Казалось, кроме хрипов и стонов флейты, не осталось больше никаких звуков. Пропал город, шумевший совсем рядом, пропали соседние дома и трамваи, река и извозчики. Только старый, оживающий на глазах дом, чёрные ели и завывания флейты. Даже небо над головой, едва видное между тёмно-зелёными макушками деревьев, будто вдруг почернело, и от этого сделалось особенно жутко.
А потом по земле прокатился низкий, тихий стон, волной ударивший под колени. Брамс дёрнулась и взмахнула руками, пытаясь устоять, и плач флейты оборвался. А дом начал раздуваться, увеличиваться на глазах, словно нечто, запертое внутри, решило стряхнуть с себя неудобный деревянный ящик. Аэлита, опустив флейту, наблюдала за этим зачарованно, едва ли не открыв рот.
Титову понадобилось мгновение, чтобы оценить обстановку и сообразить, к чему всё идёт. Прыгнув вперёд, он смёл вскрикнувшую девушку, ещё несколько шагов сделал по инерции, с ней в охапке, уже падая; после — откатился за ближайшую ель, прижав Брамс к земле, обхватив её голову ладонями и закрыв уши, а сам зажмурился, лбом уткнувшись ей в плечо. В?щевичка возмущённо ахнула и набрала в грудь побольше воздуха, чтобы высказать поручику всё недовольство, но не успела.
Ярко вспыхнуло и громыхнуло — низко, резко, с оттяжкой, словно совсем рядом ударила молния. По земле под спиной прокатилась дрожь, и Аэлита сама уже испуганно вцепилась в поручика, крепко зажмурившись и боясь даже дышать. Охнула ель над головой, засыпая лицо в?щевички иголками. Земля несколько раз вздрогнула, потом вновь что-то бахнуло — тише, но где-то совсем рядом, и сверху опять посыпался какой-то мусор.
А потом всё разом стихло. Мир замер в ожидании — будет что-то ещё или уже можно облегчённо выдохнуть?
Аэлита выдыхать не спешила, только обеспокоилась — Титов лежал без движения. Вдруг с ним что-то?.. Но всерьёз испугаться не успела, потому что поручик завозился, перекатился на спину, сел, продолжая одной рукой приобнимать жмущуюся к нему девушку; да у Натана и выбора в этом вопросе не было, Аэлита вцепилась клещом.
— Брамс, прикройте уши, сейчас я буду ругаться, — проговорил мужчина с усталой насмешкой. В?щевичка, конечно, не послушалась, и даже китель не выпустила, но всё же немного расслабилась и обернулась на дом.
То есть на то место, где он недавно стоял, а сейчас — полыхали развалины. Нижние венцы пережили взрыв и остались на своих местах, крышу раскидало по округе, а прочие части стен ежовыми иголками торчали в стороны. Некоторые брёвна отлетели достаточно далеко; одно из них чудом не задело полицейских, спасла толстая старая ель — живое дерево не уступило мёртвому, даже не накренилось от удара. Печь почернела и покосилась, обрушилась труба и часть кладки, и выглядела она сейчас как одинокий обломанный зуб в грязном рту старого нищего.
К счастью, реакция поручика не подвела, от дома их отделяло несколько саженей, так что взрыв не навредил ни ему, ни в?щевичке. Только в ушах малость звенело, саднило плечо — кажется, задело каким-то обломком или, может, ушиб при падении.
Над крышами уже тревожно выла сирена. Огнеборцы не мешкали: в наполовину деревянном городе любой пожар мог обернуться катастрофой. Но, кажется, не теперь; горело как-то удивительно слабо, особенно если принять во внимание, что дождя толком не было уже две недели.
А ещё через пару мгновений, словно по велению всё той же сирены, громыхнуло прямо над головами. Сидящие на земле сыскари одновременно вздрогнули, но тревога оказалась ложной: вслед за этим взрывом с неба хлынула вода, зашелестев вверху по плотным конусам еловых крон. Гроза подкралась так незаметно, что теперь казалось — возникла прямо над горящим домом, словно намеренно, чтобы не дать пожарным работы.
Титов стряхнул оцепенение, когда с ветки скатилась крупная холодная капля и шлёпнулась ровнёхонько на макушку. Вздрогнул, мотнул головой и принялся подниматься. Дело это оказалось трудное, очень уж мешал довесок в лице в?щевички, однако оттолкнуть её рука не поднималась — Аэлита была явно на грани паники.
Да и, если уж совсем честно, не хотелось отпускать-то. И не только потому, что обнимать девушку было попросту приятно, просто Натану и самому вот так было спокойнее.
Нельзя сказать, что происшествие его по-настоящему напугало, но — всерьёз вывело из равновесия. Взрыв этот оказался настолько неожиданным, неуместным, что реагировать на него спокойно не получалось.
В случайность не верилось совершенно. Ну в самом деле, что могло случайно взорваться в старом брошенном доме? Имелось бы там что-то опасное — давно бы уже проявило себя или, по крайней мере, отреагировало на какие-то более активные действия, но не вот так, когда полицейский просто взялся за ручку двери! И даже если Брамс спровоцировала взрыв, всё равно это было исключительно странно и нелепо: ну не печка же там бабахнула! Да ещё так, словно в доме хранили бутыль нитроглицерина. Ни один, даже очень толковый, в?щевик не сумеет заставить взорваться то, чему взрываться природой не положено!
Не говоря уже о всех тех странностях, которые происходили до взрыва и о которых Титов подумал только теперь.
Ну, положим, бомба. Бабах — и нет поручика. А вот эти странные шевеления стен старого дома, да и первый, предупреждающий, толчок? Просто совпало и где-то рядом ударила молния? Вот только на гром всё это тоже не походило, а больше ни единого разумного, внятного предположения у мужчины не появилось...
— Что это было? — жалобным тоном протянула Аэлита.
— Это я у вас хотел спросить, — отозвался Натан. — Зачем вы за флейту взялись?
— Не знаю. Мне этот дом сразу не понравился, потом я поняла, что чувствую что-то не то, и вот... попыталась проверить, что это. Я не успела подумать как следует, вы хотели в дом зайти.
— Знаете, Брамс... В следующий раз, если вам что-то такое почудится, а я продолжу упорствовать, — бейте, — с нервным смешком ответил поручик.
— То есть как? — девушка подняла на него изумлённый взгляд.
— То есть сильно, от души, — кривовато усмехнулся Титов. — Только по голове не надо, она и так дурная.
— Натан Ильич, вы чего? — уже всерьёз встревожилась Аэлита и нахмурилась.
— Это я вас так поблагодарить пытаюсь, — вздохнул мужчина и тоже нахмурился. — Готов поручиться, что ваше чутьё только что нас обоих спасло. Спасибо. Обязуюсь впредь слушаться!
Девушка в ответ неуверенно улыбнулась, а потом наконец осознала сказанное, и глаза её сделались совершенно сияющими, восторженными, словно ей преподнесли подарок огромной ценности. Брамс молча кивнула в ответ, не отводя взгляда.
Под этим взглядом мысли у поручика отчего-то разбредались, не желали выстраиваться друг за другом и постоянно норовили уползти куда-то не туда. Например, цеплялись за то, что ладонь девушки лежит у него на груди точнёхонько против сердца, и колотится то неровно, уж очень торопливо, в трепетном волнении, в предвкушении какой-то радости.
Всё же контузило, что ли? Или просто свистнула над самой макушкой коса старухи и пока не получается толком осознать это событие — и миновавшую смерть, и чудесное спасение? Или это всё же о другом?..
Может, Титов и сообразил бы, отчего сердце так заходится, да только в этот момент с еловой ветки сорвалась ещё одна капля, прямо на нос в?щевичке. Та дёрнулась, недовольно фыркнув, отпрянула, а там и пожарная сирена взвыла совсем рядом, тряхнув еловые лапы, и стало вовсе уж не до размышлений.
Титов и Брамс сидели на скамье пожарной машины — огнеборцы гостеприимно потеснились. Огонь уже давно погас, почти без усилий со стороны людей: прошедшая гроза столь щедро залила пепелище, что прибывшим пожарным не пришлось даже разворачивать рукава. Они давно бы уже отбыли в часть, но из-за неясной природы взрыва, вызвавшего возгорание, пришлось задержаться.
Брандмейстер с в?щевиком, ответственным за хозяйство расчёта, ругаясь, бродили по пепелищу. Мокрые от дождя и грязные от золы и сажи как черти, они сначала разглядывали место происшествия вдвоём, потом — со срочно вызванным взрывотехником. Не оставалось сомнений, что сработала некая бомба, а они пытались определить какая, где именно и почему. Полицейские тоже не уезжали, ожидая вердикта. А больше на улице никого не было: зевак быстро разогнал дождь, хотя на окнах ближайших домов порой недвусмысленно шевелились занавески.
Брамс ревниво поглядывала на ёлки, за которыми неразборчиво слышались приглушённые голоса мужчин, вздыхала, куталась в свой анорак и жалась к тёплому плечу поручика, но помалкивала. Аэлита очень хотела бы поучаствовать в осмотре, но помощи своей не предлагала: понимала, что во взрывах она — так себе специалист. Да и особенного смысла рваться вперёд прямо сейчас не видела, от неё ведь не собирались скрывать результаты. Титов явственно был настроен если не на равноправную (в?щевичка признавала, что для самостоятельного ведения следствия у неё недостаточно знаний и навыков) работу, то как минимум на откровенность, и Брамс это несказанно радовало.
Да и, что скрывать, обыкновенные бытовые неудобства останавливали от излишних проявлений любознательности, девушке очень не хотелось бродить по мокрому пепелищу. И так извозилась до безобразия, но то было непреднамеренно и неизбежно, а тут уже получится — по доброй воле!
А ещё Аэлиту пока совсем не тянуло на геройство, она пока переживала недавнее происшествие и смаковала эти свои переживания. Понимание, что именно она оказалась права и поступила верно, предугадав опасность, чрезвычайно грело душу. Девушка радовалась собственному маленькому триумфу, благодаря которому наконец-то почувствовала себя в роли следователя — ну ладно, помощника следователя! — гораздо увереннее. Ощутить себя полезной, нужной не только в привычной, научной, области, но в новой, столь желанной и интересной, — это ли не счастье!
То есть поручик, конечно, говорил, что её вычисления принесли пользу, но то была польза неявная, эфемерная, которую Брамс не вполне сознавала и не могла пока уяснить. А тут — столь яркий, столь замечательный поступок, достойный книжной героини! Искреннее же и добровольное признание её правоты поручиком и вовсе заставляло трепетать от восторга. Недели не прошло с их знакомства, а Натан Ильич уже не глядит на неё с недоумением, как на неведомую зверушку, а напротив, относится с явным уважением и вон с каким интересом смотрит! Чем не повод для радости и гордости?
О том, почему за эти несколько дней мнение и одобрение петроградца вдруг стали ей настолько важны, Брамс не задумывалась, как не задумывалась и о подоплёке всего происшествия: ей для этого было слишком хорошо, покойно и радостно.
А ещё хотелось поделиться своим маленьким счастьем со всем миром и особенно с задумчивым и погружённым в мысли Титовым. Обнять за шею, расцеловать в колючие и чуть сизоватые от тёмной щетины щёки, полюбоваться смешливыми золотистыми искорками в карих глазах... Почему-то казалось, что для полного счастья не хватало именно этого, но тут Аэлита проявила редкое благоразумие и сдержанность: понимала, что, как бы ни хотелось, кидаться с поцелуями к постороннему мужчине — не самое лучшее решение. Ладно бы наедине, но сейчас точно не поймёт, небось ещё заругает и всё испортит.
Настроение же Титова было строго противоположно девичьему. Поручик был хмур, мрачен и с каждой минутой, с каждой мыслью смурнел всё больше.
Недавно следователю казалось, что картинка начала складываться, но эта бомба разнесла её вдребезги, вместе с портретом возможного убийцы. Взрыв никуда не укладывался, да и сам этот брошенный дом — тоже. Если до взрыва Титов ещё мог бы предположить, что Навалова через пустой участок и дыру в заборе (а их тут хватало) выбиралась в переулок и шла куда-то пешком, то бомба в доме напрочь перечёркивала даже эту слабую, шаткую, за уши притянутую версию.
А если быть честным с собой, то и без всякого взрыва картина складывалась нелепая.
Проститутка ходит на встречи с любовником, всё. А тут — шпионская конспирация на хорошем, высоком уровне! Зачем было так скрываться? От жены? Да кто в таком случае эта жена, служащая Охранки?! Или Навалову с самого начала собирались убить и потому так скрывали связь? Но зачем и кому она в таком случае помешала? Какой смысл был столь долго выстраивать с ней отношения?
Или убийца впрямь безумен? То есть в прямом смысле психически больной человек, который страдает ко всему прочему паранойей. Тогда он мог прикончить проститутку, например, за нарушение какого-то из его правил, и Навалова ещё долго продержалась в этой игре! Тоже воздушный замок, построенный из одних догадок, но сюда хоть как-то можно было приплести взрыв.
Правда, Титов даже предположить не сумел, какую сказку мог скормить любовник Наваловой, чтобы она решилась соблюдать все его правила. Хитрая, умная, расчётливая баба, наверняка не лишённая чутья. Что он ей пообещал? Жениться и увезти? Может быть, но как заставил Аглаю в это поверить?
А если это был не любовник, то кто? Навалова примкнула к политическому подполью? Дикость какая. Всё, что Натан успел выяснить об этой женщине, категорически не подходило бунтарке. Протестуют обыкновенно балованные дети обеспеченных родителей, романтики, легковерные простаки и верховодящие всем этим представители иностранного капитала. Иногда люди, доведённые до крайней степени отчаяния, но таковых в России, слава Богу, в последнее время было немного. И уж точно Навалова не входила ни в одну из указанных групп людей.
Добавила Титову дурного настроения и Брамс. Нет, девушке поручик был искренне и глубоко благодарен, она в самом деле совершила чудо. Если бы она ещё могла объяснить, что именно почувствовала и что хотела скомандовать незнакомой в?щи! Но нет же, обычно весьма собранная и рассудительная в?щевичка тут неуверенно мямлила и, кажется, сама не понимала, кой чёрт дёрнул её достать флейту. Только Аэлиту, в отличие от Титова, подобное отчего-то не беспокоило вовсе.
Натан, конечно, понимал, что это совсем не конец расследования и даже не тупик. Что нужно поговорить с соседями, обойти пепелище по периметру и осмотреть забор, особенно — дальнюю от калитки часть, и, наверное, появится какая-то более разумная идея, обнаружится интересный факт. Но никак не мог заставить себя подняться со скамейки, и всё откладывал этот момент, и в итоге пришёл к договору с самим собой: дождаться результатов осмотра пожарными, затем оглядеть место, потом привести мундир в порядок и только после этого разговаривать с соседями. Нечего пугать законопослушных горожан затрапезным видом — мундир грязный, фуражка вообще такая, что противно на голову надевать: по ней явно кто-то прошёлся, и как бы не сам Натан.
А ещё поручика вновь преследовало ощущение чужого взгляда — пристального, очень внимательного, и это тоже сердило, хотя враждебности в этом наблюдателе не ощущалось. И как ни пытался мужчина списать эти чувства на зевак за окнами, взгляд нет-нет да и возвращался к тёмным, хмурым елям, скользил по их мохнатым лапам и пытался пронзить плотный сумрак у самых стволов. Чудилось, что таинственный зевака притаился вот там, в густой тени, — непонятный, невидимый. На Титова опять накатило чувство, будто он потихоньку трогается умом, мужчина в раздражении тряхнул головой и рывком поднялся с лавки, благо в это время через калитку вышли пожарные.
А потом по земле прокатился низкий, тихий стон, волной ударивший под колени. Брамс дёрнулась и взмахнула руками, пытаясь устоять, и плач флейты оборвался. А дом начал раздуваться, увеличиваться на глазах, словно нечто, запертое внутри, решило стряхнуть с себя неудобный деревянный ящик. Аэлита, опустив флейту, наблюдала за этим зачарованно, едва ли не открыв рот.
Титову понадобилось мгновение, чтобы оценить обстановку и сообразить, к чему всё идёт. Прыгнув вперёд, он смёл вскрикнувшую девушку, ещё несколько шагов сделал по инерции, с ней в охапке, уже падая; после — откатился за ближайшую ель, прижав Брамс к земле, обхватив её голову ладонями и закрыв уши, а сам зажмурился, лбом уткнувшись ей в плечо. В?щевичка возмущённо ахнула и набрала в грудь побольше воздуха, чтобы высказать поручику всё недовольство, но не успела.
Ярко вспыхнуло и громыхнуло — низко, резко, с оттяжкой, словно совсем рядом ударила молния. По земле под спиной прокатилась дрожь, и Аэлита сама уже испуганно вцепилась в поручика, крепко зажмурившись и боясь даже дышать. Охнула ель над головой, засыпая лицо в?щевички иголками. Земля несколько раз вздрогнула, потом вновь что-то бахнуло — тише, но где-то совсем рядом, и сверху опять посыпался какой-то мусор.
А потом всё разом стихло. Мир замер в ожидании — будет что-то ещё или уже можно облегчённо выдохнуть?
Аэлита выдыхать не спешила, только обеспокоилась — Титов лежал без движения. Вдруг с ним что-то?.. Но всерьёз испугаться не успела, потому что поручик завозился, перекатился на спину, сел, продолжая одной рукой приобнимать жмущуюся к нему девушку; да у Натана и выбора в этом вопросе не было, Аэлита вцепилась клещом.
— Брамс, прикройте уши, сейчас я буду ругаться, — проговорил мужчина с усталой насмешкой. В?щевичка, конечно, не послушалась, и даже китель не выпустила, но всё же немного расслабилась и обернулась на дом.
То есть на то место, где он недавно стоял, а сейчас — полыхали развалины. Нижние венцы пережили взрыв и остались на своих местах, крышу раскидало по округе, а прочие части стен ежовыми иголками торчали в стороны. Некоторые брёвна отлетели достаточно далеко; одно из них чудом не задело полицейских, спасла толстая старая ель — живое дерево не уступило мёртвому, даже не накренилось от удара. Печь почернела и покосилась, обрушилась труба и часть кладки, и выглядела она сейчас как одинокий обломанный зуб в грязном рту старого нищего.
К счастью, реакция поручика не подвела, от дома их отделяло несколько саженей, так что взрыв не навредил ни ему, ни в?щевичке. Только в ушах малость звенело, саднило плечо — кажется, задело каким-то обломком или, может, ушиб при падении.
Над крышами уже тревожно выла сирена. Огнеборцы не мешкали: в наполовину деревянном городе любой пожар мог обернуться катастрофой. Но, кажется, не теперь; горело как-то удивительно слабо, особенно если принять во внимание, что дождя толком не было уже две недели.
А ещё через пару мгновений, словно по велению всё той же сирены, громыхнуло прямо над головами. Сидящие на земле сыскари одновременно вздрогнули, но тревога оказалась ложной: вслед за этим взрывом с неба хлынула вода, зашелестев вверху по плотным конусам еловых крон. Гроза подкралась так незаметно, что теперь казалось — возникла прямо над горящим домом, словно намеренно, чтобы не дать пожарным работы.
Титов стряхнул оцепенение, когда с ветки скатилась крупная холодная капля и шлёпнулась ровнёхонько на макушку. Вздрогнул, мотнул головой и принялся подниматься. Дело это оказалось трудное, очень уж мешал довесок в лице в?щевички, однако оттолкнуть её рука не поднималась — Аэлита была явно на грани паники.
Да и, если уж совсем честно, не хотелось отпускать-то. И не только потому, что обнимать девушку было попросту приятно, просто Натану и самому вот так было спокойнее.
Нельзя сказать, что происшествие его по-настоящему напугало, но — всерьёз вывело из равновесия. Взрыв этот оказался настолько неожиданным, неуместным, что реагировать на него спокойно не получалось.
В случайность не верилось совершенно. Ну в самом деле, что могло случайно взорваться в старом брошенном доме? Имелось бы там что-то опасное — давно бы уже проявило себя или, по крайней мере, отреагировало на какие-то более активные действия, но не вот так, когда полицейский просто взялся за ручку двери! И даже если Брамс спровоцировала взрыв, всё равно это было исключительно странно и нелепо: ну не печка же там бабахнула! Да ещё так, словно в доме хранили бутыль нитроглицерина. Ни один, даже очень толковый, в?щевик не сумеет заставить взорваться то, чему взрываться природой не положено!
Не говоря уже о всех тех странностях, которые происходили до взрыва и о которых Титов подумал только теперь.
Ну, положим, бомба. Бабах — и нет поручика. А вот эти странные шевеления стен старого дома, да и первый, предупреждающий, толчок? Просто совпало и где-то рядом ударила молния? Вот только на гром всё это тоже не походило, а больше ни единого разумного, внятного предположения у мужчины не появилось...
— Что это было? — жалобным тоном протянула Аэлита.
— Это я у вас хотел спросить, — отозвался Натан. — Зачем вы за флейту взялись?
— Не знаю. Мне этот дом сразу не понравился, потом я поняла, что чувствую что-то не то, и вот... попыталась проверить, что это. Я не успела подумать как следует, вы хотели в дом зайти.
— Знаете, Брамс... В следующий раз, если вам что-то такое почудится, а я продолжу упорствовать, — бейте, — с нервным смешком ответил поручик.
— То есть как? — девушка подняла на него изумлённый взгляд.
— То есть сильно, от души, — кривовато усмехнулся Титов. — Только по голове не надо, она и так дурная.
— Натан Ильич, вы чего? — уже всерьёз встревожилась Аэлита и нахмурилась.
— Это я вас так поблагодарить пытаюсь, — вздохнул мужчина и тоже нахмурился. — Готов поручиться, что ваше чутьё только что нас обоих спасло. Спасибо. Обязуюсь впредь слушаться!
Девушка в ответ неуверенно улыбнулась, а потом наконец осознала сказанное, и глаза её сделались совершенно сияющими, восторженными, словно ей преподнесли подарок огромной ценности. Брамс молча кивнула в ответ, не отводя взгляда.
Под этим взглядом мысли у поручика отчего-то разбредались, не желали выстраиваться друг за другом и постоянно норовили уползти куда-то не туда. Например, цеплялись за то, что ладонь девушки лежит у него на груди точнёхонько против сердца, и колотится то неровно, уж очень торопливо, в трепетном волнении, в предвкушении какой-то радости.
Всё же контузило, что ли? Или просто свистнула над самой макушкой коса старухи и пока не получается толком осознать это событие — и миновавшую смерть, и чудесное спасение? Или это всё же о другом?..
Может, Титов и сообразил бы, отчего сердце так заходится, да только в этот момент с еловой ветки сорвалась ещё одна капля, прямо на нос в?щевичке. Та дёрнулась, недовольно фыркнув, отпрянула, а там и пожарная сирена взвыла совсем рядом, тряхнув еловые лапы, и стало вовсе уж не до размышлений.
ГЛАВА 11. СЕМЕЙНАЯ ДРАМА
Титов и Брамс сидели на скамье пожарной машины — огнеборцы гостеприимно потеснились. Огонь уже давно погас, почти без усилий со стороны людей: прошедшая гроза столь щедро залила пепелище, что прибывшим пожарным не пришлось даже разворачивать рукава. Они давно бы уже отбыли в часть, но из-за неясной природы взрыва, вызвавшего возгорание, пришлось задержаться.
Брандмейстер с в?щевиком, ответственным за хозяйство расчёта, ругаясь, бродили по пепелищу. Мокрые от дождя и грязные от золы и сажи как черти, они сначала разглядывали место происшествия вдвоём, потом — со срочно вызванным взрывотехником. Не оставалось сомнений, что сработала некая бомба, а они пытались определить какая, где именно и почему. Полицейские тоже не уезжали, ожидая вердикта. А больше на улице никого не было: зевак быстро разогнал дождь, хотя на окнах ближайших домов порой недвусмысленно шевелились занавески.
Брамс ревниво поглядывала на ёлки, за которыми неразборчиво слышались приглушённые голоса мужчин, вздыхала, куталась в свой анорак и жалась к тёплому плечу поручика, но помалкивала. Аэлита очень хотела бы поучаствовать в осмотре, но помощи своей не предлагала: понимала, что во взрывах она — так себе специалист. Да и особенного смысла рваться вперёд прямо сейчас не видела, от неё ведь не собирались скрывать результаты. Титов явственно был настроен если не на равноправную (в?щевичка признавала, что для самостоятельного ведения следствия у неё недостаточно знаний и навыков) работу, то как минимум на откровенность, и Брамс это несказанно радовало.
Да и, что скрывать, обыкновенные бытовые неудобства останавливали от излишних проявлений любознательности, девушке очень не хотелось бродить по мокрому пепелищу. И так извозилась до безобразия, но то было непреднамеренно и неизбежно, а тут уже получится — по доброй воле!
А ещё Аэлиту пока совсем не тянуло на геройство, она пока переживала недавнее происшествие и смаковала эти свои переживания. Понимание, что именно она оказалась права и поступила верно, предугадав опасность, чрезвычайно грело душу. Девушка радовалась собственному маленькому триумфу, благодаря которому наконец-то почувствовала себя в роли следователя — ну ладно, помощника следователя! — гораздо увереннее. Ощутить себя полезной, нужной не только в привычной, научной, области, но в новой, столь желанной и интересной, — это ли не счастье!
То есть поручик, конечно, говорил, что её вычисления принесли пользу, но то была польза неявная, эфемерная, которую Брамс не вполне сознавала и не могла пока уяснить. А тут — столь яркий, столь замечательный поступок, достойный книжной героини! Искреннее же и добровольное признание её правоты поручиком и вовсе заставляло трепетать от восторга. Недели не прошло с их знакомства, а Натан Ильич уже не глядит на неё с недоумением, как на неведомую зверушку, а напротив, относится с явным уважением и вон с каким интересом смотрит! Чем не повод для радости и гордости?
О том, почему за эти несколько дней мнение и одобрение петроградца вдруг стали ей настолько важны, Брамс не задумывалась, как не задумывалась и о подоплёке всего происшествия: ей для этого было слишком хорошо, покойно и радостно.
А ещё хотелось поделиться своим маленьким счастьем со всем миром и особенно с задумчивым и погружённым в мысли Титовым. Обнять за шею, расцеловать в колючие и чуть сизоватые от тёмной щетины щёки, полюбоваться смешливыми золотистыми искорками в карих глазах... Почему-то казалось, что для полного счастья не хватало именно этого, но тут Аэлита проявила редкое благоразумие и сдержанность: понимала, что, как бы ни хотелось, кидаться с поцелуями к постороннему мужчине — не самое лучшее решение. Ладно бы наедине, но сейчас точно не поймёт, небось ещё заругает и всё испортит.
Настроение же Титова было строго противоположно девичьему. Поручик был хмур, мрачен и с каждой минутой, с каждой мыслью смурнел всё больше.
Недавно следователю казалось, что картинка начала складываться, но эта бомба разнесла её вдребезги, вместе с портретом возможного убийцы. Взрыв никуда не укладывался, да и сам этот брошенный дом — тоже. Если до взрыва Титов ещё мог бы предположить, что Навалова через пустой участок и дыру в заборе (а их тут хватало) выбиралась в переулок и шла куда-то пешком, то бомба в доме напрочь перечёркивала даже эту слабую, шаткую, за уши притянутую версию.
А если быть честным с собой, то и без всякого взрыва картина складывалась нелепая.
Проститутка ходит на встречи с любовником, всё. А тут — шпионская конспирация на хорошем, высоком уровне! Зачем было так скрываться? От жены? Да кто в таком случае эта жена, служащая Охранки?! Или Навалову с самого начала собирались убить и потому так скрывали связь? Но зачем и кому она в таком случае помешала? Какой смысл был столь долго выстраивать с ней отношения?
Или убийца впрямь безумен? То есть в прямом смысле психически больной человек, который страдает ко всему прочему паранойей. Тогда он мог прикончить проститутку, например, за нарушение какого-то из его правил, и Навалова ещё долго продержалась в этой игре! Тоже воздушный замок, построенный из одних догадок, но сюда хоть как-то можно было приплести взрыв.
Правда, Титов даже предположить не сумел, какую сказку мог скормить любовник Наваловой, чтобы она решилась соблюдать все его правила. Хитрая, умная, расчётливая баба, наверняка не лишённая чутья. Что он ей пообещал? Жениться и увезти? Может быть, но как заставил Аглаю в это поверить?
А если это был не любовник, то кто? Навалова примкнула к политическому подполью? Дикость какая. Всё, что Натан успел выяснить об этой женщине, категорически не подходило бунтарке. Протестуют обыкновенно балованные дети обеспеченных родителей, романтики, легковерные простаки и верховодящие всем этим представители иностранного капитала. Иногда люди, доведённые до крайней степени отчаяния, но таковых в России, слава Богу, в последнее время было немного. И уж точно Навалова не входила ни в одну из указанных групп людей.
Добавила Титову дурного настроения и Брамс. Нет, девушке поручик был искренне и глубоко благодарен, она в самом деле совершила чудо. Если бы она ещё могла объяснить, что именно почувствовала и что хотела скомандовать незнакомой в?щи! Но нет же, обычно весьма собранная и рассудительная в?щевичка тут неуверенно мямлила и, кажется, сама не понимала, кой чёрт дёрнул её достать флейту. Только Аэлиту, в отличие от Титова, подобное отчего-то не беспокоило вовсе.
Натан, конечно, понимал, что это совсем не конец расследования и даже не тупик. Что нужно поговорить с соседями, обойти пепелище по периметру и осмотреть забор, особенно — дальнюю от калитки часть, и, наверное, появится какая-то более разумная идея, обнаружится интересный факт. Но никак не мог заставить себя подняться со скамейки, и всё откладывал этот момент, и в итоге пришёл к договору с самим собой: дождаться результатов осмотра пожарными, затем оглядеть место, потом привести мундир в порядок и только после этого разговаривать с соседями. Нечего пугать законопослушных горожан затрапезным видом — мундир грязный, фуражка вообще такая, что противно на голову надевать: по ней явно кто-то прошёлся, и как бы не сам Натан.
А ещё поручика вновь преследовало ощущение чужого взгляда — пристального, очень внимательного, и это тоже сердило, хотя враждебности в этом наблюдателе не ощущалось. И как ни пытался мужчина списать эти чувства на зевак за окнами, взгляд нет-нет да и возвращался к тёмным, хмурым елям, скользил по их мохнатым лапам и пытался пронзить плотный сумрак у самых стволов. Чудилось, что таинственный зевака притаился вот там, в густой тени, — непонятный, невидимый. На Титова опять накатило чувство, будто он потихоньку трогается умом, мужчина в раздражении тряхнул головой и рывком поднялся с лавки, благо в это время через калитку вышли пожарные.
