Глава 2. Жертва
Ксюша приподнялась, с изумлением разглядывая орхидею с тонкими, восковыми лепестками у себя между ног – цветок размером в две ладони. Набухший клювик дрожал в центре, под изящным пыльником, лепестки выгнулись зубчатым краем.
– Как? – пролепетала она. – Как, зачем?!
– Да ты нимфа! – протянул Фёдор со знанием дела. К середине фразы его бас соскочил на тонкий мальчишеский голосок. – Я на Ютубе смотрел… А, чего? К уроку готовился!
– Всё правильно, – отозвался снизу учитель. Он подтирал лужи вокруг ванночки. – Выращенный из протоплазмы клон нашей Тургеневой со слегка изменённой генетикой. Руководство фирмы «Благолепие» предоставило его специально для урока. Вон в углу доски висит QR-код, не забудьте написать отзыв.
Мира скептически морщила губу:
– Как такая огромная шняга могла у неё там поместиться?
– Вы на химии видели эксперимент «фараоновы змеи»? – Денис Сергеевич выпрямился с тряпкой и схватился за спину. – Как из ма-аленькой таблеточки вылезают мощные столбы? Масса вещества не меняется, зато оно увеличивается в объёме. Тут то же самое – только разбегаются не молекулы, а ещё меньшие частицы. Вот и звонок! Сидоркин пять, Павел четыре, остальные возьмите по два жёлтых кружочка. Кузнецова, помоги нашей «Ксюше» спуститься, ей ещё сложно ходить.
Держатели отстегнули. Каждое касание к орхидее вызывало трепет. Ленка потрогала начавшие опадать лепестки, заметила, как они тут же становятся упругими – и специально принялась гладить по краю.
Ксюша выгнулась, а учитель прикрикнул:
– Без баловства! Фёдор, присмотри за нимфой, скоро должны прийти из «Благолепия», забрать её на утилизацию.
Трусики одеть всё ещё было невозможно. Ксюша стояла за высоким Фёдором в углу рекреации и соображала – что она теперь такое?
Нимфа. Существо без прошлого и будущего. По правилам подмены, настоящая Ксения Тургенева должна сидеть сейчас дома, у неё три выходных, лафа.
Плиссированная юбка как будто ничего не прикрывала, любопытные взгляды то и дело впивались, проходя сквозь складки: они уже знают рельеф под ней, всё видели.
– Лол! Куда её теперь отправят? – спросила, глядя сверху вниз, Кузнецова. К ней жалась худосочная Катенька.
– Их скармливают другим нимфам, – встрял Вовка, протиснувшись мимо Ленки.
– Вовсе нет, – пробасил Фёдор и снова перешёл на фальцет: – Обрабатывают жестким рентгеновским излучением, получается снова протоплазма, её потом сливают в Биореактор. Дурак ты, Вовка.
Ленка принялась шептать что-то подругам, они отошли к окну.
Фёдор протянул Ксюше пакетик с чипсами:
– На, восстанавливай энергию.
– Попить бы…
– Ладно, стой тут.
«Охранник» направился к кулеру, подобрал с пола стаканчик и подставил под струю.
Утилизация: какое мерзкое слово. Будто сминают пакетик из-под чипсов. Неужели теперь придётся ждать, когда запястье с родинкой-звёздочкой растечётся оранжевой жижей?
Кажется, орхидея сдулась, забралась обратно. Ксюша тайком надела трусики. На них сразу отпечатался её запах – вкусный до неприличия, полный призыва, как загулявшая кошка. Феромоны так и сигналили всем самцам в округе: «Здесь вас ждут».
Пришлось сильно сжать колени, лишь бы заглушить его.
Как же так: все кругом говорят, что изделия из протоплазмы лишь имитируют человеческие эмоции, притворяются настоящими, а сами – вроде роботов. В передаче на канале «Дискавери» про это долдонили, и отец всегда повторяет.
Но почему тогда Ксюшу захлёстывает стыд, и гнев, и обида, и растревоженное, встрёпанное со сна желание? Почему ноет у горла, точно весь воздух из лёгких откачали?
А если она – всё же настоящая? Но орхидея…
В сети ходят ролики: перед утилизацией с нимфами делают кошмарные вещи. Лучше даже не смотреть – какие.
Да можно ли придумать что-то ужаснее сегодняшнего урока?
С ней теперь любой может сотворить любую мерзость, и никто не защитит. Сколько ещё придётся терпеть издевательств? И зачем – терпеть?
«Сейчас бы рвануться к окну, открыть – и об асфальт, – с тоской думала Ксюша. – Четвёртый этаж, не слишком высоко, но если падать головой» …
Оторвалась от стены.
... Марь Пална вчера диктовала на Русском, помахивая белой телескопической указкой с шариком-набалдашником: «Надо жить. Надо любить. Надо верить. Лев Толстой». ...
Да, надо. Только – зачем? Зачем жить? Кого любить? И как им верить?
Не этого ли – не шага ли в окно – добивается класс? Потом скажут настоящей Ксюше: «Ты слабачка, не можешь выдержать даже вызова к доске».
Она ведь мечтала стать энтомологом. Поехать в Африку, открывать новые виды насекомых. В Африке только стрекоз самых разных около девятисот, тех же, которых не нашли учёные – тысячи. И с каждым годом эти поразительные и неизвестные создания исчезают навсегда, а Ксюша вот так вот запросто будет кидаться об асфальт?
«Не дождётесь», – твёрдо укрепилось в голове.
И тут перед ней встало четверо ребят. Чернявый Пашка ухмылялся, будто не ему Ксюша вчера заехала в подбородок.
Вася-Красавчик смотрел, как всегда, искоса, презрительно. Волнистые светлые волосы обычно заставляли девчонок с задних парт ловить каждое слово «любимки», а уж для очередной лавины шуток над Ксюшей ему достаточно было дёрнуть плечом.
Раньше она жаловалась Марь Палне, а теперь? Игрушка не может жаловаться.
– Куда ты, Ксенос? – подступил Пашка. – Теперь в натуре ксенос, кусок слизи!
– Не слизи, а протоплазмы. – Фёдор отодвинул его и протянул Ксюше стакан.
Она отвернулась, с жадностью хлебая воду: кажется, сладкая.
Удар ноги выбил из руки пластик, на сарафане расползлось мокрое пятно. Потная ладонь впилась в рот, над ухом прокричали: «Давай, локти держи, крепче!»
Ксюша брыкнулась, но косу больно схватили, натянули и начали бить по ней чем-то металлическим. Парни одобрительно свистели. За волосы дергали, они звенели струнами – и повисали без привычной тяжести.
Неужели – отрежут? Насовсем? С пяти лет растила, мечтала, чтобы как у Рапунцель…
Ксюшу нагнули, сдёрнули трусики; юбка взметнулась, сквозняк хлестнул по ягодицам.
– Ого, уже как нормальная! – прогундел мелкий Вовка и нагло принялся ощупывать место, где был цветок.
– Да ты не руки суй! – загоготал Пашка.
– Погодите, не так, – пробасил Фёдор, – хотите снова на орхидею посмотреть – уступите профи.
– Ботан, вон горшки на подоконнике, к ним и вали! – огрызнулся Вовка.
– Дайте, у меня уже созрел, – бросил Вася, с мерзким звуком расстёгивая ширинку.
Сзади в Ксюшу воткнулось грубое, твёрдое, так что перевязки на входе затрещали – а вдруг, лопнет?
– Больно! – провыла она сквозь зажавшие рот пальцы.
«Деревяшка» вонзалась снова и снова, растравливая желание. Через пару минут задрожала, выпуская жидкость.
Пашка отбросил Васю:
– Эта стерва мне зуб выбила, должок!
Он хлопнул по ягодице, по другой – и принялся искать, куда же пристроиться. Когда, наконец, нашёл, начал приседать и прыгать, показывая своё «мастерство».
Остальные уже приспустили штаны и с нетерпением потряхивали трусами.
– Шухер! – закричала Ленка.
Толпа парней встрепенулась. Ксюшу оттащили за кадку с пальмой, двое сели сверху, остальные стали делать вид, будто гоняют пустую банку.
– Это десятый «Б»? – спросил безразличный мужской голос, в нем звенели металлические нотки. – Я представитель «Благолепия». У вас проба по времени прошла. Где объект?
Он зашуршал бумагами.
– А-а, вы за нимфой? – елейно проворковала Ленка. – Вон она, на улице гуляет, видите – к лавочке подошла?
– Почему отпустили? – раздраженно процедил агент фирмы. – Дети, где ваш ответственный… Э… Гадюкин Д.С.?
Он быстро зашагал к лестнице, монотонно ругаясь на ходу. Из-за кадки Ксюша увидела жёлтое пальто – странно, в такую жару, бабье лето стоит? Сама она задыхалась под тушами парней.
Десятый «Б» столпился у окна, даже двое «надсмотрщиков» не утерпели:
– Чо, там в сам деле Ксюха? Чего она припёрлась, дома бы плюшки лопала?
– Я ей написала, что всё отменили. – Ленка задрала нос. – И что контроша по русичу, Марь Пална вызывает. Ржач, а?
Поднялся шум, смех.
– Ну, Ленка, даёшь! Гляньте, гляньте, как он Ксюху-то настоящую к фургончику своему тащит, а она-то лягается, орёт вон.
– Завучи сбежались, ругаются тётки. Физрук докопался, отобьёт.
– Не, мужик тот прошаренный, бумагами тычет. Всё, повёл, в фургончик запихивает. Девка клонится, ей снотворное забабахали, как есть.
– Ой, – испугалась Маша Солонина, – а если Ксюшу и правда… Утилизируют?
– Спокуха, – бас Фёдора, – им перед реактором анализ крови берут, никого лишнего не растворят.
– Но треша она реально отхватит, – довольно заметила Ленка. – Нечего выёживаться на проверочной, решила бы мой вариант – теперь бы не каталась.
Пока все смотрели в окно, Ксюша встала и мелкими шажками пробиралась к выходу из рекреации. Голове было непривычно легко; за кадкой остался лежать бесформенный золотистый комок с лентами.
Она нырнула в темноту коридора, растолкала шестиклашек, пробежала мимо англичанки, которая только вышла из класса. Аграфена Михайловна передёрнула на плечах вологодский кружевной платочек, закричала:
– Ксения, где твоя коса? Ты куда?
Добрая женщина, тройки никогда не ставит, знает, что Ксюша на медаль идёт… Но англичанка не поможет.
Никто не поможет, у нимф нет друзей. Нет прав, нет жизни.
«Игрушка, игрушка, игрушка», – билось в ушах, когда Ксюша – Ксюша ли теперь? Кто тогда? – вылетела на лестницу другого крыла и понеслась вниз, перепрыгивая через ступеньки.
Слишком большой, раздутый ещё холмик между ног мешал, отдавался при каждом сотрясении. Ученики оглядывались на неё, улюлюкали.
Надо застегнуть пуговицы, оправить юбку. Гольфы опять скатились. Какой шухер на голове? Страшно подумать.
Но не это сейчас главное.
Главное – пробраться мимо тёток-завучей, которые минуту назад видели, как «нимфу» увозит фургончик «Благолепия». А другая Тургенева должна сидеть дома. Что они подумают, увидев ещё одну? Кучкуются за двойным стеклом, на входе в здание, тараторят, руками машут.
Глава 3. Преследователь
Миниатюрная блондинка в приталенном пиджаке стояла спиной, зажимая под мышкой любимую указку с шариком. Она гладила по спине рыдающую старушку-математичку. Марь Пална, милая! Кинуться бы к ней, и всё-всё рассказать, про мальчишек, про кошмарный урок…
Ксюша бы так и сделала.
Но она – не настоящая Ксюша, и Марь Пална не защитит.
Охранник школы, длинный и сутулый дядь Коля, возмущался с завучами, потрясал кулаком. Хорошо – может, не заметят.
Ксюша старалась идти уверенно и спокойно. Волосы растрёпаны, ну и пусть, вдруг – физкультура только кончилась. Без портфеля, без сменки… Да ведь имеют же право ученики на перемене погулять. Воздухом дышать надо, достали со своими запретами.
– Этот экземпляр особенно важен для учёных «Благолепия», его никак нельзя «оставить подольше», как вы предлагаете, – донеслось от группки завучей.
О ком они говорят – не о ней ли?
С независимым видом Ксюша миновала взволнованных женщин и охранника, сбежала по ступеням, свернула влево, на дорожку, размалёванную смешариками…
– Ксюша, ты? – резанул родной голос.
Марь Пална глядела с тревогой, длинный нос уголком выступал вперёд, словно хотел ринуться следом. Она готова часы после уроков тратить, лишь бы успокоить, она разберётся…
Нет.
Девочка припустила изо всех сил. Обычно до калитки идти три минуты, теперь же и десяти секунд не прошло, как железная решётка хлопнула за спиной.
Почему дядь Коля не заблокировал выход – у него же брелок? Неужели Марь Пална его удержала, помогла нимфе по старой памяти?
Некогда оглядываться.
Привязалась Майка, толстая дворняга с сосками до земли. Уши опущены, на морде – вся грусть эльфийского народа. У школы после уроков ошивается, все ей котлетки с обеда заворачивают.
– Прости, Майка, нет тебе ничего. – Ксюша погладила рыжую голову.
Ноги сами несли домой. Уже виднелся родной подъезд, увитый покрасневшим плющом, когда сверху что-то просвистело, упало на розарий, сломав бордовый бутон.
Из подворотни вынырнул белобрысый парень в обносках. Лицо правильное, как у актёра маминых чёрно-белых фильмов, только обгорелое, кожа на носу слазит. Он выудил бутылку, с благоговением сложил её в мешок и принялся подрезать пострадавший куст.
Следующая бутылка просвистела у него мимо виска. Парень вжал голову в широкие плечи, но занятия своего не бросил. Не бросил даже после того, как по рукаву скатился окурок – только грустно вздохнул, глянув на прожжённый след.
Мунк. Ксюша видела таких возле стройки, около железной дороги; на кукурузных полях, когда семьёй ехали купаться к реке.
Использовать мунков, вроде как, запрещено: отец говорит, они у людей работу отбирают. Каждый сезон к ЖЭКу подъезжает фургончик «Благолепия», нарушителей отлавливают и увозят. Тогда пару дней не слышно шарканья мётел, а на третий появляются новые уборщики. Прошлая партия была сделана с негра, но соседи нажаловались: выйдешь погулять, а тут такое навстречу, белками глаз сверкает. Потому-то «шоколадки» пары месяцев не проработали.
Раньше бы Ксюша и внимания на мунка не обратила, а теперь сама из протоплазмы…
Она набрала код домофона, взбежала по ступенькам – хоть лифт не нужен, на первом этаже живёт – и нажала звонок.
Открыла мама, одетая, как в магазин. Отступила:
– Что?.. Где коса? Как очутилась на улице, тебе же запретили сегодня выходить!
– Мам, они… – Ксюша захлебнулась слезами. – Этот урок, Денис Сергеевич попросил снять трусики, а потом…
Она всхлипнула и попыталась обнять мать.
– Погоди, – отстранилась та, – ты же не Ксюша, да? Ты… нимфа?
Задрожала нижняя губа. Когда Ксюша плакала, выпячивала её и загибала книзу – глупая детская привычка. Шмыгнула носом, растёрла рукавами блузки мокрые щёки.
– Мам, это я. Я!
В коридор вышел отец без футболки, пузом наружу. Он даже начатую сигарету потушил.
– Катя, в чём дело? Тут кто… Не Ксюша?
– Стоит он, звони скорее! – огрызнулась мать через плечо и делано улыбнулась «нимфе», подвинула её внутрь, схватилась за ручку двери:
– Ты давай, проходи…
Внутри у Ксюши что-то резко упало: чужие люди. Это родители той, настоящей девочки, и они сделают всё, дабы с дочкой не случилось «эксцессов».
А ведь без их согласия вряд ли бы «Благолепие» получило генетический материал для создания клона.
Ксюша вывернулась, отскочила за дверь. И оглянулась:
– Но почему?.. Мам, зачем вы согласились?!
Женщина за дверью опустила глаза. Однако тут же вскинулась:
– Слушай, в нашем городе только одно предприятие, где есть работа. Если папа потеряет место ведущего технолога, куда он пойдёт? Таксовать?
– Она обернулась к мужу. – Чего ты тормозишь? Хватай её!
– Я звоню. – Тот потряс телефоном. – Ты мне сказала звонить, я звоню!
Ксюша скатилась по лестнице, вдавила кнопку домофона; ругань и топот настигали. Выскочила на улицу, понеслась на бульвар. Скулы и подбородок щипало от слёз.
Становилось людно. Старушка тащила пакеты из «Пятёрочки», тётка толкала розовую коляску, группка второклашек размахивала сменками и тыкалась на ходу в гаджеты. Двое парней засвистели вслед растрёпанной девочке, но больше никому не было до неё дела.
