Не помню, как мы уговорили несчастного двинуться с места и вернуться домой. Разумеется, до опыта уже не было дела.
- Старина Антон совсем плох. Боюсь, мне нужно отвезти его в Грац. Там есть клиника для душевнобольных. Простите за эту неловкость, любезный Абель.
- Что вы, Рудольф, я сам виноват. Мы подвергли человека опасности. Будем надеяться, что всё обойдётся, - барон крепко пожал мне руку на прощание и ушёл к экипажу, в котором находился Шварц.
Я вернулся в свою комнату и попытался записать, всё увиденное и услышанное в дневник наблюдений. И лишь затем позволил себе расслабиться и подремать в кресле. Мой сон нарушил крик слуги с первого этажа. Вскоре тот же самый человек постучался ко мне в дверь, а когда вошёл то разом выпалил:
- Барон Рудольф фон Крайценлау погиб!
- Как погиб? Проклятье!
- Какие-то террористы напали на патруль полиции, чтобы добыть оружие. Случайная пуля убила барона. Это ужасно! Что же теперь будет…
Остаток недели, я дожидался родственников Рудольфа. После были похороны и скорое прощание с Австрией. По завещанию друга я получил скромную сумму, её вполне хватило для путешествия через Атлантику. За чередой долгих злоключений последовала и удача. Один коллега по Лейпцигу пригласил меня работать в Нью-Йорк.
Так вышло, что только в Америке я сумел проявить и распечатать снимки того страшного дня. Все они были абсолютно одинаковы.
Пустынное поле пшеницы. Ясное небо. Хребты гор в отдалении.
Лишь последний представлял собой набор размытых пятен, в которых смутно угадывались очертания пейзажа и плотная фигура погибшего барона. Единственной чёткой деталью была тонка женская рука, словно обнимавшая Рудольфа сзади за шею. Безумные догадки показались мне вздором, а потому я решительно их отмёл в сторону. Всё это игра воображения и не более того.
Рука из ниоткуда
Автор Ранега
С-а-а-аш! Са-а-ашка! Вставай!
От воплей я подскочил, как ужаленный, и уселся на диване, хлопая заспанными глазами.
Маруська топталась босыми ногами на холодном паркете и всем своим всклокоченным видом демонстрировала крайнюю степень испуга:
- Сашка! Пойдём, что-то покажу!
Она схватила меня за запястье и поволокла с тёплого дивана в свою комнату. Мимоходом взглянув на настенные часы, я запоздало возмутился:
- С ума сошла! Полвосьмого утра! Воскресенье! Пару часов не могла подождать?!
- Нет. Оно может исчезнуть.
- Что исчезнуть?
- Да иди уже, сам всё увидишь!
В её комнате был обычный бардак. Из-за этого полусонный я не сразу понял, на что она показывает дрожащим пальцем. Просто угол, в котором вперемешку валялись кеды, джинсы, учебники, какие-то пакеты, смятое ведро из-под попкорна, подушка и на вершине этой горы уныло восседал лохматый фиолетово-оранжевый жираф – подарок её предпоследнего ухажёра. Собственно, из-за этого жирафа они и расстались… но это к делу не относится…
Перед этой кучей барахла на высоте около полуметра от пола висела рука. Просто висела. Сама по себе, в воздухе, как голограмма. С полминуты я моргал на эту руку, пытаясь сообразить, что это такое и что с этим делать, и надо ли вообще что-то делать, может, оно, и правда, само исчезнет.
Спихнув на меня вопросы идентификации обнаруженного явления и стратегии дальнейших действий, Маруська бесшумно открыла шкаф, выудила из вороха тряпок вязаные носки, натянула их на ноги, потом притащила из моей комнаты тапки и молча поставила их передо мной. Я, не сводя взгляда с висящей руки, обулся. Маруська молчала – она знала, что для активации мыслительных процессов мне нужна тишина.
Она, как никто, знала и понимала меня. Мы были знакомы всю жизнь – родились в один день. Наши матери лежали с нами в роддоме в одной палате, а наши отцы стояли рядом друг с другом под окнами этой палаты. Родители и по сей день дружат семьями, вместе, как говорится, и в горе, и в радости. А мы с Маруськой как брат и сестра, вернее, как сестра и брат, потому что она старше меня на полтора часа, и этот факт, по её мнению, является неоспоримым доказательством её превосходства. Хотя и без этого она всегда на шаг впереди: на пятнадцать килограмм легче, на полголовы выше, на две пятёрки в аттестате больше, и энергии её хватает на нас двоих. Мне бы в международном чате посидеть, а ей с парашютом прыгнуть.
После окончания школы мы оба поступили в столичные вузы – Маруська на технолога пищевой промышленности, я на IT. Родители подумали-посовещались и в складчину купили маленькую двушку в старом микрорайоне. В этой квартирке мы и жили вполне благополучно вот уже третий год, бывая дома только на каникулах.
Но до этого момента никаких привидений или отдельно висящих рук, или других частей тела в этой квартире не наблюдалось – все тела находились тут в обычной полной комплектации и нормальном агрегатном состоянии.
Маруська бросила на пол одеяло и уселась на него по-турецки прямо перед рукой. Недолго думая, я примостился рядом. И мы стали изучать свисающий феномен.
Опытным путём, то есть пассами вокруг объекта, мы установили, что рука просто висит из ниоткуда – никаких невидимых креплений не было. Надежда на то, что это розыгрыш кого-то из наших гостей-сокурсников, испарилась.
С некоторой опаской я подлез под руку, чтобы рассмотреть границу между конечностью и воздухом – боялся увидеть кровь, сухожилия, кости… ну, во всяком случае, место отсоединения я представлял себе именно так. Опасения не оправдались. Граница скрадывалась какой-то зыбкой прозрачной дымкой, рассмотреть ничего было нельзя. Маруська попыталась ткнуть пальцем в самую середину этой зыбкой плоскости и с визгом отскочила.
- Ай! Током бьёт!
- Сильно?
- Не так чтоб очень, но чувствительно.
Рука была явно мужская, левая, широкая, с аккуратными коротко остриженными ногтями. Грубоватая кожа с расширенными порами и чуть заметными тонкими волосками, на расслабленной ладони видны застарелые мозоли. На второй фаланге большого пальца крошечная татуировка – буква В, очерченная кругом.
Пока я занимался анализом наблюдаемого объекта, Маруська – вечно ей неймётся – подалась вперёд и дотронулась кончиками пальцев до руки. Рука зашевелилась. Мы заорали и одновременно опрокинулись навзничь, при этом я своей ногой в тапке наподдал в руку снизу-вверх, отчего она взметнулась и как-то странно втянулась в пустоту. Какое-то время я зорко всматривался в опустевший воздух, силясь увидеть портал, но взгляд упорно фокусировался на подробностях шерсти оранжево-фиолетового жирафа.
Через две минуты безрезультатных зрительных усилий мы с Маруськой синхронно пожали плечами, встали с пола и отправились в кухню завтракать и обсуждать странное явление.
Ура! Вторник! Самый любимый день недели, не считая выходных! На занятия к двенадцати, можно всё утро валяться и смотреть кино в планшете. Сашке так не повезло, ему каждый день надо к 9-00, и даже в субботу две пары. Сегодня он ушёл совсем рано, за окном ещё темно. Хоть он и старается не производить много шума, я всегда слышу, как он выходит. Потому что он неповоротливый добродушный медвежонок.
Я сладко потянулась, вскочила и потопала в кухню. Наделаю бутербродов и завалюсь смотреть фильм.
Вернувшись в комнату с тарелкой, я обнаружила, что в углу опять висит рука. Вот вроде бы и не мешает она мне, висит и висит, чуть подрагивая пальцами, но почему-то её присутствие раздражало. Я взяла красный маркер и на тыльной стороне ладони этой чужой руки написала «Привет». Хотела ещё восклицательный знак нарисовать, но не успела – рука дёрнулась и втянулась в то место, откуда, собственно, свисала.
Полюбовавшись на пустоту в углу, я залезла под одеяло, включила планшет и выбросила из головы все руки мира, кроме, конечно, своих, которые держали бутерброд и кружку с чаем. Потом в течение всей недели я по утрам наблюдала эту руку, как ни в чём не бывало свисающую из воздуха. А я-то надеялась, что это была эпизодическая акция!
Украдкой, пока Сашка занимал ванную, я хватала маркер и писала на руке, что в голову придет: в среду – «Ты кто?», в четверг – «Как дела?», в пятницу – «Ты где?». После того, как я ставила точку под знаком вопроса, рука традиционно дёргалась и втягивалась в воздух, исчезая.
Сашке я решила ничего не говорить о своих контактах с чужой конечностью, потому что он бы стал меня ругать и пугать последствиями. Плавали, знаем… Он всегда такой разумный…
В субботу Сашка ушёл рано, как обычно. Я дождалась, когда щёлкнут замки на входной двери, вскочила и сразу отправилась к углу. Рука висела. Похоже, я начала к ней привыкать. Что бы написать в этот раз? Повторяться не хотелось. Не придумав ничего лучше, я подлезла под руку и пожала её. Рука крепко обхватила моё запястье и потащила на себя! Я заорала и изо всех сил стала выдёргивать свою руку из захвата, упираясь ногами в стену. Но освободиться никак не удавалось. Вот уже мои пальцы исчезли за невидимой границей. Ощущения такие, будто рука погружается в ледяную прорубь. Непреодолимая сила всё больше и больше втягивала меня неизвестно куда, больно выворачивая мне плечо. Я сопротивлялась как могла, сучила ногами в воздухе, брыкалась и подпрыгивала, но вырваться не получалось. Со стороны, наверное, это выглядело комично, но мне было вообще не смешно.
Когда ледяной холод коснулся моей щеки, втягивающая сила стала дёргающей, меня рывками всё тянуло и тянуло куда-то вперёд. Вот уже вся голова охвачена жутким холодом, казалось, ещё чуть-чуть, и мои глаза превратятся в неживые льдинки…
… Прежде чем потерять сознание, я успела увидеть тёмный силуэт человека на фоне решётчатого окна…
Очнувшись и открыв глаза, я обнаружила, что нахожусь в комнате с решётчатым окном, неудобно лежу на полу со связанными руками и ногами, рот заткнут мокрой тряпкой. Вокруг была тишина.
Извиваясь как гусеница, насколько позволяло моё ограниченное состояние, через какое-то время я приняла сидячее положение, облокотилась спиной на стену и стала осматриваться.
Комната, в которой я находилась, с одной стороны, удивительно напоминала мою комнатку в квартире, где мы живём с Сашкой – размерами, расположением двери и окна, высотой потолка. Но в остальном не было ни малейшего сходства. На стенах – жёлтая побелка с нарисованными узорами, а не обои как в моей комнате, пол из досок, а не ламинат, под потолком – единственная лампочка, никаких точечных светильников. И мебель была совершенно другой и, я бы сказала, странной. Стол накрыт красной плюшевой скатертью, на спинке стула – чёрная кожаная куртка, неприбранная железная кровать и светло-жёлтый пузатый фанерный шкаф. На том месте, где я сидела сейчас, в моей комнате стоял диван, а угол, в котором здесь стояла кровать, в моей комнате как раз был пустым, именно в нём с некоторых пор стала появляться рука.
Вспомнив про руку, я почувствовала тошноту. Где меня угораздило оказаться?
Через часа, наверное, три, за закрытой дверью послышался топот, звук отпираемого замка, и в комнату вошёл высокий мужчина, в мешковатом тёмно-сером костюме и шляпе, с кожаным портфелем. Он закрыл за собой дверь на ключ, положил его в карман пиджака, снял шляпу, и только потом посмотрел на меня неприятным колючим взглядом. На вид ему было около 30 лет, светлые волосы, гладко зачёсанные назад, чисто выбритое лицо.
- Ты кто и откуда? – медленно спросил он. Его голос оказался густым, примерно таким голосом солидные седеющие певцы исполняют оперные арии. И ещё у него был прибалтийский акцент. Светлые глаза буравили меня с каким-то ледяным любопытством, и мне было не до шуток.
- Маша, - пискнула я, - я не знаю, как здесь оказалась, я дома была.
Он, прищурившись, некоторое время смотрел на меня, будто что-то обдумывал, потом отвернулся, сел за стол, достал из портфеля кипу исписанных бумаг и стал внимательно читать, иногда карандашом что-то помечал в тексте. У меня сложилось впечатление, что об мне он просто забыл. Я сидела у стены, боясь пошевелиться, разглядывала его и решительно ничего не понимала.
Наконец, спустя час или даже больше, он отложил бумаги, устало поднялся со стула, покосился на меня и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
Вернулся, принёс кастрюлю и чайник, поставил всё это добро на стол, взял нож и приблизился ко мне. Я в ужасе закрыла глаза и приготовилась к боли.
Однако он сделал то, чего я ну никак не ожидала – перерезал верёвки, связывавшие мои ноги, потом рывком поднял меня, разрезал верёвки на запястьях, подтолкнул к столу и усадил на второй стул.
- Ешь! – сказал он и сел за стол.
От переживаний есть мне не хотелось, но пришлось. Почему-то я решила, что лучше не спорить.
Обычная картошка в мундире, варёные яйца и хлеб. Когда он чистил яйцо, я увидела знакомую татуировку на большом пальце левой руки – букву В в кружочке.
Фройляйн нехотя ела и все время смотрела на мои руки. Если бы у меня спросили, кто она такая и откуда взялась, я бы скорее провалился, чем смог бы ответить правду – что вытащил её из воздуха.
Я – Олесь Вильчак, приехал из Гродненской области, работаю на заводе «Стальмост» рядовым инженером и проживаю в Подмосковье у дальней родственницы. Невозможно представить, чтобы моя размеренная незаметная жизнь простого обывателя вдруг изменилась из-за необъяснимого факта появления этой девушки. Это означает пристальное внимание со стороны… с разных сторон… Этого никак нельзя допустить.
Правильнее всего было бы просто устранить её, избавиться от тела, в очередной раз сменить имя и переехать... Но она так похожа на Ирму. И она странная. Когда две недели назад утром я обнаружил на руке красную надпись «Привет», я удивился, оттёр кожу от краски и стал ждать момента, чтобы разобраться в причинах произошедшего. И мне это удалось! Раз в три дня на моей руке по утрам возникали провокационные надписи. Перед появлением последней я установил, что это происходит тогда, когда я лежу на кровати, рука при этом свешивается и в какой-то момент начинает неметь, и я перестаю её чувствовать. Кажется, будто я окунул её в очень холодную воду. Тогда я приподнялся, чтобы посмотреть на руку и не увидел её, как будто она погрузилась в воздух и исчезла. Потом я ощутил как бы укол, выдернул руку из невидимой пустоты и обнаружил на ней слова: «Как дела?».
Этой ночью я совсем не спал и сосредоточился на ощущениях своей неподвижно свисающей руки. И мне повезло, что на этот раз глупая фройляйн захотела обменяться рукопожатием. Теперь я был намерен выяснить у неё, кто дал ей задание связаться со мной таким необъяснимым образом и с какой целью. И только когда я это выясню, я доложу обо всём наверх. В противном случае будет невозможно объяснить, почему я – Отто Берхард, один из лучших тайных агентов абвера, направленный в Москву с целью сбора сведений о резервах и потенциале Советского Союза, важных для разработки стратегических и тактических планов предстоящей войны – немедленно не сообщил руководству о попытке провокации и, возможно, вербовки.
Можно считать везением, что квартирная хозяйка, у которой я снимал комнату, уехала к дочери до конца следующей недели. За неделю я узнаю всё, что нужно узнать, и избавлюсь от этой странной фройляйн.
- Старина Антон совсем плох. Боюсь, мне нужно отвезти его в Грац. Там есть клиника для душевнобольных. Простите за эту неловкость, любезный Абель.
- Что вы, Рудольф, я сам виноват. Мы подвергли человека опасности. Будем надеяться, что всё обойдётся, - барон крепко пожал мне руку на прощание и ушёл к экипажу, в котором находился Шварц.
Я вернулся в свою комнату и попытался записать, всё увиденное и услышанное в дневник наблюдений. И лишь затем позволил себе расслабиться и подремать в кресле. Мой сон нарушил крик слуги с первого этажа. Вскоре тот же самый человек постучался ко мне в дверь, а когда вошёл то разом выпалил:
- Барон Рудольф фон Крайценлау погиб!
- Как погиб? Проклятье!
- Какие-то террористы напали на патруль полиции, чтобы добыть оружие. Случайная пуля убила барона. Это ужасно! Что же теперь будет…
Остаток недели, я дожидался родственников Рудольфа. После были похороны и скорое прощание с Австрией. По завещанию друга я получил скромную сумму, её вполне хватило для путешествия через Атлантику. За чередой долгих злоключений последовала и удача. Один коллега по Лейпцигу пригласил меня работать в Нью-Йорк.
Так вышло, что только в Америке я сумел проявить и распечатать снимки того страшного дня. Все они были абсолютно одинаковы.
Пустынное поле пшеницы. Ясное небо. Хребты гор в отдалении.
Лишь последний представлял собой набор размытых пятен, в которых смутно угадывались очертания пейзажа и плотная фигура погибшего барона. Единственной чёткой деталью была тонка женская рука, словно обнимавшая Рудольфа сзади за шею. Безумные догадки показались мне вздором, а потому я решительно их отмёл в сторону. Всё это игра воображения и не более того.
Рука из ниоткуда
Автор Ранега
С-а-а-аш! Са-а-ашка! Вставай!
От воплей я подскочил, как ужаленный, и уселся на диване, хлопая заспанными глазами.
Маруська топталась босыми ногами на холодном паркете и всем своим всклокоченным видом демонстрировала крайнюю степень испуга:
- Сашка! Пойдём, что-то покажу!
Она схватила меня за запястье и поволокла с тёплого дивана в свою комнату. Мимоходом взглянув на настенные часы, я запоздало возмутился:
- С ума сошла! Полвосьмого утра! Воскресенье! Пару часов не могла подождать?!
- Нет. Оно может исчезнуть.
- Что исчезнуть?
- Да иди уже, сам всё увидишь!
В её комнате был обычный бардак. Из-за этого полусонный я не сразу понял, на что она показывает дрожащим пальцем. Просто угол, в котором вперемешку валялись кеды, джинсы, учебники, какие-то пакеты, смятое ведро из-под попкорна, подушка и на вершине этой горы уныло восседал лохматый фиолетово-оранжевый жираф – подарок её предпоследнего ухажёра. Собственно, из-за этого жирафа они и расстались… но это к делу не относится…
Перед этой кучей барахла на высоте около полуметра от пола висела рука. Просто висела. Сама по себе, в воздухе, как голограмма. С полминуты я моргал на эту руку, пытаясь сообразить, что это такое и что с этим делать, и надо ли вообще что-то делать, может, оно, и правда, само исчезнет.
Спихнув на меня вопросы идентификации обнаруженного явления и стратегии дальнейших действий, Маруська бесшумно открыла шкаф, выудила из вороха тряпок вязаные носки, натянула их на ноги, потом притащила из моей комнаты тапки и молча поставила их передо мной. Я, не сводя взгляда с висящей руки, обулся. Маруська молчала – она знала, что для активации мыслительных процессов мне нужна тишина.
Она, как никто, знала и понимала меня. Мы были знакомы всю жизнь – родились в один день. Наши матери лежали с нами в роддоме в одной палате, а наши отцы стояли рядом друг с другом под окнами этой палаты. Родители и по сей день дружат семьями, вместе, как говорится, и в горе, и в радости. А мы с Маруськой как брат и сестра, вернее, как сестра и брат, потому что она старше меня на полтора часа, и этот факт, по её мнению, является неоспоримым доказательством её превосходства. Хотя и без этого она всегда на шаг впереди: на пятнадцать килограмм легче, на полголовы выше, на две пятёрки в аттестате больше, и энергии её хватает на нас двоих. Мне бы в международном чате посидеть, а ей с парашютом прыгнуть.
После окончания школы мы оба поступили в столичные вузы – Маруська на технолога пищевой промышленности, я на IT. Родители подумали-посовещались и в складчину купили маленькую двушку в старом микрорайоне. В этой квартирке мы и жили вполне благополучно вот уже третий год, бывая дома только на каникулах.
Но до этого момента никаких привидений или отдельно висящих рук, или других частей тела в этой квартире не наблюдалось – все тела находились тут в обычной полной комплектации и нормальном агрегатном состоянии.
Маруська бросила на пол одеяло и уселась на него по-турецки прямо перед рукой. Недолго думая, я примостился рядом. И мы стали изучать свисающий феномен.
Опытным путём, то есть пассами вокруг объекта, мы установили, что рука просто висит из ниоткуда – никаких невидимых креплений не было. Надежда на то, что это розыгрыш кого-то из наших гостей-сокурсников, испарилась.
С некоторой опаской я подлез под руку, чтобы рассмотреть границу между конечностью и воздухом – боялся увидеть кровь, сухожилия, кости… ну, во всяком случае, место отсоединения я представлял себе именно так. Опасения не оправдались. Граница скрадывалась какой-то зыбкой прозрачной дымкой, рассмотреть ничего было нельзя. Маруська попыталась ткнуть пальцем в самую середину этой зыбкой плоскости и с визгом отскочила.
- Ай! Током бьёт!
- Сильно?
- Не так чтоб очень, но чувствительно.
Рука была явно мужская, левая, широкая, с аккуратными коротко остриженными ногтями. Грубоватая кожа с расширенными порами и чуть заметными тонкими волосками, на расслабленной ладони видны застарелые мозоли. На второй фаланге большого пальца крошечная татуировка – буква В, очерченная кругом.
Пока я занимался анализом наблюдаемого объекта, Маруська – вечно ей неймётся – подалась вперёд и дотронулась кончиками пальцев до руки. Рука зашевелилась. Мы заорали и одновременно опрокинулись навзничь, при этом я своей ногой в тапке наподдал в руку снизу-вверх, отчего она взметнулась и как-то странно втянулась в пустоту. Какое-то время я зорко всматривался в опустевший воздух, силясь увидеть портал, но взгляд упорно фокусировался на подробностях шерсти оранжево-фиолетового жирафа.
Через две минуты безрезультатных зрительных усилий мы с Маруськой синхронно пожали плечами, встали с пола и отправились в кухню завтракать и обсуждать странное явление.
***
Ура! Вторник! Самый любимый день недели, не считая выходных! На занятия к двенадцати, можно всё утро валяться и смотреть кино в планшете. Сашке так не повезло, ему каждый день надо к 9-00, и даже в субботу две пары. Сегодня он ушёл совсем рано, за окном ещё темно. Хоть он и старается не производить много шума, я всегда слышу, как он выходит. Потому что он неповоротливый добродушный медвежонок.
Я сладко потянулась, вскочила и потопала в кухню. Наделаю бутербродов и завалюсь смотреть фильм.
Вернувшись в комнату с тарелкой, я обнаружила, что в углу опять висит рука. Вот вроде бы и не мешает она мне, висит и висит, чуть подрагивая пальцами, но почему-то её присутствие раздражало. Я взяла красный маркер и на тыльной стороне ладони этой чужой руки написала «Привет». Хотела ещё восклицательный знак нарисовать, но не успела – рука дёрнулась и втянулась в то место, откуда, собственно, свисала.
Полюбовавшись на пустоту в углу, я залезла под одеяло, включила планшет и выбросила из головы все руки мира, кроме, конечно, своих, которые держали бутерброд и кружку с чаем. Потом в течение всей недели я по утрам наблюдала эту руку, как ни в чём не бывало свисающую из воздуха. А я-то надеялась, что это была эпизодическая акция!
Украдкой, пока Сашка занимал ванную, я хватала маркер и писала на руке, что в голову придет: в среду – «Ты кто?», в четверг – «Как дела?», в пятницу – «Ты где?». После того, как я ставила точку под знаком вопроса, рука традиционно дёргалась и втягивалась в воздух, исчезая.
Сашке я решила ничего не говорить о своих контактах с чужой конечностью, потому что он бы стал меня ругать и пугать последствиями. Плавали, знаем… Он всегда такой разумный…
В субботу Сашка ушёл рано, как обычно. Я дождалась, когда щёлкнут замки на входной двери, вскочила и сразу отправилась к углу. Рука висела. Похоже, я начала к ней привыкать. Что бы написать в этот раз? Повторяться не хотелось. Не придумав ничего лучше, я подлезла под руку и пожала её. Рука крепко обхватила моё запястье и потащила на себя! Я заорала и изо всех сил стала выдёргивать свою руку из захвата, упираясь ногами в стену. Но освободиться никак не удавалось. Вот уже мои пальцы исчезли за невидимой границей. Ощущения такие, будто рука погружается в ледяную прорубь. Непреодолимая сила всё больше и больше втягивала меня неизвестно куда, больно выворачивая мне плечо. Я сопротивлялась как могла, сучила ногами в воздухе, брыкалась и подпрыгивала, но вырваться не получалось. Со стороны, наверное, это выглядело комично, но мне было вообще не смешно.
Когда ледяной холод коснулся моей щеки, втягивающая сила стала дёргающей, меня рывками всё тянуло и тянуло куда-то вперёд. Вот уже вся голова охвачена жутким холодом, казалось, ещё чуть-чуть, и мои глаза превратятся в неживые льдинки…
… Прежде чем потерять сознание, я успела увидеть тёмный силуэт человека на фоне решётчатого окна…
Очнувшись и открыв глаза, я обнаружила, что нахожусь в комнате с решётчатым окном, неудобно лежу на полу со связанными руками и ногами, рот заткнут мокрой тряпкой. Вокруг была тишина.
Извиваясь как гусеница, насколько позволяло моё ограниченное состояние, через какое-то время я приняла сидячее положение, облокотилась спиной на стену и стала осматриваться.
Комната, в которой я находилась, с одной стороны, удивительно напоминала мою комнатку в квартире, где мы живём с Сашкой – размерами, расположением двери и окна, высотой потолка. Но в остальном не было ни малейшего сходства. На стенах – жёлтая побелка с нарисованными узорами, а не обои как в моей комнате, пол из досок, а не ламинат, под потолком – единственная лампочка, никаких точечных светильников. И мебель была совершенно другой и, я бы сказала, странной. Стол накрыт красной плюшевой скатертью, на спинке стула – чёрная кожаная куртка, неприбранная железная кровать и светло-жёлтый пузатый фанерный шкаф. На том месте, где я сидела сейчас, в моей комнате стоял диван, а угол, в котором здесь стояла кровать, в моей комнате как раз был пустым, именно в нём с некоторых пор стала появляться рука.
Вспомнив про руку, я почувствовала тошноту. Где меня угораздило оказаться?
Через часа, наверное, три, за закрытой дверью послышался топот, звук отпираемого замка, и в комнату вошёл высокий мужчина, в мешковатом тёмно-сером костюме и шляпе, с кожаным портфелем. Он закрыл за собой дверь на ключ, положил его в карман пиджака, снял шляпу, и только потом посмотрел на меня неприятным колючим взглядом. На вид ему было около 30 лет, светлые волосы, гладко зачёсанные назад, чисто выбритое лицо.
- Ты кто и откуда? – медленно спросил он. Его голос оказался густым, примерно таким голосом солидные седеющие певцы исполняют оперные арии. И ещё у него был прибалтийский акцент. Светлые глаза буравили меня с каким-то ледяным любопытством, и мне было не до шуток.
- Маша, - пискнула я, - я не знаю, как здесь оказалась, я дома была.
Он, прищурившись, некоторое время смотрел на меня, будто что-то обдумывал, потом отвернулся, сел за стол, достал из портфеля кипу исписанных бумаг и стал внимательно читать, иногда карандашом что-то помечал в тексте. У меня сложилось впечатление, что об мне он просто забыл. Я сидела у стены, боясь пошевелиться, разглядывала его и решительно ничего не понимала.
Наконец, спустя час или даже больше, он отложил бумаги, устало поднялся со стула, покосился на меня и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
Вернулся, принёс кастрюлю и чайник, поставил всё это добро на стол, взял нож и приблизился ко мне. Я в ужасе закрыла глаза и приготовилась к боли.
Однако он сделал то, чего я ну никак не ожидала – перерезал верёвки, связывавшие мои ноги, потом рывком поднял меня, разрезал верёвки на запястьях, подтолкнул к столу и усадил на второй стул.
- Ешь! – сказал он и сел за стол.
От переживаний есть мне не хотелось, но пришлось. Почему-то я решила, что лучше не спорить.
Обычная картошка в мундире, варёные яйца и хлеб. Когда он чистил яйцо, я увидела знакомую татуировку на большом пальце левой руки – букву В в кружочке.
***
Фройляйн нехотя ела и все время смотрела на мои руки. Если бы у меня спросили, кто она такая и откуда взялась, я бы скорее провалился, чем смог бы ответить правду – что вытащил её из воздуха.
Я – Олесь Вильчак, приехал из Гродненской области, работаю на заводе «Стальмост» рядовым инженером и проживаю в Подмосковье у дальней родственницы. Невозможно представить, чтобы моя размеренная незаметная жизнь простого обывателя вдруг изменилась из-за необъяснимого факта появления этой девушки. Это означает пристальное внимание со стороны… с разных сторон… Этого никак нельзя допустить.
Правильнее всего было бы просто устранить её, избавиться от тела, в очередной раз сменить имя и переехать... Но она так похожа на Ирму. И она странная. Когда две недели назад утром я обнаружил на руке красную надпись «Привет», я удивился, оттёр кожу от краски и стал ждать момента, чтобы разобраться в причинах произошедшего. И мне это удалось! Раз в три дня на моей руке по утрам возникали провокационные надписи. Перед появлением последней я установил, что это происходит тогда, когда я лежу на кровати, рука при этом свешивается и в какой-то момент начинает неметь, и я перестаю её чувствовать. Кажется, будто я окунул её в очень холодную воду. Тогда я приподнялся, чтобы посмотреть на руку и не увидел её, как будто она погрузилась в воздух и исчезла. Потом я ощутил как бы укол, выдернул руку из невидимой пустоты и обнаружил на ней слова: «Как дела?».
Этой ночью я совсем не спал и сосредоточился на ощущениях своей неподвижно свисающей руки. И мне повезло, что на этот раз глупая фройляйн захотела обменяться рукопожатием. Теперь я был намерен выяснить у неё, кто дал ей задание связаться со мной таким необъяснимым образом и с какой целью. И только когда я это выясню, я доложу обо всём наверх. В противном случае будет невозможно объяснить, почему я – Отто Берхард, один из лучших тайных агентов абвера, направленный в Москву с целью сбора сведений о резервах и потенциале Советского Союза, важных для разработки стратегических и тактических планов предстоящей войны – немедленно не сообщил руководству о попытке провокации и, возможно, вербовки.
Можно считать везением, что квартирная хозяйка, у которой я снимал комнату, уехала к дочери до конца следующей недели. За неделю я узнаю всё, что нужно узнать, и избавлюсь от этой странной фройляйн.
