- Мир дому твоему, хозяюшка! - Сева старательно подражал местному говору. – Бабу Ягу ищу. Не знаешь, где она живет?
- И тебе доброго здоровьечка, путник! – весело ответила красавица и демонстративно уставилась на Севин лоб. – Эх, кабы не печать твоя, поиграла бы в игры-загадки, ум за разум завела. Но коль дело пытаешь, а не от дела лытаешь, то скажу просто…
Она кокетливо поправила волосы и улыбнулась:
- Чудак ты человек! На Ягу смотришь, и Ягу про Ягу спрашиваешь!
- Ты Яга? – натурально растерялся Сева. – Баба?!
- Сам же видишь, что не мужик! – стрельнула она глазами, и как бы невзначай огладила грудь. – Или не нравлюсь?
- Просто я тебя по-другому представлял! Баба Яга – костяная нога, живет в избушке на курьих ножках.
- Это надо же, как остолопы скудоумные сказку переврали! – всплеснула руками баба Яга. Лицо ее раскраснелось, глаза горели праведным гневом: – Не на курьих, а на курных! Дымом окуренных, значит. Тут же лес да болота, прель да мокрядь! Ежели бревна не окуривать, изба и года не простоит – отрухлявит. И чему людей нонче учат, коли таких простых вещей не разумеют?! И говорят, что сказка – ложь! Сами они брехуны черноротые!
Сева не ответил – опустил голову. Смотрел на снег под ногами, на цепочку звериных следов, уходящий в чащу. Хоть он сказок и не сочинял, а за собственное невежество стыдно стало. Перед предками.
Но Яга уже успокоилась, выпустила пар – в прямом и переносном смысле и улыбнулась: ласково, сладко, призывно. Плечом как бы нечаянно дернула: вышитая сорочка сползла ниже, открывая белые телеса:
- А про ногу мою, чем молве верить, проще самому проверить. Дай-ка я тебя, добрый молодец, как водится: накормлю, напою, в баньке пропарю – хорошенько, яро да с изысками! И ножки мои поглядишь, и другое все. Коль законом положено просьбу твою исполнить – не скромничай! Я в любовной науке искусница – всяко-разное умею.
Она провела кончиком языка по нижней губе – пухлой, сочной, словно вишня и сбросила вниз плетеную из веревки лестницу:
- Заходи, дорогой гость!
Лестница одним концом плюхнулась на снег, разбрасывая в стороны мерзлые крупинки, другим же была привязана к перилам крыльца. И болталась на студеном ветру тоненькой змейкой, словно призрачный путь с земли наверх – на седьмое небо услады и блаженства.
Сева во все глаза уставился на Ягу, и чуть было не согласился. По крайней мере, за лестницу двумя руками ухватился! И сердце колотилось, и тело жаром пылало, казалось, весь окрестный снег растопит, и…
Но внезапно Аля вспомнилась. Словно наяву перед ним встала - хрупкая, нежная, голубыми глазищами посмотрела – укоризненно-укоризненно. И своей морозной красотой притушила пожар, что в Севиной крови разгорался.
«Влюбился в нее что ли? – растерянно подумал Сева. – В незнакомую девчонку из сказочной страны, которую всего два часа в жизни видел?! Вот это попал… капитально!»
Удивительно, но это «попаданство» было приятным – сладким, хоть и с грустинкою. Словно душа наконец-то получила то, чего давным-давно хотела, даже требовала! Но никто к ней не прислушивался.
И Сева сразу в себя пришел - лестницу отпустил, руки за спину спрятал – на всякий случай. А Яге ответил вежливо, как по писанному:
- Благодарю за приглашение, хозяюшка! Но остаться не смогу, извини, - владыка Мороз Иваныч срочно к себе требуют. А пришел к тебе от царя Лесного: просит, чтобы долг ты ему вернула – рупь серебром.
Яга обиделась. Но виду не подала – плечи расправила, нос задрала до небес:
- Как знаешь, путник. Дело твое.
Потом оглянулась в сторону чащи и презрительно фыркнула:
- А пень старый совсем совесть потерял! Как спину прихватило - сразу ко мне приполз. В ногах валялся – спаси, соседушка, помираю! Я ж его честь по чести: и в баньке парила, и поясницу растирала, и травами заговоренными поила… И что? Только хворь отпустила, сразу про долг вспомнил! Рупь ему подавай!
«И правильно, что на прелести Ягинишны не поддался, - пришло в голову разумное. – Если сказкам верить, кто только через ее баньку не прошел: и Леший, и Водяной, и Иван-царевич на пару с Иванушкой-дурачком».
Яга же смачно сплюнула себе по ноги и растерла красным сапожком:
- Хрен ему собачий, а не рупь! Так и передай.
Сева вспомнил Пристава, и в груди похолодело. Понятно, что Яга это для красного словца сказала! Но угроза могла запросто воплотиться в реальность. А Сева, хоть не всегда поступал правильно, садистом не был. И живодером тоже.
Поэтому грозно свел брови и выдал начальственным тоном:
- Ты, Яга, по закону обязана мою просьбу исполнить! А просьба моя такая – верни Лешему рупь серебром. Все понятно? Исполняй.
- Глупый ты, путник… Законное право на пустышку променял. Что ж – будь по-твоему.
Запустила руку за ворот вышитой сорочки и вытянула оттуда блестящий кругляш – покрутила в пальцах, попробовала на зуб. Потом стряхнула с перил снег, перегнулась через них и помахала перед лицом Севы зажатой в руке монетой.
При этом якобы случайно давая полюбоваться тем, что у нее за пазухой. А посмотреть было на что! Мол, почувствуй, дурень, от какого счастья отказался, и искусай себе с досады все локти.
Сева ненароком сглотнул слюну и отвернулся:
«Все равно Алю люблю! Так и знай. А твое седьмое небо блаженства уже топтано-перетоптано, как базарная площадь».
- Мой тебе совет! – проговорила Яга грудным голосом. – Держи рупь крепко и из рук не выпускай, пока Лешему не отдашь. Но прежде того, стребуй, чтобы он по старинному обычаю на четыре стороны поклонился и трижды произнес: «Яга мне ничего не должна!»
И вложила кругляш Севе в ладонь.
4.
Лешего Сева застал на той же полянке.
Он по-прежнему сидел на поваленном дереве, но не точил нож, а просто грелся у костра, вытянув к нему узловатые руки.
Рядом, свернувшись клубочком, дремал Пристав.
Заслышав шаги Севы, оба нетерпеливо повернули головы.
- Ну-с? – первым не выдержал Леший. – Стребовал долг с Ягинишны?
Сева молча подошел к костру, зажал рупь двумя пальцами и показал Лешему.
Отблески огня упали на монету, окрашивая серебро в красный цвет.
- Гляди-ка, принес! – уважительно пробасил Лесной царь, щуря бесцветные глаза. – И управился быстро. А я-то думал Ягинишна тебя… это самое…
Он показал похабный жест и расхохотался – так, что эхо прокатилось по лесу, а с еловых верхушек осыпался снег.
А потом протянул руку:
- Давай сюды.
Но Сева мотнул головой:
- Яга просила, чтобы ты на четыре стороны поклонился и произнес три раза, что она тебе ничего не должна. По старинному обычаю.
- Ох, уж эта Ягинишна! Крючкотворка, буквоедка, перестраховщица. Нет, чтобы по простому, по-соседски… По старинному обычаю ей подавай. Ладно, пущай подавится!
Леший выпрямился и положил четыре поясных поклона – по одному на каждую сторону света.
- Яга мне ничего не должна! Яга мне ничего не должна! Яга мне ничего не должна!! – выпалил скороговоркой, аж запыхался.
Высоко в ветвях каркнула ворона. Костер на миг затух, а потом ярко вспыхнул, выбросив в высоту столб пламени. Будто сам лес засвидетельствовал слова царя.
И Сева с чистой совестью отдал ему серебряную монету.
Леший обрадовался ей, как ребенок: вертел в пальцах, смотрел на свет, пробовал на зуб точь-в-точь, как Яга.
- Ах, рублик мой милый! Двадцать лет тебя не видал, думал, ужо и не встренимся. А возвернулся ты… родненький! Выходит, я теперь богатый?! Богатый жених – оляляля!
Леший сладко вздохнул и поцеловал вожделенный рупь:
- К Ягинишне свататься не буду – шлендра она и шаболда! Хорошую невесту выберу – добрую, скромную, и чтобы ни с кем до меня ни-ни!
Сева тронул замечтавшегося «жениха» за плечо:
- Отпусти Пристава. Ты обещал.
Леший кивнул и, не сводя взгляда с монеты, развязал мудреный узел на шарфе:
- Идите себе с миром.
Сева осмотрелся: везде были одни и те же елки, снег и темнота.
- Скажи, куда идти-то?
- Куда душа пожелает! – отмахнулся Леший и, зажав рупь в кулаке, загадал: - Коль орлом ляжет – из Водяного рода жену возьму, ежели решкой – оборотницу. А вдруг на ребро встанет – на человеческой девке жениться придется. Они-то, конечно, живут маловато, зато сла-а-адкие…
И подбросил монету вверх.
Рупь полетел, закрутился в воздухе волчком, на миг застыл перед падением… И исчез.
Леший оторопел:
– Рублик, хороший мой, ты куда..?
И в этот момент над чащей раздался женский смех: звонкий, безудержный, торжествующий.
Лес отозвался глухим стоном, словно предчувствием беды.
- Яга! – взвыл Лесной царь. – Стерва, курва, лярва - неразменный рупь подсунула!! Ох, она у меня попляшет!!!
Леший заскрежетал зубами, затопал ногами, ударил себя кулаком в грудь. Лес заскрипел, забормотал, заплакал на разные голоса. Откуда ни возьмись, налетел буран – задул костер, закружил вихрем снег, зарычал, словно голодный зверь.
- Что, Яга, – нравится?! Погоди, енто присказка токмо! Сказка впереди!!
- Бежим! – принял Сева единственно верное решение. Но Пристав и сам уже вскочил на лапы. И они рванули.
Бежали, мчались, неслись – продираясь сквозь еловые заросли, спотыкаясь о коряги, навстречу лепящему в лицо снегу. Не куда глаза глядят – куда ноги вынесут!
Только ветер свистел в ушах, и вековые ели качались со зловещим треском – казалось, вот-вот сломаются.
Хорошо, к вечеру ударил морозец, и снежная корка подмерзла, превратившись почти в асфальт. А то бы не выбрались – завязли навеки в сугробах.
Наконец путники забежали за небольшую скалу и без сил рухнули на снег. Здесь было потише. Буря рвала и метала вдалеке, а сюда не добиралась. Суровая возвышенность надежно защищала растущие за ней неизменные елочки и молодую березовую рощицу. Ветви лишь слегка подрагивали, будто волнуясь за своих собратьев в лесу.
- Получается, Яга с Лешим фальшивыми деньгами расплатилась? – отдышавшись, тявкнул Пристав. – Противозаконно это!
Он потянул зубами волочащийся за ним черно-белый шарф, а потом прокатился по снегу - да так ловко, что шарф оказался пижонски обернутым вокруг его шеи.
- Нет, - улыбнулся Сева, вытряхивая из шапки снег. – Знаю эту сказку – бабушка читала. Неразменный рубль не фальшивый, а волшебный: сколько раз им не расплатишься, а он снова у тебя в кошельке оказывается.
- Мне бы премию такую, - завистливо вздохнул Пристав. - Трать-трать, а она на месте.
И погрустнел – даже уши опустились. Наверное, про приставку вспомнил:
- Долбанный дед Мороз! Мало того, что ни премии к празднику, ни подарка, так совсем, старый, страх потерял: должностное лицо при исполнении в собаку превратил! Ох, доберусь до него – мало деду не покажется!
Сева кивнул. Это был уникальный случай, когда он полностью соглашался с Приставом. Хотя былого запала на ругань и рукоприкладство уже не было.
«Просто поговорю с Морозом. Спокойно. Объясню, что делать подлянки людям под Новый год нехорошо. Пусть на будущее учтет».
И подумал про Алю:
«Говорила - на праздничный пир пойдет. А у кого сегодня пир? Конечно же, у деда Мороза! И меня к нему звали. Значит, там и встретимся! Но поторопиться нужно, вечер поздний, к ночи идет – Новый год совсем близко».
И толкнул Пристава в лохматый бок:
- Слушай, раз ты уже собака… у собак чутье развито не в пример человеческому. Понюхай, в какой стороне людьми пахнет? Дымком над трубой, щами наваристыми, домашними пирогами?
При мыслях о еде желудок сжался и обиженно заурчал. Но Пристав мотнул косматой головой:
- На такие запахи не натаскан. Но попробую!
Он высоко задрал нос и смешно-смешно им запыхтел:
- Здесь ничего.
Повернул голову в другую сторону:
- И тут глухо.
А потом посмотрел на березовую рощу…
- Есть!! – радостно залаял он. – Чую!!! Деньги чую большие, в рублях и в иностранной валюте. Имущество - движимое, недвижимое… много имущества! Хоть три дня описывай, все не опишешь!
- Раз имущество – значит, и люди! – обрадовался Сева. – Не бесхозное же оно! Идем.
5.
Ветер стих – видно, Лесной царь устал и сменил гнев на милость. И луна из-за туч выползла – круглая, желтая, как головка сыра. Хоть бери и режь на бутерброды!
Товарищи по несчастью миновали березки – тоненькие, стройные, с прозрачными сережками-сосульками. Березняк был весь испещрен звериными следами: и круглыми, с четким отпечатком четырех когтистых пальцев, и длинными – тоненькой цепочкой, и…
Пристав заинтересованно повертел носом, но Сева лишь прибавил шаг – в следах он не разбирался, и время терять не хотелось.
Вскоре вышли на опушку леса.
Хорошо здесь было: тихо, светло, просторно. Морозец пощипывал за щеки, снежок искрился в лунном свете.
Вдоль леса шла дорога – широкая, вся изъезженная полозьями саней, а за дорогой высился терем. Пристав глянул: аж взвизгнул от восторга – видать стоимость прикинул, в современных ценах. Сева тоже восхищенно присвистнул – терем был сказочно хорош! Деревянный, ажурный, как кружево, - с башенками, переходами, затейливыми балкончиками.
Возле высокого крыльца стояли расписные - будто пряничные сани, запряженные тройкой вороных. Кони были молодые, горячие – фыркали, били копытами, казалось, сейчас сорвутся, да как полетят!
Сева, держа Пристава за шарф-ошейник, обошел сани, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Отворил мужичок – не первой молодости, но крепкий, в косоворотке и полотняных штанах. Сразу на Севин лоб глянул:
- К его степенству по делу?
Сева важно кивнул.
- Обождите, доложу!
Вскоре Сева с собакой уже поднимались по кованой лестнице на второй этаж. Мужичок глянул на Пристава, даже рот открыл, но Сева сделал каменное лицо, и прислужник промолчал.
Кабинет кричал о богатстве хозяина: вычурная мебель, шелковые занавески, позолоченные подсвечники. И свечей горело столько, что светло было не как днем – как на сцене под софитами. Сева даже моргнул с непривычки.
Хозяин сидел в мягком кресле - дородный, холеный, с густой окладистой бородой. И скромностью не страдал: на нем был расшитый золотом кафтан, бархатные штаны, на руках – массивные перстни с драгоценными камнями. На каждом пальце!
Пристав поводил носом вокруг и облизнулся.
«Купец! – вспомнил Сева иллюстрации к сказкам. – Зажиточный».
И будучи сам человеком дела, с человеком дела вокруг да около ходить не стал:
- Добрый вечер, ваше степенство! Надо мне к Морозу Иванычу попасть.
Купец погладил бороду и усмехнулся:
- В добрый путь! Дорога в стольный град прямоезжая – не заплутаешь. Завтра к вечеру дойдешь.
Сева глядя в глаза хозяину, демонстративно почесал лоб:
- Нужно быстро к владыке попасть. Сегодня до полуночи.
- Лошадок хочешь? – рассмеялся купец. – Свою тройку не дам – сам в столицу на званый пир собираюсь. Но есть упряжка поплоше, могу и одолжить…
Он окинул Севу цепким взглядом – ни одной детали не упустил. На Пристава тоже посмотрел – с интересом. И спросил:
- А что мне за то будет?
Сева слегка растерялся от неожиданности.
- По закону положено… - начал, но купец перебил:
- Не учи ученого - законы, как свои пять пальцев, знаю! – он глянул на свою унизанную перстнями руку, пошевелил пальцами: - Положено просьбу твою исполнить? Я и не отказываю! А чтобы плату за услугу не брать – об этом в законе ничего не сказано. Нужны лошади? Бери, не вопрос. Но заплати.
Сева оторопел от такой деловой хватки, и сразу не нашелся, что сказать.
Купец же снова смотрел на Пристава:
- И тебе доброго здоровьечка, путник! – весело ответила красавица и демонстративно уставилась на Севин лоб. – Эх, кабы не печать твоя, поиграла бы в игры-загадки, ум за разум завела. Но коль дело пытаешь, а не от дела лытаешь, то скажу просто…
Она кокетливо поправила волосы и улыбнулась:
- Чудак ты человек! На Ягу смотришь, и Ягу про Ягу спрашиваешь!
- Ты Яга? – натурально растерялся Сева. – Баба?!
- Сам же видишь, что не мужик! – стрельнула она глазами, и как бы невзначай огладила грудь. – Или не нравлюсь?
- Просто я тебя по-другому представлял! Баба Яга – костяная нога, живет в избушке на курьих ножках.
- Это надо же, как остолопы скудоумные сказку переврали! – всплеснула руками баба Яга. Лицо ее раскраснелось, глаза горели праведным гневом: – Не на курьих, а на курных! Дымом окуренных, значит. Тут же лес да болота, прель да мокрядь! Ежели бревна не окуривать, изба и года не простоит – отрухлявит. И чему людей нонче учат, коли таких простых вещей не разумеют?! И говорят, что сказка – ложь! Сами они брехуны черноротые!
Сева не ответил – опустил голову. Смотрел на снег под ногами, на цепочку звериных следов, уходящий в чащу. Хоть он сказок и не сочинял, а за собственное невежество стыдно стало. Перед предками.
Но Яга уже успокоилась, выпустила пар – в прямом и переносном смысле и улыбнулась: ласково, сладко, призывно. Плечом как бы нечаянно дернула: вышитая сорочка сползла ниже, открывая белые телеса:
- А про ногу мою, чем молве верить, проще самому проверить. Дай-ка я тебя, добрый молодец, как водится: накормлю, напою, в баньке пропарю – хорошенько, яро да с изысками! И ножки мои поглядишь, и другое все. Коль законом положено просьбу твою исполнить – не скромничай! Я в любовной науке искусница – всяко-разное умею.
Она провела кончиком языка по нижней губе – пухлой, сочной, словно вишня и сбросила вниз плетеную из веревки лестницу:
- Заходи, дорогой гость!
Лестница одним концом плюхнулась на снег, разбрасывая в стороны мерзлые крупинки, другим же была привязана к перилам крыльца. И болталась на студеном ветру тоненькой змейкой, словно призрачный путь с земли наверх – на седьмое небо услады и блаженства.
Сева во все глаза уставился на Ягу, и чуть было не согласился. По крайней мере, за лестницу двумя руками ухватился! И сердце колотилось, и тело жаром пылало, казалось, весь окрестный снег растопит, и…
Но внезапно Аля вспомнилась. Словно наяву перед ним встала - хрупкая, нежная, голубыми глазищами посмотрела – укоризненно-укоризненно. И своей морозной красотой притушила пожар, что в Севиной крови разгорался.
«Влюбился в нее что ли? – растерянно подумал Сева. – В незнакомую девчонку из сказочной страны, которую всего два часа в жизни видел?! Вот это попал… капитально!»
Удивительно, но это «попаданство» было приятным – сладким, хоть и с грустинкою. Словно душа наконец-то получила то, чего давным-давно хотела, даже требовала! Но никто к ней не прислушивался.
И Сева сразу в себя пришел - лестницу отпустил, руки за спину спрятал – на всякий случай. А Яге ответил вежливо, как по писанному:
- Благодарю за приглашение, хозяюшка! Но остаться не смогу, извини, - владыка Мороз Иваныч срочно к себе требуют. А пришел к тебе от царя Лесного: просит, чтобы долг ты ему вернула – рупь серебром.
Яга обиделась. Но виду не подала – плечи расправила, нос задрала до небес:
- Как знаешь, путник. Дело твое.
Потом оглянулась в сторону чащи и презрительно фыркнула:
- А пень старый совсем совесть потерял! Как спину прихватило - сразу ко мне приполз. В ногах валялся – спаси, соседушка, помираю! Я ж его честь по чести: и в баньке парила, и поясницу растирала, и травами заговоренными поила… И что? Только хворь отпустила, сразу про долг вспомнил! Рупь ему подавай!
«И правильно, что на прелести Ягинишны не поддался, - пришло в голову разумное. – Если сказкам верить, кто только через ее баньку не прошел: и Леший, и Водяной, и Иван-царевич на пару с Иванушкой-дурачком».
Яга же смачно сплюнула себе по ноги и растерла красным сапожком:
- Хрен ему собачий, а не рупь! Так и передай.
Сева вспомнил Пристава, и в груди похолодело. Понятно, что Яга это для красного словца сказала! Но угроза могла запросто воплотиться в реальность. А Сева, хоть не всегда поступал правильно, садистом не был. И живодером тоже.
Поэтому грозно свел брови и выдал начальственным тоном:
- Ты, Яга, по закону обязана мою просьбу исполнить! А просьба моя такая – верни Лешему рупь серебром. Все понятно? Исполняй.
- Глупый ты, путник… Законное право на пустышку променял. Что ж – будь по-твоему.
Запустила руку за ворот вышитой сорочки и вытянула оттуда блестящий кругляш – покрутила в пальцах, попробовала на зуб. Потом стряхнула с перил снег, перегнулась через них и помахала перед лицом Севы зажатой в руке монетой.
При этом якобы случайно давая полюбоваться тем, что у нее за пазухой. А посмотреть было на что! Мол, почувствуй, дурень, от какого счастья отказался, и искусай себе с досады все локти.
Сева ненароком сглотнул слюну и отвернулся:
«Все равно Алю люблю! Так и знай. А твое седьмое небо блаженства уже топтано-перетоптано, как базарная площадь».
- Мой тебе совет! – проговорила Яга грудным голосом. – Держи рупь крепко и из рук не выпускай, пока Лешему не отдашь. Но прежде того, стребуй, чтобы он по старинному обычаю на четыре стороны поклонился и трижды произнес: «Яга мне ничего не должна!»
И вложила кругляш Севе в ладонь.
4.
Лешего Сева застал на той же полянке.
Он по-прежнему сидел на поваленном дереве, но не точил нож, а просто грелся у костра, вытянув к нему узловатые руки.
Рядом, свернувшись клубочком, дремал Пристав.
Заслышав шаги Севы, оба нетерпеливо повернули головы.
- Ну-с? – первым не выдержал Леший. – Стребовал долг с Ягинишны?
Сева молча подошел к костру, зажал рупь двумя пальцами и показал Лешему.
Отблески огня упали на монету, окрашивая серебро в красный цвет.
- Гляди-ка, принес! – уважительно пробасил Лесной царь, щуря бесцветные глаза. – И управился быстро. А я-то думал Ягинишна тебя… это самое…
Он показал похабный жест и расхохотался – так, что эхо прокатилось по лесу, а с еловых верхушек осыпался снег.
А потом протянул руку:
- Давай сюды.
Но Сева мотнул головой:
- Яга просила, чтобы ты на четыре стороны поклонился и произнес три раза, что она тебе ничего не должна. По старинному обычаю.
- Ох, уж эта Ягинишна! Крючкотворка, буквоедка, перестраховщица. Нет, чтобы по простому, по-соседски… По старинному обычаю ей подавай. Ладно, пущай подавится!
Леший выпрямился и положил четыре поясных поклона – по одному на каждую сторону света.
- Яга мне ничего не должна! Яга мне ничего не должна! Яга мне ничего не должна!! – выпалил скороговоркой, аж запыхался.
Высоко в ветвях каркнула ворона. Костер на миг затух, а потом ярко вспыхнул, выбросив в высоту столб пламени. Будто сам лес засвидетельствовал слова царя.
И Сева с чистой совестью отдал ему серебряную монету.
Леший обрадовался ей, как ребенок: вертел в пальцах, смотрел на свет, пробовал на зуб точь-в-точь, как Яга.
- Ах, рублик мой милый! Двадцать лет тебя не видал, думал, ужо и не встренимся. А возвернулся ты… родненький! Выходит, я теперь богатый?! Богатый жених – оляляля!
Леший сладко вздохнул и поцеловал вожделенный рупь:
- К Ягинишне свататься не буду – шлендра она и шаболда! Хорошую невесту выберу – добрую, скромную, и чтобы ни с кем до меня ни-ни!
Сева тронул замечтавшегося «жениха» за плечо:
- Отпусти Пристава. Ты обещал.
Леший кивнул и, не сводя взгляда с монеты, развязал мудреный узел на шарфе:
- Идите себе с миром.
Сева осмотрелся: везде были одни и те же елки, снег и темнота.
- Скажи, куда идти-то?
- Куда душа пожелает! – отмахнулся Леший и, зажав рупь в кулаке, загадал: - Коль орлом ляжет – из Водяного рода жену возьму, ежели решкой – оборотницу. А вдруг на ребро встанет – на человеческой девке жениться придется. Они-то, конечно, живут маловато, зато сла-а-адкие…
И подбросил монету вверх.
Рупь полетел, закрутился в воздухе волчком, на миг застыл перед падением… И исчез.
Леший оторопел:
– Рублик, хороший мой, ты куда..?
И в этот момент над чащей раздался женский смех: звонкий, безудержный, торжествующий.
Лес отозвался глухим стоном, словно предчувствием беды.
- Яга! – взвыл Лесной царь. – Стерва, курва, лярва - неразменный рупь подсунула!! Ох, она у меня попляшет!!!
Леший заскрежетал зубами, затопал ногами, ударил себя кулаком в грудь. Лес заскрипел, забормотал, заплакал на разные голоса. Откуда ни возьмись, налетел буран – задул костер, закружил вихрем снег, зарычал, словно голодный зверь.
- Что, Яга, – нравится?! Погоди, енто присказка токмо! Сказка впереди!!
- Бежим! – принял Сева единственно верное решение. Но Пристав и сам уже вскочил на лапы. И они рванули.
Бежали, мчались, неслись – продираясь сквозь еловые заросли, спотыкаясь о коряги, навстречу лепящему в лицо снегу. Не куда глаза глядят – куда ноги вынесут!
Только ветер свистел в ушах, и вековые ели качались со зловещим треском – казалось, вот-вот сломаются.
Хорошо, к вечеру ударил морозец, и снежная корка подмерзла, превратившись почти в асфальт. А то бы не выбрались – завязли навеки в сугробах.
Наконец путники забежали за небольшую скалу и без сил рухнули на снег. Здесь было потише. Буря рвала и метала вдалеке, а сюда не добиралась. Суровая возвышенность надежно защищала растущие за ней неизменные елочки и молодую березовую рощицу. Ветви лишь слегка подрагивали, будто волнуясь за своих собратьев в лесу.
- Получается, Яга с Лешим фальшивыми деньгами расплатилась? – отдышавшись, тявкнул Пристав. – Противозаконно это!
Он потянул зубами волочащийся за ним черно-белый шарф, а потом прокатился по снегу - да так ловко, что шарф оказался пижонски обернутым вокруг его шеи.
- Нет, - улыбнулся Сева, вытряхивая из шапки снег. – Знаю эту сказку – бабушка читала. Неразменный рубль не фальшивый, а волшебный: сколько раз им не расплатишься, а он снова у тебя в кошельке оказывается.
- Мне бы премию такую, - завистливо вздохнул Пристав. - Трать-трать, а она на месте.
И погрустнел – даже уши опустились. Наверное, про приставку вспомнил:
- Долбанный дед Мороз! Мало того, что ни премии к празднику, ни подарка, так совсем, старый, страх потерял: должностное лицо при исполнении в собаку превратил! Ох, доберусь до него – мало деду не покажется!
Сева кивнул. Это был уникальный случай, когда он полностью соглашался с Приставом. Хотя былого запала на ругань и рукоприкладство уже не было.
«Просто поговорю с Морозом. Спокойно. Объясню, что делать подлянки людям под Новый год нехорошо. Пусть на будущее учтет».
И подумал про Алю:
«Говорила - на праздничный пир пойдет. А у кого сегодня пир? Конечно же, у деда Мороза! И меня к нему звали. Значит, там и встретимся! Но поторопиться нужно, вечер поздний, к ночи идет – Новый год совсем близко».
И толкнул Пристава в лохматый бок:
- Слушай, раз ты уже собака… у собак чутье развито не в пример человеческому. Понюхай, в какой стороне людьми пахнет? Дымком над трубой, щами наваристыми, домашними пирогами?
При мыслях о еде желудок сжался и обиженно заурчал. Но Пристав мотнул косматой головой:
- На такие запахи не натаскан. Но попробую!
Он высоко задрал нос и смешно-смешно им запыхтел:
- Здесь ничего.
Повернул голову в другую сторону:
- И тут глухо.
А потом посмотрел на березовую рощу…
- Есть!! – радостно залаял он. – Чую!!! Деньги чую большие, в рублях и в иностранной валюте. Имущество - движимое, недвижимое… много имущества! Хоть три дня описывай, все не опишешь!
- Раз имущество – значит, и люди! – обрадовался Сева. – Не бесхозное же оно! Идем.
5.
Ветер стих – видно, Лесной царь устал и сменил гнев на милость. И луна из-за туч выползла – круглая, желтая, как головка сыра. Хоть бери и режь на бутерброды!
Товарищи по несчастью миновали березки – тоненькие, стройные, с прозрачными сережками-сосульками. Березняк был весь испещрен звериными следами: и круглыми, с четким отпечатком четырех когтистых пальцев, и длинными – тоненькой цепочкой, и…
Пристав заинтересованно повертел носом, но Сева лишь прибавил шаг – в следах он не разбирался, и время терять не хотелось.
Вскоре вышли на опушку леса.
Хорошо здесь было: тихо, светло, просторно. Морозец пощипывал за щеки, снежок искрился в лунном свете.
Вдоль леса шла дорога – широкая, вся изъезженная полозьями саней, а за дорогой высился терем. Пристав глянул: аж взвизгнул от восторга – видать стоимость прикинул, в современных ценах. Сева тоже восхищенно присвистнул – терем был сказочно хорош! Деревянный, ажурный, как кружево, - с башенками, переходами, затейливыми балкончиками.
Возле высокого крыльца стояли расписные - будто пряничные сани, запряженные тройкой вороных. Кони были молодые, горячие – фыркали, били копытами, казалось, сейчас сорвутся, да как полетят!
Сева, держа Пристава за шарф-ошейник, обошел сани, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Отворил мужичок – не первой молодости, но крепкий, в косоворотке и полотняных штанах. Сразу на Севин лоб глянул:
- К его степенству по делу?
Сева важно кивнул.
- Обождите, доложу!
Вскоре Сева с собакой уже поднимались по кованой лестнице на второй этаж. Мужичок глянул на Пристава, даже рот открыл, но Сева сделал каменное лицо, и прислужник промолчал.
Кабинет кричал о богатстве хозяина: вычурная мебель, шелковые занавески, позолоченные подсвечники. И свечей горело столько, что светло было не как днем – как на сцене под софитами. Сева даже моргнул с непривычки.
Хозяин сидел в мягком кресле - дородный, холеный, с густой окладистой бородой. И скромностью не страдал: на нем был расшитый золотом кафтан, бархатные штаны, на руках – массивные перстни с драгоценными камнями. На каждом пальце!
Пристав поводил носом вокруг и облизнулся.
«Купец! – вспомнил Сева иллюстрации к сказкам. – Зажиточный».
И будучи сам человеком дела, с человеком дела вокруг да около ходить не стал:
- Добрый вечер, ваше степенство! Надо мне к Морозу Иванычу попасть.
Купец погладил бороду и усмехнулся:
- В добрый путь! Дорога в стольный град прямоезжая – не заплутаешь. Завтра к вечеру дойдешь.
Сева глядя в глаза хозяину, демонстративно почесал лоб:
- Нужно быстро к владыке попасть. Сегодня до полуночи.
- Лошадок хочешь? – рассмеялся купец. – Свою тройку не дам – сам в столицу на званый пир собираюсь. Но есть упряжка поплоше, могу и одолжить…
Он окинул Севу цепким взглядом – ни одной детали не упустил. На Пристава тоже посмотрел – с интересом. И спросил:
- А что мне за то будет?
Сева слегка растерялся от неожиданности.
- По закону положено… - начал, но купец перебил:
- Не учи ученого - законы, как свои пять пальцев, знаю! – он глянул на свою унизанную перстнями руку, пошевелил пальцами: - Положено просьбу твою исполнить? Я и не отказываю! А чтобы плату за услугу не брать – об этом в законе ничего не сказано. Нужны лошади? Бери, не вопрос. Но заплати.
Сева оторопел от такой деловой хватки, и сразу не нашелся, что сказать.
Купец же снова смотрел на Пристава:
