— Присса, — сказала Лэйли, проследив, как Галата с Шимой вместе скрываются в здании ратуши, чтобы немного отдохнуть, — если хочешь, можем тоже пойти вместе.
Вейдир с Хиггом тащили каждый по новому чану, вместо опустевших чанов девочек. Неник поднял пустые чаны и едва заметно поморщился, будто бы от боли, поспешно отвернувшись от Каяра, который в отдалении присматривал за толпой, — как будто если Каяр заметит, то домой отправит. Благодаря магии Лоца рука у него давно должна была срастись… Лэйли подумала, что Лоцу стоит об этом знать.
На узком личике Приссы Лэйли поймала неожиданное выражение: обычно ее не так-то просто было застать врасплох.
— Я и так достаточно с тобой простояла, — процедила она наконец.
— Но нам все равно придется сталкиваться: завтра, послезавтра и вообще, — Лэйли перегнулась через край чана, порадовавшись, как крепко сегодня держат волосы заколки.
Она была в чепце, на этом еще несколько лет назад настояла матушка, они все были в чепцах, не хватало еще ронять волосы в суп! Но волосы вечно из-под него выбивались. А вот сегодня лежали смирно: хоть в чем-то повезло.
Ей приходилось зачерпывать уже с самого донышка. Стрелка заходила на третий назначенный круг.
Она протянула миску старушке. Та приняла ее: рука у нее тряслась мелкой дрожью, но все-таки каким-то невероятным образом старушка не расплескала не капли.
Следующим был мужчина неопределенного возраста, но еще не совсем старик. От него самую малость тянуло прокисшим вчерашним вином — и да, руки у него тряслись тоже.
— Давай просто не будем говорить о наших предках. — предложила Лэйли Приссе, — Вдруг тогда у нас найдется что-то общее?
И в этот момент она уже знала, что будет дальше.
Как будто пигментные пятна на узловатых пальцах старухи, седой волосок, торчащий из родинки на запястье, похмельный запашок мужичка и след от птичьего помета на его латаной одежде, запах сытных щей, мешавшийся с запахом людского пота, этот осенний день, это хмурое солнце, эта пыльная мостовая, ее гудящие от усталости руки, колючий воротник приличного платья, эти звуки многих и многих голосов, чужих разговоров, эта Присса, тонкие намеки на трещинки, змеящиеся в пудре, за которой она отчаянно скрывала свою слишком легко загорающую кожу, ее серые глаза с карими крапинками, ее ручки-тростинки, в жизни не поднимавшие ничего тяжелее половника… как будто все это и все другое обрело такую четкость, что и пропало вовсе, а потом и случилось уже — хотя должно было случиться вот-вот…
…Присса устала, и ноги гудят, и она переносит вес с одной ноги на другую, и задевает острым локтем почти пустой чан с остатками супа, она уже билась об него локтем сегодня, но тогда супа было куда больше; чан чуть сдвигается, слишком громко для такого маленького расстояния… И Присса роняет в него половник с гулким плеском, и лицо у нее все в супе, и платье у нее все в супе… Там оставалось-то всего-ничего, но теперь там и вовсе ничего не осталось, все достается Приссе…
Тут Лэйли моргнула, и видение потеряло четкость.
Время застыло в кратком миге равновесия перед неизбежностью. Единственный миг — Лэйли знала, — когда она может что-то изменить.
И Лэйли крикнула:
— Неник!
И так громко, что Присса от неожиданности дернулась, отступила от своего чана на пару шагов, но половника из рук не выпустила.
— Неник, — сказала Лэйли самому юному члену папиного отряда — его отобрали-то только в этом году, она и не думала, что они с Приссой почти ровесники, пока не увидела их рядом, — долей и нам с Приссой супа. А то в следующий раз мне туда нырять придется.
Неник кивнул и сделал знак Хиггу.
— Присса, — решительно сказала Лэйли, как и положено, не давая злейшему врагу прийти в себя после стремительной атаки, — пойдем отдыхать.
И взяла ее под локоть.
Соблазнительное, конечно, ей явилось видение.
Но ей достаточно было один раз увидеть Приссу в супе. В повторениях на бис нет ничего интересного.
Гораздо интереснее открытие, что можно менять свое и чужое будущее.
— Пришла Кэлли, Лэйли. Ты можешь идти, — сказала леди Василь с едва заметной холодцой в голосе.
Лэйли поежилась.
Еще совсем недавно она думала, что возвращение в столицу, к матери, как-то поможет им преодолеть возникшую между ними пропасть. Инициация Лэйли, казалось, пробила между ними лед.
Но нет.
Матушка не ругала Лэйли, не наказывала, не отстранялась показательно: просто как-то меньше стало между ними прикосновений, объятий и поцелуев, больше не брала матушка в руки расческу, чтобы расчесать дочь.
Как будто однажды утаив от матери секрет, Лэйли сломала между ними что-то хрупкое, и вернуть это никак не получалось.
А может, Лэйли это все себе надумала.
Может, матушка просто слишком занята была своим проектом Башни, и на общение с Лэйли у нее вовсе не оставалось сил и времени.
— Да, матушка. — Лэйли набрала в грудь воздуха, — Ачтонасчетчаепитиясеннилении? — выпалила она без особой, впрочем, надежды.
Матушка неоднократно брала с подноса приглашения от принцессы и рвала у Лэйли перед носом на мелкие клочки. Молча.
И в этот раз, стоило мальчишке-посыльному положить знакомую карточку на поднос в прихожей, Лэйли взяла его прежде Инит, сунула в карман платья, и сама поднялась к матушке, чтобы как-то ее переубедить.
Вчера Сенни нашел способ передать письмо с какой-то рыжей девчонкой, которая умудрилась втереться в доверие к их кухарке, Эльне, но так и не назвать своего имени. Когда Лэйли рано утром спустилась на кухню за молоком и булочками, девчонка стояла там, помогала Эльне замешивать тесто. Она подмигнула Лэйли, как будто они заговорщицы. А потом, пока Эльне отвернулась, чтобы налить молока, сунула письмо прямо в руки.
Очень длинное это было письмо. В нем было очень много слов. И вроде бы совсем простые были эти слова, но разбудили в Лэйли какую-то щемящую, ей совсем непонятную тоску, и вытерпеть ее здесь, так далеко от дворца и Сенни, было совершенно невозможно.
Лэйли проворочалась всю ночь, а потом поняла, что так нельзя.
И даже страх перед холодом в глазах матери ее больше не пугал.
— Нет. — просто сказала леди Василь, — Иди, я занята.
Она наконец оторвала глаза от кипы бумаг на письменном столе и требовательно протянула ладонь с аккуратно подпиленными квадратными ногтями, случайно задев высохшую розу, небрежно брошенную на краю стола.
Лэйли проследила, как почерневший цветок падает на паркет: сухие лепестки рассыпались в пыль, стоило им коснуться пола.
Щипы у розы были не обрезаны. Отец всегда обрезал шипы, когда дарил матушке розы. Да и кто дарит один цветок?
Лэйли упорно думала о чем угодно, лишь бы не замечать требовательно протянутую руку.
Она попятилась.
— Кэлли ждет, — пискнула она, — я все поняла, я пойду.
— Приглашение, — напомнила леди Василь, — ты же хотела показать мне приглашение?
Лэйли отступила на шаг, и еще на шаг. В доме был посторонний. В доме была Кэлли. Матушка не будет громко сердиться при Кэлли.
Квадратик карточки жег бедро через ткань платья. Если матушка порвет его, Лэйли точно расплачется. Вед на самом-то деле ее поступок был к лучшему, так? Теперь, когда Лоц вхож во дворец, матушке проще будет лоббировать свои интересы, разве нет?
Так почему матушка продолжает вести себя так, как будто Лэйли все на свете непоправимо испортила?
Под недоумевающим взглядом матери Лэйли отступила еще на шаг, осторожно прикрыла дверь и ринулась вниз по лестнице, в гостиную, под защиту Кэлли, до того, как ее призвали к ответу.
Не будь Кэлли такая злая девочка, Лэйли даже бросилась бы ей на шею с воплем «спасительница».
Но сдержалась.
Очень уж Кэлли была… едкая.
Из тех, кто за версту чуют чужую слабость, даже если это не слабость вовсе, так, непонятная какая-то тоска, спрятанное среди вещей письмо, да карточка с золотым обрезом, которую не хочешь отдавать матери.
Лэйли ни за что бы не рассказала Кэлли про Сенни. Кэлли была из тех подруг, которые вынюхают все сами, а потом будут наблюдать и злорадствовать издалека, когда ничего не получается.
Основной плюс в том, что никому другому они над тобой злорадствовать не позволят. Как только Лэйли подружилась с Кэлли, они с ней стали одни против всех. Все издевались над Кэлли из-за скандального развода ее родителей, Кэлли издевалась над всеми в ответ, и в ближайший выход в свет Лэйли рисковала попасть под перекрестный огонь.
Но что поделать, матушка так сдружилась с леди Айкили… Как девочки могли не поладить?
— Плохо выглядишь, — первым делом сказала Кэлли, измерив Лэйли своим фирменным взглядом с ног до головы, — совсем не спала? Несчастная любовь? — она пренебрежительно хмыкнула, всем своим видом показывая, что даже смерть не оправдание тому, чтобы выглядеть, как Лэйли, не то что какая-то там любовь, — что у вас на Севере за солнце? Настоящая лаанеситка. Покажи, в чем пойдешь на послезавтрашнее чаепитие, чтобы мы могли одеться в тон.
И Лэйли вдруг поняла, что и в этой гостиной находиться не хочет. Вообще-то Лэйли любила Кэлли, отлично зная, что за ее слишком прямыми и подчас ужасно грубыми высказываниями кроется израненная душа и привычка нападать первой. Но сегодня она не в состоянии была это выносить.
— В зеленом! — взорвалась она. — Или в красном. В фиолетовом… Да ни в каком! Матушка меня не пустит, ясно тебе? Сияй там одна в чем хочешь, и не придется под лаанеситку подстраиваться!
Она резко встала из-за стола, чуть не опрокинув чашку.
— Что значит «не пустит»? — резко спросила Кэлли и тоже встала из-за стола, — Хочешь сказать, я пойду в это логово разъяренных пчел одна?
— Да, одна! — Лэйли шмыгнула носом, — И вообще, после Правопередачи я не останусь на сезон, сразу домой поеду, ясно тебе?!
— Ну хоть понятно теперь, почему ты так себя запустила, — Кэлли обошла стол и ободряюще похлопала Лэйли по плечу, — дебютировать в том году собираешься?
— Дебютировать в Вильге собираюсь! — рявкнула Лэйли.
Кэллии растерянно моргнула.
— А если все получится с Башней, ты, может, тоже! — добила ее Лэйли.
— Что-о-о?! — как-то у Кэлли так получилось выпалить это на выдохе, что у Лэйли от ужаса чуть волосы дыбом не встали, — Никакого Вильге! Послезавтра — чаепитие!
— Скажи это моей матушке!
— И скажу! — набычилась Кэлли, — Зря, что ли, я по ее просьбе этого зануду развлекала, пока тебя не было? Она мне должна дочь на день! Я-то постарела лет на сто!
— Какого зануду? — не поняла Лэйли, мягко усаживая Кэлли на диванчик и незаметно всовывая ей в руки чашку ромашкового чая.
— Ирай, кажется, — поморщилась Кэлли, — этот… Придворного мага ученик. Два часа талдычил о моде и погоде. И в том, и в том разбирается весьма слабо… пирома-а-аг… — она в задумчивости откинула за спину рыжие локоны, и даже притихла как-то, что-то припоминая…
— А мне он не говорил… — удивилась Лэйли, — Ну, что зашел все-таки…
Как бы Кэлли ни хохорилась, Ирай явно произвел на нее впечатление. Даже заставил притихнуть вот.
Ну, или его нашивки. Кэлли всегда завидовала классическим магам. Ее резерва на классику не хватало.
— Ну ты же его не встретила, вот и не говорил, — буркнула Кэлли, — он же не ради меня заходил. Тебя ждал, наверное. Я так… внимание отвлекала. Только из уважения к твоей матери не высказываю, насколько меня раздражают такие вещи, но имей в виду, они меня прямо-таки бесят. Так что ты! — она ткнула пальцем в Лэйли, которая успела уже присесть на диванчик напротив и даже налить себе чаю.
Рука у Лэйли дрогнула от неожиданности, и она чуть не залила себе платье.
— А?
— Послезавтра мы идем на чаепитие. Можешь не расцеловывать от благодарности! — Кэлли хвастливо задрала нос, — Но с леди Василь я все решу, она обещала мне желание. Отставить рыдать в подушку всю ночь!
— Я не…
— Ага-ага, не собиралась, — отмахнулась от нее Кэлли, — уже верю. Не бывать тебе второй Юнной Шинсоор, актриса из тебя так себе. Она умерла на днях, кстати, слышала?
— Впервые про нее слышу, — пожала плечами Лэйли.
Зато ей понятно стало, что на столе у матушки делала роза. Традиционно розы клали в корзины, которые в знак скорби отсылали во время похорон. Только матушка все время путалась, и клала в корзину четное количество цветов — а потом вспоминала, как правильно, и один цветок вытаскивала… Наверное, знала эту Юнну… Или, скорее, раз уж это была настолько известная личность в Ганаи, решила, что неприлично будет не присоединиться к соболезнованиям.
— Так ли на днях? — спросила она, скорее, чтобы поддержать разговор.
Роза была слишком уж хорошо засушена…
— Ну, не совсем… вот как ты уехала. Жаль, что ты ее не слышала, она была… — Кэлли восхищенно распахнула зеленые глаза, — она была великой певицей. Великой. Даже в последние годы… Эх. Надо тебя в театр вытащить. И в оперу. А то так и уедешь в свой Ширг, никого не увидев. — она снова вскочила с места, — Так! Начнем с моды, чтобы в модные места вообще пускали! Показывай мне, в чем пойдешь завтра!
Лэйли не выдержала, рассмеялась этому упрямству подруги: почему-то поверилось вдруг, что она и правда послезавтра пойдет на чаепитие к принцессе Сеннилении, повидается с Сенни, пошипит с Кэлли на пару на ее закадычных врагинь, и будет день солнечный и интересный, а не очередной нудный и в четырех стенах.
Кэлли была злая девочка, едкая. Местами довольно противная. Одержимая модой и модными в свете увлечениями настолько, что иногда это пугало.
Но как-то так вышло, что Лэйли ей понравилась. И Кэлли очень старалась, чтобы это показать. А Лэйли очень ценила эти усилия.
Все так же смеясь, Лэйли подхватила подругу под руку.
— Ты — моя спасительница, — искренне сказала она, — только поэтому я сегодня разрешу тебе фыркать на мой гардероб до посинения.
— Надейся, что он удостоится хотя бы фырканья!.. — Кэлли вздернула подбородок, — Боюсь, я не успела воспитать в тебе достаточно вкуса!
— Чаепитие только послезавтра. — отмахнулась Лэйли. — Ты успеешь все исправить!
И как настоящая пророчица, оказалась права.
Это было совершенно особенное чаепитие. Немного хвастливое такое. Сенни все перепутал: обычно юные девушки собирались на чаепитие вовсе не ради чая. Какая разница, что пить, если пришел посплетничать? А он устроил нечто, достойное пожилых гурманок.
В уютном уголке парка тут и там были расставлены столики, за каждым из которых можно было выпить свои сорта чая. Был столик-ассорти чая на травах: ромашка, мята, мелисса, шиповник. Был столик для крепких черных чаев, для зеленых, для красных и белых. Особенные диковинки заваривались отдельно.
Тихие и по большей части незаметные мастера чайной церемонии были в основном пожилыми женщинами. Хотя не обошлось без парочки достаточно юных дев, и даже было несколько мужчин (красавчик-брюнет обеспечил зеленому чаю из восточной провинции особенную популярность). Видимо, не на все сорта чая удалось подобрать мастеров приличествующего женскому собранию пола и возраста. Но справлялись мастера одинаково хорошо. Они помогали заинтересовавшимся девочкам заварить чай самим, советовали, какую закуску лучше выбрать и не допускали разговоров на нерабочие темы.
Из-за того, что не было больше главного стола, хозяйка приема, то есть принцесса Сенниления, переходила от стола к столу. Там надкусит пирожное, там пригубит из чашки: не получалось как-то обычного официоза с представлениями по очереди, статусу и списку.
Вейдир с Хиггом тащили каждый по новому чану, вместо опустевших чанов девочек. Неник поднял пустые чаны и едва заметно поморщился, будто бы от боли, поспешно отвернувшись от Каяра, который в отдалении присматривал за толпой, — как будто если Каяр заметит, то домой отправит. Благодаря магии Лоца рука у него давно должна была срастись… Лэйли подумала, что Лоцу стоит об этом знать.
На узком личике Приссы Лэйли поймала неожиданное выражение: обычно ее не так-то просто было застать врасплох.
— Я и так достаточно с тобой простояла, — процедила она наконец.
— Но нам все равно придется сталкиваться: завтра, послезавтра и вообще, — Лэйли перегнулась через край чана, порадовавшись, как крепко сегодня держат волосы заколки.
Она была в чепце, на этом еще несколько лет назад настояла матушка, они все были в чепцах, не хватало еще ронять волосы в суп! Но волосы вечно из-под него выбивались. А вот сегодня лежали смирно: хоть в чем-то повезло.
Ей приходилось зачерпывать уже с самого донышка. Стрелка заходила на третий назначенный круг.
Она протянула миску старушке. Та приняла ее: рука у нее тряслась мелкой дрожью, но все-таки каким-то невероятным образом старушка не расплескала не капли.
Следующим был мужчина неопределенного возраста, но еще не совсем старик. От него самую малость тянуло прокисшим вчерашним вином — и да, руки у него тряслись тоже.
— Давай просто не будем говорить о наших предках. — предложила Лэйли Приссе, — Вдруг тогда у нас найдется что-то общее?
И в этот момент она уже знала, что будет дальше.
Как будто пигментные пятна на узловатых пальцах старухи, седой волосок, торчащий из родинки на запястье, похмельный запашок мужичка и след от птичьего помета на его латаной одежде, запах сытных щей, мешавшийся с запахом людского пота, этот осенний день, это хмурое солнце, эта пыльная мостовая, ее гудящие от усталости руки, колючий воротник приличного платья, эти звуки многих и многих голосов, чужих разговоров, эта Присса, тонкие намеки на трещинки, змеящиеся в пудре, за которой она отчаянно скрывала свою слишком легко загорающую кожу, ее серые глаза с карими крапинками, ее ручки-тростинки, в жизни не поднимавшие ничего тяжелее половника… как будто все это и все другое обрело такую четкость, что и пропало вовсе, а потом и случилось уже — хотя должно было случиться вот-вот…
…Присса устала, и ноги гудят, и она переносит вес с одной ноги на другую, и задевает острым локтем почти пустой чан с остатками супа, она уже билась об него локтем сегодня, но тогда супа было куда больше; чан чуть сдвигается, слишком громко для такого маленького расстояния… И Присса роняет в него половник с гулким плеском, и лицо у нее все в супе, и платье у нее все в супе… Там оставалось-то всего-ничего, но теперь там и вовсе ничего не осталось, все достается Приссе…
Тут Лэйли моргнула, и видение потеряло четкость.
Время застыло в кратком миге равновесия перед неизбежностью. Единственный миг — Лэйли знала, — когда она может что-то изменить.
И Лэйли крикнула:
— Неник!
И так громко, что Присса от неожиданности дернулась, отступила от своего чана на пару шагов, но половника из рук не выпустила.
— Неник, — сказала Лэйли самому юному члену папиного отряда — его отобрали-то только в этом году, она и не думала, что они с Приссой почти ровесники, пока не увидела их рядом, — долей и нам с Приссой супа. А то в следующий раз мне туда нырять придется.
Неник кивнул и сделал знак Хиггу.
— Присса, — решительно сказала Лэйли, как и положено, не давая злейшему врагу прийти в себя после стремительной атаки, — пойдем отдыхать.
И взяла ее под локоть.
Соблазнительное, конечно, ей явилось видение.
Но ей достаточно было один раз увидеть Приссу в супе. В повторениях на бис нет ничего интересного.
Гораздо интереснее открытие, что можно менять свое и чужое будущее.
Глава 32
— Пришла Кэлли, Лэйли. Ты можешь идти, — сказала леди Василь с едва заметной холодцой в голосе.
Лэйли поежилась.
Еще совсем недавно она думала, что возвращение в столицу, к матери, как-то поможет им преодолеть возникшую между ними пропасть. Инициация Лэйли, казалось, пробила между ними лед.
Но нет.
Матушка не ругала Лэйли, не наказывала, не отстранялась показательно: просто как-то меньше стало между ними прикосновений, объятий и поцелуев, больше не брала матушка в руки расческу, чтобы расчесать дочь.
Как будто однажды утаив от матери секрет, Лэйли сломала между ними что-то хрупкое, и вернуть это никак не получалось.
А может, Лэйли это все себе надумала.
Может, матушка просто слишком занята была своим проектом Башни, и на общение с Лэйли у нее вовсе не оставалось сил и времени.
— Да, матушка. — Лэйли набрала в грудь воздуха, — Ачтонасчетчаепитиясеннилении? — выпалила она без особой, впрочем, надежды.
Матушка неоднократно брала с подноса приглашения от принцессы и рвала у Лэйли перед носом на мелкие клочки. Молча.
И в этот раз, стоило мальчишке-посыльному положить знакомую карточку на поднос в прихожей, Лэйли взяла его прежде Инит, сунула в карман платья, и сама поднялась к матушке, чтобы как-то ее переубедить.
Вчера Сенни нашел способ передать письмо с какой-то рыжей девчонкой, которая умудрилась втереться в доверие к их кухарке, Эльне, но так и не назвать своего имени. Когда Лэйли рано утром спустилась на кухню за молоком и булочками, девчонка стояла там, помогала Эльне замешивать тесто. Она подмигнула Лэйли, как будто они заговорщицы. А потом, пока Эльне отвернулась, чтобы налить молока, сунула письмо прямо в руки.
Очень длинное это было письмо. В нем было очень много слов. И вроде бы совсем простые были эти слова, но разбудили в Лэйли какую-то щемящую, ей совсем непонятную тоску, и вытерпеть ее здесь, так далеко от дворца и Сенни, было совершенно невозможно.
Лэйли проворочалась всю ночь, а потом поняла, что так нельзя.
И даже страх перед холодом в глазах матери ее больше не пугал.
— Нет. — просто сказала леди Василь, — Иди, я занята.
Она наконец оторвала глаза от кипы бумаг на письменном столе и требовательно протянула ладонь с аккуратно подпиленными квадратными ногтями, случайно задев высохшую розу, небрежно брошенную на краю стола.
Лэйли проследила, как почерневший цветок падает на паркет: сухие лепестки рассыпались в пыль, стоило им коснуться пола.
Щипы у розы были не обрезаны. Отец всегда обрезал шипы, когда дарил матушке розы. Да и кто дарит один цветок?
Лэйли упорно думала о чем угодно, лишь бы не замечать требовательно протянутую руку.
Она попятилась.
— Кэлли ждет, — пискнула она, — я все поняла, я пойду.
— Приглашение, — напомнила леди Василь, — ты же хотела показать мне приглашение?
Лэйли отступила на шаг, и еще на шаг. В доме был посторонний. В доме была Кэлли. Матушка не будет громко сердиться при Кэлли.
Квадратик карточки жег бедро через ткань платья. Если матушка порвет его, Лэйли точно расплачется. Вед на самом-то деле ее поступок был к лучшему, так? Теперь, когда Лоц вхож во дворец, матушке проще будет лоббировать свои интересы, разве нет?
Так почему матушка продолжает вести себя так, как будто Лэйли все на свете непоправимо испортила?
Под недоумевающим взглядом матери Лэйли отступила еще на шаг, осторожно прикрыла дверь и ринулась вниз по лестнице, в гостиную, под защиту Кэлли, до того, как ее призвали к ответу.
Не будь Кэлли такая злая девочка, Лэйли даже бросилась бы ей на шею с воплем «спасительница».
Но сдержалась.
Очень уж Кэлли была… едкая.
Из тех, кто за версту чуют чужую слабость, даже если это не слабость вовсе, так, непонятная какая-то тоска, спрятанное среди вещей письмо, да карточка с золотым обрезом, которую не хочешь отдавать матери.
Лэйли ни за что бы не рассказала Кэлли про Сенни. Кэлли была из тех подруг, которые вынюхают все сами, а потом будут наблюдать и злорадствовать издалека, когда ничего не получается.
Основной плюс в том, что никому другому они над тобой злорадствовать не позволят. Как только Лэйли подружилась с Кэлли, они с ней стали одни против всех. Все издевались над Кэлли из-за скандального развода ее родителей, Кэлли издевалась над всеми в ответ, и в ближайший выход в свет Лэйли рисковала попасть под перекрестный огонь.
Но что поделать, матушка так сдружилась с леди Айкили… Как девочки могли не поладить?
— Плохо выглядишь, — первым делом сказала Кэлли, измерив Лэйли своим фирменным взглядом с ног до головы, — совсем не спала? Несчастная любовь? — она пренебрежительно хмыкнула, всем своим видом показывая, что даже смерть не оправдание тому, чтобы выглядеть, как Лэйли, не то что какая-то там любовь, — что у вас на Севере за солнце? Настоящая лаанеситка. Покажи, в чем пойдешь на послезавтрашнее чаепитие, чтобы мы могли одеться в тон.
И Лэйли вдруг поняла, что и в этой гостиной находиться не хочет. Вообще-то Лэйли любила Кэлли, отлично зная, что за ее слишком прямыми и подчас ужасно грубыми высказываниями кроется израненная душа и привычка нападать первой. Но сегодня она не в состоянии была это выносить.
— В зеленом! — взорвалась она. — Или в красном. В фиолетовом… Да ни в каком! Матушка меня не пустит, ясно тебе? Сияй там одна в чем хочешь, и не придется под лаанеситку подстраиваться!
Она резко встала из-за стола, чуть не опрокинув чашку.
— Что значит «не пустит»? — резко спросила Кэлли и тоже встала из-за стола, — Хочешь сказать, я пойду в это логово разъяренных пчел одна?
— Да, одна! — Лэйли шмыгнула носом, — И вообще, после Правопередачи я не останусь на сезон, сразу домой поеду, ясно тебе?!
— Ну хоть понятно теперь, почему ты так себя запустила, — Кэлли обошла стол и ободряюще похлопала Лэйли по плечу, — дебютировать в том году собираешься?
— Дебютировать в Вильге собираюсь! — рявкнула Лэйли.
Кэллии растерянно моргнула.
— А если все получится с Башней, ты, может, тоже! — добила ее Лэйли.
— Что-о-о?! — как-то у Кэлли так получилось выпалить это на выдохе, что у Лэйли от ужаса чуть волосы дыбом не встали, — Никакого Вильге! Послезавтра — чаепитие!
— Скажи это моей матушке!
— И скажу! — набычилась Кэлли, — Зря, что ли, я по ее просьбе этого зануду развлекала, пока тебя не было? Она мне должна дочь на день! Я-то постарела лет на сто!
— Какого зануду? — не поняла Лэйли, мягко усаживая Кэлли на диванчик и незаметно всовывая ей в руки чашку ромашкового чая.
— Ирай, кажется, — поморщилась Кэлли, — этот… Придворного мага ученик. Два часа талдычил о моде и погоде. И в том, и в том разбирается весьма слабо… пирома-а-аг… — она в задумчивости откинула за спину рыжие локоны, и даже притихла как-то, что-то припоминая…
— А мне он не говорил… — удивилась Лэйли, — Ну, что зашел все-таки…
Как бы Кэлли ни хохорилась, Ирай явно произвел на нее впечатление. Даже заставил притихнуть вот.
Ну, или его нашивки. Кэлли всегда завидовала классическим магам. Ее резерва на классику не хватало.
— Ну ты же его не встретила, вот и не говорил, — буркнула Кэлли, — он же не ради меня заходил. Тебя ждал, наверное. Я так… внимание отвлекала. Только из уважения к твоей матери не высказываю, насколько меня раздражают такие вещи, но имей в виду, они меня прямо-таки бесят. Так что ты! — она ткнула пальцем в Лэйли, которая успела уже присесть на диванчик напротив и даже налить себе чаю.
Рука у Лэйли дрогнула от неожиданности, и она чуть не залила себе платье.
— А?
— Послезавтра мы идем на чаепитие. Можешь не расцеловывать от благодарности! — Кэлли хвастливо задрала нос, — Но с леди Василь я все решу, она обещала мне желание. Отставить рыдать в подушку всю ночь!
— Я не…
— Ага-ага, не собиралась, — отмахнулась от нее Кэлли, — уже верю. Не бывать тебе второй Юнной Шинсоор, актриса из тебя так себе. Она умерла на днях, кстати, слышала?
— Впервые про нее слышу, — пожала плечами Лэйли.
Зато ей понятно стало, что на столе у матушки делала роза. Традиционно розы клали в корзины, которые в знак скорби отсылали во время похорон. Только матушка все время путалась, и клала в корзину четное количество цветов — а потом вспоминала, как правильно, и один цветок вытаскивала… Наверное, знала эту Юнну… Или, скорее, раз уж это была настолько известная личность в Ганаи, решила, что неприлично будет не присоединиться к соболезнованиям.
— Так ли на днях? — спросила она, скорее, чтобы поддержать разговор.
Роза была слишком уж хорошо засушена…
— Ну, не совсем… вот как ты уехала. Жаль, что ты ее не слышала, она была… — Кэлли восхищенно распахнула зеленые глаза, — она была великой певицей. Великой. Даже в последние годы… Эх. Надо тебя в театр вытащить. И в оперу. А то так и уедешь в свой Ширг, никого не увидев. — она снова вскочила с места, — Так! Начнем с моды, чтобы в модные места вообще пускали! Показывай мне, в чем пойдешь завтра!
Лэйли не выдержала, рассмеялась этому упрямству подруги: почему-то поверилось вдруг, что она и правда послезавтра пойдет на чаепитие к принцессе Сеннилении, повидается с Сенни, пошипит с Кэлли на пару на ее закадычных врагинь, и будет день солнечный и интересный, а не очередной нудный и в четырех стенах.
Кэлли была злая девочка, едкая. Местами довольно противная. Одержимая модой и модными в свете увлечениями настолько, что иногда это пугало.
Но как-то так вышло, что Лэйли ей понравилась. И Кэлли очень старалась, чтобы это показать. А Лэйли очень ценила эти усилия.
Все так же смеясь, Лэйли подхватила подругу под руку.
— Ты — моя спасительница, — искренне сказала она, — только поэтому я сегодня разрешу тебе фыркать на мой гардероб до посинения.
— Надейся, что он удостоится хотя бы фырканья!.. — Кэлли вздернула подбородок, — Боюсь, я не успела воспитать в тебе достаточно вкуса!
— Чаепитие только послезавтра. — отмахнулась Лэйли. — Ты успеешь все исправить!
И как настоящая пророчица, оказалась права.
Глава 33
Это было совершенно особенное чаепитие. Немного хвастливое такое. Сенни все перепутал: обычно юные девушки собирались на чаепитие вовсе не ради чая. Какая разница, что пить, если пришел посплетничать? А он устроил нечто, достойное пожилых гурманок.
В уютном уголке парка тут и там были расставлены столики, за каждым из которых можно было выпить свои сорта чая. Был столик-ассорти чая на травах: ромашка, мята, мелисса, шиповник. Был столик для крепких черных чаев, для зеленых, для красных и белых. Особенные диковинки заваривались отдельно.
Тихие и по большей части незаметные мастера чайной церемонии были в основном пожилыми женщинами. Хотя не обошлось без парочки достаточно юных дев, и даже было несколько мужчин (красавчик-брюнет обеспечил зеленому чаю из восточной провинции особенную популярность). Видимо, не на все сорта чая удалось подобрать мастеров приличествующего женскому собранию пола и возраста. Но справлялись мастера одинаково хорошо. Они помогали заинтересовавшимся девочкам заварить чай самим, советовали, какую закуску лучше выбрать и не допускали разговоров на нерабочие темы.
Из-за того, что не было больше главного стола, хозяйка приема, то есть принцесса Сенниления, переходила от стола к столу. Там надкусит пирожное, там пригубит из чашки: не получалось как-то обычного официоза с представлениями по очереди, статусу и списку.
