Отчёт получился достаточно скупым и почти без конкретики: взорвался обыкновенный динамит, взрывателем служила некая в?щь — распространённая практика и в горном деле, и в военном. А вот что именно это была за в?щь, внятно ответить пожарные не смогли, взрыв разрушил её полностью.
Даже Брамс с её чудесами математики разводила руками. Одно дело, аккуратно стёртая с целого предмета умбра — это почти лабораторные, чистые и удобные условия, а совсем иное — полное уничтожение и самой в?щи-взрывателя, и всего её окружения. Тут уже никакой речи о восстановлении умбры, в?щевики всё же не боги.
Осмотр забора показал то, чего Титов и ожидал: где-то доски просто отсутствовали, где-то — едва держались, и выбраться с участка не составляло труда. За домом вдоль рухнувшего от взрыва забора тянулся узкий, угрюмый проулок. Замусоренный и заполонённый сухостоем прошлогоднего бурьяна, пестрящего молодой зеленью, он упирался в оживлённую улицу. Получалось, Навалова действительно могла проходить через брошенный дом на другую сторону, чтобы избежать преследования, но основной вопрос по-прежнему никуда не делся: зачем нужна подобная секретность? И зачем понадобилась бомба?!
Окончив разговор с пожарными, разошлись по домам — приводить себя в порядок. То есть Брамс сначала завезла безлошадного поручика, а потом погнала «Буцефала» к родным пенатам, условившись с Натаном встретиться в буфете Департамента, чтобы обсудить происшествие, пообедать и всё же услышать от петроградца ответ на вопрос, что же не так сказал Антон Денисович.
— Алечка, что с тобой?! — ахнула Людмила Викторовна Брамс, когда дочь заявилась домой чумазая и присыпанная прелой хвоей.
— Нас с господином поручиком взорвать пытались, но неудачно, — легкомысленно отмахнулась дочь, минуя осевшую в кресло мать и на ходу расстёгивая блузу. — Натан Ильич очень моё чутьё хвалил и обещал слушаться, ежели в следующий раз я что неладное заподозрю, — бодро похвасталась она из спальни, скидывая одежду.
— В какой такой следующий раз?! — возмутилась Брамс-старшая, входя в комнату Аэлиты и хмуро наблюдая за торопливым переодеванием дочери.
— Ну, если мне опять почудится неладное, а он всё равно станет вперёд переть, — легко пояснила в?щевичка.
— Куда «вперёд»? — продолжила недоумевать Людмила Викторовна. — Куда тебя этот поручик потащил?!
— Никуда не тащил, — слегка растерялась Аэлита. — Мы с ним осматривали место, которое посещала первая покойница, а там бомба оказалась. Но ты не волнуйся, я же её заметила. Мама, а ты не помнишь, где мои вишнёвые брюки? Я думаю, в них удобнее будет, чем так. А то нам сейчас ещё свидетелей опрашивать, и вообще...
— Никаких свидетелей! — решительно заявила мать семейства, перегораживая проход. — Я подумала, он приличный мужчина, а он тебя по всяческим злачным местам?!.
— По каким ещё местам? — совсем потеряла нить беседы Аэлита и даже выглянула из шкафа, с тем чтобы бросить полный удивления взгляд на мать. Та стояла в дверях, бледная, взъерошенная и с очень странным выражением лица — во всяком случае, в?щевичка его истолковать не сумела. — Ну что ты придумываешь тоже? Мы даже в бордель ходили, наверное, самый приличный в городе. Во всяком случае, от борделя я ожидала чего-то более... вызывающего. А там всё так благопристойно, что даже тошно. Ах, ну вот и они, я же помню, сюда клала!
С этими словами Аэлита выудила из платяного шкафа последний писк моды, вещь буквально на грани приличия — широкие брюки из тёмного, винного цвета тонкого габардина, с пуговицами на боку.
— В бордель?! — ахнула Людмила Викторовна. — Нет, всё, довольно с меня! — не выдержав, женщина всплеснула руками. — Я долго терпела, всё позволяла, но довольно. Сегодня же попрошу Чиркова уволить тебя из этого проклятого Департамента!
Аэлита, до этого времени успевшая застегнуть и брюки, и свежую блузку, замерла и растерянно уставилась на мать.
— Что значит — попрошу уволить? Какое он право имеет? — хмурясь, уточнила в?щевичка.
— Какое-нибудь да найдёт! А только нет такого закона, по которому позволено приличной девушке по подобным местам шляться! — вспылила Брамс-старшая. — Я тебе запрещаю! Я терпела твою науку, я твоё это чудовище одноглазое, грохочущее, терпела, но это последняя капля! Никакого больше сыска, хватит этих развлечений, побаловалась и будет. В бордель они ходили! Может, ещё и в опиумный притон? Нет, всё, довольно. Ты теперь сидишь дома, покуда я с Чирковым не поговорю, чтобы он тебя на пушечный выстрел больше к этому своему уголовному сыску не подпустил! И к поручику этому. Надо же было догадаться, девицу с собой потащить! А казался таким перспективным, приличным мужчиной, хорошей партией... Нет, всё, будет с тебя развлечений!
Во время этой пылкой, пламенной, яростной речи Аэлита всё больше хмурилась и мрачнела. Оговорки матери, по которым другая бы на её месте поняла куда больше, в?щевичка не замечала, но поняла главное: ей снова пытались не позволить делать то, что только-только начало получаться, на основе опостылевшего уже аргумента, что она девушка.
Ослеплённая собственными страхами и беспокойством, Людмила Викторовна не обратила внимания на то, как нехорошо сощурились и потемнели глаза дочери — верный, хотя и очень редкий признак того, что в?щевичка всерьёз сердита. Да и откуда бы матери знать об этой особенности, если подобные сильные эмоции Аэлита прежде проявляла всего несколько раз и свидетельницей таких проявлений родительница не оказывалась: мимо неё прошли как выяснение отношений с отставным женихом, так и те моменты, когда юная в?щевичка доказывала более искушённым в?щевикам, да ещё женоненавистникам, собственную правоту. Как мать старалась оберегать дочь от всего подряд, так и дочь не стремилась посвящать родителей в собственные проблемы, решая их, по возможности, самостоятельно.
Спорить Аэлита не стала. Только смерила мать тяжёлым, острым взглядом, под которым та осеклась, а потом вдруг по-кошачьи легко вспрыгнула на стул, оттуда — на подоконник, настежь распахнув приоткрытое окно. Не успела Людмила Викторовна глазом моргнуть, как непокорная дочь — с той же лёгкостью и без малейшей заминки — шагнула наружу.
Пока Брамс-старшая опомнилась и выскочила на улицу — конечно, более обыденным путём, через входную дверь, — дочь её уже завела «Буцефала».
— Аэлита, стой! Вернись немедленно! — выкрикнула женщина, перекрывая рёв мотора, но в?щевичка даже не обернулась.
Совсем недавно радужное, настроение девушки вмиг переменилось, и с каждой саженью, ложащейся под колёса «Буцефала», портилось всё больше. Привыкшая к спокойствию и поддержке дома, Аэлита теперь совершенно не понимала, что она сказала или сделала не так, чем можно было объяснить недовольство матери. Что теперь делать и как относиться к произошедшему... скандалу, верно? Ведь это был именно он, да?
В правильности собственного ухода Аэлита не сомневалась: она слишком не любила ругаться, особенно если не разумела причины ссоры. Но даже при всех своих особенностях в?щевичка сознавала, что вот такой шаг ничего не изменил и не исправил, а просто отсрочил неприятный разговор, дал время разобраться и подготовиться.
Брамс могла бы понять беспокойство матери, даже готова была успокаивать её, начни та причитать. Но вот эта странная выволочка от человека, который прежде никогда не выказывал недовольства поступками и решениями Аэлиты, ставила девушку в тупик. На её взгляд выходило, что прежде маму всё устраивало — а тут вдруг перестало. Ведь ничего же не изменилось, ведь служба сыскаря подразумевала подобное, об этом писали во всех романах! И сегодняшний взрыв куда больше укладывался в книжные представления, чем постоянные и одинаковые разговоры, которые большей частью вёл Титов. И Аэлита терялась в догадках почему?
В итоге поручик нашёл в?щевичку в буфете над блюдцем с одиноким пирожком. Девушка подпирала ладонью голову с совершенно отсутствующим видом и вяло крутила за ручку полную чашку чая.
— Аэлита Львовна, вы уже пообедали? — уточнил Натан, в растерянности разглядывая эту картину. Буфет при Департаменте только именовался буфетом, на деле же здесь можно было получить полноценный горячий обед, просто выбор блюд был невелик. И насколько успел заметить Титов, в?щевичка отличалась здоровым аппетитом, и такой скромный выбор его озадачил.
— А? — вздрогнула Брамс, вскинула взгляд на мужчину и встряхнулась, стараясь взять себя в руки: — Нет, я не голодна, спасибо. Мы теперь куда?
— Обратно, на место взрыва, надо всё же опросить соседей. Если Навалова имела обыкновение входить в этот дом, кто-то мог её заметить. Ну и вообще надо выяснить, кому он принадлежал, почему заброшен. А ещё меня чрезвычайно смущают эти ёлки. Им уже по полвека, и неясно, зачем их вообще посадили среди города? Примета же, насколько я понимаю, весьма дурная. И ладно посадили, но почему до сих пор не спилили? Воспротивиться некому, а мешают они решительно всем соседям... Аэлита Львовна, да что с вами? — осёкся Титов, потому что рассеянный вид Брамс ясно говорил о том, что слова его падают в пустоту.
— А? — вновь вздрогнула в?щевичка. — Простите, пожалуйста. Вы кушайте, не отвлекайтесь.
Натан ответил на это замечание удивлённым взглядом, но молча последовал совету, недоверчиво косясь на девушку и гадая, что могло привести её к такому состоянию. Не задумчивая и погружённая в собственные мысли, какой Титов её уже видел, а совершенно рассеянная и даже как будто всерьёз расстроенная. Что могло случиться за минувшие полчаса, пока он чистил китель?! Однако сейчас Натан не стал пытать расспросами Аэлиту, обстановка не располагала, поэтому быстро пообедал и предложил Брамс отправляться.
А когда отодвинул девушке стул, помогая подняться, забыл все прежние вопросы и лишь искренне порадовался, что в?щевичка нынче особенно ненаблюдательна, иначе получилось бы неловко.
Дело в том, что Натан вполне оценил наряд девушки, и взгляд сам собой соскальзывал на красную ткань, фривольно обтягивающую ладную фигурку, а вернее — нижнюю её часть. И на какое-то время Титову стало, прямо сказать, не до душевного состояния Брамс, куда сильнее его занимала гамма собственных чувств.
В целом мужчина ничего не имел против современных веяний моды и не считал женщин, подверженных им, порочными или испорченными. Больше того, подобные вещи он находил красивыми, приятно волнующими, привлекательными и вообще радующими глаз. Но все прежние представления были очень абстрактными, общими, подходящими для каких-то посторонних, незнакомых женщин. А вот применить их к рассеянно подцепившей его под локоть в?щевичке не получалось, и потому Титов метался.
С одной стороны, хотелось отчитать девицу как маленькую и отправить переодеваться, но он понимал, что не имеет на такой поступок никакого права, поскольку Брамс — взрослая и вполне самостоятельная особа. С другой же — сложно было не признать, что Аэлита в этом наряде исключительно привлекательна, во всех смыслах, и отправить её переодеваться, конечно, было бы правильно, но чисто по-мужски подобного совсем не хотелось. Хотелось наслаждаться волнующим зрелищем и впредь, и это добавляло к прежним чувствам изрядную долю смущения.
А ещё Натан сердился на себя. За все эти мысли, за беспорядок в голове; за то, что большую часть его внимания занимает изящная ладошка, лежащая на сгибе его руки, и тёплое плечо, касающееся локтя; за то, что в голову постоянно лезут совершенно неуместные детали, вроде того, какие у в?щевички необычные, яркие глаза, и как приятно её обнимать, и...
Вот на это всё Титов и злился. На то, что вместо мыслей о деле, которое принимало всё более крутой оборот, его голова занята хорошенькой в?щевичкой.
И вообще, не Натан ли по осени проклинал весь женский род скопом и убеждал себя, что от чувств к этим сосудам греха одни расстройства и разочарования, полностью уверенный, что впредь не только не женится, но даже ухаживать за женщинами не станет? Конечно, чего спьяну да в расстроенных чувствах не решишь, да и равнять Брамс со всеми прочими знакомствами было неуместно, но... Но неужели он всерьёз готов увлечься этой девушкой? Или уже это сделал?
Да чёрт побери, дело конечно не в самой в?щевичке, она очаровательная особа. Но как же всё это не вовремя! По городу гуляет маньяк, убиты уже две женщины, а он в облаках витает!
За время пути к знакомому подъезду Титов с горем пополам избавился от этих мыслей, твёрдо решив крепко обдумать собственное чересчур нежное отношение к в?щевичке вечером, в спокойной обстановке, когда будет на то время. И пока Брамс устраивалась на «Буцефале», поручик предусмотрительно отводил взгляд, чтобы мысли не свернули опять в прежнюю колею.
А когда они добрались до места происшествия, сосредоточиться на служебных обязанностях было уже не так трудно.
На разговор соседи «нехорошего дома» шли охотно и щедро потчевали Титова байками и страшилками, в которых мелькало это строение. Одни уверяли, что жила там чуть ли не Баба-Яга, другие — будто собирались на шабаш всяческие сатанинские отродья. Третьи заверяли, что в доме замуровали злющего слепого старика — не то живым, не то уже мёртвым, не то тогдашние соседи, не то дальние родственники. Все сходились в одном: ночами оттуда порой слышались леденящие душу стоны, и вообще будто бы пропадали кошки, собаки и даже люди, в частности, некий «хромой Матвей». Правда, одна из соседок припомнила, что последний просто с перепоя околел в сугробе под Крещение, и ей Натан был склонен верить больше других.
Толком про визиты Наваловой, увы, тоже никто не мог сказать: вроде и была какая-то, но одна и та же, и та ли самая, никто внятно не ответил — горожанам мешала бурная фантазия. Визиты проститутки расцвечивались жуткими красками пожирания её нечистью, историями шабашей и прочими далёкими от правдоподобности образами, которые никак не получалось отделить от реальности.
Титов в конце опроса пришёл к выводу, что появление женщины действительно видели, а вот как она уходила — не заметил никто. Это хорошо сочеталось с версией о том, что Навалова просто проходила через брошенный дом, чтобы замести следы, но никак не вязалось со взрывом. А отделить тот от истории с Наваловой не получалось: Титов попросту не представлял, кому ещё могла понадобиться эта бомба. Тем более заложили её всяко не десять лет назад, когда умер последний хозяин.
Брамс всё это время отвлекала на себя часть внимания поручика, но уже совершенно в ином ключе: её странное поведение всё больше беспокоили мужчину. Например, когда одна пожилая особа из числа соседок устроила в?щевичке настоящий выговор по поводу её наружности и непристойного внешнего вида, сетуя на нравы нынешней молодёжи, Титов внутренне холодел, пытаясь осторожно отвлечь разговорчивую даму: меньше всего ему нужен был скандал. Но рассеянная Аэлита пропустила мимо ушей всё до последнего слова, и поручик совершенно встревожился.
Однако разговор этот опять пришлось отложить на потом: никакая смертельная опасность той явно не грозила, а прочее могло подождать. Тем более Титову пришла в голову очень удачная идея.
Оставив в покое взрослых, поручик переключился на детей, и этот ход оказался верным. За двадцать минут и несколько мелких монет он получил гораздо больше полезных сведений, чем за минувшие до этого полтора часа.
Даже Брамс с её чудесами математики разводила руками. Одно дело, аккуратно стёртая с целого предмета умбра — это почти лабораторные, чистые и удобные условия, а совсем иное — полное уничтожение и самой в?щи-взрывателя, и всего её окружения. Тут уже никакой речи о восстановлении умбры, в?щевики всё же не боги.
Осмотр забора показал то, чего Титов и ожидал: где-то доски просто отсутствовали, где-то — едва держались, и выбраться с участка не составляло труда. За домом вдоль рухнувшего от взрыва забора тянулся узкий, угрюмый проулок. Замусоренный и заполонённый сухостоем прошлогоднего бурьяна, пестрящего молодой зеленью, он упирался в оживлённую улицу. Получалось, Навалова действительно могла проходить через брошенный дом на другую сторону, чтобы избежать преследования, но основной вопрос по-прежнему никуда не делся: зачем нужна подобная секретность? И зачем понадобилась бомба?!
Окончив разговор с пожарными, разошлись по домам — приводить себя в порядок. То есть Брамс сначала завезла безлошадного поручика, а потом погнала «Буцефала» к родным пенатам, условившись с Натаном встретиться в буфете Департамента, чтобы обсудить происшествие, пообедать и всё же услышать от петроградца ответ на вопрос, что же не так сказал Антон Денисович.
— Алечка, что с тобой?! — ахнула Людмила Викторовна Брамс, когда дочь заявилась домой чумазая и присыпанная прелой хвоей.
— Нас с господином поручиком взорвать пытались, но неудачно, — легкомысленно отмахнулась дочь, минуя осевшую в кресло мать и на ходу расстёгивая блузу. — Натан Ильич очень моё чутьё хвалил и обещал слушаться, ежели в следующий раз я что неладное заподозрю, — бодро похвасталась она из спальни, скидывая одежду.
— В какой такой следующий раз?! — возмутилась Брамс-старшая, входя в комнату Аэлиты и хмуро наблюдая за торопливым переодеванием дочери.
— Ну, если мне опять почудится неладное, а он всё равно станет вперёд переть, — легко пояснила в?щевичка.
— Куда «вперёд»? — продолжила недоумевать Людмила Викторовна. — Куда тебя этот поручик потащил?!
— Никуда не тащил, — слегка растерялась Аэлита. — Мы с ним осматривали место, которое посещала первая покойница, а там бомба оказалась. Но ты не волнуйся, я же её заметила. Мама, а ты не помнишь, где мои вишнёвые брюки? Я думаю, в них удобнее будет, чем так. А то нам сейчас ещё свидетелей опрашивать, и вообще...
— Никаких свидетелей! — решительно заявила мать семейства, перегораживая проход. — Я подумала, он приличный мужчина, а он тебя по всяческим злачным местам?!.
— По каким ещё местам? — совсем потеряла нить беседы Аэлита и даже выглянула из шкафа, с тем чтобы бросить полный удивления взгляд на мать. Та стояла в дверях, бледная, взъерошенная и с очень странным выражением лица — во всяком случае, в?щевичка его истолковать не сумела. — Ну что ты придумываешь тоже? Мы даже в бордель ходили, наверное, самый приличный в городе. Во всяком случае, от борделя я ожидала чего-то более... вызывающего. А там всё так благопристойно, что даже тошно. Ах, ну вот и они, я же помню, сюда клала!
С этими словами Аэлита выудила из платяного шкафа последний писк моды, вещь буквально на грани приличия — широкие брюки из тёмного, винного цвета тонкого габардина, с пуговицами на боку.
— В бордель?! — ахнула Людмила Викторовна. — Нет, всё, довольно с меня! — не выдержав, женщина всплеснула руками. — Я долго терпела, всё позволяла, но довольно. Сегодня же попрошу Чиркова уволить тебя из этого проклятого Департамента!
Аэлита, до этого времени успевшая застегнуть и брюки, и свежую блузку, замерла и растерянно уставилась на мать.
— Что значит — попрошу уволить? Какое он право имеет? — хмурясь, уточнила в?щевичка.
— Какое-нибудь да найдёт! А только нет такого закона, по которому позволено приличной девушке по подобным местам шляться! — вспылила Брамс-старшая. — Я тебе запрещаю! Я терпела твою науку, я твоё это чудовище одноглазое, грохочущее, терпела, но это последняя капля! Никакого больше сыска, хватит этих развлечений, побаловалась и будет. В бордель они ходили! Может, ещё и в опиумный притон? Нет, всё, довольно. Ты теперь сидишь дома, покуда я с Чирковым не поговорю, чтобы он тебя на пушечный выстрел больше к этому своему уголовному сыску не подпустил! И к поручику этому. Надо же было догадаться, девицу с собой потащить! А казался таким перспективным, приличным мужчиной, хорошей партией... Нет, всё, будет с тебя развлечений!
Во время этой пылкой, пламенной, яростной речи Аэлита всё больше хмурилась и мрачнела. Оговорки матери, по которым другая бы на её месте поняла куда больше, в?щевичка не замечала, но поняла главное: ей снова пытались не позволить делать то, что только-только начало получаться, на основе опостылевшего уже аргумента, что она девушка.
Ослеплённая собственными страхами и беспокойством, Людмила Викторовна не обратила внимания на то, как нехорошо сощурились и потемнели глаза дочери — верный, хотя и очень редкий признак того, что в?щевичка всерьёз сердита. Да и откуда бы матери знать об этой особенности, если подобные сильные эмоции Аэлита прежде проявляла всего несколько раз и свидетельницей таких проявлений родительница не оказывалась: мимо неё прошли как выяснение отношений с отставным женихом, так и те моменты, когда юная в?щевичка доказывала более искушённым в?щевикам, да ещё женоненавистникам, собственную правоту. Как мать старалась оберегать дочь от всего подряд, так и дочь не стремилась посвящать родителей в собственные проблемы, решая их, по возможности, самостоятельно.
Спорить Аэлита не стала. Только смерила мать тяжёлым, острым взглядом, под которым та осеклась, а потом вдруг по-кошачьи легко вспрыгнула на стул, оттуда — на подоконник, настежь распахнув приоткрытое окно. Не успела Людмила Викторовна глазом моргнуть, как непокорная дочь — с той же лёгкостью и без малейшей заминки — шагнула наружу.
Пока Брамс-старшая опомнилась и выскочила на улицу — конечно, более обыденным путём, через входную дверь, — дочь её уже завела «Буцефала».
— Аэлита, стой! Вернись немедленно! — выкрикнула женщина, перекрывая рёв мотора, но в?щевичка даже не обернулась.
Совсем недавно радужное, настроение девушки вмиг переменилось, и с каждой саженью, ложащейся под колёса «Буцефала», портилось всё больше. Привыкшая к спокойствию и поддержке дома, Аэлита теперь совершенно не понимала, что она сказала или сделала не так, чем можно было объяснить недовольство матери. Что теперь делать и как относиться к произошедшему... скандалу, верно? Ведь это был именно он, да?
В правильности собственного ухода Аэлита не сомневалась: она слишком не любила ругаться, особенно если не разумела причины ссоры. Но даже при всех своих особенностях в?щевичка сознавала, что вот такой шаг ничего не изменил и не исправил, а просто отсрочил неприятный разговор, дал время разобраться и подготовиться.
Брамс могла бы понять беспокойство матери, даже готова была успокаивать её, начни та причитать. Но вот эта странная выволочка от человека, который прежде никогда не выказывал недовольства поступками и решениями Аэлиты, ставила девушку в тупик. На её взгляд выходило, что прежде маму всё устраивало — а тут вдруг перестало. Ведь ничего же не изменилось, ведь служба сыскаря подразумевала подобное, об этом писали во всех романах! И сегодняшний взрыв куда больше укладывался в книжные представления, чем постоянные и одинаковые разговоры, которые большей частью вёл Титов. И Аэлита терялась в догадках почему?
В итоге поручик нашёл в?щевичку в буфете над блюдцем с одиноким пирожком. Девушка подпирала ладонью голову с совершенно отсутствующим видом и вяло крутила за ручку полную чашку чая.
— Аэлита Львовна, вы уже пообедали? — уточнил Натан, в растерянности разглядывая эту картину. Буфет при Департаменте только именовался буфетом, на деле же здесь можно было получить полноценный горячий обед, просто выбор блюд был невелик. И насколько успел заметить Титов, в?щевичка отличалась здоровым аппетитом, и такой скромный выбор его озадачил.
— А? — вздрогнула Брамс, вскинула взгляд на мужчину и встряхнулась, стараясь взять себя в руки: — Нет, я не голодна, спасибо. Мы теперь куда?
— Обратно, на место взрыва, надо всё же опросить соседей. Если Навалова имела обыкновение входить в этот дом, кто-то мог её заметить. Ну и вообще надо выяснить, кому он принадлежал, почему заброшен. А ещё меня чрезвычайно смущают эти ёлки. Им уже по полвека, и неясно, зачем их вообще посадили среди города? Примета же, насколько я понимаю, весьма дурная. И ладно посадили, но почему до сих пор не спилили? Воспротивиться некому, а мешают они решительно всем соседям... Аэлита Львовна, да что с вами? — осёкся Титов, потому что рассеянный вид Брамс ясно говорил о том, что слова его падают в пустоту.
— А? — вновь вздрогнула в?щевичка. — Простите, пожалуйста. Вы кушайте, не отвлекайтесь.
Натан ответил на это замечание удивлённым взглядом, но молча последовал совету, недоверчиво косясь на девушку и гадая, что могло привести её к такому состоянию. Не задумчивая и погружённая в собственные мысли, какой Титов её уже видел, а совершенно рассеянная и даже как будто всерьёз расстроенная. Что могло случиться за минувшие полчаса, пока он чистил китель?! Однако сейчас Натан не стал пытать расспросами Аэлиту, обстановка не располагала, поэтому быстро пообедал и предложил Брамс отправляться.
А когда отодвинул девушке стул, помогая подняться, забыл все прежние вопросы и лишь искренне порадовался, что в?щевичка нынче особенно ненаблюдательна, иначе получилось бы неловко.
Дело в том, что Натан вполне оценил наряд девушки, и взгляд сам собой соскальзывал на красную ткань, фривольно обтягивающую ладную фигурку, а вернее — нижнюю её часть. И на какое-то время Титову стало, прямо сказать, не до душевного состояния Брамс, куда сильнее его занимала гамма собственных чувств.
В целом мужчина ничего не имел против современных веяний моды и не считал женщин, подверженных им, порочными или испорченными. Больше того, подобные вещи он находил красивыми, приятно волнующими, привлекательными и вообще радующими глаз. Но все прежние представления были очень абстрактными, общими, подходящими для каких-то посторонних, незнакомых женщин. А вот применить их к рассеянно подцепившей его под локоть в?щевичке не получалось, и потому Титов метался.
С одной стороны, хотелось отчитать девицу как маленькую и отправить переодеваться, но он понимал, что не имеет на такой поступок никакого права, поскольку Брамс — взрослая и вполне самостоятельная особа. С другой же — сложно было не признать, что Аэлита в этом наряде исключительно привлекательна, во всех смыслах, и отправить её переодеваться, конечно, было бы правильно, но чисто по-мужски подобного совсем не хотелось. Хотелось наслаждаться волнующим зрелищем и впредь, и это добавляло к прежним чувствам изрядную долю смущения.
А ещё Натан сердился на себя. За все эти мысли, за беспорядок в голове; за то, что большую часть его внимания занимает изящная ладошка, лежащая на сгибе его руки, и тёплое плечо, касающееся локтя; за то, что в голову постоянно лезут совершенно неуместные детали, вроде того, какие у в?щевички необычные, яркие глаза, и как приятно её обнимать, и...
Вот на это всё Титов и злился. На то, что вместо мыслей о деле, которое принимало всё более крутой оборот, его голова занята хорошенькой в?щевичкой.
И вообще, не Натан ли по осени проклинал весь женский род скопом и убеждал себя, что от чувств к этим сосудам греха одни расстройства и разочарования, полностью уверенный, что впредь не только не женится, но даже ухаживать за женщинами не станет? Конечно, чего спьяну да в расстроенных чувствах не решишь, да и равнять Брамс со всеми прочими знакомствами было неуместно, но... Но неужели он всерьёз готов увлечься этой девушкой? Или уже это сделал?
Да чёрт побери, дело конечно не в самой в?щевичке, она очаровательная особа. Но как же всё это не вовремя! По городу гуляет маньяк, убиты уже две женщины, а он в облаках витает!
За время пути к знакомому подъезду Титов с горем пополам избавился от этих мыслей, твёрдо решив крепко обдумать собственное чересчур нежное отношение к в?щевичке вечером, в спокойной обстановке, когда будет на то время. И пока Брамс устраивалась на «Буцефале», поручик предусмотрительно отводил взгляд, чтобы мысли не свернули опять в прежнюю колею.
А когда они добрались до места происшествия, сосредоточиться на служебных обязанностях было уже не так трудно.
На разговор соседи «нехорошего дома» шли охотно и щедро потчевали Титова байками и страшилками, в которых мелькало это строение. Одни уверяли, что жила там чуть ли не Баба-Яга, другие — будто собирались на шабаш всяческие сатанинские отродья. Третьи заверяли, что в доме замуровали злющего слепого старика — не то живым, не то уже мёртвым, не то тогдашние соседи, не то дальние родственники. Все сходились в одном: ночами оттуда порой слышались леденящие душу стоны, и вообще будто бы пропадали кошки, собаки и даже люди, в частности, некий «хромой Матвей». Правда, одна из соседок припомнила, что последний просто с перепоя околел в сугробе под Крещение, и ей Натан был склонен верить больше других.
Толком про визиты Наваловой, увы, тоже никто не мог сказать: вроде и была какая-то, но одна и та же, и та ли самая, никто внятно не ответил — горожанам мешала бурная фантазия. Визиты проститутки расцвечивались жуткими красками пожирания её нечистью, историями шабашей и прочими далёкими от правдоподобности образами, которые никак не получалось отделить от реальности.
Титов в конце опроса пришёл к выводу, что появление женщины действительно видели, а вот как она уходила — не заметил никто. Это хорошо сочеталось с версией о том, что Навалова просто проходила через брошенный дом, чтобы замести следы, но никак не вязалось со взрывом. А отделить тот от истории с Наваловой не получалось: Титов попросту не представлял, кому ещё могла понадобиться эта бомба. Тем более заложили её всяко не десять лет назад, когда умер последний хозяин.
Брамс всё это время отвлекала на себя часть внимания поручика, но уже совершенно в ином ключе: её странное поведение всё больше беспокоили мужчину. Например, когда одна пожилая особа из числа соседок устроила в?щевичке настоящий выговор по поводу её наружности и непристойного внешнего вида, сетуя на нравы нынешней молодёжи, Титов внутренне холодел, пытаясь осторожно отвлечь разговорчивую даму: меньше всего ему нужен был скандал. Но рассеянная Аэлита пропустила мимо ушей всё до последнего слова, и поручик совершенно встревожился.
Однако разговор этот опять пришлось отложить на потом: никакая смертельная опасность той явно не грозила, а прочее могло подождать. Тем более Титову пришла в голову очень удачная идея.
Оставив в покое взрослых, поручик переключился на детей, и этот ход оказался верным. За двадцать минут и несколько мелких монет он получил гораздо больше полезных сведений, чем за минувшие до этого полтора часа.
