Это была последняя возможность для Амен-Оту. И для многих других.
- Матушка, - сказала жрица, подбирая слова с большой осторожностью. – Сегодня к нам, возможно, приедут и другие мои ученики. Так надо. Ситамон тебе ничего не говорила?
- Говорила.
Исетнофрет мелко, по-старушечьи, закивала.
- Твоя служанка сказала, что в Ахетатоне опять беспорядки. Вам понадобится пересидеть в тиши. Конечно, оставайтесь.
- Благодарю тебя!
Умница Ситамон придумала самую подходящую историю, чтобы не слишком взволновать женщину. Только бы Исетнофрет не узнала правды о дочери… Ее сердце не выдержит…
- Я приготовлю им еду, постели, - предложила хозяйка.
- Я помогу, - ответила дочь.
Это, по крайней мере, позволяло занять ум и руки.
Исетнофрет кликнула двух своих домашних служанок – пожилых девушек, которые так испугались нежданных гостей, что до сих пор не показывались. Вместе с Амен-Оту они какое-то время деловито считали припасы, прикидывали, сколько и чего понадобится приготовить, за чем послать в деревню; нужен ли будет управляющий… Амен-Оту, конечно, не знала, сколько человек удастся привести сюда Техи и Уаэнхору. Конечно, вряд ли всех оставшихся тринадцать, - Тетишери муж точно не позволит; да ей и не скажут, что происходит… А пятеро из оставшихся мужчин тоже семейные, с детьми…
Но главное сейчас – спасти их всех от смерти! О том, чтобы прокормить, она будет думать позже!
Но ее отвлекали и другие тревожные мысли. По мере того, как время приближалось к полудню, Амен-Оту окончательно убедилась в том, что ее тело работает не так, как у смертных. С утра она насытилась и ощутила прилив сил; однако тяжесть в животе скоро исчезла, и потребности облегчиться так и не возникло.
И тревога за Техи и Уаэнхора становилась все сильнее. Если способности неумерщвленного все-таки не помогли ему? Если он должен соблюдать это самое равновесие, и его руки связаны?..
Но еще до того, как Амен-Оту с матерью кончили хлопотать по дому, вавилонянин вернулся с Уаэнхором и еще троими спасенными учениками.
- Мы оповестили всех, госпожа, - с торжеством объявил Уаэнхор. – Девятеро согласились спрятаться у тебя, Несиамон и Аменемхеб приведут жен и детей: это еще семеро… Ты примешь их? - спросил он с некоторым беспокойством.
- Девять да семь. Как раз и будет шестнадцать, - Амен-Оту усмехнулась, но ощутила большое облегчение. – Конечно, я и моя мать примем всех. Остальные найдут, куда уехать?
- Они уедут, это главное… и потеряются как песчинки. Ведь о них нет записей в Ахетатоне, и они неизвестны царю!
Тут Амен-Оту пришла в голову новая мысль.
- Но неужели никто не испугался… вас двоих? Всей этой магии? Как вы убедили их столь быстро?
Уаэнхор улыбнулся.
- Господин Техи применил… «воздействие». Я вспомнил, что это значит. Он внушил нашим то, что нужно, чтобы отбить страх...
Амен-Оту потерла обнаженные плечи: ее вдруг зазнобило.
- Ну ладно.
Потом она спохватилась:
- А где же Техи? Он отдохнул? Вам, наверное, опять пора!
Она выбежала из дома, ища прорицателя. Но трое спасенных учеников встретили ее вместо него и наперебой сообщили, что Техи снова отправился в Ахетатон, - побывав там, он теперь мог переправляться туда и обратно без проводника и действовать в Городе Еретика один…
Еще до заката в усадьбе Амен-Оту и ее матери собрались все шестнадцать спасенных. Даже маленькие дети не испугались того, что сотворил с ними вавилонянин, - воистину, главное чудо!
А вечером, когда Амен-Оту и ее покровитель и собрат остались вдвоем, Техи сказал ей, что пришло время воплощать в жизнь их заговор – заговор жрецов Амона, во главе которого стоял он сам.
- Расскажи мне, что такое «равновесие», - попросила Амен-Оту.
В сумерках они вдвоем с Техи сидели снаружи, на скамейке у пруда: их скрывали разросшиеся виноградники.
- Это трудно… выразить словами, - ответил вавилонянин. – Можно сказать, что «равновесие» – это запрет на магические действия, способные нарушить мировой порядок.
- Маат, - сказала жрица.
- Для твоей страны – Маат, - согласился бывший Ур-Энлиль. – Но это много больше. Для подобных нам есть два священных закона, которые я познал!
Он сурово взглянул на нее.
- Первое – нам не дано знать, что в конечном счете есть благое воздействие, а что злое. Это открыто только богам... или высшему Богу, если Он один. Второе – применять наши способности и творить то, что непосвященные называют чудесами, дозволено только в крайнем случае!
Амен-Оту хмыкнула.
- Я сомневаюсь, Ур-Энлиль, царь Вавилонии, что все «дети ночи» соблюдают эти твои священные законы. Конечно, здесь таких существ, какими были ты и я, не может быть много… наше солнце никогда не прячется, и наша одежда больше открывает тело, нежели скрывает! Однако в других землях…
- Конечно, ты права, - согласился Техи. - Среди наших собратьев есть много себялюбивых, упивающихся злом и своим новообретенным могуществом. Я сам встречал таких, когда путешествовал по странам востока, чьи обычаи родственны нашим. Однако для того, чтобы сдерживать падших, тщательно выверяя свои собственные шаги, и существуем мы.
Амен-Оту вздохнула.
- Я поняла тебя. Теперь, если позволишь, мой царь, я хотела бы побыть одна.
Он кивнул, поднялся. Взяв руку своей подруги, Техи прикоснулся губами к ее ладони. Потом удалился.
Амен-Оту осталась. Ей совсем не хотелось спать – и она уже знала, что на сон им требуется гораздо меньше времени, чем людям.
Всех гостей удалось разместить в доме – тринадцати хватило места в комнатах, включая женщин с детьми, а остальные шестеро легли на крыше. Ее спальня осталась в неприкосновенности. А Техи спал во дворе, под открытым небом, как и в прошлую ночь, – и, кажется, наслаждался этим от души…
Однако запасов еды на всех хватит не больше, чем на трое суток. Этого слишком мало, и действовать надо сейчас – в любом случае!
Просидев наедине со своими мыслями довольно долгое время, жрица наконец встала и ушла в дом. Ситамон спала в ее комнате: она все-таки преодолела страх перед изменившейся природой госпожи. Амен-Оту умылась на ощупь, приготовленной в тазу водой, и тоже легла. Она сразу же уснула.
Утром она пробудилась с восходом солнца: Ситамон, как и раньше, уже ждала распоряжений, сидя рядом. Сегодня особенности тела Амен-Оту стали уже более привычными для них обеих. Жрица напряженно размышляла.
Она снова соберет свою паству… чтобы продолжить прерванные уроки. Но только когда проводит Техи!
Ситамон помогла Амен-Оту совершить омовение и одеться, и она быстро покинула комнату, чтобы приветствовать всех. Большая столовая теперь была превращена в спальню... и сейчас ее гости как раз убирали свои постели: при появлении Амен-Оту зал облетел благоговейный шепот, ученики прервали свои занятия и склонились перед нею, простерев руки.
«Точно ли никто из них не знает, что со мною свершилось?» - усомнилась жрица. Но она решила вести себя как ни в чем не бывало.
Амен-Оту обошла весь дом, удостоверяясь в благополучии подопечных. А сама думала с холодом в груди - оценят ли они то, что она сделала для них, когда узнают?.. А если ее ученики с ужасом отшатнутся от своей наставницы, предадут ее?..
Техи она нашла во дворе: он радостно улыбнулся и протянул к ней руки. Он поцеловал Амен-Оту, взяв ее лицо в ладони. Сегодня прорицатель был тоже одет в длинное закрытое платье - как привык. Однако оно было другого покроя, с короткими рукавами, открывавшими мускулистые руки вавилонянина; из дорогой красно-лиловой материи и отделанное золотой бахромой понизу, с узорным поясом. Должно быть, он достал себе эту одежду в Ахетатоне... Там теперь много иноземных послов – и Техи мог свободно представлять из себя того, кем и являлся: вавилонянина благородной крови. И волосы его, умащенные душистым маслом, красивой волной лежали на плечах.
- Ты сейчас уйдешь? - спросила она. Ее сердце сжала невольная тоска.
Он улыбнулся.
- Да, сестра моя. Я отправляюсь в Уасет. Меня не будет целый день.
Амен-Оту кивнула.
- Расскажи мне все, как вернешься.
Она поняла, что за дела зовут его в Уасет - оплот Амона...
А когда вавилонянин уже хотел покинуть ее, она вдруг спохватилась.
- А как же мое поместье? Разве ты не наложишь на него какую-нибудь защиту? Как тогда, в Ипет-Исут, - чтобы нас не нашли?..
Она сжала руки.
- Ведь это место, в отличие от домов учеников, прекрасно известно фараону и его сборщикам налогов!
Техи очень серьезно посмотрел на нее.
- Я не смогу защитить твой дом. А вот ты - сможешь. Ты поймешь сама, как это сделать.
Амен-Оту в растерянности открыла рот... но вавилонянин уже покинул ее. Несколько шагов прочь по траве - и он исчез.
Амен-Оту схватилась за голову. Как он мог так поступить с ней!..
Потом она немного овладела собой и решила, что прежде всего нужно позавтракать. Потом она соберет учеников вместе... чтобы испытать на них собственное «воздействие». А там, быть может, и поймет, как укрыть дом от врагов.
Она разделила трапезу с гостями - с нею в столовой поели все, кроме жен и детей учеников. Потом хозяйка сказала, что желала бы провести общее собрание и обсудить их положение. Все замерли, почтительно ожидая ее дальнейших слов.
Амен-Оту ощутила душевный подъем, как бывало.
- Сперва восславим Амона, дети, - сказала она. - Здесь никакой нечестивец не закроет нам рты.
Она начала молитву Амону; и ученики сначала робко, а потом более уверенно стали повторять за ней. Они все, сидя на полу, склонили головы, простерли руки, взывая к богу. А Амен-Оту вдруг ощутила нечто удивительное и кощунственное: она, как и раньше, не чувствовала, что ее слова достигают ушей Амона, однако поняла, что сейчас с легкостью может подчинить себе волю своей паствы. Она делала это и будучи простой смертной - но теперь ее могущество было несопоставимо больше...
Непостижимым образом она заглянула в сердце каждому из молящихся учеников - объяла и объединила их сознание своей высшей волей. Теперь она могла бы приказать им сотворить что угодно... Сделать их своими рабами... Но Амен-Оту лишь повторила, чтобы они ничего не боялись и верили своей наставнице во всем и дальше.
А вслед за этим Амен-Оту ощутила и другое. Она поняла, каким образом может утолить свою новую жажду, жажду человеческой жизненной энергии, - она могла черпать ее сейчас... Отбирать у каждого из своих чад, доверившихся ей! И так она и сделала.
Новая хищная сила забурлила в ней, ища выхода; все чувства неумерщвленной обострились. Амен-Оту могла бы теперь творить и убивать, не шевельнув и пальцем, - одной своей волей... Но она стиснула зубы и направила дарованную силу на защиту дома и всех, кто был в нем. Она вызвала перед глазами образ усадьбы и мысленно окружила его прочной стеной, а потом еще одной. И тут же стерла этот образ, сделав свой дом невидимым для воинов фараона и прочих смертных...
Потом она ощутила, что выдохлась. Даже в глазах потемнело. Очнувшись, жрица увидела, что ученики смотрят на нее с изумлением.
Она довольно резким тоном попросила всех разойтись. И такова была сила ее внушения, что они послушались и разбрелись без единого слова.
До вечера Амен-Оту занималась домашними делами - она не могла и не желала ни с кем говорить. Только ожидала Техи, со все большим нетерпением.
Он появился только тогда, когда весь дом уснул: все, кроме нее. Ситамон помогла госпоже раздеться, и та попросила оставить ее. Амен-Оту знала, что все равно не сможет спать, не зная, что там и как с ее будущим царем...
Он неожиданно вошел прямо к ней в спальню - все еще одетый в свое богатое красно-лиловое платье. От него пахло мускусом, дорогой и большим городом: но по-прежнему никакого собственного запаха. Как не было теперь своего запаха и у нее.
- Ты позволишь, Амен-Оту? - спросил вавилонянин. В его голосе появилось что-то новое.
Амен-Оту вздрогнула. Она сразу поняла, чего он хочет. Немного помедлила... и кивнула.
Он счастливо и победно улыбнулся. Подойдя к своей избраннице, Техи заключил ее в объятия; потом он подхватил Амен-Оту на руки и отнес на кровать. Она против воли ощутила стыдливость и порадовалась, что теперь темно, а на ней белое ночное платье...
Он не стал раздевать ее донага. Уложив Амен-Оту, любовник принялся осторожно ласкать ее - сначала сквозь платье, познавая и пробуждая ее тело губами и пальцами; потом поднял ее подол, и горячие ладони заскользили по обнаженной коже. Она застонала, забыв о стыде, изгибаясь под умелыми ласками вавилонского царя. Несомненно, он знал многих женщин; хотя неизвестно, при жизни... или уже после. И было в их близости что-то большее: Амен-Оту вдруг ощутила, что ей передается мужское желание, острее и мощнее ее собственного; а Техи передавались ее ощущения. Он наслаждался вместе с ней! Многие мужчины бывали бесчувственны, когда имели женщин, услаждая только самих себя; но тут сама новая природа неумерщвленных препятствовала этому...
Наконец он вонзился в нее, утверждая свою власть. Амен-Оту вскрикнула от боли, откинув голову. Техи замер, прильнув к ней, давая ей привыкнуть; и она сама оплела его руками и ногами, побуждая продолжать. Скоро он испытал свое блаженное облегчение и освободил ее, скатившись с нее и упав рядом.
Трепет ее разгоряченного тела утихал: она осталась неудовлетворенной, но знала, что спустя недолгое время сможет вполне разделять чувства своего возлюбленного...
Техи обнял ее, прижав к груди. Амен-Оту улыбнулась.
Ей понравилось принадлежать ему, переживать единение с ним. Но, вместе с этим, она вдруг ощутила желание защитить его, как мать защищает дитя. Техи был совсем здесь чужой - и он не понимал ее страны до конца, как всякий иноземец!
- Расскажи мне... расскажи, каков ваш план.
Оправив платье, Амен-Оту приподнялась и взглянула в лицо любовнику. Она почувствовала, что на груди его тоже растут волосы, как и на голове, и на лице; мелькнула праздная мысль, что всю эту растительность придется удалить, если он станет правителем Та-Кемет...
- Ты сам понимаешь, я должна знать, - настаивала она, видя, что вавилонянин медлит.
Он вздохнул, погладил ее по волосам.
- Конечно, сестра моя.
Он сел в постели, и она тоже; Амен-Оту все еще испытывала легкую боль и поморщилась, вновь устраиваясь в объятиях возлюбленного. Но сразу же забыла о боли, когда Техи заговорил.
- Мы нанесем удар сразу в Ахетатоне и в Уасете. Эхнатон будет взят под стражу: его верховный военачальник, Хоремхеб, давно на нашей стороне. Фараона и царственную семью будут держать в заключении в собственном дворце - город Эхнатона, который он выстроил для себя, станет для него тюрьмой! Возможно, некоторых членов семьи сошлют в их поместья.
Амен-Оту сразу нахмурилась, видя слабое место его рассуждений. И он пояснил:
- В Ахетатоне останется только гарнизон, для охраны царственных пленников. Все войска будут стянуты в Уасет, и мы займем пустой дворец Осириса Аменхотепа, отца его величества... Жрецы Амона, а следом и жрецы других богов, вернут былую власть. Уасет опять станет столицей.
Амен-Оту опустила глаза.
- Это прекрасно задумано, - сказала она после небольшого молчания.
Техи просиял, потянулся поцеловать ее. Ее губы ответили на ласку; но сердцем она в этот миг была далеко. Да, план был хорош во всех отношениях, - но она уже видела его неизбежные изъяны.
- Матушка, - сказала жрица, подбирая слова с большой осторожностью. – Сегодня к нам, возможно, приедут и другие мои ученики. Так надо. Ситамон тебе ничего не говорила?
- Говорила.
Исетнофрет мелко, по-старушечьи, закивала.
- Твоя служанка сказала, что в Ахетатоне опять беспорядки. Вам понадобится пересидеть в тиши. Конечно, оставайтесь.
- Благодарю тебя!
Умница Ситамон придумала самую подходящую историю, чтобы не слишком взволновать женщину. Только бы Исетнофрет не узнала правды о дочери… Ее сердце не выдержит…
- Я приготовлю им еду, постели, - предложила хозяйка.
- Я помогу, - ответила дочь.
Это, по крайней мере, позволяло занять ум и руки.
Исетнофрет кликнула двух своих домашних служанок – пожилых девушек, которые так испугались нежданных гостей, что до сих пор не показывались. Вместе с Амен-Оту они какое-то время деловито считали припасы, прикидывали, сколько и чего понадобится приготовить, за чем послать в деревню; нужен ли будет управляющий… Амен-Оту, конечно, не знала, сколько человек удастся привести сюда Техи и Уаэнхору. Конечно, вряд ли всех оставшихся тринадцать, - Тетишери муж точно не позволит; да ей и не скажут, что происходит… А пятеро из оставшихся мужчин тоже семейные, с детьми…
Но главное сейчас – спасти их всех от смерти! О том, чтобы прокормить, она будет думать позже!
Но ее отвлекали и другие тревожные мысли. По мере того, как время приближалось к полудню, Амен-Оту окончательно убедилась в том, что ее тело работает не так, как у смертных. С утра она насытилась и ощутила прилив сил; однако тяжесть в животе скоро исчезла, и потребности облегчиться так и не возникло.
И тревога за Техи и Уаэнхора становилась все сильнее. Если способности неумерщвленного все-таки не помогли ему? Если он должен соблюдать это самое равновесие, и его руки связаны?..
Но еще до того, как Амен-Оту с матерью кончили хлопотать по дому, вавилонянин вернулся с Уаэнхором и еще троими спасенными учениками.
- Мы оповестили всех, госпожа, - с торжеством объявил Уаэнхор. – Девятеро согласились спрятаться у тебя, Несиамон и Аменемхеб приведут жен и детей: это еще семеро… Ты примешь их? - спросил он с некоторым беспокойством.
- Девять да семь. Как раз и будет шестнадцать, - Амен-Оту усмехнулась, но ощутила большое облегчение. – Конечно, я и моя мать примем всех. Остальные найдут, куда уехать?
- Они уедут, это главное… и потеряются как песчинки. Ведь о них нет записей в Ахетатоне, и они неизвестны царю!
Тут Амен-Оту пришла в голову новая мысль.
- Но неужели никто не испугался… вас двоих? Всей этой магии? Как вы убедили их столь быстро?
Уаэнхор улыбнулся.
- Господин Техи применил… «воздействие». Я вспомнил, что это значит. Он внушил нашим то, что нужно, чтобы отбить страх...
Амен-Оту потерла обнаженные плечи: ее вдруг зазнобило.
- Ну ладно.
Потом она спохватилась:
- А где же Техи? Он отдохнул? Вам, наверное, опять пора!
Она выбежала из дома, ища прорицателя. Но трое спасенных учеников встретили ее вместо него и наперебой сообщили, что Техи снова отправился в Ахетатон, - побывав там, он теперь мог переправляться туда и обратно без проводника и действовать в Городе Еретика один…
Еще до заката в усадьбе Амен-Оту и ее матери собрались все шестнадцать спасенных. Даже маленькие дети не испугались того, что сотворил с ними вавилонянин, - воистину, главное чудо!
А вечером, когда Амен-Оту и ее покровитель и собрат остались вдвоем, Техи сказал ей, что пришло время воплощать в жизнь их заговор – заговор жрецов Амона, во главе которого стоял он сам.
Глава 8
- Расскажи мне, что такое «равновесие», - попросила Амен-Оту.
В сумерках они вдвоем с Техи сидели снаружи, на скамейке у пруда: их скрывали разросшиеся виноградники.
- Это трудно… выразить словами, - ответил вавилонянин. – Можно сказать, что «равновесие» – это запрет на магические действия, способные нарушить мировой порядок.
- Маат, - сказала жрица.
- Для твоей страны – Маат, - согласился бывший Ур-Энлиль. – Но это много больше. Для подобных нам есть два священных закона, которые я познал!
Он сурово взглянул на нее.
- Первое – нам не дано знать, что в конечном счете есть благое воздействие, а что злое. Это открыто только богам... или высшему Богу, если Он один. Второе – применять наши способности и творить то, что непосвященные называют чудесами, дозволено только в крайнем случае!
Амен-Оту хмыкнула.
- Я сомневаюсь, Ур-Энлиль, царь Вавилонии, что все «дети ночи» соблюдают эти твои священные законы. Конечно, здесь таких существ, какими были ты и я, не может быть много… наше солнце никогда не прячется, и наша одежда больше открывает тело, нежели скрывает! Однако в других землях…
- Конечно, ты права, - согласился Техи. - Среди наших собратьев есть много себялюбивых, упивающихся злом и своим новообретенным могуществом. Я сам встречал таких, когда путешествовал по странам востока, чьи обычаи родственны нашим. Однако для того, чтобы сдерживать падших, тщательно выверяя свои собственные шаги, и существуем мы.
Амен-Оту вздохнула.
- Я поняла тебя. Теперь, если позволишь, мой царь, я хотела бы побыть одна.
Он кивнул, поднялся. Взяв руку своей подруги, Техи прикоснулся губами к ее ладони. Потом удалился.
Амен-Оту осталась. Ей совсем не хотелось спать – и она уже знала, что на сон им требуется гораздо меньше времени, чем людям.
Всех гостей удалось разместить в доме – тринадцати хватило места в комнатах, включая женщин с детьми, а остальные шестеро легли на крыше. Ее спальня осталась в неприкосновенности. А Техи спал во дворе, под открытым небом, как и в прошлую ночь, – и, кажется, наслаждался этим от души…
Однако запасов еды на всех хватит не больше, чем на трое суток. Этого слишком мало, и действовать надо сейчас – в любом случае!
Просидев наедине со своими мыслями довольно долгое время, жрица наконец встала и ушла в дом. Ситамон спала в ее комнате: она все-таки преодолела страх перед изменившейся природой госпожи. Амен-Оту умылась на ощупь, приготовленной в тазу водой, и тоже легла. Она сразу же уснула.
Утром она пробудилась с восходом солнца: Ситамон, как и раньше, уже ждала распоряжений, сидя рядом. Сегодня особенности тела Амен-Оту стали уже более привычными для них обеих. Жрица напряженно размышляла.
Она снова соберет свою паству… чтобы продолжить прерванные уроки. Но только когда проводит Техи!
Ситамон помогла Амен-Оту совершить омовение и одеться, и она быстро покинула комнату, чтобы приветствовать всех. Большая столовая теперь была превращена в спальню... и сейчас ее гости как раз убирали свои постели: при появлении Амен-Оту зал облетел благоговейный шепот, ученики прервали свои занятия и склонились перед нею, простерев руки.
«Точно ли никто из них не знает, что со мною свершилось?» - усомнилась жрица. Но она решила вести себя как ни в чем не бывало.
Амен-Оту обошла весь дом, удостоверяясь в благополучии подопечных. А сама думала с холодом в груди - оценят ли они то, что она сделала для них, когда узнают?.. А если ее ученики с ужасом отшатнутся от своей наставницы, предадут ее?..
Техи она нашла во дворе: он радостно улыбнулся и протянул к ней руки. Он поцеловал Амен-Оту, взяв ее лицо в ладони. Сегодня прорицатель был тоже одет в длинное закрытое платье - как привык. Однако оно было другого покроя, с короткими рукавами, открывавшими мускулистые руки вавилонянина; из дорогой красно-лиловой материи и отделанное золотой бахромой понизу, с узорным поясом. Должно быть, он достал себе эту одежду в Ахетатоне... Там теперь много иноземных послов – и Техи мог свободно представлять из себя того, кем и являлся: вавилонянина благородной крови. И волосы его, умащенные душистым маслом, красивой волной лежали на плечах.
- Ты сейчас уйдешь? - спросила она. Ее сердце сжала невольная тоска.
Он улыбнулся.
- Да, сестра моя. Я отправляюсь в Уасет. Меня не будет целый день.
Амен-Оту кивнула.
- Расскажи мне все, как вернешься.
Она поняла, что за дела зовут его в Уасет - оплот Амона...
А когда вавилонянин уже хотел покинуть ее, она вдруг спохватилась.
- А как же мое поместье? Разве ты не наложишь на него какую-нибудь защиту? Как тогда, в Ипет-Исут, - чтобы нас не нашли?..
Она сжала руки.
- Ведь это место, в отличие от домов учеников, прекрасно известно фараону и его сборщикам налогов!
Техи очень серьезно посмотрел на нее.
- Я не смогу защитить твой дом. А вот ты - сможешь. Ты поймешь сама, как это сделать.
Амен-Оту в растерянности открыла рот... но вавилонянин уже покинул ее. Несколько шагов прочь по траве - и он исчез.
Амен-Оту схватилась за голову. Как он мог так поступить с ней!..
Потом она немного овладела собой и решила, что прежде всего нужно позавтракать. Потом она соберет учеников вместе... чтобы испытать на них собственное «воздействие». А там, быть может, и поймет, как укрыть дом от врагов.
Она разделила трапезу с гостями - с нею в столовой поели все, кроме жен и детей учеников. Потом хозяйка сказала, что желала бы провести общее собрание и обсудить их положение. Все замерли, почтительно ожидая ее дальнейших слов.
Амен-Оту ощутила душевный подъем, как бывало.
- Сперва восславим Амона, дети, - сказала она. - Здесь никакой нечестивец не закроет нам рты.
Она начала молитву Амону; и ученики сначала робко, а потом более уверенно стали повторять за ней. Они все, сидя на полу, склонили головы, простерли руки, взывая к богу. А Амен-Оту вдруг ощутила нечто удивительное и кощунственное: она, как и раньше, не чувствовала, что ее слова достигают ушей Амона, однако поняла, что сейчас с легкостью может подчинить себе волю своей паствы. Она делала это и будучи простой смертной - но теперь ее могущество было несопоставимо больше...
Непостижимым образом она заглянула в сердце каждому из молящихся учеников - объяла и объединила их сознание своей высшей волей. Теперь она могла бы приказать им сотворить что угодно... Сделать их своими рабами... Но Амен-Оту лишь повторила, чтобы они ничего не боялись и верили своей наставнице во всем и дальше.
А вслед за этим Амен-Оту ощутила и другое. Она поняла, каким образом может утолить свою новую жажду, жажду человеческой жизненной энергии, - она могла черпать ее сейчас... Отбирать у каждого из своих чад, доверившихся ей! И так она и сделала.
Новая хищная сила забурлила в ней, ища выхода; все чувства неумерщвленной обострились. Амен-Оту могла бы теперь творить и убивать, не шевельнув и пальцем, - одной своей волей... Но она стиснула зубы и направила дарованную силу на защиту дома и всех, кто был в нем. Она вызвала перед глазами образ усадьбы и мысленно окружила его прочной стеной, а потом еще одной. И тут же стерла этот образ, сделав свой дом невидимым для воинов фараона и прочих смертных...
Потом она ощутила, что выдохлась. Даже в глазах потемнело. Очнувшись, жрица увидела, что ученики смотрят на нее с изумлением.
Она довольно резким тоном попросила всех разойтись. И такова была сила ее внушения, что они послушались и разбрелись без единого слова.
До вечера Амен-Оту занималась домашними делами - она не могла и не желала ни с кем говорить. Только ожидала Техи, со все большим нетерпением.
Он появился только тогда, когда весь дом уснул: все, кроме нее. Ситамон помогла госпоже раздеться, и та попросила оставить ее. Амен-Оту знала, что все равно не сможет спать, не зная, что там и как с ее будущим царем...
Он неожиданно вошел прямо к ней в спальню - все еще одетый в свое богатое красно-лиловое платье. От него пахло мускусом, дорогой и большим городом: но по-прежнему никакого собственного запаха. Как не было теперь своего запаха и у нее.
- Ты позволишь, Амен-Оту? - спросил вавилонянин. В его голосе появилось что-то новое.
Амен-Оту вздрогнула. Она сразу поняла, чего он хочет. Немного помедлила... и кивнула.
Он счастливо и победно улыбнулся. Подойдя к своей избраннице, Техи заключил ее в объятия; потом он подхватил Амен-Оту на руки и отнес на кровать. Она против воли ощутила стыдливость и порадовалась, что теперь темно, а на ней белое ночное платье...
Он не стал раздевать ее донага. Уложив Амен-Оту, любовник принялся осторожно ласкать ее - сначала сквозь платье, познавая и пробуждая ее тело губами и пальцами; потом поднял ее подол, и горячие ладони заскользили по обнаженной коже. Она застонала, забыв о стыде, изгибаясь под умелыми ласками вавилонского царя. Несомненно, он знал многих женщин; хотя неизвестно, при жизни... или уже после. И было в их близости что-то большее: Амен-Оту вдруг ощутила, что ей передается мужское желание, острее и мощнее ее собственного; а Техи передавались ее ощущения. Он наслаждался вместе с ней! Многие мужчины бывали бесчувственны, когда имели женщин, услаждая только самих себя; но тут сама новая природа неумерщвленных препятствовала этому...
Наконец он вонзился в нее, утверждая свою власть. Амен-Оту вскрикнула от боли, откинув голову. Техи замер, прильнув к ней, давая ей привыкнуть; и она сама оплела его руками и ногами, побуждая продолжать. Скоро он испытал свое блаженное облегчение и освободил ее, скатившись с нее и упав рядом.
Трепет ее разгоряченного тела утихал: она осталась неудовлетворенной, но знала, что спустя недолгое время сможет вполне разделять чувства своего возлюбленного...
Техи обнял ее, прижав к груди. Амен-Оту улыбнулась.
Ей понравилось принадлежать ему, переживать единение с ним. Но, вместе с этим, она вдруг ощутила желание защитить его, как мать защищает дитя. Техи был совсем здесь чужой - и он не понимал ее страны до конца, как всякий иноземец!
- Расскажи мне... расскажи, каков ваш план.
Оправив платье, Амен-Оту приподнялась и взглянула в лицо любовнику. Она почувствовала, что на груди его тоже растут волосы, как и на голове, и на лице; мелькнула праздная мысль, что всю эту растительность придется удалить, если он станет правителем Та-Кемет...
- Ты сам понимаешь, я должна знать, - настаивала она, видя, что вавилонянин медлит.
Он вздохнул, погладил ее по волосам.
- Конечно, сестра моя.
Он сел в постели, и она тоже; Амен-Оту все еще испытывала легкую боль и поморщилась, вновь устраиваясь в объятиях возлюбленного. Но сразу же забыла о боли, когда Техи заговорил.
- Мы нанесем удар сразу в Ахетатоне и в Уасете. Эхнатон будет взят под стражу: его верховный военачальник, Хоремхеб, давно на нашей стороне. Фараона и царственную семью будут держать в заключении в собственном дворце - город Эхнатона, который он выстроил для себя, станет для него тюрьмой! Возможно, некоторых членов семьи сошлют в их поместья.
Амен-Оту сразу нахмурилась, видя слабое место его рассуждений. И он пояснил:
- В Ахетатоне останется только гарнизон, для охраны царственных пленников. Все войска будут стянуты в Уасет, и мы займем пустой дворец Осириса Аменхотепа, отца его величества... Жрецы Амона, а следом и жрецы других богов, вернут былую власть. Уасет опять станет столицей.
Амен-Оту опустила глаза.
- Это прекрасно задумано, - сказала она после небольшого молчания.
Техи просиял, потянулся поцеловать ее. Ее губы ответили на ласку; но сердцем она в этот миг была далеко. Да, план был хорош во всех отношениях, - но она уже видела его неизбежные изъяны.
