Спустя пару минут я услышал плач. Будто плакал младенец. Оглянувшись, я сначала ничего не понял. Камень раскололся надвое, верхушка упала на пол, а в нижней, будто в миске, барахталось какое-то существо. Барахталось и пищало, открывало беззубый рот и беспорядочно сучило конечностями. Я подошёл к углу и ошалело уставился на вылупившегося птенца. Такого я точно никогда не видел! Голое тело ощипанной курицы, острые треугольные крылья с когтем на конце, лапы, но не куриные, а, скорее, орлиные – толстые, с явно мощными когтями. И голова… лысая голова обычного человеческого младенца, которая издавала обычный плач новорождённого. О, этот плач я ни с чем не спутаю, потому что невозможно забыть, как вопли младшей сестры мешали мне делать уроки…
Оно пищало и пищало, наверное, было голодным. Пришлось нагреть на печке блюдце молока и напоить это существо из чайной ложки. Существо сначала чмокало, хаотично подёргивая крыльями и лапами, потом, явно устав, закрыло глаза и уснуло. Нашёл старое полотенце и большую миску, застелил и осторожно переложил существо из скорлупки в эту люльку. Подумал, поставил миску на лавку возле печки, в самое тёплое место. Потом задумчиво опрокинул ещё стопку и пошёл спать.
Утром проснулся и, ещё валяясь в кровати и вспомнив вчерашние события, чуть не расхохотался в голос от приснившегося бреда. Вроде и немного выпил, что ж меня так развезло. Куриные тушки, младенцы, молоко… Это ж только представить, как я, брутально небритый взрослый мужик, кормлю с ложечки неведому зверушку. Что за игры подсознания?
И тут снова раздался плач. Я замер под одеялом, вытаращив глаза от изумления. Плач продолжался. Высунул руку. Снаружи одеяла было холодно. Плач становился всё громче. Пришлось встать и поскакать по холодному полу к печке. Младенец с птичьим телом лежал в миске и закатывался воплями.
— Вот блин! — сказал я.
Это были первые сказанные мной вслух слова за всё время после приезда. Понятно. Оно замёрзло. Схватил миску и помчался к кровати, сунул миску под нагретое одеяло. Оделся и затопил печку. Подошёл к кровати, приподнял край одеяла. Младенец лежал в миске и довольно гулил, глядя на меня ярко-голубыми глазами.
За следующий час я что только не сделал, бегая, как ужаленный. Нагрел молока и напоил это существо из ложки. Заменил полотенце в миске, потому что… в общем, заменил. Вымыл тушку в тазике. Постирал полотенце. Отвернул одеяло, потому что в избе стало жарко. Занавесил окно найденным в сарае старым ковриком, потому что из него дуло. Ещё раз покормил ненасытное создание размоченным в молоке печеньем. Потом пришлось взять его на руки и держать вертикально, пока оно не срыгнуло — неожиданно я вспомнил, что мать поступала с сестрой именно так. Наконец оно уснуло, довольно улыбаясь, а я, смертельно уставший, пошёл завтракать.
Весь день пошёл насмарку. Я только и делал, что запихивал ложки в открытый рот и менял полотенца. Радовало только одно — когда я с ним разговаривал, оно затихало, будто понимало, что я говорю.
— Кто ты? — вопрошал я. — Откуда ты свалилось на мою голову во время моего, заметь, законного отпуска? Ты же даже не человек. Кто вообще снёс такое огромное яйцо, из которого ты вылупилось? О! Вылупыш! Это будет твоё имя, — при этих словах младенческое лицо недовольно скуксилось.
— И куда мне тебя девать? В детдом? А как я объясню, откуда ты взялось? Ты вообще кто? Пацан? Или девка? Что мне с тобой делать, чудо-юдо ты бестолковое?
Вечером модернизировал люльку. Нашёл в сарае ржавый обод от бочки, как мог отчистил и приладил к миске. Укутал миску старым прадедовым тулупом, оставив небольшой зазор для доступа воздуха. Так Вылупыш не задохнётся и не замёрзнет. Наконец-то можно спать…
Следующее утро снова началось с крика. Но это был не младенческий плач, а звонкий детский голос:
— Есть хочу! Хочу есть! Где еда?
В первый момент я решил, что схожу с ума. Подошёл к миске, сдёрнул тулуп. И присвистнул от удивления. За одну ночь Вылупыш вырос до размера шестилетнего ребёнка и перестал помещаться в люльке. Его тело в нижней половине покрылось густым пухом, похожим на цыплячий, только тёмным, крылья почти обросли короткими чёрными перьями, лапы стали мохнатыми. На голове появились волосы, нелогично светлые. Это несуразное существо невинно смотрело на меня ясным взором, открывало рот и требовало еды.
Затопил печь и под вопли невозможного создания разогрел тушёнку с перловой кашей. Принёс Вылупыша к столу, посадил на лавку. Питомец перепрыгнул на стол и, загребая лапой с горячей сковородки, за пару минут умолотил весь завтрак. Потом потянулся, спрыгнул со стола и поковылял к кровати. Подпрыгнул, неловко махая недоразвитыми крыльями, зарылся в одеяло и засопел.
Я почувствовал, что моё терпение на исходе. Это… которое растёт с каждым часом, за одну ночь научилось говорить и ходить, отрастило перья и волосы… что оно такое и во что превратится? Такими темпами оно сожрёт меня до конца недели. Надо срочно думать, что делать дальше.
Съел бутерброд с маслом, выпил чаю, оставил на столе печенье и яблоки, взял удочку и складной стул и пошёл к реке. Будь что будет, пусть хоть всё в избе разгромит — мне нужна передышка. Над водой клубился зеленоватый туман. Деревья вдали щерились корявыми ветками, на которых почти не осталось листьев. Каркали вороны. Забросил удочку и тут же понял, что идея наловить рыбы провальная — поплавка не видно, а колокольчика у меня нет. Впрочем, ладно, просто посидеть — тоже неплохо. Туман, вороны… какие-то смутные ассоциации, почему-то с картиной «Три богатыря» и ещё с одной, не помню ни названия, ни художника — в поле гора из черепов, и вокруг — чёрные птицы. Достал телефон, надеясь, что интернет ловит. Ловил. Оказалось, это картина художника Василия Верещагина «Апофеоз войны». Потом полюбовался на васнецовских богатырей и стал читать про Илью Муромца. Окружающая обстановка очень располагала умиротворённому погружению в сказку, и я почти погрузился… пока взгляд не зацепился за знакомое слово…
«…у Чёрной Грязи, близ речки Смородины, неподалёку от славного Леванидова креста, сидит в сыром дубу Соловей-разбойник, Одихмантьев сын…»
Приехали… Стал читать про Смородину, сначала мифы и легенды, потом про топологические исследования. Оказалось, некоторые учёные склонялись к версии, что мифическая река — как раз та, на берегу которой я сижу. Я развеселился и решил завтра пройти вдоль реки подальше, вдруг повезёт, и наткнусь на Калинов мост. Но тут же вспомнил, что дома меня ждёт голодное чудовище, и приуныл — какая там прогулка вдоль реки, если неизвестно, что ждёт меня в избе, может и избы никакой уже нет, а есть только голодная говорящая птица с человеческим лицом. А кстати…
На запрос Гугл выдал массу названий и образов странных пернатых существ с женскими головами. Сирин, Алконост, Гамаюн, Стратим, Царевна-лебедь, гарпия… Ни на одно из их изображений Вылупыш пока не был похож в силу детского возраста, но хотя бы стало понятно, что он женского пола.
Батарея разрядилась, рыба не клевала, хотелось есть, и делать на берегу мне было нечего. По дороге домой я всё обдумывал прочитанное и пытался уложить в голове факт реального существования сказочной твари. Само собой вспомнилось, как ездил с отцом на машине, и как хрипло с надрывом из колонок неслось:
Птица Сирин мне радостно скалится —
Веселит, зазывает из гнезд,
А напротив — тоскует-печалится,
Травит душу чудной Алконост.
Словно семь заветных струн
Зазвенели в свой черед —
Это птица Гамаюн
Надежду подает!
Интересно, а меня что ждёт? Появилась идея — спросить у птички. Говорить она умеет, что-нибудь да ответит. Должна же быть от неё хоть какая-то польза. И мне развлечение.
В избе было тихо и пованивало курятником. Печь почти остыла. Пока я укладывал дрова в топку, одеяло на кровати зашевелилось, высунулась взлохмаченная голова, и голубые глаза уставились на меня. Я снова удивился. Это было лицо юной девушки, никак не ребёнка.
— Ничего себе, ты растёшь! Замёрзла? Есть хочешь? — я не знал, что говорить.
— Хочу! — сказала она и выбралась из-под одеяла.
Нет, я, конечно, насмотрелся картинок и примерно представлял, какой она станет, когда вырастет. Но реальность превзошла мою фантазию. Сильные крылья, веерообразный хвост, тёмное оперение переливающееся, как плёнка на бензиновой луже, золотистые когти на мощных мохнатых лапах, длинные волосы, отливающие золотом, идеальное, на мой взгляд, лицо, обнажённая полная девичья грудь. От последнего факта я почему-то смутился как мальчишка, отвернулся к печке и стал насыпать макароны в кастрюлю.
— Как тебя зовут?
Она не ответила. Оглянувшись, я увидел, что она сидит на лавке, смешно вцепившись в неё лапами, и полуприкрыв глаза, пристально смотрит на меня. Я отвернулся и продолжил готовить ужин. Поели. Вернее, поел я, благоразумно заранее отложив в отдельную тарелку свою порцию. Как и с какими звуками поглощала корм пернатая красотка, не поддаётся описанию. Но рано или поздно любое шоу заканчивается, к моему большому облегчению.
— Спаси-бо, — мелодично произнесла она и после молча наблюдала, как я приводил в порядок изгвазданный стол.
После я взял почти заряженный телефон, включил камеру. Птичка заволновалась, встревоженно крикнула и распахнула крылья. От неожиданности я выронил гаджет, при ударе об пол отскочила задняя крышка и аккумулятор вывалился. Ещё бы не неожиданность — размах чёрных крыльев был не меньше четырёх метров.
— Не надо! — звонко сказала она. — Не делай этого.
Я поднял телефон. Тупица! Что мешало сделать фото и снять видео, пока она лежала в люльке?
— Ладно, — примирительно сказал я. — Не буду.
Она улыбнулась жемчужными зубами.
— Я улечу на рассвете.
И больше за весь вечер не проронила ни слова.
От любезно предоставленного места на кровати она отказалась. Умостилась на лавке возле печки, укрылась крыльями и затихла.
Рано утром я проснулся от шороха перьев. Открыл глаза — стоит передо мной. За ночь она ещё больше повзрослела. Теперь это была красивая зрелая женщина.
— Открой дверь. Пожалуйста.
Я вздохнул. Отчего-то было грустно.
Мы вышли во двор. Я всё-таки решил спросить.
— Кто ты такая?
Она повернулась ко мне.
— Мы себя не называем. Люди нам придумали имена.
— Мы? Вас, что, таких много?
— Немного. Наше количество постоянно. Я родилась, значит, где-то я умерла.
— И какое имя дали тебе люди?
— Это решает сам человек, когда меня видит, — она снова улыбнулась.
— Хм. То есть, если я решу, что ты — Сирин, то у меня случится беда, а если Алконост — будет счастье? Так, что ли?
— Что для одного беда, для другого — счастье.
Подобные философские утверждения с ускользающим смыслом всегда вызывали у меня глухую досаду. Не то, чтобы я их не понимал. Если подумать — всё можно понять. Но думать над ними мне обычно лень. Мне по душе более конкретные вещи, типа, «это стул — на нём сидят, это стол — за ним едят». Поэтому я спросил конкретно:
— Ты видишь будущее? Можешь предсказывать, что будет?
Она посмотрела на розовеющее небо и ответила:
— Моя смерть — пророчество. Моя жизнь — надежда.
Раскинула крылья, оттолкнулась лапами, поднялась, и, сделав надо мной прощальный круг, полетела навстречу рассвету.
Я смотрел на уменьшающуюся точку.
"Я родилась, значит, где-то я умерла… Моя смерть — пророчество. Моя жизнь — надежда…". Она взрослеет, а значит — стареет. Cлишком быстро…
Мне стало страшно.
Шоколадница и Шарлотта.
Автор conjure one (Сергей Пришвин).
Поздний вечер пятницы уже давно пленил городской пейзаж ноябрьской изморосью, когда Эмили наконец вышла из дверей издательства. Завернувшись в крупную темно-зелёную вязку шарфа, раскрыла над собой зонт и поспешила прочь, подальше от работы. Она ушла бы раньше, но после обеда, как назло, на корректировку принесли рукопись, скучную и нудную, с условием, чтобы та к утру понедельника была готова. Автором манускрипта был сам Юджин Шпиррс, от сотрудничества с которым издательство получало большие дивиденды, так что отказаться было невозможно. И Эмили добросовестно выполнила свою работу, исправляя чужие ошибки на мелко исписанных листах. Сейчас же, перепрыгивая через лужи, она чувствовала удовлетворение и гордость за себя, что справилась с трудным текстом. Да, Эмили - отличная корректировщица, может быть, даже лучшая. И она знает, как себя поощрить. Так, ничего особенного, на первый взгляд, сущая ерунда. Но только не для девушки, увлечённой сладостями и знающей, где продают лучшие из них. И в предвкушении встречи с прекрасным Эмили ускорила шаг.
Там впереди, на Черри-стрит, находилось место, которое она, наверное, не променяла бы ни на какие сокровища мира. Это был её любимый райский уголок – "Шоколадница и Шарлотта", предлагающий своим восторженным посетителям дивные кондитерские изыски, начиная от всевозможных муссов со сливками и ягодами и заканчивая десятками видов благородных пирожных, которые можно увидеть разве что на картинках в модных журналах. Но больше всего удивляло то, что, сделанное из шоколада, - всё имело свой неповторимый оттенок, свой нюанс. И в этом заключалась самая настоящая загадка, волшебство и тайна.
Был уже десятый час, когда Эмили свернула на непривычно тихую Черри-стрит, скорее, больше подходящую провинциальному городу, нежели оживленному мегаполису. Остановилась у знакомого входа. Неоновая вывеска "Шоколадница и Шарлотта" мягким светом так и приглашала войти внутрь. Но Эмили не нуждалась в приглашении. Быстро сложив зонт, она потянула дверную ручку на себя и через пару мгновений оказалась в океане умопомрачительных ароматов. Огляделась по сторонам. Для пятничного вечера, пусть и промозглого, довольно безлюдно: по углам, под покровом приглушенного освещения, проводили время две-три влюбленные парочки, да за столиком возле барной стойки о чём-то увлеченно беседовали две пергидрольные блондинки, накрашенные, как индейцы перед боевыми действиями. Эмили отвернулась в сторону, чтобы скрыть невольную улыбку. Размотала шарф, сняла пальто и прошла в зал к обширной витрине, забитой до отказа чудесами кондитерского мастерства. Как и всегда, от увиденного изобилия перехватило дыхание. Перевела взгляд на стену: там, среди прочих безделиц, на отдельной полке, словно произведения искусства, стояли в ряд шоколадные фигурки людей, высотой примерно в две ладони и застывшие в позах наподобие эллинских статуй. Эмили, пожалуй, видела их впервые.
- Как красиво, - сказала она, обращаясь к Мэри-Энн, девушке-продавцу по ту сторону витрины.
- Это всё наша хозяйка. Талант у неё – придумывать необычное из шоколада. А вы? Вы что-нибудь уже выбрали?
- Я? – растерялась Эмили. – Ну, наверное, для начала возьму парочку тирамису, шоколадный мусс с черешней и чашку капучино.
Мэри-Энн, проворно действуя руками, быстро поставила заказанное на небольшой поднос. А так как в «Шоколаднице» не держали официантов, то Эмили сама подхватила его на руки и поспешила за один из свободных столиков. Сделав пару глотков кофе и съев несколько ложек таявшего
