Разумеется, мальчишки не могли пропустить столь интересный и овеянный легендами дом и лазали в него почти все. Кто вправду, кто наврал — тут уже не разберёшь, но страшилок они рассказывали, на удивление, меньше взрослых.
С их слов получалось, что это, в общем-то, обычный старый дом, ветхий и заброшенный, и никаких запертых покойников там, конечно, нет. Кое-кто уверял, что слышал стоны и видел призрака у печки, кто-то якобы встречался с ним во дворе, но и только. Главное, ещё неделю назад никакой бомбы там не было, а после этого...
С одним из пострелят случилось странное. Он на спор, как и прочие, полез в этот дом третьего дня вечером, но просто не сумел открыть дверь, словно её держали с той стороны. Бился-бился, да и плюнул на это дело, обсказав ожидавшим сверстникам всё как есть. Те поначалу, конечно, обозвали неудачника трусом и посмеялись. Но потом всей гурьбой отправились проверять и с изумлением обнаружили, что дверь, прежде открытая, действительно не поддаётся даже слаженным усилиям. Причём они клялись и божились, что замок давно заржавел и запереть его никто не мог.
Верить этому или нет, Титов так и не определился, но смахнул со лба испарину, мысленно перекрестившись и отметив, что бог всё же бережёт детей. Хотя дверь, конечно, держал в любом случае не он. Ребята застали бомбиста, который как раз закладывал заряд? Или тот приладил какой-нибудь хитрый в?щевой засов, который не всякий способен открыть?
После разговора с мальчишками Натан, оставив рассеянную Брамс у мотоциклета, ещё раз обошёл пепелище, но, конечно, ничего нового там не обнаружил. Чёрные лужи, печные развалины, обгорелые рёбра венцов и ощущение чьего-то пристального, внимательного взгляда, которому мужчина даже почти не удивился и на который уже не обращал внимания.
От развалин дома Титов направился в Федорку, где Иванов давно уже подготовил для него список подозреваемых в?щевиков. Спасибо старику, там имелись не только сорок три фамилии, но и описание, частью весьма подробное — кажется, профессор нашёл уместным привести все сведения, имевшиеся у него об этих людях. Брамс при Иванове малость ожила, даже в разговоре участвовала, и у поручика немного отлегло от сердца: не так с ней всё плохо.
Хотя серьёзный разговор с в?щевичкой вновь пришлось отложить, на этот раз — чтобы вернуться в Департамент в надежде застать на рабочем месте Элеонору. Перед обедом Титов просил делопроизводительницу выяснить, кто владел ныне взорванным домом, а теперь планировал озадачить Михельсон списком Иванова, чтобы она добавила к профессорским заметкам то, что имелось на в?щевиков у полиции.
Как и ожидалось, утреннее задание Элеонора выполнила, хотя никакой пользы следствию это не принесло: последним его хозяином был одинокий старик, учитель истории Богданов, который умер больше десяти лет назад, и после его похорон дом стоял покинутым. Почему до сих пор не ушёл с молотка — загадка, место-то хорошее. Но, видать, попросту забыли, такое тоже порой случалось и не казалось удивительным.
— Натан Ильич, а вы теперь домой? — негромко поинтересовалась Брамс, когда они с поручиком шли к выходу.
— Думаю, да. Для визитов уже поздновато, а завтра нам с вами предстоят сложные разговоры. Сначала с Чирковым, потом с Охранкой, потом на «Взлёт» поедем. Я...
— Натан Ильич, а можно... можно я у вас переночую? — совсем уж тихо и жалобно попросила она, оборвав мужчину на полуслове.
— То есть как? — настолько опешил он, что даже забыл возмутиться.
— Я не хочу возвращаться домой, — вздохнула Аэлита печально.
— Что стряслось? — нахмурился Натан.
— Ничего не стряслось. Не хочу, и всё, — упрямо отмахнулась она.
Титов искоса глянул на грустную, потерянную в?щевичку, и все правильные, нужные слова — о том, насколько неприлично и неподобающе для молодой незамужней девушки подобное поведение, — встали поперёк горла. Он совершенно отчётливо сознавал, что в ответ на нечто подобное Брамс покивает, наморщив нос, и, может, даже пообещает отправиться домой, но на деле — никуда не поедет. И хорошо, если просто останется в Департаменте, где она, по крайней мере, будет в безопасности. А скорее в?щевичка навлечёт на себя беду этим упрямством и обидой, и хорошо, если жива останется.
Оставить девушку в таком состоянии Титов, конечно, не мог.
— Пойдёмте, — кивнул он. — Чаю выпьем, отдохнём и решим, что делать.
До дома дошли в молчании. Аэлита хмурилась, думая о чём-то своём, а Титов поглядывал на неё и пытался понять, что же могло произойти за те полчаса, в которые Брамс отправилась переменить одежду. Случилось дома, тут и гадать не о чем. Неужели мать проболталась о семейном заговоре? Да нет, навряд ли: тогда бы в?щевичка поделилась бы негодованием с Титовым, а не замкнулась вот так в себе. Но чутьё и жизненный опыт подсказывали, что направление верное, оставалось только разговорить понурую Брамс, поскольку на догадках решения проблемы не найдёшь, а разобраться в неприятностях Аэлиты он намеревался твёрдо. И потому, что чувствовал себя в изрядной степени ответственным за девушку, и потому, что ему не хотелось никаких неприятностей для такого необыкновенного создания, а ещё потому, что было непривычно и горько видеть энергичную в?щевичку столь унылой и потерянной.
Марфа Ивановна появление гостьи встретила изумлением, но ничего не сказала, а потом Титов вкратце обрисовал обстоятельства — мол, беда какая-то у девушки дома приключилась, вызнать надо, что за напасть, и помочь, — и вдова прониклась пониманием и сочувствием.
Брамс усадили к столу, вручили большую кружку кипрея с мёдом. Хозяйка неторопливо рассказывала обо всём подряд. Натан, отнёсший фуражку, китель и портупею с прочим имуществом в комнату, поддержал женщину, тоже припомнил несколько забавных историй — частью из детства, частью из кадетских будней. Аэлита в этой тёплой, домашней обстановке потихоньку оттаяла, даже заулыбалась, что-то спрашивала... а потом вдруг разревелась — горько, отчаянно, навзрыд, уткнувшись в плечо сидящему рядом поручику.
Тот обменялся с Прокловой растерянными взглядами, оба не ожидали столь бурного проявления чувств, но призывать девушку к порядку, конечно, не стали. Титов чуть повернулся, осторожно обнял Аэлиту, молча гладя по рыжим кудряшкам, и та с готовностью, как-то очень уютно и почти привычно вцепилась обеими руками в рубашку мужчины. Марфа Ивановна бесшумной тенью вышла из горницы в заднюю комнату, где жила сама, и принесла чистый носовой платок.
В уютных, крепких объятьях поручика Аэлите стало очень хорошо и покойно, отступило недавнее мучительное чувство, будто в мире или даже внутри у самой в?щевички что-то невозвратно изменилось, переломилось, пришло в негодность, так что безутешные рыдания смолкли достаточно быстро.
— Спасибо. — Шмыгнув носом, Брамс приняла у мужчины платок, не спеша притом отстраняться и соблюдать какие-то приличия — о последнем сейчас совершенно не думалось.
— Аэлита, может быть, вы раскроете причину вашей печали? — тихо спросил Титов, опустив неуместное в подобных обстоятельствах отчество и тоже не торопясь размыкать объятья.
Брамс нахмурилась, утирая глаза и нос, а после решительно кивнула и, сбиваясь, захлёбываясь словами, принялась рассказывать о событиях в доме. О запрете матери, о её непонятных и неожиданных угрозах, о том, насколько странным всё это показалось девушке, привыкшей к постоянной поддержке и одобрению собственных начинаний. Договорилась даже до того, что мать её подменили или вообще бес попутал.
В?щевичка, молодой гениальный учёный — о бесах заговорила!
А потом, высказавшись, с детской доверчивостью опять прижалась к мужчине, крепко обняв обеими руками и уткнувшись носом ему в шею.
Титов шумно вздохнул, вновь погладил кудрявую голову и беспомощно глянул на сидящую через стол хозяйку.
— Да, дела-а, — протянула та, покачав головой. — Горе луковое. Нешто ты думала, что материнское сердце такое покойно встретит? Шутка ли, дочь едва не убилась...
— Она не волновалась, она ругалась, — упрямо пробурчала Брамс поручику в ключицу.
— И напрасно! — задумчиво покивала Проклова. — Хворостину бы лучше взяла да выдрала от души, может, дойдёт...
— Ну, знаете ли! — возмущённо ахнула Аэлита, резко отстранилась от мужчины и попыталась встать.
— Не сердитесь, Аэлита, — мягко попросил Натан и бросил укоряющий взгляд на хозяйку, не пуская девушку. — Марфа Ивановна просто таким образом хотела сказать, что понимает негодование вашей матери. Родительское беспокойство порой принимает подобные формы, увы.
— Но она же Чиркова хотела просить, чтобы тот мне от места отказал! — возмутилась Брамс.
— Тут, видите ли, какая штука, — осторожно подбирая слова, заговорил Титов. — Это всё от страха, что с вами беда может случиться. Прежде, пока вас к следственной работе не привлекали, это и негодования такого не вызывало, а тут ваша матушка перепугалась не на шутку, вот и наговорила в пылу всякого.
— А почему же она Коленьке ничего такого никогда не говорит?!
— Только не сердитесь, но это всё объясняется тем, что вы девушка. Всё же в глазах матери счастье дочери — в большой дружной семье. Я думаю, она любит вас и желает добра, но принять ваше стремление рисковать собой ей довольно трудно, — сказал Натан, мысленно посылая ругательства Людмиле Викторовне Брамс. Она свою дочь понять не желает, поговорить с ней не может толком, плетёт за спиной интриги, а он ещё её выгораживать должен!
А если хотела, чтобы дочь скромно дома сидела, так надо было её сызмала воспитывать соответственно, а не взрослой уже девице выговаривать. И за хворостину хвататься.
— Но я не хочу уходить из сыска! — нахмурила брови Аэлита. — А если она и впрямь к Чиркову пойдёт? А если он её послушает?!
— Никуда она не пойдёт, — вздохнул Натан. — Потому что, кроме полицейского Департамента и Чиркова, который родственник и может за вами присмотреть, есть ещё Охранка. Туда вас с вашими талантами примут с распростёртыми объятьями, и на него никакие встревоженные матери никоим образом повлиять не способны. Она сгоряча это сказала, со страху.
— Но она же и вас ругала! А вдруг она на вас нажалуется?!
— Всё будет хорошо, не волнуйтесь, — увещевательно проговорил Титов. — Она успокоится, я в этом совершенно уверен. Может, не сейчас, а завтра, но нужно хотя бы дать весточку, что у вас всё в порядке, чтобы она не беспокоилась.
— Я не хочу с ней разговаривать! — упёрлась Брамс. — Она ещё больше ругаться будет, если узнает, что я к вам пришла.
— Ну, тут её можно понять, — со смешком кивнул Натан. — Давайте сделаем так. Вы останетесь здесь, а я в Департаменте переночую, там и тахта есть. А поговорить... Может быть, сообщить вашему отцу? Против этого вы не возражаете?
— И правда! — заметно оживилась Аэлита: про то, что у неё ещё и отец есть, который точно не станет ругаться, она за всеми переживаниями позабыла. — Он, должно быть, сейчас на службе, у него там и телефон есть!
— Ну вот и замечательно. Оставайтесь, а завтра, на свежую голову, подумаем, как с вашей матушкой объясняться.
— Ох, не пори ты горячку, поручик, — махнула на него рукой хозяйка. — Придумает тоже, на службе спать! Я этой девице бедовой на чердаке постелю, там зимой-то холодно, но сейчас хорошо будет.
Титов спорить не стал и, вооружившись номером телефона, отправился сообщать Брамсу-старшему, что с дочерью всё в порядке, но дома её до завтра не ждать, по дороге надеясь придумать убедительный и нестрашный повод для такой отлучки.
Аэлита же, предоставленная самой себе, отправилась удовлетворять любопытство и осматривать временное прибежище. Сильнее прочего её, конечно, интересовала комната поручика. Ясно, что жильё это наёмное и необжитое, но всё равно было любопытно взглянуть.
Первым делом внимание Брамс привлёк забытый на двери шкафа мундир. Девушка пощупала эполеты, аксельбанты, огладила плотную шелковистую ткань, отступила на шаг и, склонив голову, пристально уставилась на наряд, пытаясь мысленно примерить его хозяину. По всему выходило, должен был Титов в таком одеянии смотреться исключительно эффектно и нарядно, словно с картинки. С его-то выправкой, с чёткой линией плеч, с обыкновенной своей улыбкой — тёплой такой, ласковой...
Аэлита встряхнулась, отгоняя наваждение, и принялась за осмотр дальше. Комнатка была небольшая, кроме платяного шкафа тут умещались стол, стул да узкая кровать, заправленная по-военному аккуратно, словно по линейке. Да и в остальном царил строгий порядок, не чета жилищу самой Брамс.
На стуле висел повседневный, вычищенный, китель. Аэлита невесомо пробежалась по ткани пальцами, ощущая привычный отклик сильной в?щи — чувство, которое сложно описать словами, нечто на грани между осязанием и априорным знанием. Неизвестный создатель явно постарался над этим мундиром, вложив много сил, так что ухаживать за ним хозяину было не так уж трудно, грязь не задерживалась на ткани: на форме поручик явно не скупился и шил на заказ, не удовлетворяясь тем, что мог предоставить Департамент. Что ж, это объясняло его щеголеватый внешний вид.
На столе Брамс обнаружила плоский прямоугольный футляр, в котором на одной стороне имелось чуть треснутое зеркало, а на другой крепился помазок и опасная бритва. Сейчас они, впрочем, просто лежали, и Аэлита, конечно, не удержалась, чтобы не взять последнюю и не открыть — лаковая, отполированная чужими пальцами рукоять так и просилась в ладонь. Открыв же и попробовав остроту, не менее предсказуемо порезалась и зашипела от боли, сунув палец рот. Однако бросать чужие вещи абы как не стала, сложила аккуратно на место.
Рядом с бритвенным прибором лежала книга — в потёртой коричневой обложке, нетолстая, небольшого формата. Имя автора ничего девушке не сказало, но название «Чужое небо» показалось привлекательным и подходящим для какого-нибудь приключенческого романа. Однако, открыв, девушка с изумлением и некоторым разочарованием обнаружила, что на столе Титова лежал томик стихов — к поэзии она была совершенно равнодушна. Скользнув рассеянным взглядом по дарственной надписи от автора, в которой внимание зацепило только слово «однополчанину», Аэлита отложила томик.
А потом Аэлиту окликнула хозяйка, и Брамс поспешила к ней.
Утро у Титова опять началось рано, и всё из-за беспокойной ночи. Заснуть не давали одинаково сумбурные и невнятные мысли — как о чудаковатой в?щевичке, так и о всё более усложняющемся деле.
Мотивов преступника Титов не понимал уже совершенно. Неужели правда имеет место некий ритуал, для которого жертву подбирали и готовили загодя? Но какой?! Чего такого желает добиться этими смертями неизвестный, если совершенно не выбирает средств? Убийство двух женщин, взрыв посреди города... А если бы в дом опять полезли дети? Чёрт знает, что их вообще уберегло в этот раз!
Или, не случись рядом в?щевички, взрыв бы не состоялся? Тогда, может, целью последнего являлись не сыскари, а убийца, и бомба была налажена так, чтобы взорваться только рядом с тем самым в?щевиком? Но кто мог подобным манером отомстить за её смерть? Или — устранить исполнителя? Тогда опять выясняется, что влезла проститутка в дела совсем уж грандиозные!
Догадки и версии роились в голове, мешая спокойно спать, злили бесплодностью и безосновательностью.
С их слов получалось, что это, в общем-то, обычный старый дом, ветхий и заброшенный, и никаких запертых покойников там, конечно, нет. Кое-кто уверял, что слышал стоны и видел призрака у печки, кто-то якобы встречался с ним во дворе, но и только. Главное, ещё неделю назад никакой бомбы там не было, а после этого...
С одним из пострелят случилось странное. Он на спор, как и прочие, полез в этот дом третьего дня вечером, но просто не сумел открыть дверь, словно её держали с той стороны. Бился-бился, да и плюнул на это дело, обсказав ожидавшим сверстникам всё как есть. Те поначалу, конечно, обозвали неудачника трусом и посмеялись. Но потом всей гурьбой отправились проверять и с изумлением обнаружили, что дверь, прежде открытая, действительно не поддаётся даже слаженным усилиям. Причём они клялись и божились, что замок давно заржавел и запереть его никто не мог.
Верить этому или нет, Титов так и не определился, но смахнул со лба испарину, мысленно перекрестившись и отметив, что бог всё же бережёт детей. Хотя дверь, конечно, держал в любом случае не он. Ребята застали бомбиста, который как раз закладывал заряд? Или тот приладил какой-нибудь хитрый в?щевой засов, который не всякий способен открыть?
После разговора с мальчишками Натан, оставив рассеянную Брамс у мотоциклета, ещё раз обошёл пепелище, но, конечно, ничего нового там не обнаружил. Чёрные лужи, печные развалины, обгорелые рёбра венцов и ощущение чьего-то пристального, внимательного взгляда, которому мужчина даже почти не удивился и на который уже не обращал внимания.
От развалин дома Титов направился в Федорку, где Иванов давно уже подготовил для него список подозреваемых в?щевиков. Спасибо старику, там имелись не только сорок три фамилии, но и описание, частью весьма подробное — кажется, профессор нашёл уместным привести все сведения, имевшиеся у него об этих людях. Брамс при Иванове малость ожила, даже в разговоре участвовала, и у поручика немного отлегло от сердца: не так с ней всё плохо.
Хотя серьёзный разговор с в?щевичкой вновь пришлось отложить, на этот раз — чтобы вернуться в Департамент в надежде застать на рабочем месте Элеонору. Перед обедом Титов просил делопроизводительницу выяснить, кто владел ныне взорванным домом, а теперь планировал озадачить Михельсон списком Иванова, чтобы она добавила к профессорским заметкам то, что имелось на в?щевиков у полиции.
Как и ожидалось, утреннее задание Элеонора выполнила, хотя никакой пользы следствию это не принесло: последним его хозяином был одинокий старик, учитель истории Богданов, который умер больше десяти лет назад, и после его похорон дом стоял покинутым. Почему до сих пор не ушёл с молотка — загадка, место-то хорошее. Но, видать, попросту забыли, такое тоже порой случалось и не казалось удивительным.
— Натан Ильич, а вы теперь домой? — негромко поинтересовалась Брамс, когда они с поручиком шли к выходу.
— Думаю, да. Для визитов уже поздновато, а завтра нам с вами предстоят сложные разговоры. Сначала с Чирковым, потом с Охранкой, потом на «Взлёт» поедем. Я...
— Натан Ильич, а можно... можно я у вас переночую? — совсем уж тихо и жалобно попросила она, оборвав мужчину на полуслове.
— То есть как? — настолько опешил он, что даже забыл возмутиться.
— Я не хочу возвращаться домой, — вздохнула Аэлита печально.
— Что стряслось? — нахмурился Натан.
— Ничего не стряслось. Не хочу, и всё, — упрямо отмахнулась она.
Титов искоса глянул на грустную, потерянную в?щевичку, и все правильные, нужные слова — о том, насколько неприлично и неподобающе для молодой незамужней девушки подобное поведение, — встали поперёк горла. Он совершенно отчётливо сознавал, что в ответ на нечто подобное Брамс покивает, наморщив нос, и, может, даже пообещает отправиться домой, но на деле — никуда не поедет. И хорошо, если просто останется в Департаменте, где она, по крайней мере, будет в безопасности. А скорее в?щевичка навлечёт на себя беду этим упрямством и обидой, и хорошо, если жива останется.
Оставить девушку в таком состоянии Титов, конечно, не мог.
— Пойдёмте, — кивнул он. — Чаю выпьем, отдохнём и решим, что делать.
До дома дошли в молчании. Аэлита хмурилась, думая о чём-то своём, а Титов поглядывал на неё и пытался понять, что же могло произойти за те полчаса, в которые Брамс отправилась переменить одежду. Случилось дома, тут и гадать не о чем. Неужели мать проболталась о семейном заговоре? Да нет, навряд ли: тогда бы в?щевичка поделилась бы негодованием с Титовым, а не замкнулась вот так в себе. Но чутьё и жизненный опыт подсказывали, что направление верное, оставалось только разговорить понурую Брамс, поскольку на догадках решения проблемы не найдёшь, а разобраться в неприятностях Аэлиты он намеревался твёрдо. И потому, что чувствовал себя в изрядной степени ответственным за девушку, и потому, что ему не хотелось никаких неприятностей для такого необыкновенного создания, а ещё потому, что было непривычно и горько видеть энергичную в?щевичку столь унылой и потерянной.
Марфа Ивановна появление гостьи встретила изумлением, но ничего не сказала, а потом Титов вкратце обрисовал обстоятельства — мол, беда какая-то у девушки дома приключилась, вызнать надо, что за напасть, и помочь, — и вдова прониклась пониманием и сочувствием.
Брамс усадили к столу, вручили большую кружку кипрея с мёдом. Хозяйка неторопливо рассказывала обо всём подряд. Натан, отнёсший фуражку, китель и портупею с прочим имуществом в комнату, поддержал женщину, тоже припомнил несколько забавных историй — частью из детства, частью из кадетских будней. Аэлита в этой тёплой, домашней обстановке потихоньку оттаяла, даже заулыбалась, что-то спрашивала... а потом вдруг разревелась — горько, отчаянно, навзрыд, уткнувшись в плечо сидящему рядом поручику.
Тот обменялся с Прокловой растерянными взглядами, оба не ожидали столь бурного проявления чувств, но призывать девушку к порядку, конечно, не стали. Титов чуть повернулся, осторожно обнял Аэлиту, молча гладя по рыжим кудряшкам, и та с готовностью, как-то очень уютно и почти привычно вцепилась обеими руками в рубашку мужчины. Марфа Ивановна бесшумной тенью вышла из горницы в заднюю комнату, где жила сама, и принесла чистый носовой платок.
В уютных, крепких объятьях поручика Аэлите стало очень хорошо и покойно, отступило недавнее мучительное чувство, будто в мире или даже внутри у самой в?щевички что-то невозвратно изменилось, переломилось, пришло в негодность, так что безутешные рыдания смолкли достаточно быстро.
— Спасибо. — Шмыгнув носом, Брамс приняла у мужчины платок, не спеша притом отстраняться и соблюдать какие-то приличия — о последнем сейчас совершенно не думалось.
— Аэлита, может быть, вы раскроете причину вашей печали? — тихо спросил Титов, опустив неуместное в подобных обстоятельствах отчество и тоже не торопясь размыкать объятья.
Брамс нахмурилась, утирая глаза и нос, а после решительно кивнула и, сбиваясь, захлёбываясь словами, принялась рассказывать о событиях в доме. О запрете матери, о её непонятных и неожиданных угрозах, о том, насколько странным всё это показалось девушке, привыкшей к постоянной поддержке и одобрению собственных начинаний. Договорилась даже до того, что мать её подменили или вообще бес попутал.
В?щевичка, молодой гениальный учёный — о бесах заговорила!
А потом, высказавшись, с детской доверчивостью опять прижалась к мужчине, крепко обняв обеими руками и уткнувшись носом ему в шею.
Титов шумно вздохнул, вновь погладил кудрявую голову и беспомощно глянул на сидящую через стол хозяйку.
— Да, дела-а, — протянула та, покачав головой. — Горе луковое. Нешто ты думала, что материнское сердце такое покойно встретит? Шутка ли, дочь едва не убилась...
— Она не волновалась, она ругалась, — упрямо пробурчала Брамс поручику в ключицу.
— И напрасно! — задумчиво покивала Проклова. — Хворостину бы лучше взяла да выдрала от души, может, дойдёт...
— Ну, знаете ли! — возмущённо ахнула Аэлита, резко отстранилась от мужчины и попыталась встать.
— Не сердитесь, Аэлита, — мягко попросил Натан и бросил укоряющий взгляд на хозяйку, не пуская девушку. — Марфа Ивановна просто таким образом хотела сказать, что понимает негодование вашей матери. Родительское беспокойство порой принимает подобные формы, увы.
— Но она же Чиркова хотела просить, чтобы тот мне от места отказал! — возмутилась Брамс.
— Тут, видите ли, какая штука, — осторожно подбирая слова, заговорил Титов. — Это всё от страха, что с вами беда может случиться. Прежде, пока вас к следственной работе не привлекали, это и негодования такого не вызывало, а тут ваша матушка перепугалась не на шутку, вот и наговорила в пылу всякого.
— А почему же она Коленьке ничего такого никогда не говорит?!
— Только не сердитесь, но это всё объясняется тем, что вы девушка. Всё же в глазах матери счастье дочери — в большой дружной семье. Я думаю, она любит вас и желает добра, но принять ваше стремление рисковать собой ей довольно трудно, — сказал Натан, мысленно посылая ругательства Людмиле Викторовне Брамс. Она свою дочь понять не желает, поговорить с ней не может толком, плетёт за спиной интриги, а он ещё её выгораживать должен!
А если хотела, чтобы дочь скромно дома сидела, так надо было её сызмала воспитывать соответственно, а не взрослой уже девице выговаривать. И за хворостину хвататься.
— Но я не хочу уходить из сыска! — нахмурила брови Аэлита. — А если она и впрямь к Чиркову пойдёт? А если он её послушает?!
— Никуда она не пойдёт, — вздохнул Натан. — Потому что, кроме полицейского Департамента и Чиркова, который родственник и может за вами присмотреть, есть ещё Охранка. Туда вас с вашими талантами примут с распростёртыми объятьями, и на него никакие встревоженные матери никоим образом повлиять не способны. Она сгоряча это сказала, со страху.
— Но она же и вас ругала! А вдруг она на вас нажалуется?!
— Всё будет хорошо, не волнуйтесь, — увещевательно проговорил Титов. — Она успокоится, я в этом совершенно уверен. Может, не сейчас, а завтра, но нужно хотя бы дать весточку, что у вас всё в порядке, чтобы она не беспокоилась.
— Я не хочу с ней разговаривать! — упёрлась Брамс. — Она ещё больше ругаться будет, если узнает, что я к вам пришла.
— Ну, тут её можно понять, — со смешком кивнул Натан. — Давайте сделаем так. Вы останетесь здесь, а я в Департаменте переночую, там и тахта есть. А поговорить... Может быть, сообщить вашему отцу? Против этого вы не возражаете?
— И правда! — заметно оживилась Аэлита: про то, что у неё ещё и отец есть, который точно не станет ругаться, она за всеми переживаниями позабыла. — Он, должно быть, сейчас на службе, у него там и телефон есть!
— Ну вот и замечательно. Оставайтесь, а завтра, на свежую голову, подумаем, как с вашей матушкой объясняться.
— Ох, не пори ты горячку, поручик, — махнула на него рукой хозяйка. — Придумает тоже, на службе спать! Я этой девице бедовой на чердаке постелю, там зимой-то холодно, но сейчас хорошо будет.
Титов спорить не стал и, вооружившись номером телефона, отправился сообщать Брамсу-старшему, что с дочерью всё в порядке, но дома её до завтра не ждать, по дороге надеясь придумать убедительный и нестрашный повод для такой отлучки.
Аэлита же, предоставленная самой себе, отправилась удовлетворять любопытство и осматривать временное прибежище. Сильнее прочего её, конечно, интересовала комната поручика. Ясно, что жильё это наёмное и необжитое, но всё равно было любопытно взглянуть.
Первым делом внимание Брамс привлёк забытый на двери шкафа мундир. Девушка пощупала эполеты, аксельбанты, огладила плотную шелковистую ткань, отступила на шаг и, склонив голову, пристально уставилась на наряд, пытаясь мысленно примерить его хозяину. По всему выходило, должен был Титов в таком одеянии смотреться исключительно эффектно и нарядно, словно с картинки. С его-то выправкой, с чёткой линией плеч, с обыкновенной своей улыбкой — тёплой такой, ласковой...
Аэлита встряхнулась, отгоняя наваждение, и принялась за осмотр дальше. Комнатка была небольшая, кроме платяного шкафа тут умещались стол, стул да узкая кровать, заправленная по-военному аккуратно, словно по линейке. Да и в остальном царил строгий порядок, не чета жилищу самой Брамс.
На стуле висел повседневный, вычищенный, китель. Аэлита невесомо пробежалась по ткани пальцами, ощущая привычный отклик сильной в?щи — чувство, которое сложно описать словами, нечто на грани между осязанием и априорным знанием. Неизвестный создатель явно постарался над этим мундиром, вложив много сил, так что ухаживать за ним хозяину было не так уж трудно, грязь не задерживалась на ткани: на форме поручик явно не скупился и шил на заказ, не удовлетворяясь тем, что мог предоставить Департамент. Что ж, это объясняло его щеголеватый внешний вид.
На столе Брамс обнаружила плоский прямоугольный футляр, в котором на одной стороне имелось чуть треснутое зеркало, а на другой крепился помазок и опасная бритва. Сейчас они, впрочем, просто лежали, и Аэлита, конечно, не удержалась, чтобы не взять последнюю и не открыть — лаковая, отполированная чужими пальцами рукоять так и просилась в ладонь. Открыв же и попробовав остроту, не менее предсказуемо порезалась и зашипела от боли, сунув палец рот. Однако бросать чужие вещи абы как не стала, сложила аккуратно на место.
Рядом с бритвенным прибором лежала книга — в потёртой коричневой обложке, нетолстая, небольшого формата. Имя автора ничего девушке не сказало, но название «Чужое небо» показалось привлекательным и подходящим для какого-нибудь приключенческого романа. Однако, открыв, девушка с изумлением и некоторым разочарованием обнаружила, что на столе Титова лежал томик стихов — к поэзии она была совершенно равнодушна. Скользнув рассеянным взглядом по дарственной надписи от автора, в которой внимание зацепило только слово «однополчанину», Аэлита отложила томик.
А потом Аэлиту окликнула хозяйка, и Брамс поспешила к ней.
ГЛАВА 12. ОХРАНКА
Утро у Титова опять началось рано, и всё из-за беспокойной ночи. Заснуть не давали одинаково сумбурные и невнятные мысли — как о чудаковатой в?щевичке, так и о всё более усложняющемся деле.
Мотивов преступника Титов не понимал уже совершенно. Неужели правда имеет место некий ритуал, для которого жертву подбирали и готовили загодя? Но какой?! Чего такого желает добиться этими смертями неизвестный, если совершенно не выбирает средств? Убийство двух женщин, взрыв посреди города... А если бы в дом опять полезли дети? Чёрт знает, что их вообще уберегло в этот раз!
Или, не случись рядом в?щевички, взрыв бы не состоялся? Тогда, может, целью последнего являлись не сыскари, а убийца, и бомба была налажена так, чтобы взорваться только рядом с тем самым в?щевиком? Но кто мог подобным манером отомстить за её смерть? Или — устранить исполнителя? Тогда опять выясняется, что влезла проститутка в дела совсем уж грандиозные!
Догадки и версии роились в голове, мешая спокойно спать, злили бесплодностью и безосновательностью.
