Когда улеглась, я ещё долго ворочалась, обдумывая слова мужчины. Странностей в местных действительно полно, и далеко не все их полковник упомянул.
Например, «галиги», те матовые шары в комнатах. С их помощью местные общались на больших расстояниях и управляли, как они выразились, «некоторыми процессами в городе», но подробностей мы не получили даже минимальных, даже на бытовом уровне. И это вызывало вопросы. У нас самый непросвещённый в технических вопросах человек сможет вспомнить хоть про радиоволны и биоэлектронику, пусть и никогда не объяснит, как именно это работает. А галиги у местных просто были. И всё. И вопросов о принципах работы аборигены категорически не понимали.
Гаранинский переводчик, кстати, не сумел подобрать внятный аналог этому понятию. Впрочем, это ничего особенного не значило: у лингводекодеров всегда проблемы со сложной техникой, даже при почти полном функциональном соответствии. И ещё с эмоционально-чувственной сферой, такой вот парадокс.
Может, именно через галиги аборигенов и зомбируют? Тогда хорошо, что нас до них не допустили. Хотя и странно: казалось бы, самый удобный выход и способ нас завербовать…
Конечно, ничего полезного я в итоге не надумала, но хотя бы уснула.
Завтрак нам, как обычно, привёл Нурий. Для переноски всего подряд у местных использовались пауки-арении разных размеров. Так один маленький паучок с плоской крышей хвостиком следовал за блондином, гружёный мисками с едой. Как ими управлять, егерь тоже не объяснил, сказал — «он просто идёт куда надо».
А вскоре после завтрака за нами явилось сопровождение. Высокий и красивый, как все местные, мужчина со светлыми волосами и — держащая его под руку женщина.
Получив возможность рассмотреть местную даму поближе, я испытала лёгкое разочарование. Здешние женщины действительно были совершенно обыкновенными. Именно эта — круглолицая, с русыми кудряшками и смуглой кожей, невысокая и полноватая, — была миленькой, но не больше того. Ни намёка на совершенные пропорции мужчин. Невысокая в сравнении со своим семейством, надо мной она возвышалась всего на полголовы.
Какая-то эволюционная дискриминация.
— Я Унка, это — Латий, Нурий наш ребёнок, — назвала их обоих женщина, с ответным интересом рассматривая меня. — Он просил позаботиться о тебе, успокоить.
Для родителей взрослого мужика они впрямь выглядели молодо. Похоже, по поводу продолжительности жизни аборигены не врали. Интересно, за счёт чего она достигается? Может, благодаря полному отсутствию стрессов? Где-то я слышала такую теорию, что именно потрясения сокращают человеческую жизнь.
— Спасибо, — проявила я вежливость. — Только я спокойна.
— Ну так выбирай мужчину и соглашайся на слияние, чего тянуть! — прожурчала она.
Одарив влюблённым взглядом Латия, Унка погладила его по плечу и отпустила, но тут же перехватила за локоть меня.
— Пойдём, мужчины будут рядом. — Женщина потянула меня к выходу. Упираться я не стала, хотя назойливость навязанной спутницы уже начала раздражать. А мы ещё никуда не вышли! — Тебе тут нравится?
— Уютно, кормят хорошо, — осторожно похвалила я, тщательно подбирая слова. Лингва всё ещё немного подтормаживала. На восприятии это никак не сказывалось, а вот отвечать следовало медленно и осторожно, «взвешивая» на языке каждый звук. — Но я пока мало видела. Хотелось бы разобраться получше, понять, как всё устроено.
— Зачем? — вроде бы искренне удивилась Унка.
— Интересно. — Вопрос меня здорово озадачил. — Предпочитаю понимать, как существует окружающий мир.
— Нужно, — спокойно кивнул полковник. — Иди в душ, потом я схожу.
Тёплый душ добавил хорошего настроения и надежды на лучшее, хотя выползла я из него, засыпая на ходу. При этом без особого удовольствия куталась в собственный грязный халат на голое тело. Бельё развесила сушиться в санузле, и присутствие полковника меня на этом этапе нашего знакомства уже не беспокоило: взрослый, нормальный мужик, вряд ли его можно смутить видом женского исподнего.
Когда я шагнула в комнату, Гаранин уже снял броню и остался в тонком нательном комбинезоне. В таком виде начбез с непривычки казался совсем уж мелким, особенно в сравнении с аборигенами. Защита придавала массивности, а так — худощавый, невыразительный, даже по человеческим меркам ниже среднего роста. Не знаю уж, как он собрался противостоять аборигенам при такой разнице весовых категорий. С другой стороны, лично мне даже удобнее: смотрю на него всё равно снизу вверх, но хоть не утыкаюсь носом в живот, как с аборигенами...
Где-то на этой мысли я и уснула, забравшись под пушистое лёгкое одеяло. Кровать оказалась потрясающе удобной, да и подушка — выше всяких похвал.
Не знаю, что с нами планируют сделать местные, но даже если соберутся принести в жертву — умру я счастливой.
ГЛАВА 4. Культурный барьер
Имена у местных всё-таки были. Блондина, который с самого начала вдохновенно нянчил нас и учил языку, звали Нурием, его начальника — Марием.
А больше никого, кроме этих двоих, мы за прошедшую пару дней не видели, причём старший из мужчин заходил лишь изредка, больше помалкивал и наблюдал. У меня сложилось странное впечатление, что Нурий намеренно так всё устроил, причём с единственной целью: обаять меня.
Тактика на удивление приносила плоды. Я привыкла, перестала от него шарахаться и вскоре нашла эти два метра рельефной мускулатуры весьма... милыми. Причём совсем не из-за внешности, а потому, что ко мне Нурий относился с подкупающим восхищением, как к произведению искусства или реликвии, и буквально трепетал от волнения и радости каждый раз, когда я ему улыбалась.
Страх перед егерем прошёл достаточно быстро и сам собой. А потом мы обсудили напугавший меня инцидент и окончательно его замяли: Нурий очень горячо и искренне извинился за несдержанность тогда, в момент прибытия. Мол, уж очень я ему понравилась. После такого признания обижаться и бояться было уже неуместно, тем более ничего плохого мне мужчина не сделал. Ну перевозбудился парень с непривычки, ладно, на первый раз можно простить.
Гаранин задумчиво хмыкал, наблюдая за нашим общением, и порой достаточно недобро поддевал Нурия. Но тот издёвки просто не понимал, так что я со своим заступничеством не лезла, хотя парня становилось жаль: это походило на избиение младенца, пусть и моральное.
А если не считать интереса Нурия, знакомство с окружающим миром происходило спокойно и размеренно.
Местные сутки оказались на три часа длиннее земных, а год — дольше почти в два раза. Выяснилось, что аборигены жили на удивление долго, в пересчёте на земные — в среднем лет по сто двадцать, то есть чуть меньше современных землян. Открытие это ещё немного примирило нас со странностями местного населения. Большая продолжительность жизни, низкая смертность и женщины, рожающие по двадцать детей без особого вреда для здоровья — это, кажется, вполне компенсировало пугающий половой дисбаланс.
Кстати, про количество детей — это уже были мои домыслы, тему рождаемости оба наших партнёра по контакту обсуждали неохотно, ограничиваясь уклончивым «достаточно», и сразу же перескакивали на пропаганду слияния. Увы, настоять на ответе у нас не было никакой возможности, оставалось молча скрипеть зубами и в очередной раз выслушивать, как это прекрасно, какое это счастье и как Нурий мечтает, чтобы я согласилась испытать это удовольствие с ним. Потому что заткнуть токующего о прекрасном аборигена тоже не получалось: говоря о слиянии, он просто ничего не слышал.
Слияние их, к слову, тоже странный выверт природы. При таком численном перекосе куда логичнее было ожидать полигамии и свиты у каждой женщины из нескольких самых интересных ей мужчин. А у них — наоборот, в почёте беспримерная верность.
Гаранин за это время существенно обогатил словарный запас. Если поначалу он почти всё понимал, но отвечать мог только короткими репликами, то теперь болтал бегло, даже произношение подтянул. Я тоже делала успехи в освоении языка, уже сносно могла общаться, но уверенности полковника ещё не достигла. Что значит — опыт и высокие технологии!
За пределы комнат нас не выпускали. Уверяли, что это временно и дело в нашей неподготовленности и незнакомстве со многими очевидными для местных вещами.
Я подозревала, что это дело рук Нурия, который пытался избежать конкуренции в борьбе за меня. При необъяснимом попустительстве начальника, который видов на чужачку, кажется, не имел. Полковник ехидничал и советовал помнить, что мир не вертится вокруг меня. Ему в происходящем виделась какая-то теория заговора.
— По-моему, у тебя уже профессиональная паранойя, — заметила я вечером второго дня, когда Нурий и Марий ушли, а мы остались вдвоём. — Аборигены кажутся вполне дружелюбными и даже безвредными. Да и вообще, зачем бы им вокруг нас так увиваться, если они даже информации никакой добыть не пытаются? По-моему, им просто плевать, что мы инопланетяне.
— Вась, ты как будто никаких триллеров про контакт с чужими цивилизациями не смотрела, — скептически хмыкнул Гаранин.
— Хочешь сказать, они все как один правдивы? Обычно «основано на реальных событиях» сводится к тому, что кто-то где-то нелепо убился, а буйная фантазия сценариста сделала из этого голофильм на три часа, — насмешливо высказалась я. — Да ладно, не косись так снисходительно. Я прекрасно понимаю, доверять местным неразумно, со мной играет злую шутку их похожесть на людей. Но ты явно в другую сторону перегибаешь… или нет? — осеклась, наконец, под насмешливым взглядом полковника. — Или ты знаешь о них больше, чем рассказал?
— О них — нет, и триллеры обычно сильно преувеличивают. Но ни один внезапный контакт не обошёлся без проблем, зачастую — трупов первопроходцев. Думаешь, вокруг каждой новой планеты такие пляски устраивают ради удовольствия?
— Я ни о каких кучах трупов не слышала, — призналась задумчиво.
— В правительстве считают, что предание огласке таких случаев грозит чуть ли не геноцидом чужих, — пожал плечами Гаранин. — А по мне — так лучше пусть боятся, чем лезут новые миры открывать.
— То есть уголовная ответственность за высадку на планеты, не внесённые в Зелёный лист, их не останавливает, а пара страшилок заставит передумать? — скептически хмыкнула я.
— Нет. Но если бы их ещё разрешили не спасать!.. — размечтался полковник.
О том, что нам может грозить наказание за нарушение упомянутого закона, я не беспокоилась. Там речь шла о сознательной высадке, а не падении терпящего бедствие корабля и уж тем более — неконтролируемом перемещении с помощью экспериментальной установки. Пожурят, конечно, но и только.
— Ну ладно, положим, меры эти оправданны, но ведь не всегда незапланированные контакты оборачиваются трагедией! Почему ты думаешь, что сейчас мы всё ещё в опасности?
— Считай это чутьём и жизненным опытом, — проворчал начбез. — Не нравятся мне некоторые особенности их культуры. Слишком странные для высокоорганизованных разумных существ.
— Например? — озадачилась я.
— Отсутствие интереса к нашей цивилизации, вообще ко всему, что лежит за пределами знакомого им мира. Любой из известных разумных видов нас бы уже наизнанку вывернул, но выяснил цели визита, численность, вооружение, намерения. А они даже вопросов таких не задают, только на наши отвечают. Иногда. Вообще спектр тем для разговоров очень узкий. Причём попытки затронуть какие-то другие вопросы вызывает странную реакцию, ты не обратила внимания?
— Я их ещё не так хорошо понимаю. Но вроде они просто меняют тему, нет?
— Не просто, а безо всяких эмоций. Как попытка программы выполнить недопустимую операцию: короткая пауза на обработку запроса, а потом резкий переход к чему-то понятному.
— Хочешь сказать, они роботы? — опешила я.
— Заманчиво, но — зачем? — развёл руками Гаранин. — Роботов должен кто-то создать, с какой-то целью, и я что-то не вижу подходящей. В эту версию не укладывается питание местных и некоторые другие потребности, но отбрасывать её совсем не стоит, конечно. Проверять надо.
— Это всё? — хмуро уточнила я.
— А тебе мало? — полковник усмехнулся. — Поехали дальше. Напрягает местная архитектура и полное отсутствие выраженной классовой розни вместе с понятием роскоши. Единственный показатель статуса — наличие женщины. Различия нет ни в жилых комнатах, ни в одежде. Может, нам, конечно, ничего не показывают как чужакам, но не могут же они совсем не стремиться выделяться? Причёски абсолютно одинаковые, одежда тоже. Даже если они военные и у них тут война и осада во всю, всё равно хоть какая-то разница должна быть! Мундир генерала в любой культуре отличался от мундира рядового — не внешне, так хоть материалами. А тут всеобщая уравниловка. Про военное положение — это я условно, не бойся. Не похожи они тут на людей в осаде.
— Может, это реальная антиутопия? Или наоборот, утопия? — всё же включилась я в обсуждение. — Например, после какой-то катастрофы они решили изжить все человеческие пороки, начиная со стремления к этой самой роскоши. Но перестарались и изжили заодно исследовательское любопытство.
— И что, думаешь, извели естественным путём? — хмыкнул он. — Уговорили всех людей? Воспитали?
— Вряд ли, — я качнула головой. — Но я пока не видела у них ничего, похожего на устройство для регулярного промывания мозгов, и вещества они никакие подозрительные не употребляют, а еду ты проверял. Может, они изменены на генном уровне? Или достаточно одной процедуры?..
— Может, так, вариантов уйма. Излучение, например. Ты как физик должна больше в этом понимать.
— Как физик я знаю только, что электромагнитным воздействием на мозг можно много чего интересного добиться. А точнее не скажу. Говорю же, я не по живому. Ладно, и что нам со всем этим делать? — я вопросительно выгнула брови.
Испугаться по-прежнему не получалось, несмотря ни на что. А вот любопытство грызло всё настойчивей.
— Надеяться на генные изменения, — отозвался Гаранин. — Или на то, что они изначально — вот такие. Или ещё на что угодно, вариантов масса. Идти-то пока некуда. То есть, можно попробовать вернуться в лес, только это ещё глупее и рискованней, чем оставаться тут. У меня даже аптечки внятной нет, а ты совсем не приспособлена к дикому выживанию. К тому же нет уверенности, что мы правильно определили планету и шансы на спасение объективно существуют, а болтаться по лесам всю оставшуюся жизнь — мрачная перспектива. Оставим побег на крайний случай, если заметим признаки изменений.
— Согласие остаться, невзирая на риск, не признак? — спросила я полушутя.
Идти на улицу очень не хотелось, Гаранин правду сказал: не приспособлена я к такому.
— Теперь ты ударилась в другую крайность, — развеселился полковник. — Нет, не признак. Мы сюда изначально шли с многочисленными подозрениями. Я — точно. Ладно, хватит голых теорий. Отбой. Завтра экскурсия, может, что-нибудь ценное узнаем.
Мы по-прежнему спали в одной комнате, как в первую ночь: обоим так было спокойнее. Гаранину за меня, мне… тоже за меня. А что — люди взрослые, стесняться нечего, да и кровать достаточно широкая, чтобы лишний раз не пересекаться.
Когда улеглась, я ещё долго ворочалась, обдумывая слова мужчины. Странностей в местных действительно полно, и далеко не все их полковник упомянул.
Например, «галиги», те матовые шары в комнатах. С их помощью местные общались на больших расстояниях и управляли, как они выразились, «некоторыми процессами в городе», но подробностей мы не получили даже минимальных, даже на бытовом уровне. И это вызывало вопросы. У нас самый непросвещённый в технических вопросах человек сможет вспомнить хоть про радиоволны и биоэлектронику, пусть и никогда не объяснит, как именно это работает. А галиги у местных просто были. И всё. И вопросов о принципах работы аборигены категорически не понимали.
Гаранинский переводчик, кстати, не сумел подобрать внятный аналог этому понятию. Впрочем, это ничего особенного не значило: у лингводекодеров всегда проблемы со сложной техникой, даже при почти полном функциональном соответствии. И ещё с эмоционально-чувственной сферой, такой вот парадокс.
Может, именно через галиги аборигенов и зомбируют? Тогда хорошо, что нас до них не допустили. Хотя и странно: казалось бы, самый удобный выход и способ нас завербовать…
Конечно, ничего полезного я в итоге не надумала, но хотя бы уснула.
Завтрак нам, как обычно, привёл Нурий. Для переноски всего подряд у местных использовались пауки-арении разных размеров. Так один маленький паучок с плоской крышей хвостиком следовал за блондином, гружёный мисками с едой. Как ими управлять, егерь тоже не объяснил, сказал — «он просто идёт куда надо».
А вскоре после завтрака за нами явилось сопровождение. Высокий и красивый, как все местные, мужчина со светлыми волосами и — держащая его под руку женщина.
Получив возможность рассмотреть местную даму поближе, я испытала лёгкое разочарование. Здешние женщины действительно были совершенно обыкновенными. Именно эта — круглолицая, с русыми кудряшками и смуглой кожей, невысокая и полноватая, — была миленькой, но не больше того. Ни намёка на совершенные пропорции мужчин. Невысокая в сравнении со своим семейством, надо мной она возвышалась всего на полголовы.
Какая-то эволюционная дискриминация.
— Я Унка, это — Латий, Нурий наш ребёнок, — назвала их обоих женщина, с ответным интересом рассматривая меня. — Он просил позаботиться о тебе, успокоить.
Для родителей взрослого мужика они впрямь выглядели молодо. Похоже, по поводу продолжительности жизни аборигены не врали. Интересно, за счёт чего она достигается? Может, благодаря полному отсутствию стрессов? Где-то я слышала такую теорию, что именно потрясения сокращают человеческую жизнь.
— Спасибо, — проявила я вежливость. — Только я спокойна.
— Ну так выбирай мужчину и соглашайся на слияние, чего тянуть! — прожурчала она.
Одарив влюблённым взглядом Латия, Унка погладила его по плечу и отпустила, но тут же перехватила за локоть меня.
— Пойдём, мужчины будут рядом. — Женщина потянула меня к выходу. Упираться я не стала, хотя назойливость навязанной спутницы уже начала раздражать. А мы ещё никуда не вышли! — Тебе тут нравится?
— Уютно, кормят хорошо, — осторожно похвалила я, тщательно подбирая слова. Лингва всё ещё немного подтормаживала. На восприятии это никак не сказывалось, а вот отвечать следовало медленно и осторожно, «взвешивая» на языке каждый звук. — Но я пока мало видела. Хотелось бы разобраться получше, понять, как всё устроено.
— Зачем? — вроде бы искренне удивилась Унка.
— Интересно. — Вопрос меня здорово озадачил. — Предпочитаю понимать, как существует окружающий мир.
