— Пусть сначала спросит моего согласия на этот спрос, — проворчала Велемира.
Затем она шагнула к ложу. Ощутила брезгливую ненависть — полуугасшую после всех бед городских, но все ещё живую.
Велемира стиснула зубы. Загнала свою ненависть поглубже, склонилась и потянулась к Хрёрику.
Одной рукой, кончиками пальцев — ко лбу.
— Батюшка велел не обихаживать Хрёрика самой! — всполошился сзади Щукарь.
Утряша, уронив на пол узлы с одеждой, которые несла от телеги, скользнула к Велемире. Зашептала сбоку:
— Я все сама, Велемира свет-Лютишна! Ты только укажи, что делать! Только приказать изволь!
Хрёрик горел. Ото лба веяло жаром. Но при этом он безучастно пялился в потолок — неровный, из колотых досок, уже подкопченных дымом очага.
Того и гляди помрет, стрельнуло в уме у Велемиры. А от мертвого какая польза?
Она развернулась к Хельги. Рубанула:
— Хрёрика твоего сейчас жар припекает. Ты ведь лед на людей намораживать умеешь? Мы сейчас этого Хрёрия разденем, оботрем и в шкуры закатаем. А ты на те шкуры ледяное пеленанье наложишь. Пусть на льду полежит, дольше протянет!
— От лежанья на моем льду и помереть можно, — приглушенно ответил Хельги.
Велемира пожала плечом.
— У него выбор невелик.
Следом она обернулась к Утряше. Кивнула на угол.
— Там вроде два ведра с водой? Посмотри, чистая ли. Если да, то тащи сюда. После этого из узлов моих свежую сорочицу достанешь. Да порты с рубахой. Оботрем Хрёрика куском от подола моего исподнего, и обрядим во все чистое.
Утряша молча метнулась в угол. Притопала с ведрами обратно — и схватилась за узлы.
Велемира, крутнувшись на пятках, принялась раздевать Хрёрика.
Руки у свейского ярла не поднимались. Ноги не сгибались, но стащить с них штаны Велемире удалось. Только рубаху пришлось спереди разрезать.
Щукарь опять начал поминать батюшкины приказы. Велемира его оборвала:
— Если сама Радомила не побрезговала белой ручкой Хрёрика коснуться, могу ли я поступить иначе? И что я своим отказом выкажу — спесь? Или трусость?
Щукарь, неодобрительно покачав головой, принялся излагать Хельги сказы о Мокоши. Все на свейском наречии.
А Велемира тем временем обихаживала Хрёрика.
Его крупное нагое тело, распростертое на ложе, сейчас не вызывало у неё той ненависти, что перед этим. Как ненавидеть убогого?
Радуйся, что я не топчу упавших, выкормыш гадючий, думала Велемира. И мокрой холодной тряпкой натирала Хрёрику все тело. Вплоть до живота с бедрами, что сейчас покраснели от жара.
Она водила тряпкой по коже — крепкой, часто помеченной шрамами и редко веснушками — мерно и равнодушно. Будто коня чистила на конюшне.
Лишь то место, где в русо-рыжей поросли покоился мужской отросток, Велемира протерла наспех. Двигая рукой поспешно и без прилежания.
Время от времени Велемира косилась на ведро, в котором полоскала тряпку. Вода в нем заметно почернела. Получается, здешние мужики даже не смыли с Хрёрика ту колдовскую грязь? Бросили на ложе, тряпочкой лицо промокнули — и хватит?
…Она ни разу не задержала руку на теле Хрёрика, размышлял Хельги, наблюдая за Велмейрой. Размышлял, попутно слушая словена-толмача.
Может, он все-таки ошибся — и Велмейра по Хрёрику не сохнет? Или она настолько скрытная? Может вести себя достойно, даже тоскуя по объятьям мужа?
Велмейра, одной рукой завалив Хрёрика на бок и принявшись за его спину, что-то резко сказала.
— Требует, чтобы для Хрёрика принесли питье, — заявил толмач. — И послаще, поскольку есть он вряд ли сможет.
— Будет питье, — пообещал Хрёрик. — А ещё еда для вас, вино, и…
Велмейра, не оборачиваясь, что-то буркнула.
— Сейчас! — возвестил толмач. — Бегом питье неси, говорит. Может, ещё чуток, и твой ярл глотать уже не сможет!
Все-таки она по нему сохнет, уверенно решил Хельги, рванувшись к двери.
Враг мой, мелькнуло у Велемиры, когда она уложила Хрёрика на спину — и посмотрела ему в лицо.
Только вышло, что кроме врага, о нем и позаботиться некому. Во всяком случае, позаботиться толком. Даже одежды с него после возвращения из города не сняли.
Ну, княжна-то понятное дело. Ей белы ручки марать не по чину. Самое большее, чему Радомилу учили — пот с чела нежно утереть, да слезу на него пустить…
Пот, резанула Велемиру внезапная мысль.
И она кинулась щупать Хрёрику лоб, руки и подмышки.
Кожа, горячая от жара, была сухой-пересушенной. Несло от неё чем-то гнойным, вонью порченной… но ни капли пота нигде не нашлось.
Что же выходит, удивленно подумала Велемира. Та грязь колдовская весь пот в теле Хрёрика запечатала? Пот… и все остальное?
Она дождалась возвращения Хельги. Выхватила из его рук баклагу, кинулась к ложу и попробовала залить питье из баклаги в рот Хрёрику. Но тот, бездумно глядя в потолок, даже бровью не двинул.
То малое количество питья, что Велемира плеснула в глотку Хрёрика, раздвинув ему губы, утекло внутрь. А следом в горле Хрёрика что-то вяло забулькало.
— Не пьет он, — прошептала рядом Утряша.
В голосе полонянки чуть заметно звучало одобрение.
— Только в грудь питье набирает, как утопленник воду! Так ему и надо, нелюдю…
Велемира сунула баклагу в руки Утряше. Перевернула Хрёрика вниз лицом, перехватила его под животом и дернула вверх, вытряхивая из недвижного тела налитое. Потом стянула с одного сундука раскинутую по нему медвежью шкуру — добротно выделанную, небось из приданого Радомилы — и живо обвернула её вокруг голого Хрёрика. Велела, глянув на Хельги:
— Морозь! Живей давай!
Хельги шагнул к ложу, не дожидаясь перевода от Щукаря. Сказал что-то, уже протягивая руку к своему ярлу.
— Он говорит, надолго ярла во льду оставлять нельзя, — сообщил Щукарь. — Живое не любит льда. Особенно такого, как у него, нетающего от тепла. Он будет время от времени заходить и убирать лед. Потом снова ставить его.
По изнанке медвежьей шкуры, по мездре цвета дубовой коры — стрельнула вдруг тонкая, ажурная скань инея. Иней расписал всю шкуру узорами, лег гнутыми еловыми лапами, завитками, бутонами и стрелками…
Иней добрался даже до волос Хрёрика, раскинутых по изголовью. Скрыл рыжеватые пряди в белой опушке. Дотянулся до лба — и нарисовал на коже, красной от жара, два завитка.
Как рогами Хрёрика украсили, мстительно подумала Велемира.
Потом она заявила, разглядывая Хельги:
— Пора нам снова поговорить. Только я для этого хочу выйти во двор. Не желаю беседовать там, где у стен могут быть уши.
Хрёриков подручный выслушал перевод Щукаря, стоя у ложа. Буркнул:
— Как скажешь. Иди за мной, и толмача прихвати. Девку оставь, пусть присмотрит за ярлом.
Выходя во двор вслед за Хельги, Велемира хмурилась. Мысли крутились, как вышивальная нитка в пальцах. Но догадкой, как из игольного ушка ниточный конец, не вылазили.
Свейские мужики, которых Хрёриков подручный выставил из опочивальни, теперь караулили дверь дома. Подпирали стенку изнутри, в проходе. Глянули с насмешкой, пропуская их.
…Далеко во двор Хельги отходить не стал. Завернул за угол и встал так, чтобы видеть вход в ярлов дом. Придавил ладонью угол сруба, вроде как оперся. Пальцы легли на то место, где под нанесенным снегом пряталась льдинка.
За стеной в этом углу пряталась опочивальня одного из хёрсиров Аскольда. Сейчас она стояла пустая — тот хёрсир стоял на воротах. Хельги приметил его, когда заводил пришедших в крепость.
Первая жена Хрёрика встала рядом и сурово проговорила что-то. Толмач сообщил:
— Просит, чтобы ты рассказал ей о подметных письмах. О тех, что дротнинг Услейда получала прежде. До той грамоты, в которой Услейде приказали ждать вестей из леса!
— Тайна эта не моя, — помолчав, заметил Хельги. — Но ярл Хрёрик плох. Если с ним что-то случится, я…
Тогда мне нечего будет тут делать, подумал он вдруг. Умри Хрёрик, и сидеть в этой крепости незачем. Свои же свейские парни теперь смотрят на него косо. Словенам объявили, что в их земли пришел нерожденный дух с севера. От этой вести до охоты на него — малый шажок. А реки тем временем покрылись льдом, и лес занесло снегом…
— Если твоя хозяйка поклянется, что вы с ней будете молчать об услышанном, то я расскажу, — закончил Хельги.
Велмейра, выслушав перевод, что-то негромко ответила. Толмач заговорил:
— Наша, как вы её называете, Велмейра Льётсдоттир — клянется кровью своей, своим животом и землей, в которую ляжет когда-нибудь, что не обмолвится никому ни словом. За меня поклясться она не может. Но напоминает, что один ум хорошо, а два лучше. Это она про свой ум. И Велмейра Льётсдоттир из этих мест, знает все здешние пути-дороги. Может, услышав от тебя все тайное, наша Велмейра быстрей тебя догадается, кто повинен в беде Хрёрика?
Хельги пару мгновений размышлял. Потом произнес:
— Все началось ещё до осады. Вашей Услейде…
Речь вышла недолгой — что там было рассказывать? Велмейра, дослушав толмача, тяжело вздохнула. Почесала лоб над темными бровями, одну из которых пересекал коротенький шрамик.
— А нынче вы в ваших краях от своих домов прячетесь? — обронил Хельги, безразлично глянув вдоль стены. — Твой отец меня в саду для разговора ждал. Ваша дротнинг, когда я её из дворца для беседы вытащил, даже обрадовалась, что отвечать придется не в своей опочивальне. И ты тоже во двор для разговора зазвала!
Словенка вдруг остро глянула на него. Буркнула что-то, и размашисто зашагала к входу в ярлов дом.
— Велмейра Льётсдоттир думать будет. Тебя известит, если что! — объявил толмач, прежде чем броситься за ней.
Хельги посмотрел им вслед, не меняясь в лице. И убрал руку со сруба.
Хрёрика он обустроил. Теперь пора бы встретиться с Аскольдом. Странно — но ярл в последнее время не попадался ему на глаза.
Аскольда Хельги нашел у поварни. Охромевший ярл стоял, опираясь на копье — и отставив в сторону раненую ногу. Один из его людей потрошил перед ним тощую овцу. Кишки комком лежали на снегу, рядом дымилась печень, на крыше поварни каркали с надеждой вороны…
Вчера вечером скотинку купили, решил Хельги, посмотрев на овечью шкуру, втоптанную мездрой в снег. С торжища приволокли. Ради Редмейлы? Свои мужики и зайчатиной с кабанятиной не брезгуют. К жесткой дичи опять же привычны.
Когда Хельги подошел поближе, ярл Аскольд отвернулся. Давая понять, что не желает говорить.
— Что, Редмейле Гъястимодоттир не по вкусу пришлось наше угощенье? — заметил Хельги, становясь рядом с Аскольдом. — Словенская красавица желает бараньих потрошков?
Аскольд недобро выдохнул:
— Ты заводишь такие речи о жене своего ярла? Больше нечем заняться, пока Хрёрик валяется в беспамятстве?
Я ошибся, мелькнуло у Хельги. Аскольд не торопиться показывать, что у него на уме. Видать, слухи о ледяной скорлупе из-под пальцев странного хёрсира его напугали. Будет изображать заботливого собрата Хрёрика, готового помочь его несчастной женушке?
— Заняться мне и впрямь нечем, — согласился Хельги. — Ярл лежит, как осадное бревно. Молчит, не двигается. Хожу вот, думаю, что дальше будет. Может, придется служить под рукой другого ярла? Но найдется ли для меня такой ярл?
Аскольд внимательно глянул на него. И снова отвернулся. Сказал подчеркнуто равнодушно:
— Верному хёрсиру всякий будет рад. А если хёрсир к тому же умеет многое… тогда для него всегда сыщется ярл.
Тут внимание Хельги отвлекли воины, вывалившиеся из поварни. Один из них заорал:
— Хельги, твоя награда за драку распоясалась! На стол с ножом кидается! Нас во двор выгнала! Ладно хоть меч не отобрала, как первая женка Хрёрика!
Мужики засмеялись.
Хельги, отступая от Аскольда, подумал — тут было сказано достаточно. Пусть теперь Аскольд помечтает. Прикинет, на что сгодится такой «верный хёрсир»…
В поварне у выхода торчал парень, которого он определил в стражу для раба-толмача. Ну и заодно — для девки словенской.
Скорей всего, стражник и выгнал мужиков из поварни, мелькнуло у Хельги. Выполняя наказ своего хёрсира — чтобы не дать рабенышу с кем-то поболтать.
Сейчас свей-рабеныш сидел у громадного очага, над которым висели три дружинных котла. Грел бок у углей и казался разомлевшим.
А его словенская добыча ножом полосовала стол. Или…
Нет, не полосовала. Мелкими движениями девка откалывала толстый слой, присохший к столешнице. Там смешалось все. Недомолотое зерно и ошметки теста от лепешек, кровь, жир и кости от разрубленного мяса. Перья и ещё что-то зеленоватое.
Подзапустили мы поварню, подумал Хельги. Проворчал, глянув на раба-толмача:
— Скажи, пусть она отойдет.
Потом Хельги выдернул из-за пояса мелкий топорик для метания. Перехватил обух с топорищем поудобнее — и начал ошкуривать всю грязь до досок, не оборачиваясь к отступившей девке.
Осколки летели россыпью, дробно стуча по стенкам и котлам.
Стол Хельги вычистил быстро, застружив доски до сливочно-желтой чистоты. Велел, не глядя на свою добычу:
— Сейчас вы все вернетесь в опочивальню. Сидите там и ждите меня. Живей!
А затем он скользнул-таки взглядом по девке.
Та смотрела пристально — точно изучая его.
Пусть оценит мою помощь, подумал Хельги. Она сама невесть сколько колупала бы столешницу. Какой мужик станет так бабе подсоблять? Да ещё не жене, не дочери-сестре, а прислужнице, взятой на правах добычи? Благодарна будет, как пить дать!
Девку, укрытую до пояса бурым стареньким платком, сбоку очерчивало багряное сияние очага. Зеленоватые прожилки в карих глазах от этого будто порыжели. Круглый подбородок приподнялся, изумленно вздернулись брови и на скулах проступил румянец. Рот от удивления приоткрылся.
Зрелище раздвинутых губ показалось Хельги почти призывом. Посулом похотливым, медовым обещанием.
Зачем мне баловаться с её приручением, вдруг мелькнуло у Хельги. Что, если заколдованному Хрёрику осталось недолго — и спасти его не удастся? Стоит ли тратить время на долгие забавы? Умней распробовать девку по-быстрому, и все!
Он резко повел головой, отгоняя горячие мыслишки. Девка, словно очнувшись от сна, резво кинулась к метле в углу.
— В опочивальню, я сказал! — бросил Хельги.
Бросил назидательно и уже зло. Глянул на рабеныша-свея, испуганно сжавшегося у очага.
— Чего сидишь? — рыкнул Хельги. — Хватай девку за руку и волоки в ярлов дом. Быстро!
Потом Хельги постоял у стола, неспешно заправляя топорик за пояс — и подгоняя взглядом рабеныша-свея.
Паренек, вскочив на ноги, выдрал у словенской девки метлу. Вцепился в её запястье и рванулся к двери.
Хельги вышел следом. Бросил мужикам, стоявшим у поварни:
— Хоть возле очага подметите. А то оступитесь, и носом в угли воткнетесь.
Мужики покивали. Смотрели при этом по-разному — кто с веселой ухмылкой, а кто и настороженно.
Зато ярл Аскольд проводил Хельги на удивление спокойным взглядом. Изучающе-бесстрастным.
После поварни Хельги прошелся по крепости. Проверил, чем заняты люди Хрёрика. Поговорил с некоторыми из них.
Все разговоры крутились вокруг Хрёрика. Хельги на расспросы отвечал уклончиво — с ярлом-де все будет хорошо, он непременно избавится от колдовства.
Наконец он решил, что пора бы снять лед с Хрёрика. И вернулся в ярлов дом.
Когда Хельги вошел в опочивальню, Велмейра сидела у очага. Молчала, глядя на горящие поленья — и странно морща при этом лоб.
Хельги она поприветствовала легким кивком. Встала лишь тогда, когда Хельги уже подошел к ложу. Дождалась, пока он снимет с Хрёрика ледяной кокон, и поманила к себе толмача. Провозгласила:
Затем она шагнула к ложу. Ощутила брезгливую ненависть — полуугасшую после всех бед городских, но все ещё живую.
Велемира стиснула зубы. Загнала свою ненависть поглубже, склонилась и потянулась к Хрёрику.
Одной рукой, кончиками пальцев — ко лбу.
— Батюшка велел не обихаживать Хрёрика самой! — всполошился сзади Щукарь.
Утряша, уронив на пол узлы с одеждой, которые несла от телеги, скользнула к Велемире. Зашептала сбоку:
— Я все сама, Велемира свет-Лютишна! Ты только укажи, что делать! Только приказать изволь!
Хрёрик горел. Ото лба веяло жаром. Но при этом он безучастно пялился в потолок — неровный, из колотых досок, уже подкопченных дымом очага.
Того и гляди помрет, стрельнуло в уме у Велемиры. А от мертвого какая польза?
Она развернулась к Хельги. Рубанула:
— Хрёрика твоего сейчас жар припекает. Ты ведь лед на людей намораживать умеешь? Мы сейчас этого Хрёрия разденем, оботрем и в шкуры закатаем. А ты на те шкуры ледяное пеленанье наложишь. Пусть на льду полежит, дольше протянет!
— От лежанья на моем льду и помереть можно, — приглушенно ответил Хельги.
Велемира пожала плечом.
— У него выбор невелик.
Следом она обернулась к Утряше. Кивнула на угол.
— Там вроде два ведра с водой? Посмотри, чистая ли. Если да, то тащи сюда. После этого из узлов моих свежую сорочицу достанешь. Да порты с рубахой. Оботрем Хрёрика куском от подола моего исподнего, и обрядим во все чистое.
Утряша молча метнулась в угол. Притопала с ведрами обратно — и схватилась за узлы.
Велемира, крутнувшись на пятках, принялась раздевать Хрёрика.
Руки у свейского ярла не поднимались. Ноги не сгибались, но стащить с них штаны Велемире удалось. Только рубаху пришлось спереди разрезать.
Щукарь опять начал поминать батюшкины приказы. Велемира его оборвала:
— Если сама Радомила не побрезговала белой ручкой Хрёрика коснуться, могу ли я поступить иначе? И что я своим отказом выкажу — спесь? Или трусость?
Щукарь, неодобрительно покачав головой, принялся излагать Хельги сказы о Мокоши. Все на свейском наречии.
А Велемира тем временем обихаживала Хрёрика.
Его крупное нагое тело, распростертое на ложе, сейчас не вызывало у неё той ненависти, что перед этим. Как ненавидеть убогого?
Радуйся, что я не топчу упавших, выкормыш гадючий, думала Велемира. И мокрой холодной тряпкой натирала Хрёрику все тело. Вплоть до живота с бедрами, что сейчас покраснели от жара.
Она водила тряпкой по коже — крепкой, часто помеченной шрамами и редко веснушками — мерно и равнодушно. Будто коня чистила на конюшне.
Лишь то место, где в русо-рыжей поросли покоился мужской отросток, Велемира протерла наспех. Двигая рукой поспешно и без прилежания.
Время от времени Велемира косилась на ведро, в котором полоскала тряпку. Вода в нем заметно почернела. Получается, здешние мужики даже не смыли с Хрёрика ту колдовскую грязь? Бросили на ложе, тряпочкой лицо промокнули — и хватит?
…Она ни разу не задержала руку на теле Хрёрика, размышлял Хельги, наблюдая за Велмейрой. Размышлял, попутно слушая словена-толмача.
Может, он все-таки ошибся — и Велмейра по Хрёрику не сохнет? Или она настолько скрытная? Может вести себя достойно, даже тоскуя по объятьям мужа?
Велмейра, одной рукой завалив Хрёрика на бок и принявшись за его спину, что-то резко сказала.
— Требует, чтобы для Хрёрика принесли питье, — заявил толмач. — И послаще, поскольку есть он вряд ли сможет.
— Будет питье, — пообещал Хрёрик. — А ещё еда для вас, вино, и…
Велмейра, не оборачиваясь, что-то буркнула.
— Сейчас! — возвестил толмач. — Бегом питье неси, говорит. Может, ещё чуток, и твой ярл глотать уже не сможет!
Все-таки она по нему сохнет, уверенно решил Хельги, рванувшись к двери.
Враг мой, мелькнуло у Велемиры, когда она уложила Хрёрика на спину — и посмотрела ему в лицо.
Только вышло, что кроме врага, о нем и позаботиться некому. Во всяком случае, позаботиться толком. Даже одежды с него после возвращения из города не сняли.
Ну, княжна-то понятное дело. Ей белы ручки марать не по чину. Самое большее, чему Радомилу учили — пот с чела нежно утереть, да слезу на него пустить…
Пот, резанула Велемиру внезапная мысль.
И она кинулась щупать Хрёрику лоб, руки и подмышки.
Кожа, горячая от жара, была сухой-пересушенной. Несло от неё чем-то гнойным, вонью порченной… но ни капли пота нигде не нашлось.
Что же выходит, удивленно подумала Велемира. Та грязь колдовская весь пот в теле Хрёрика запечатала? Пот… и все остальное?
Она дождалась возвращения Хельги. Выхватила из его рук баклагу, кинулась к ложу и попробовала залить питье из баклаги в рот Хрёрику. Но тот, бездумно глядя в потолок, даже бровью не двинул.
То малое количество питья, что Велемира плеснула в глотку Хрёрика, раздвинув ему губы, утекло внутрь. А следом в горле Хрёрика что-то вяло забулькало.
— Не пьет он, — прошептала рядом Утряша.
В голосе полонянки чуть заметно звучало одобрение.
— Только в грудь питье набирает, как утопленник воду! Так ему и надо, нелюдю…
Велемира сунула баклагу в руки Утряше. Перевернула Хрёрика вниз лицом, перехватила его под животом и дернула вверх, вытряхивая из недвижного тела налитое. Потом стянула с одного сундука раскинутую по нему медвежью шкуру — добротно выделанную, небось из приданого Радомилы — и живо обвернула её вокруг голого Хрёрика. Велела, глянув на Хельги:
— Морозь! Живей давай!
Хельги шагнул к ложу, не дожидаясь перевода от Щукаря. Сказал что-то, уже протягивая руку к своему ярлу.
— Он говорит, надолго ярла во льду оставлять нельзя, — сообщил Щукарь. — Живое не любит льда. Особенно такого, как у него, нетающего от тепла. Он будет время от времени заходить и убирать лед. Потом снова ставить его.
По изнанке медвежьей шкуры, по мездре цвета дубовой коры — стрельнула вдруг тонкая, ажурная скань инея. Иней расписал всю шкуру узорами, лег гнутыми еловыми лапами, завитками, бутонами и стрелками…
Иней добрался даже до волос Хрёрика, раскинутых по изголовью. Скрыл рыжеватые пряди в белой опушке. Дотянулся до лба — и нарисовал на коже, красной от жара, два завитка.
Как рогами Хрёрика украсили, мстительно подумала Велемира.
Потом она заявила, разглядывая Хельги:
— Пора нам снова поговорить. Только я для этого хочу выйти во двор. Не желаю беседовать там, где у стен могут быть уши.
Хрёриков подручный выслушал перевод Щукаря, стоя у ложа. Буркнул:
— Как скажешь. Иди за мной, и толмача прихвати. Девку оставь, пусть присмотрит за ярлом.
ПРОДА ОТ 11.01.24
Выходя во двор вслед за Хельги, Велемира хмурилась. Мысли крутились, как вышивальная нитка в пальцах. Но догадкой, как из игольного ушка ниточный конец, не вылазили.
Свейские мужики, которых Хрёриков подручный выставил из опочивальни, теперь караулили дверь дома. Подпирали стенку изнутри, в проходе. Глянули с насмешкой, пропуская их.
…Далеко во двор Хельги отходить не стал. Завернул за угол и встал так, чтобы видеть вход в ярлов дом. Придавил ладонью угол сруба, вроде как оперся. Пальцы легли на то место, где под нанесенным снегом пряталась льдинка.
За стеной в этом углу пряталась опочивальня одного из хёрсиров Аскольда. Сейчас она стояла пустая — тот хёрсир стоял на воротах. Хельги приметил его, когда заводил пришедших в крепость.
Первая жена Хрёрика встала рядом и сурово проговорила что-то. Толмач сообщил:
— Просит, чтобы ты рассказал ей о подметных письмах. О тех, что дротнинг Услейда получала прежде. До той грамоты, в которой Услейде приказали ждать вестей из леса!
— Тайна эта не моя, — помолчав, заметил Хельги. — Но ярл Хрёрик плох. Если с ним что-то случится, я…
Тогда мне нечего будет тут делать, подумал он вдруг. Умри Хрёрик, и сидеть в этой крепости незачем. Свои же свейские парни теперь смотрят на него косо. Словенам объявили, что в их земли пришел нерожденный дух с севера. От этой вести до охоты на него — малый шажок. А реки тем временем покрылись льдом, и лес занесло снегом…
— Если твоя хозяйка поклянется, что вы с ней будете молчать об услышанном, то я расскажу, — закончил Хельги.
Велмейра, выслушав перевод, что-то негромко ответила. Толмач заговорил:
— Наша, как вы её называете, Велмейра Льётсдоттир — клянется кровью своей, своим животом и землей, в которую ляжет когда-нибудь, что не обмолвится никому ни словом. За меня поклясться она не может. Но напоминает, что один ум хорошо, а два лучше. Это она про свой ум. И Велмейра Льётсдоттир из этих мест, знает все здешние пути-дороги. Может, услышав от тебя все тайное, наша Велмейра быстрей тебя догадается, кто повинен в беде Хрёрика?
Хельги пару мгновений размышлял. Потом произнес:
— Все началось ещё до осады. Вашей Услейде…
Речь вышла недолгой — что там было рассказывать? Велмейра, дослушав толмача, тяжело вздохнула. Почесала лоб над темными бровями, одну из которых пересекал коротенький шрамик.
— А нынче вы в ваших краях от своих домов прячетесь? — обронил Хельги, безразлично глянув вдоль стены. — Твой отец меня в саду для разговора ждал. Ваша дротнинг, когда я её из дворца для беседы вытащил, даже обрадовалась, что отвечать придется не в своей опочивальне. И ты тоже во двор для разговора зазвала!
Словенка вдруг остро глянула на него. Буркнула что-то, и размашисто зашагала к входу в ярлов дом.
— Велмейра Льётсдоттир думать будет. Тебя известит, если что! — объявил толмач, прежде чем броситься за ней.
Хельги посмотрел им вслед, не меняясь в лице. И убрал руку со сруба.
Хрёрика он обустроил. Теперь пора бы встретиться с Аскольдом. Странно — но ярл в последнее время не попадался ему на глаза.
Аскольда Хельги нашел у поварни. Охромевший ярл стоял, опираясь на копье — и отставив в сторону раненую ногу. Один из его людей потрошил перед ним тощую овцу. Кишки комком лежали на снегу, рядом дымилась печень, на крыше поварни каркали с надеждой вороны…
Вчера вечером скотинку купили, решил Хельги, посмотрев на овечью шкуру, втоптанную мездрой в снег. С торжища приволокли. Ради Редмейлы? Свои мужики и зайчатиной с кабанятиной не брезгуют. К жесткой дичи опять же привычны.
Когда Хельги подошел поближе, ярл Аскольд отвернулся. Давая понять, что не желает говорить.
— Что, Редмейле Гъястимодоттир не по вкусу пришлось наше угощенье? — заметил Хельги, становясь рядом с Аскольдом. — Словенская красавица желает бараньих потрошков?
Аскольд недобро выдохнул:
— Ты заводишь такие речи о жене своего ярла? Больше нечем заняться, пока Хрёрик валяется в беспамятстве?
Я ошибся, мелькнуло у Хельги. Аскольд не торопиться показывать, что у него на уме. Видать, слухи о ледяной скорлупе из-под пальцев странного хёрсира его напугали. Будет изображать заботливого собрата Хрёрика, готового помочь его несчастной женушке?
— Заняться мне и впрямь нечем, — согласился Хельги. — Ярл лежит, как осадное бревно. Молчит, не двигается. Хожу вот, думаю, что дальше будет. Может, придется служить под рукой другого ярла? Но найдется ли для меня такой ярл?
Аскольд внимательно глянул на него. И снова отвернулся. Сказал подчеркнуто равнодушно:
— Верному хёрсиру всякий будет рад. А если хёрсир к тому же умеет многое… тогда для него всегда сыщется ярл.
Тут внимание Хельги отвлекли воины, вывалившиеся из поварни. Один из них заорал:
— Хельги, твоя награда за драку распоясалась! На стол с ножом кидается! Нас во двор выгнала! Ладно хоть меч не отобрала, как первая женка Хрёрика!
Мужики засмеялись.
Хельги, отступая от Аскольда, подумал — тут было сказано достаточно. Пусть теперь Аскольд помечтает. Прикинет, на что сгодится такой «верный хёрсир»…
В поварне у выхода торчал парень, которого он определил в стражу для раба-толмача. Ну и заодно — для девки словенской.
Скорей всего, стражник и выгнал мужиков из поварни, мелькнуло у Хельги. Выполняя наказ своего хёрсира — чтобы не дать рабенышу с кем-то поболтать.
Сейчас свей-рабеныш сидел у громадного очага, над которым висели три дружинных котла. Грел бок у углей и казался разомлевшим.
А его словенская добыча ножом полосовала стол. Или…
Нет, не полосовала. Мелкими движениями девка откалывала толстый слой, присохший к столешнице. Там смешалось все. Недомолотое зерно и ошметки теста от лепешек, кровь, жир и кости от разрубленного мяса. Перья и ещё что-то зеленоватое.
Подзапустили мы поварню, подумал Хельги. Проворчал, глянув на раба-толмача:
— Скажи, пусть она отойдет.
Потом Хельги выдернул из-за пояса мелкий топорик для метания. Перехватил обух с топорищем поудобнее — и начал ошкуривать всю грязь до досок, не оборачиваясь к отступившей девке.
Осколки летели россыпью, дробно стуча по стенкам и котлам.
Стол Хельги вычистил быстро, застружив доски до сливочно-желтой чистоты. Велел, не глядя на свою добычу:
— Сейчас вы все вернетесь в опочивальню. Сидите там и ждите меня. Живей!
А затем он скользнул-таки взглядом по девке.
Та смотрела пристально — точно изучая его.
Пусть оценит мою помощь, подумал Хельги. Она сама невесть сколько колупала бы столешницу. Какой мужик станет так бабе подсоблять? Да ещё не жене, не дочери-сестре, а прислужнице, взятой на правах добычи? Благодарна будет, как пить дать!
Девку, укрытую до пояса бурым стареньким платком, сбоку очерчивало багряное сияние очага. Зеленоватые прожилки в карих глазах от этого будто порыжели. Круглый подбородок приподнялся, изумленно вздернулись брови и на скулах проступил румянец. Рот от удивления приоткрылся.
Зрелище раздвинутых губ показалось Хельги почти призывом. Посулом похотливым, медовым обещанием.
Зачем мне баловаться с её приручением, вдруг мелькнуло у Хельги. Что, если заколдованному Хрёрику осталось недолго — и спасти его не удастся? Стоит ли тратить время на долгие забавы? Умней распробовать девку по-быстрому, и все!
Он резко повел головой, отгоняя горячие мыслишки. Девка, словно очнувшись от сна, резво кинулась к метле в углу.
— В опочивальню, я сказал! — бросил Хельги.
Бросил назидательно и уже зло. Глянул на рабеныша-свея, испуганно сжавшегося у очага.
— Чего сидишь? — рыкнул Хельги. — Хватай девку за руку и волоки в ярлов дом. Быстро!
Потом Хельги постоял у стола, неспешно заправляя топорик за пояс — и подгоняя взглядом рабеныша-свея.
Паренек, вскочив на ноги, выдрал у словенской девки метлу. Вцепился в её запястье и рванулся к двери.
Хельги вышел следом. Бросил мужикам, стоявшим у поварни:
— Хоть возле очага подметите. А то оступитесь, и носом в угли воткнетесь.
Мужики покивали. Смотрели при этом по-разному — кто с веселой ухмылкой, а кто и настороженно.
Зато ярл Аскольд проводил Хельги на удивление спокойным взглядом. Изучающе-бесстрастным.
***
После поварни Хельги прошелся по крепости. Проверил, чем заняты люди Хрёрика. Поговорил с некоторыми из них.
Все разговоры крутились вокруг Хрёрика. Хельги на расспросы отвечал уклончиво — с ярлом-де все будет хорошо, он непременно избавится от колдовства.
Наконец он решил, что пора бы снять лед с Хрёрика. И вернулся в ярлов дом.
Когда Хельги вошел в опочивальню, Велмейра сидела у очага. Молчала, глядя на горящие поленья — и странно морща при этом лоб.
Хельги она поприветствовала легким кивком. Встала лишь тогда, когда Хельги уже подошел к ложу. Дождалась, пока он снимет с Хрёрика ледяной кокон, и поманила к себе толмача. Провозгласила:
