Вот гудит проспект, выбежать на него – да и покончить со всем.
А как же – Африка?
Ксюша подошла к проезжей части.
… Перед глазами всплыло строгое лицо с длинным вздёрнутым носом, песочный пиджак. Марь Пална спрашивает у класса:
– Угадаете ли вы, кому принадлежит высказывание: «В мире, полном ненависти, нужно уметь надеяться. В мире, полном зла, нужно уметь прощать. В мире, полном отчаяния, нужно уметь мечтать. В мире, полном сомнений, нужно уметь верить».
– Лев Толстой? – поднимает руку Ксюша.
– Нет, Ксюшенька, Майкл Джексон.
– Он у Толстого сбайтил, сто пудов, – комментирует Пашка …
С другой стороны проспекта на неё кто-то пристально смотрел: высокий мужчина в жёлтом пальто и жёлтых кожаных перчатках. Слегка небритый, загорелый, будто улыбается, только вот на скуле мигает синий огонёк.
Знакомое пальто.
По телу прошла дрожь. Фёдор рассказывал об агентах «Благолепия», которые чуют бездомных нимф, тащат в свои фургоны и везут к ангару, который виден с горы, от церкви – круглый, блестит фольгой, весь из треугольных ячеек. «Алмаз». Стоит на площади Ленина, производственный корпус фирмы.
Ксюша сделала три шага назад – и кинулась к проходу между торцами домов-шоколадок. Быстрее, лишь бы не упасть!
Просторный двор с несколькими клёнами, детская площадка, качели. Палисадник зеленеет за оградкой, там живёт та дворняга, Майка… Где спрятаться?!
Ксюша перескочила оградку, в нос ударил запах псины. Заползла в будку, обложенную грязными куртками. Рядом заскулили, и тёплое, мягкое ткнулось в лодыжку.
Щенки! Конечно, собачка же кормящая.
По асфальту что-то цокало, приближалось. Через дырку от выпавшего сучка виднелась угловатая жёлтая фигура.
Если верить Феде, в каблуках у агентов специально шипы вделаны, так лучше драться и на стены карабкаться. А про «Алмаз» он говорил, будто там огромный котёл с протоплазмой, Биореактор, в ней и растворяют лишних нимф…
Цокает. Цокает! Неужели действительно – агент?!
Щенок принялся лизать щиколотку, липкая слюна покрыла гольф, потекла в «лодочку». Ксюша замерла, согнувшись.
Мужчина повернул голову. Прямо из скулы выступало устройство вроде микрофона, на нём-то и мигал огонёк. Неужели – учует? Страшно вдохнуть.
Агент отвернулся и процокал за площадку, к дальнему подъезду.
Ксюша перевела дыхание, опустилась на коленки и почесала за ухом щенка. Пару минут доносились обычные визги детей, удары по мячу, а потом со стороны школы затопали в ногу.
Пришлось снова вглядываться: по дорожке ковылял старичок-узбек в круглой шапочке и оранжевой спецовке. Следом шагал десяток белобрысых молодцов с мётлами на плечах, последний оказался чернокожим. Одеты они были кто во что: слишком узкие шорты, рабочие штаны с заплатками на коленках, штопанные-перештопанные жилетки, даже одна женская блуза.
Старик сел в тени под кустом и раскурил «козью ножку». Молодцы же с яростью принялись выметать двор, накалывать брошенные пакеты на палки, обихаживать мусорки.
Двое залезли на клён, начали его трясти. Посыпались листья.
А если – и в конуру заглянут?..
Снова цоканье. Или послышалось?
Молодцы-дворники сорвались с мест, с разбегу влетели в куст вместе с мётлами – как только уместились?!
Старичок затушил об землю очередную сигарку, схватился за деревянную ручку, торчащую из куста, выдернул себе метлу и начал неспешно ею помахивать, гоняя листья туда-сюда.
Жёлтый прямоугольник приближался. Почему он возвращается – кого ищет?
Раздавался мелкий стук. Ксюша поняла – отбивают ритм её зубы, и сунула в рот ладонь. Не поможет, как тихо не сиди, он чует же, чует…
Агент свернул к будке. Догадался!
Выбежать прямо сейчас? Схватит, близко слишком, чего сидела…
Нет, точно к будке идёт.
Вдруг под ноги ему вылетело толстое, рыжее бревно и обрушило лавину злобного лая – да это Майка! Как странно: дворняга никогда не лаяла, ребята теребили её, даже пинали – всегда только нос опускала и качала кончиком прижатого хвоста.
А здесь рычала, кидалась даже.
Мужчина плавно взмахнул рукавом пальто, захрустели кости, и Майка шмякнулась на дорожку. Передние лапы её страшно вывернуло к хвосту, а живот лопнул.
Мягким движением агент вытер перчатку о травку, качнулся в сторону Ксюши.
Не успеть…
– Собачку убил! – закричала старушка от дома. – Догхантер, фашист, убил собачку. Погоди, на Ютуб выложу!
Агент оглянулся, высматривая, с какого балкона кричат. От площадки уже бежали мамочки, громко возмущался дворник.
Сейчас надо!
Ксюша отпихнула щенка, рванулась прочь из будки, перепрыгнула оградку, чуть не упала, попав ногой в яму на асфальте. Прочь, прочь, мимо клёнов, окон, клумб. Выскочив из двора, она кинулась к супермаркету – затеряться в толпе.
Бедная Майка. Щенки погибнут теперь, если по домам не разберут. Ничего, народ сердобольный: вон как откормили собаку, сейчас клич на форумах кинут, пристроят малышей.
На счастье, в торговом центре жизнь кипела. По пятницам здесь устраивали дегустации, и у Ксюши засосало в желудке от запаха ветчины, копчёностей и свежего хлеба.
Похоже, агент отстал.
У палатки «Мякушки» дети азартно выбирали между ватрушками с малиной и шоколадными пончиками, которые покрыла разноцветная присыпка. Хрустела корочка на свежем багете, из-под ножа отскакивали крошки.
Под вывеской «Фермерская сметана» плавала в рассоле нежнейшая «моцарелла», румяные нити «чечила» манили дымком.
За стойкой с рекламой мясных деликатесов промоутер смотрела, подняв бровь, как растрёпанная школьница хватает колбасу на шпажках и снизывает губами одну за другой. В молочном отделе удалось урвать целую бутылку земляничного йогурта, она приятно булькала в животе. Ксюша уже направлялась к «Рыбному», когда увидела его.
Снова агент, водит носом, ищет жертву!
Пригнувшись, Ксюша спряталась за толстого дядьку, перебежала в щель возле банкомата – и выскочила через раздвижные двери.
Сжимались сумерки, фонари ещё не зажгли. Агент ждал на улице, возле парковки – когда успел?!
Ксюша рванула в противоположную сторону. Петляя среди машин, она оглянулась через плечо – не гонится ли – и врезалась в мужскую грудь.
Неужели – опередил?..
Но это оказался просто высокий поджарый клерк в чёрных очках, который вылезал из синей КИА.
– Девочка, погоди, ты от кого бежишь? – воскликнул он, а Ксюша только махнула, добралась до выхода с парковки и пошла через проезд, стараясь не ускорять шага.
Жилые дома, народ возвращается с работы. Её же не схватят у всех на виду? Могут и схватить, нимфа – не собака, её никто не кинется защищать. Сколько роликов в инете, как их ловят на улице посреди дня, скручивают, пихают в фургоны. И под такими видео масса одобрительных комментов, дескать, чистите город, давно пора, а то развелось нелюдей.
Цок-цок, – послышалось сзади. – Цок-цок-цок-цок.
Глава 4. Незнакомец
У обочины прикорнул грузовичок. В его зеркале мелькнула жёлтая фигура.
Близко. Близко!
Ксюша бросилась за грузовик, перескочила газон, пробежала подворотню…
Её схватили за плечо, дёрнули в кусты. Рот зажали, не вздохнёшь.
– Эти сволочи за тобой гоняются? – выдохнул в ухо голос с хрипотцой. – Не отвечай. Вижу, что за тобой, я вас по запаху различаю. Идём, у меня здесь место одно есть…
Незнакомец обхватил запястье Ксюши и потянул за собой, вдоль живой изгороди. Чёрные очки, синяя рубашка, отутюженные штаны – тот клерк из КИА!
Они бежали прямо, резко сворачивали, ныряли в проходы между гаражами. Свет фар слепил, темнота наваливалась, и Ксюша не узнавала своего города. Задыхаясь, она проползла под бетонным забором, через какие-то трубы, потом снова через забор…
Похоже на Восточный район: дома близко друг к другу прилеплены, никакой зелени. В узком переулке стояла телефонная будка с выбитыми стёклами, в которой давно срезали трубку. За будкой обнаружилась ниша шириной метра полтора. Незнакомец толкнул туда Ксюшу, протиснулся сам и загородил вход парой картонных коробок.
– Тс-сс, – шепнул он, – те уже близко, скоро найдут тебя.
– Их разве много? – жалобно спросила Ксюша. – Мы же спрятались?
– Много. У тебя чип, девочка, чип делает тик-тик, зовёт, притягивает.
– Где чип? – Она схватилась за горло.
– Не здесь.
Твёрдые чуткие пальцы скользнули под лиф сарафана, по шёлку блузки, пуговки разошлись. Чужая ладонь прошла за пояс юбки, к холмику лобка.
– Там? Внутри? – ужаснулась Ксюша.
Парень горько скривил крупные губы и кивнул. Из-под очков выпирал широкий нос.
– Не просто внутри, а в самом центре… Что у тебя? Пушистый кролик, бабочка-махаон?
– Цветок… Орхидея.
– Придётся мне на неё взглянуть и часть отрезать. Если ты, конечно, хочешь жить.
Ксюша закрыла глаза. Она не знала – хочет ли. Но эти агенты со скулами-микрофонами… Котёл с бурлящей протоплазмой; как больно, должно быть, растворяться…
Пуговица на груди треснула, отлетая. Сарафан скатился, окутав щиколотки. Теперь не убежать; а если он – маньяк?
В конце переулка раздалось цоканье; замерло.
Ксюша вся сжалась, а незнакомец скользил по талии, умело разглаживал ягодицы, сдавливал их в горсти, проводил тёплыми ладонями по бёдрам, подбирался к самому сокровенному. Он навалился на низ живота, придавив к стене, отпустил – и снова.
Выдохи стали беспокойными, прерывистыми.
– Тише, тише, – дунул он в распахнутую блузку, – у агентов модифицированный слух.
Сбоку над тротуаром чернел проём – окошко в подвал? Ксюша чувствовала влагу между ног, а чужие руки высвободили грудь, трогали соски.
Там сделалось чересчур мокро, пришлось вытирать ладонью: след на ней пах солёным сильнее, чем море, чем копчёная скумбрия. И всё равно аромат был цветочным.
Подушечки длинных пальцев легонько проникли сверху вниз, в щёлочку, они выманивали, танцевали; один из них просунулся дальше, ещё дальше.
Может, лучше заорать и отдаться агентам, чем доверять незнакомцу? Кого там Марь Пална цитировала, Булгакова? «Кто сказал, что нет на свете верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!»
Да отрежут… Отрежут… Нет, не то!
Пальцы ощупывали, разводили губы, снова их смыкали, распахивали без стыда и захлопывали, широко растягивали – и сжимали. Она открыла рот и напружинилась, лишь бы не стонать.
Цоканье раздалось снова, громче, ближе.
Незнакомец опустился на колени перед ней, искусно работая веером из пальцев, перебирая нервы, как струны. Музыкант – вот кто он, конечно же! Сумасшедший музыкант.
«Больше всех рискует тот, кто не рискует». Кажется, Бунин. Надо рисковать, чтобы не рисковать… Отрезать, чтобы не отрезать…
Колени подгибались, Ксюшу усадили на кожаную сумку и развели ноги пошире.
– Молодец, молодец, – услышала она, – правильные движения совершаешь. Ну давай же, выталкивай его сюда, свой цветочек!
Застёжка сумки с каждым толчком врезалась в основание попы, клитор пытался убежать от настойчивых пальцев, спрятаться в норку, но они всюду его настигали.
Острое желание выбрасывало вперёд, а боль заставляла отдёрнуться.
Левая рука незнакомца открыла сумку, чиркнула ледяной застёжкой между половинок, пошарила прямо под ягодицами. Блеснуло маленькое кривое лезвие.
Ксюша закричала бы от ужаса, но в рот ей запихали юбку сарафана – получилось мычание.
– Эй, цветочек, ты куда? – расстроился «музыкант». – Почти уже, ну, давай, поднатужься. Выкладывай сюда свою драгоценность, напрягись немного. Ножик у меня острый, рука лёгкая, не бойся.
Агент возник внезапно, бесшумно, угловатая тень замаячила в щели между стеной и будкой. Синий огонёк на его микрофоне мигнул, исчез, появился снова и замер – агент смотрел прямо туда, где прятались беглецы.
Ниша тёмная, вряд ли он и силуэты видит. Но Ксюша почти ощущала вибрацию своего чипа, его неслышное тик-тик.
Засёк! Сейчас схватит.
И тут рука «музыканта» сжалась, задев звенящую струну. По телу Ксюши прошла неудержимая судорога, только шерстяной комок между зубов спас от крика.
Её тело выталкивало из себя лепестки, раскрывалось навстречу отточенной стали.
Полоснула красным боль, лепесток скрутился разрубленной змеёй. Горячая кровь запульсировала, вырываясь прочь.
Незнакомец швырнул обрезок в окошко подвала. Там послышалась возня, нарастающее «ы-у-у», которое вылилось визгом «ау!», чёрная тень метнулась наружу, пронеслась по ногам агента – и скрылась между мусорных баков.
Синий огонёк черканул искрой, исчез – угловатая фигура прянула по переулку. «Цок-цок-цок-цок-цок» – удалялись шипастые каблуки.
Больше в переулке ничего не двигалось, только где-то на втором этаже бубнил телевизор. Неужели агент ушёл?
– Что это удрало? – решилась спросить Ксюша, выплюнув юбку.
Она зажала липкий от крови цветок. Орхидея обмякала, съёживалась, пряталась в свою норку, как обиженная улитка.
– Я тут иногда подкармливаю кошек после работы. – Спаситель скромно улыбнулся, подхватил за локоть и помог встать. – Кстати: Станислав. А ты кто?
– Ксения Тургенева… Была.
– Некуда идти, да? Ну чего с вами делать. – Он приглашающе мотнул головой.
Ксюша устало вздохнула, оделась – и пошла следом.
Внизу живота налился приятный тяжёлый мячик, но через каждые три шага внутри кололо.
– Погоди… Ты накормил кошку – мной?!
Стас посмотрел через плечо. Очки сползли на переносицу, и в свете окон серые глаза показались хитрыми-прехитрыми. Он усмехнулся:
– Жалко чипа, что ли? Кошкень унесёт его далеко, пусть-ка твои агенты облазают крышу. Не думай, они не тупые: просто им надо отчитаться перед фирмой, предъявить пикалку.
– Так от меня отстали – или нет?
– На время.
По лодыжкам текла кровь, Стас снял рубашку и приказал зажать между ног, – «А то нарисуешь им дорожку».
Его дом стоял через квартал, Ксюша еле одолела лестницу до четвёртого этажа.
Им открыла девушка со светлой причёской под бобрик, в красной юбке, – то есть, кроме юбки, на ней вообще ничего не было. Да и юбка странная: словно пластилиновая, в мелких капельках, которые скатывались по изгибам. Узкая воронка посередине уходила далеко вглубь.
На лице хозяйки ещё не разгладились следы муки: лоб собрался вертикальными складками, губа закушена.
– Мари-ика, – протянул Стас укоризненно, скривил усмешку и отодвинул девушку, пропуская Ксюшу внутрь. – Опять с прибором баловались?
У входа висело ростовое зеркало, и Ксюша отвернулась, чтобы не видеть своей рожи. Зеркало слишком безжалостно, оно показывает веснушки, и щёчки, и нещипаные брови. Ну его.
В коридоре под потолком тянулись трубы, на стенах висели огромные панно квиллинга – горы, морские пейзажи из скрученных полосок бумаги. Дверь дальней комнаты грохнула. Навстречу гостям высыпали ещё четверо девушек, все без одежды, самая высокая и темноволосая вытиралась полотенцем.
Голова сильно кружилась; картины кувыркнулись, оставляя полосы, и свет померк.
***
Неделю спустя.
– Нас везут на утилизацию. Через пару часов наши тела растекутся бурой жижей, станут супчиком для следующих нимф.
Марика горько усмехнулась, обвела взглядом обнаженных подруг. В грузовом микроавтобусе трясло, давила темнота. Окошко сзади молодцы из фирмы закрасили, но те несчастные, которых везли здесь в прошлый раз, отколупали ногтями полоску и через неё проникало чуть-чуть света.
