Ксюша ясно различила оливковые локоны Лизы.
Значит – казнь ещё не началась? Значит – успела? На подобных мероприятиях всегда кого-то ждут, то начальников, то техников, то приглашенных, и как же глупо было волноваться, что ровно в десять тридцать стасинок засунут в реактор!
Вторая группа сгрудилась в огороженном закутке. Агент выдернул якутку с наполовину выбритой головой, зажал ей локти правой рукой, другой принялся обдирать пирсинг со скулы. Девушка вскрикивала и ругалась; агент не слушал. Для него нимфа была мясом на убой, которая через две минуты станет протоплазмой, а в протоплазму не должно попасть ничего лишнего.
Не только для него она была вроде бифштекса – для всех людей, которые благодушно наблюдали с мягких кресел.
Но кто это, кто в вологодском кружевном платочке сидит среди пиджаков? Аграфена Михайловна, школьная англичанка! Откуда тут, зачем? Что, если настоящий гендиректор – она?..
Цепляясь за трубы, Ксюша взобралась повыше – и прыгнула прямо на кресла, рядом с учительницей.
Посыпались одиночные выстрелы: большинство пистолетов молчали, молодцы боялись ранить начальство. Серпы расшвыривали охранников, кругом стоял визг.
Ксюша выбрасывала с помоста всех «квадратноголовых»; следом летело оружие.
Утилизационная камера закрывалась. Ксюша ринулась к ней и успела заметить взгляд изумрудных глаз: затравленный, полный мольбы и надежды.
Серп летел вперёд, готовый задержать створки – но те схлопнулись раньше, грохнул сверху чугунный щит.
Не успела.
Ксюша врезалась в щит грудью и принялась молотить, ломая клешни, разбивая коленки на лапах, обдирая ладони. Изнутри отчаянно барабанили кулачки, стена камеры приглушала крики. На железных шкафах слева и справа зажглись лампы, загорелась надпись «Осторожно! Работают облучатели!»
Стук ослаб; прекратился.
Раздалось утробное «уу-углм» и труба под полом засосала комок протоплазмы, спустила вниз, к заляпанному штуцеру реактора. В камере утилизации прогудел обдув, и она снова открылась, готовая принять следующую порцию обречённых.
С решётки на полу срывались в бездну оранжевые капли.
Запах озона, как возле ксерокса, заставил Ксюшу попятиться. Она в отчаянии пробегалась глазами по испуганным лицам второй, третьей и четвёртой групп…
Ни одной из стасинок среди оставшихся не было. Неужели все попали в первую очередь?
Во рту было горько, язык пересох, но донёсся как будто аромат сыра в меду. Заботливая Лиза, хищно-красивая Жасмин, честная Снежка, надёжная Марика… И Эльза со своими железяками.
Далеко внизу хлестал волнами бездумный жёлтый океан, тысячи душ, лишённых формы и разума. Можно ли из него теперь вытащить друзей?..
В голове билось: «Спаси хоть кого-то». Чья цитата? А, не важно.
Якутка сидела на коленях, зажимая окровавленную щёку. Остальные нимфы теснились, словно овцы в загоне, хотя никто их уже не охранял: рабочие побежали к лестницам, а начальники ругались и распихивали их, освобождая себе путь. Человек пятнадцать агентов и недобитых охранников окружали Ксюшу, половина держала копья.
Но другое казалось сейчас самым опасным: подъезжал набитый охраной лифт.
Ксюша прыгнула вверх, повисла на трубах, перескочила на шахту подъёмника. На первом этаже лифтовой комнаты не наблюдалось, может она тут? Крыша грузовой кабины приближалась, ей осталось несколько метров.
У самого верха шахты висела белая коробочка под замком. Добравшись до неё, Ксюша ударила клешнёй – и задёргалась, прошитая бичами тока.
Она упала на спину, оглушённая, не в силах пошевелиться. Рядом брякнула коробочка, гул подъёмника замер.
Теперь охранники в клетке!
Однако по железной лестнице снизу вовсю топали другие. Рядом послышался знакомый голос:
– Ксюша? Неужто – ты?!
К лежащей осторожно подходила Аграфена Михайловна, кутаясь в свой платок.
Превозмогая себя, Ксюша поднялась. Пол стал ближе, лапы словно сдувались. Она пророкотала грудным голосом:
– Я теперь знаю, кто вы, Аграфена Михайловна: гендиректор «Благолепия». Верно? В школе детей учите доброму-вечному, а здесь наслаждаетесь болью нимф.
Англичанка всплеснула руками:
– Кто тебе такое сказал? Я пришла сдавать кровь, учительской зарплаты, знаешь ли, на всё не хватает, надо внуков поддерживать…
Она отшатнулась, потому что бывшая ученица дёрнулась вперёд. Испугалась. Да кто бы не испугался подобного чудовища? Ксюша остановилась и затараторила:
– Не сдавайте! Ни в коем случае не сдавайте, вы не знаете, какие ужасы творятся после!
– Вот и коллега меня отговаривает, специально привела процедуру смотреть, – Аграфена Михайловна кивнула на миниатюрную блондинку в песочного цвета пиджаке, которую загораживали два агента, и вперевалочку побежала к лестнице.
– Марь Пална, – прошептала Ксюша. – Так вы зачинщик всего ужаса?
Строгое лицо, длинный вздёрнутый нос. Марь Пална улыбнулась снисходительно, погрозила белой телескопической указкой с шариком-набалдашником:
– Генеральный директор, Ксюшенька, зачем путаешь понятия. Не слишком ты много о себе возомнила, девочка? Помни, Рэй Брэдбери сказал: «Сами мы ничего не значим. Не мы важны, а то, что храним в себе». Ты – всего лишь сосуд, неудачный эксперимент. А неудачные экземпляры нужно уничтожать.
– Как же вы говорили нам о гуманизме?
Ксюша, прикрывшись клешнёй, сунула руку в сумочку. Учительница склонила голову набок, стукнула шариком по ладони.
– Ксюша, вспомни: гуманизм – от слова «хомо», человек. Ты плохо меня слушала, девочка. Двойка.
Указка махнула охранникам. Те высвободили из-под курток пистолеты и начали стрелять.
Ксюша успела отвернуться, вскинуть клешни, прикрывая голову – они вскипели болью. Справа, слева жалили копья: агенты обошли её, занятую разговором с русичкой, и атаковали со всех сторон. Брюшко было изранено; она не могла двинуть ничем ниже пояса, лапы разрывало. Издалека, от комплекса утилизации, щёлкал карабин.
Ксюша откинулась назад. Коса захлестнула ноги охранника, дёрнула – тот просвистел по дуге, сбив товарища, полетел к утилизационной кабине, ударил стоящего там – и карабин сдох.
Она выпрямилась.
Разбитые клешни пылали, отказывались подчиняться. Но зачем ещё Ксюша училась получать от боли удовольствие, сливаться с нею и действовать заодно?
Агент слева занёс копьё. Зазубренный кончик вошёл ему в грудь, выдернулся, рубанул следующего.
Коса расплелась. Пальцы-волосы перехватывали копья, подсекали нападающих. Ксюша оперлась на две задние, израненные лапы, а остальными била, преодолевая боль, втыкая крюки, разрезая клешнями всё, что попадалось.
Когда она остановилась, пол покрылся ошмётками тел. Красная капель срывалась сквозь его круглые дырки и стучала о горячий люк реактора. Снизу повалили клубы пара.
Марь Пална отползала на четвереньках, забрызганная кровью своих телохранителей; видя приближающуюся Ксюшу, выставила перед собой ладонь:
– Послушай, девочка моя. Ты же хорошая, отличница. Не трогай меня, и я дам тебе паспорт, десять миллионов, ты уедешь далеко, в Финляндию или Грузию, там запрещены нимфы, и никто тебя не заподозрит…
– Нет! – Отростки вокруг головы Ксюши всколыхнулись, как от ветра. Они указали на дощатый загон: – А остальные? Что с ними?
Марь Павловна успокаивающе помахала руками, как бы утрамбовывая вопрос.
– Хорошо, все нимфы, нет, даже все мунки получат права. У меня связи в Москве, я предоставлю результаты экспериментов, которые доказывают: вы такие же люди, и всё чувствуете. Толкнём закончик в Думе, мунки смогут легально работать, жить, только не трогай меня!
– Врёте вы всё, Марь Пална, – хрипло сказала Ксюша, чувствуя, как нижняя губа выпячивается.
И занесла серпы.
Тут из-под кресел кто-то выскочил и бросился к учительнице, загородил её, размахивая книжкой над головой.
Ксюша вытерла запястьем слёзы… И увидела Фёдора с красным учебником алгебры.
– Отстань от мамы! – крикнул он тонко.
– Так это – твоя мама? – растерялась Ксюша. – А чего же она всегда тебе по литературе оценки занижала, и по фамилии звала?..
– У меня отцова фамилия, – пробасил Фёдор.
Он загораживался несчастной алгеброй, как суперщитом; вид потертого учебника с цифрой «11» что-то переворачивал внутри.
Всё кругом стало выше. Новые враги поднимались по лестнице, топали совсем близко, им осталась пара пролётов. Вспомнился урок Дениса Сергеевича, золотистая коса с лентами на полу, хохочущие одноклассники...
Ксюша вгляделась в голубые глаза:
– Та, настоящая, любит тебя. Боится признаться – самой себе боится – но ты подойди к ней…
– Ага, к ней подойдёшь. – Фёдор насупился, глянул мимо. – Там уже Васька с Пашей увиваются, да и остальные… Зазвездилась она.
Ксюша изумлённо отшатнулась:
– Не может быть!
– Да. – Марь Пална поднялась. – Теперь ты понимаешь мою идею? Выплеснув агрессию на нимфу, класс проникся чувством вины, которая постепенно переходит в привязанность. Только благо, деточка, вот ради чего я всё затеяла. Скоро защищу диссертацию на тему решения школьных проблем с помощью нимф, и мой метод будет применяться везде.
– Она сама подговаривала всех тебя троллить, – заметил Фёдор.
– Сидоркин! – яростно обернулась на него мать. – Кто тебя за язык тянул? Марш домой, вечером побеседуем. Как ты вообще сюда пробрался?!
Федя схватился за попу, скорчил несчастную мину и рванул вниз по лестнице.
Да, точно! Ведь именно в прошлом году начались столкновения с Пашкой, наскоки девчонок. И новая русичка пришла к ним с десятого класса, появился Фёдор. Значит – Марь Пална ещё тогда затеяла свой эксперимент? Специально приручала отличницу, не умеющую заводить друзей, по музеям с собой таскала, поила чаем с меренгами… Хорошее у неё выйдет обоснование к диссертации.
Ксюша опустила серпы:
– Кусок протоплазмы не может иметь равные права с человеком, которого шестнадцать лет растили и обучали. Обещайте вот что, Марь Пална: вы закроете фирму и не будете создавать нимф.
– Да, конечно, никаких больше нимф. – Марь Пална закивала длинным носом. – Мы будем заниматься только наукой, ты и я, моя умненькая девочка. Я помогу тебе устроиться, у меня завязки в универе, и подруг твоих возьмём работать…
Дырчатый пол резко приблизился. Лапы сплющились, безвольно разметались, Ксюша рухнула; внутри и снаружи всё болело. Матка сжималась бешенными толчками, втягивая израненного богомола обратно.
С лестницы выскочили новые агенты и рассыпались веером, окружили. Ксюша корчилась в судорогах, до крови закусив губу, когда жёлтые перчатки сжали плечи. Марь Пална нависла, она брезгливо улыбалась. Кивнула на раскрытую камеру:
– На утилизацию её. Да и остальных – тоже. У нас много новых заказов, реактор должен быть полон.
– Вы обещали, – выплюнула Ксюша.
Учительница рассмеялась, помотала головой.
– Кому обещала, кусок протоплазмы? Я специально опубликовала инфу о казни во всех газетах – и вот ты здесь. Признаться, я не хотела проводить опыт по выведению биологического оружия, вояки навязали. Твой генетический код – досадная ошибка, но мы его сейчас сотрём. Чпок.
Ксюша подняла айфон черногубой девахи:
– Вот, весь мир слышал ваше признание. По крайней мере, двадцать тысяч человек, Пашка с удовольствием включил прямой эфир на своём канале, а что в интернет попало – уже не сотрёшь. Согласно экспериментам, мы всё чувствуем, так? Вам придётся остановить производство.
Марь Пална презрительно вскинула подбородок.
– Нашу технологию одобрили на высшем уровне. Скоро мы продадим её Китаю и Польше. У меня уже в пяти регионах строятся филиалы, и знаешь, как их жители рады? Бесплатный труд, недоступные раньше удовольствия, возможность чувствовать свою власть – думаешь, люди откажутся от этого? Действительно так думаешь? Тогда посмотри комментарии.
Ксюша взглянула на экранчик.
• Скажите, тоже, «никаких больше нимф», в нашем кафе они незаменимы, клиентам нравятся (* [1]
Закрыть
) Кого вы предложите взамен, девушек-людей? Имхо, аморально (>_<)?
• Мунки чувствуют? Насмешили. Давно доказано: протоплазма не испытывает эмоций, смотрите сайт Глубинная Нумерология
• Челавеков итак слишкам многа ищо ани!!!!!!! Резать нимфух нада инача цилзацию ждёт котострофы и выражденья!!!!!!!!!!!!!!
Учительница носком туфли выбила айфон – и наступила, кругом разлетелись обломки. Она погрозила указкой:
– Мир состоит из людей, девочка. А людям выгодно. Ликвидируйте.
Глава 14. На крыше ада
Гендиректор «Благолепия» махнула агентам, и те подхватили Ксюшу под руки, потащили в камеру. Кабинка с решетчатым полом приближалась, вся белая изнутри, только на стенах отливали металлом кругляши облучателей. Накрывала такая боль внутри и снаружи, такая усталость – бейте, утилизируйте, уже всё равно.
Вокруг валялись искромсанные тела, из рваных ран ещё выходила толчками кровь. Мужчина с квадратной челюстью неестественно выпучил мутные глаза, неподалёку лежал разломанный карабин. Скольких Ксюша убила? Скольких могла убить, если бы не схватили?
Наверное, уничтожить её – лучший выход. Для всех.
– Откуда звук?
Марь Пална задрала голову: по ту сторону купола нарастало жужжание. Оно приближалось, треугольники завибрировали – и лопнули. Крыша взорвалась, осколки посыпались вместе с каплями дождя.
В проломе показался белый шар, нос квадрокоптера, четыре блюдца винтов.
– Что за выходки, кто позволил?! – закричала Марь Пална, прикрывая ладонью глаза. – Мой подарок городу!
«Подарок» завис посреди площадки. Боковая панель отъехала, за ней стояла Эльза в облегающей синей коже. У бедра она держала странный агрегат с трубой, на которую скотчем примотали лазерный фонарик.
Узкий луч пронзил клубы пара, полоснул охранников. Их животы прыснули оранжевой жижей, туловища свалились, а луч уже настигал агентов, проходился по телам на полу, и они покрывались кипящей охровой массой. Все вопли слились в один.
«Значит, Эльза доделала свою пушку?» – подумала Ксюша.
Головы её конвоиров взорвались, и она с ужасом увидела на предплечье каплю жёлтой субстанции, похожей на ртуть. Капелька тянула во все стороны жгутики, дрожала, расплющивалась, собиралась. Она прожигала кожу, как щёлочь, и разрасталась.
Ксюша вскочила, стряхнула её; принялась отсасывать кровь в месте ожога, сплевывать. Показалось – или капелька не шмякнулась на пол, а полетела на тонких крыльях?
Три охранника запихивали нимф в камеру утилизации. Фонарик прошёлся и по ним, и по ногам якутки с разорванной скулой. Она свалилась между створок, загребая руками; всё ниже колен растеклось оранжевым.
Остальные девушки с визгом отпрянули внутрь кабинки.
Жижа выцветала в жёлтый, потом становилась серой, лилась вниз.
Ксюша заметила вдруг: Эльза смотрит прямо на неё. В чёрных глазах француженки жалость боролась с отвращением, бровки-стрелочки сошлись.
«Должно быть, она переживает, что создала такого монстра, как я, – пронеслось в голове. – И убивать противно, и оставить нельзя: как мама с тапкой над тараканом. Правда, таракан этот кое-кого из подвала вытащил».
Ксюша закричала:
– Ты пришла уничтожить «оружий» – чудовище, которое сотворила? Ну вот она я, давай.
Синяя фигурка подняла пушку к лицу, прицелилась.
