Курить он бросил ровно два дня назад, но сейчас душа и нервы настоятельно просили никотина, дабы успокоить мятущуюся душу. А в шкафу была спрятана заначка.
Пачка сигарет нашлась не сразу. Тимофей торопливо сунул в рот сигарету, поспешно затянулся. Затем повернулся к окну. И, глядя на уже опустевшую улицу, принялся медленно считать — раз, два, три, четыре. Четыре с половиной, четыре с четвертью…
— Не ожидал? — кротко спросило существо с холодильника.
Тимофей судорожно покивал. Его галлюцинация ещё и разговаривала. Значит, головой он все-таки приложился. Похоже, это произошло, пока его перемещали с улицы в квартиру. Отсюда и провалы в памяти…
— Домовой я, Трегуб моя фамилия, — с долей кокетства в голосе сообщило существо.
Тимофей затянулся еще глубже. Руки, державшие сигарету, мелко затряслись.
И по-прежнему нудно болела голова.
— Живу у вас на районе. За квартирами тут смотрю, по ночам дозором их обхожу…
— Плохо смотришь, — недобро буркнул Тимофей, вспомнив, как в прошлом году у него прорвало трубы.
— Я один, а вас много, — объявил домовой Трегуб. — Как за всеми углядишь? Но если что не так — прости, хозяин!
— Да ладно, проехали, — пробормотал Тимофей. И сказал с некоторой расслабленностью: — На миражи не обижаюсь…
— Миражи — это в пустынях, — солидно заявил Трегуб. — А в домах только мороки. Но я не морок, я настоящий. И всегда при деле — домовой, не какая-нибудь морочина!
Тимофей снова затянулся сигаретой. Голова болела уже меньше. Какая интересная все-таки началась жизнь — тарелки с раками на улицах, домовой на холодильнике…
— А ты кое-чего не знаешь, хозяин, — печально сообщил тем временем домовой Трегуб. И поболтал ножками, выстукивая барабанную дробь по дверце холодильника. — Нас с тобой тут бросили. Без нас улетели!
— То есть как это? — Спросил Тимофей, испытывая то ли сомнение, то ли нехорошее предчувствие.
— Да ты глянь наружу! Там нынче ни души… а мы с тобой позабыты-позаброшены!
Тимофей кинулся к окну. Действительно, улица под хмурым октябрьским небом была безлюдна.
— Ах ты…
— Не боись, хозяин, вдвоем помирать веселей! — заверещал домовой Трегуб.
И, взлетев с холодильника, камнем упал на плечо Тимофея. Ухватился маленькими, на удивление крепкими ручками за шею, сжал, едва не придушив.
— Не бросай ты меня одного, сиротинушку!
— Отвяжешься от тебя, — на ходу пробормотал Тимофей, уже выскакивая в прихожую — и натягивая куртку. Домовой быстро взмыл вверх, позволяя одеться, и снова оседлал плечо.
У подъезда свистел ветер. Гонял по пустым тротуарам пестрые бумажные обертки и прочий мусор. Сиротливо катались баллоны из-под пива и кока-колы. Звуки катящегося мусора оставались единственными звуками во всем городе. Здесь больше не работали моторы, не ходили люди, не кричали дети…
— Ну, знаете ли, — пробормотал потрясенный до глубины души Тимофей.
Трегуб снова стиснул его шею.
— Что бы им пусто было, инопланетным ракам! — рявкнул Тимофей.
Домовой с плеча доложил:
— Люди ушли вон туда, хозяин! Нюхом чую! Пошли, может, еще догоним!
Он потыкал волосатым пальцем куда-то влево. Тимофей досадливо проворчал:
— Боюсь, мы уже опоздали…
Но все-таки побежал в ту сторону.
Место эвакуации сограждан Тимофей опознал сразу — на небольшой парковке горами лежали баулы и чемоданы. Значит, барахло, нажитое землянами, спасению не подлежало? Или существовали квоты…
Впрочем, его тоже оставили, как и баулы с чемоданами. Намеренно или случайно?
— Глянь, хозяин! — вдруг взвизгнул сидевший на плече домовой. И подергал Тимофея за волосы.
По улице рядом с парковкой медленно ехала вереница джипов. Штук десять.
Тимофей тут же ощутил жалкую надежду — вдруг не всё потеряно? И его не бросили, а оставили напоследок? Потом он рванулся к дороге, размахивая руками.
Джипы притормозили, сидевшие в них люди повыскакивали на дорогу. У пары человек лица оказались до странности знакомыми. Тимофей порылся в памяти. И тут же нашел — эти мужики стояли вместе с ним у перекрестка, куда опустилась тарелка с раком.
— А где омары-спасатели? — быстро спросил один из крепких парней.
— Да сам ищу. — Тимофей пожал плечами. — Но похоже, всех уже забрали. Только вещи остались. Там, на стоянке…
Возродившаяся было надежда потихоньку угасала.
— Во дела… — присвистнул спросивший.
— А ты что, обезьяну с собой прихватил? — спросил другой мужик.
И потыкал пальцем в домового, по-прежнему сидевшего у Тимофея на плече.
— Сам ты обезьяна, а я домовой, — важно сообщил Трегуб с высоты Тимофеевского плеча. — Меня тоже бросили. Ну, вас-то понятно за что, вы все мужики бессемейные, никому не нужные. Опять же с оружием ходите, этого от меня не спрячешь. И в делах нечистых замешаны. Братья-разбойнички, по мордам видно! Да кому вы в других мирах нужны, елементы криминальные! Но меня-то за что? Я всегда в поте лица трудился, за целым районом бдел, старался. А тут взяли и оставили!
— Во, братва, первый раз в жизни домового вижу! — поразился мужик.
— Да мало ли какое зверье в жизни бывает! — рявкнул другой, пониже — но со взглядом отца-командира. — Что теперь делать?
Тимофей с некоторой неловкостью — все-таки не детям советует — сказал:
— Может, приготовимся к обороне? Раз эти протоклетки все равно сюда летят…
— Без тебя знаю, — огрызнулся невысокий.
А затем шагнул к переднему джипу. Сунул руку в салон, выволок оттуда нечто, очертаниями лишь отдалено напоминающее автомат — и бросил:
— На вот, держи!
— Это что? — растерянно спросил Тимофей.
— Это печенег, — буркнул мужик. — Ручной пулемет. Видишь, здесь и глушитель присобачен, и окуляр ночной видимости наверчен. Не сомневайся, вещь! Бери. Мы теперь заодно. Будем чертовы клетки ждать, ёрш им в одно место…
Тимофей нерешительно взял, пытаясь на ходу припомнить все, что знал об оружии. Познаний оказалось немного. Ровно столько, чтобы не перепутать приклад с дулом.
— Может, поищем место поудобнее? — предложил он, закидывая ремень печенега на свободное плечо. — Для обороны?
— Тут гарнизон неподалеку, — уронил невысокий мужик. — Там и патроны должны найтись. Насчет калашей не уверен, их могли разобрать… но рации наверняка имеются. Телефоны, похоже, уже не работают, кому не звоню, одни гудки. Надо бы запастись связью. Может, на Земле еще кто-то остался?
— Да тут одно ворье бросили, — снова встрял в разговор Трегуб. — Всяких ершистых, которые друг с другом столковаться не могут, не то что с гостями из другого мира… а порядочные все улетели!
Парни засопели.
Тимофей на всякий случай отступил назад. Кинул ладонь на уже подаренный печенег, быстро проговорил:
— Спокойно… домовой у меня старый, головой ударенный, слегка заговаривается. Но чуйка у него есть, так что он ещё пригодится. А нам, брошенным, надо вместе держаться.
— Не дергайся, – покровительственно сказал тот невысокий мужик, что подарил печенег. — Мы его не тронем. Братан сидельца не обидит, пусть и заплечного. Только если у него чуйка есть, что ж он тебя вовремя к инопланетянам не вывел? Пока они народ собирали? Или у твоего домового нюх только задним числом работает?
— Да я сам переписчика ждал, — горестно заявил домовой. — Надеялся, что и меня за живую душу посчитают…
— И мы по хатам сидели, как эти раки велели! — зло рявкнул один из парней. — А по ходу, пролетели, как фанера над Парижем! Вот и верь после этого инопланетянам! Тоже мне, братья по разуму… козлы они, а не братья!
— А меня-то за что… — чуть слышно пробормотал Тимофей, обращаясь больше к самому себе.
— А тебя за спрос, — тут же отозвался домовой. И чихнул, обрызгав Тимофею ухо слюной. — Ты, хозяин, слишком много вопросов задавал. Зато вот этих за дело. Да ещё криминальное!
— Это чистый поклеп, — проворчал невысокий мужик. — И без доказухи. Ты язык-то прижми, сиделец заплечный. Мы люди мирные, живем по правилам, никого не трогаем… пока к нам не лезут. Поехали, до гарнизона путь неблизкий.
Столпившиеся вокруг парни начали разбегаться. А невысокий кивнул Тимофею на свой джип. Он послушно залез внутрь и сгрузил домового на заднее сиденье.
Затем вереница машин рванула с места.
— Меня Лехой зовут, — представился невысокий, сидевший за рулем.
— Меня Тимофеем…
Домовой на этот раз промолчал.
***
Местный гарнизон располагался километрах в двадцати от Мухолетова.
Пока они ехали по городу, за окнами джипа проплывали автомобили всех мастей — пустые, брошенные у обочин и на газонах. Потом мелькнула двухэтажная башенка дорожного поста. Перед дверью его валялись три автомата и три бронежилета.
Колонна джипов остановилась, оружие спешно перекочевало в багажники.
Потом, уже за городом, показалась шашлычная. И один из джипов, ехавших сзади, радостно забибикал. Леха посигналил в ответ, заявил:
— Слышь? Пообедать предлагают. Ты ж не против?
Тимофей молча кивнул. А Леха с визгом шин припарковался у шашлычной. И быстро выскочил из салона. Снаружи пахнуло подпаленным мясом, дымом…
Домовой, проскользнув между сиденьями, кошкой залез к Тимофею на плечо. Брызнул слюной, взвыл тоненько:
— Чего ждешь, хозяин? Пошли скорей, а то без нас все съедят!
— Потерпишь, — буркнул Тимофей.
И выбрался из машины, пригибаясь пониже — чтобы Трегуб лоб не расшиб. Огляделся, потом зашагал к шашлычной.
Внутри уже хозяйничали мужики в куртках. В мангал подсыпали углей. Кто-то нанизывал на шампуры куски маринованной свинины, обнаруженной в холодильнике. Леха, держа банку пива, наблюдал за всем от окна, выходившего на дорогу.
Тимофей, войдя, остановился. Откашлялся, чтобы заглушить урчание в животе. Единственной его едой за весь день был позавчерашний кефир. А здесь пахло мясом…
Он уже хотел подойти к парням у мангала — но тут раздался гулкий звон. Словно кто-то тронул струну на гигантской, расстроенной арфе. Под ногами чутко дрогнул пол, а следом в окнах нехорошо, кроваво сверкнуло.
Тимофей, не успевший отойти от входа, вылетел из шашлычной. Леха, отшвырнув банку с пивом, метнулся следом.
Снаружи творилось что-то непонятное. Когда они заходили в шашлычную, небо застилали серые тучи. Но сейчас оно полыхало закатным огнем от востока до запада. И сияние это распускалось кровавым цветком из середины небосвода.
— Что, уже прилетели? — угрюмо предположил один из мужиков. — Оборону бы занять, круговую…
Все замерли. А Трегуб внезапно ударил пятками в грудь Тимофея.
— Не, не те это... не паразиты, которых вы ждете.
Тон у домового был серьезней некуда.
— А кто тогда? — деловито поинтересовался Леха, доставая из внутреннего кармана кожанки пистолет. Вороненое дуло сыто блеснуло.
Домовой с придыханием заявил:
— Так пламенеет небо, когда над Землей открывается Дорога!
Следом Трегуб замолчал, и Тимофей его понукнул:
— Не томи. Рассказывай дальше.
— Что рассказывать-то? — бойко бросил Трегуб.
— Все! — рявкнул Леха. — Что за Дорога, откуда? Кто сюда лезет? А вы чего застыли, как мухи в меду?
Он полоснул злым взглядом по мужикам, стоявшим рядом.
— Сказано же — занять круговую оборону!
Мужики кинулись выгружать из машин оружие. Кто-то негромко матернулся. Сам Леха вытащил из недр багажника небольшой миномет. Оглянулся на Тимофея, крикнул:
— Я твоему домовому вопрос задал! Кого нам ждать?
— Да не бойся ты, Соловей-Разбойничек, — безмятежно отозвался домовой. — Зарево в небе означает, что сюда открылась Дорога. Но паразиты ваши по ней не пройдут. Не их это путь. По Небесным Дорогам ходит только мое племя! Те, кто жил когда-то на Земле. Вы их называли гномами, эльфами, троллями, гоблинами, кобольдами, русалками, домовыми, лешими… а также наядами, дриадами, инистыми великанами, велетами…
— Короче, — сухо велел Тимофей.
— Спешишь, — укорил его Трегуб. — Все они когда-то жили тут. Но вы, люди, соседи беспокойные. И потомство у вас многочисленное. Вот вы и расплодились, да начали с нами воевать. А мой народ, как самый добрый и мудрый, решил вам уступить. Не убивать же дурачков, только вчера научившихся говорить! К тому же стрел на вашу братию не напасешься. А оставь из вас хоть парочку — так все труды насмарку, снова расплодитесь. И мой народ в один день открыл Небесную Дорогу. Потом ушел по ней в другой мир.
— А ты остался? — бросил Тимофей.
— Я к здешним просторам душой прикипел, — сокрушенно заявил Трегуб. — Знаешь, как это бывает — леса-перелески, родные поля. Да и к людям я привык. Без вас, обормотов, заскучал бы. Со мной ещё народец остались. Так, по мелочи. С полсотни русалок, три наяды, с десяток домовых. Сотня гномов — тех жадность обуяла, не смогли покинуть кладовые в горах. Русалок потом замучили псы-рыцари, наяд сожгли как ведьм, гномов подорвали, когда руду добывали…
— А вы, домовые? — торопливо спросил Тимофей.
Небо над головой пылало все ярче.
— Мы, домовые, народ живучий, — с гордостью объявил Трегуб. И опять пустил, подлец, слюну — но уже за ворот Тимофею. — Это потому, что мы завсегда при деле! И при доме! Вот и сейчас — остальные девять к людям в сумки забрались. С ними ушли, чтобы в другом мире за людскими домами присматривать. Живучие, словом! А я из-за тебя остался. Тебя, обормота, пожалел!
Тимофей косо посмотрел на домового, но промолчал. Вроде бы Трегуб заявлял, что его тоже бросили…
— Дальше рассказывай! — велел Леха. — Зачем твои сейчас прилетели?
— Подожди немного, да сам у них спроси, — обижено отозвался Трегуб. — Мой народ скоро будет здесь. Может, наши решили навестить свою родину. Или вернуться. Мир-то опустел, люди его бросили!
Леха ненадолго задумался. На бугристом лбу наметились морщины.
— И чего нам ждать от твоего народа? — проворчал он наконец.
— Не боись, мы добрые, — елейным голосом объявил домовой. — Никого понапрасну не обидим, даже вас, брошенок…
Леха потемнел. Произнес хорошо поставленным голосом:
— Ты кому такое сказал, вошь тифозная?!
Разговор стремительно уходил не в ту сторону, и Тимофей бросил:
— Хватит! Леха, на небо глянь. Не время для разборок!
Небеса полыхали уже темно-пурпурным цветом. Из зарева беззвучно били неяркие молнии.
— Принимайте гостей! — торжественно объявил домовой с Тимофеева плеча. — Наши уже здесь, на Земле!
Среди серебряных молний сверкнула белая точка. Закувыркалась, начала понемногу приближаться, превращаясь в силуэт крылатой твари. А потом и вовсе — в дракона.
— Ох ты ж ё… — восхищенно выдохнул кто-то из мужиков.
— Да уж, ё… так ё… — согласился Леха.
Дракон молочно-белого цвета кружил в воздухе. Вслед за ним из пурпурного зарева выныривали все новые точки. Закладывали петли, сваливались в штопор — а сверху дождило молниями.
— Красота какая, — пробормотал вдруг Леха. — Аж дрожь берет…
— Не боись, — уже сварливо повторил домовой. — Мы не люди, не обидим.
Драконы приближались. Уже видны были фигурки, частоколами замершие на их спинах. Тимофей на всякий случай сходил к джипу, принес подаренный печенег. Гладкая и холодная крепость ствола успокаивала.
Пачка сигарет нашлась не сразу. Тимофей торопливо сунул в рот сигарету, поспешно затянулся. Затем повернулся к окну. И, глядя на уже опустевшую улицу, принялся медленно считать — раз, два, три, четыре. Четыре с половиной, четыре с четвертью…
— Не ожидал? — кротко спросило существо с холодильника.
Тимофей судорожно покивал. Его галлюцинация ещё и разговаривала. Значит, головой он все-таки приложился. Похоже, это произошло, пока его перемещали с улицы в квартиру. Отсюда и провалы в памяти…
— Домовой я, Трегуб моя фамилия, — с долей кокетства в голосе сообщило существо.
Тимофей затянулся еще глубже. Руки, державшие сигарету, мелко затряслись.
И по-прежнему нудно болела голова.
— Живу у вас на районе. За квартирами тут смотрю, по ночам дозором их обхожу…
— Плохо смотришь, — недобро буркнул Тимофей, вспомнив, как в прошлом году у него прорвало трубы.
— Я один, а вас много, — объявил домовой Трегуб. — Как за всеми углядишь? Но если что не так — прости, хозяин!
— Да ладно, проехали, — пробормотал Тимофей. И сказал с некоторой расслабленностью: — На миражи не обижаюсь…
— Миражи — это в пустынях, — солидно заявил Трегуб. — А в домах только мороки. Но я не морок, я настоящий. И всегда при деле — домовой, не какая-нибудь морочина!
Тимофей снова затянулся сигаретой. Голова болела уже меньше. Какая интересная все-таки началась жизнь — тарелки с раками на улицах, домовой на холодильнике…
— А ты кое-чего не знаешь, хозяин, — печально сообщил тем временем домовой Трегуб. И поболтал ножками, выстукивая барабанную дробь по дверце холодильника. — Нас с тобой тут бросили. Без нас улетели!
— То есть как это? — Спросил Тимофей, испытывая то ли сомнение, то ли нехорошее предчувствие.
— Да ты глянь наружу! Там нынче ни души… а мы с тобой позабыты-позаброшены!
Тимофей кинулся к окну. Действительно, улица под хмурым октябрьским небом была безлюдна.
— Ах ты…
— Не боись, хозяин, вдвоем помирать веселей! — заверещал домовой Трегуб.
И, взлетев с холодильника, камнем упал на плечо Тимофея. Ухватился маленькими, на удивление крепкими ручками за шею, сжал, едва не придушив.
— Не бросай ты меня одного, сиротинушку!
— Отвяжешься от тебя, — на ходу пробормотал Тимофей, уже выскакивая в прихожую — и натягивая куртку. Домовой быстро взмыл вверх, позволяя одеться, и снова оседлал плечо.
У подъезда свистел ветер. Гонял по пустым тротуарам пестрые бумажные обертки и прочий мусор. Сиротливо катались баллоны из-под пива и кока-колы. Звуки катящегося мусора оставались единственными звуками во всем городе. Здесь больше не работали моторы, не ходили люди, не кричали дети…
— Ну, знаете ли, — пробормотал потрясенный до глубины души Тимофей.
Трегуб снова стиснул его шею.
— Что бы им пусто было, инопланетным ракам! — рявкнул Тимофей.
Домовой с плеча доложил:
— Люди ушли вон туда, хозяин! Нюхом чую! Пошли, может, еще догоним!
Он потыкал волосатым пальцем куда-то влево. Тимофей досадливо проворчал:
— Боюсь, мы уже опоздали…
Но все-таки побежал в ту сторону.
Место эвакуации сограждан Тимофей опознал сразу — на небольшой парковке горами лежали баулы и чемоданы. Значит, барахло, нажитое землянами, спасению не подлежало? Или существовали квоты…
Впрочем, его тоже оставили, как и баулы с чемоданами. Намеренно или случайно?
— Глянь, хозяин! — вдруг взвизгнул сидевший на плече домовой. И подергал Тимофея за волосы.
По улице рядом с парковкой медленно ехала вереница джипов. Штук десять.
Тимофей тут же ощутил жалкую надежду — вдруг не всё потеряно? И его не бросили, а оставили напоследок? Потом он рванулся к дороге, размахивая руками.
Джипы притормозили, сидевшие в них люди повыскакивали на дорогу. У пары человек лица оказались до странности знакомыми. Тимофей порылся в памяти. И тут же нашел — эти мужики стояли вместе с ним у перекрестка, куда опустилась тарелка с раком.
— А где омары-спасатели? — быстро спросил один из крепких парней.
— Да сам ищу. — Тимофей пожал плечами. — Но похоже, всех уже забрали. Только вещи остались. Там, на стоянке…
Возродившаяся было надежда потихоньку угасала.
— Во дела… — присвистнул спросивший.
— А ты что, обезьяну с собой прихватил? — спросил другой мужик.
И потыкал пальцем в домового, по-прежнему сидевшего у Тимофея на плече.
— Сам ты обезьяна, а я домовой, — важно сообщил Трегуб с высоты Тимофеевского плеча. — Меня тоже бросили. Ну, вас-то понятно за что, вы все мужики бессемейные, никому не нужные. Опять же с оружием ходите, этого от меня не спрячешь. И в делах нечистых замешаны. Братья-разбойнички, по мордам видно! Да кому вы в других мирах нужны, елементы криминальные! Но меня-то за что? Я всегда в поте лица трудился, за целым районом бдел, старался. А тут взяли и оставили!
— Во, братва, первый раз в жизни домового вижу! — поразился мужик.
— Да мало ли какое зверье в жизни бывает! — рявкнул другой, пониже — но со взглядом отца-командира. — Что теперь делать?
Тимофей с некоторой неловкостью — все-таки не детям советует — сказал:
— Может, приготовимся к обороне? Раз эти протоклетки все равно сюда летят…
— Без тебя знаю, — огрызнулся невысокий.
А затем шагнул к переднему джипу. Сунул руку в салон, выволок оттуда нечто, очертаниями лишь отдалено напоминающее автомат — и бросил:
— На вот, держи!
— Это что? — растерянно спросил Тимофей.
— Это печенег, — буркнул мужик. — Ручной пулемет. Видишь, здесь и глушитель присобачен, и окуляр ночной видимости наверчен. Не сомневайся, вещь! Бери. Мы теперь заодно. Будем чертовы клетки ждать, ёрш им в одно место…
Тимофей нерешительно взял, пытаясь на ходу припомнить все, что знал об оружии. Познаний оказалось немного. Ровно столько, чтобы не перепутать приклад с дулом.
— Может, поищем место поудобнее? — предложил он, закидывая ремень печенега на свободное плечо. — Для обороны?
— Тут гарнизон неподалеку, — уронил невысокий мужик. — Там и патроны должны найтись. Насчет калашей не уверен, их могли разобрать… но рации наверняка имеются. Телефоны, похоже, уже не работают, кому не звоню, одни гудки. Надо бы запастись связью. Может, на Земле еще кто-то остался?
— Да тут одно ворье бросили, — снова встрял в разговор Трегуб. — Всяких ершистых, которые друг с другом столковаться не могут, не то что с гостями из другого мира… а порядочные все улетели!
Парни засопели.
Тимофей на всякий случай отступил назад. Кинул ладонь на уже подаренный печенег, быстро проговорил:
— Спокойно… домовой у меня старый, головой ударенный, слегка заговаривается. Но чуйка у него есть, так что он ещё пригодится. А нам, брошенным, надо вместе держаться.
— Не дергайся, – покровительственно сказал тот невысокий мужик, что подарил печенег. — Мы его не тронем. Братан сидельца не обидит, пусть и заплечного. Только если у него чуйка есть, что ж он тебя вовремя к инопланетянам не вывел? Пока они народ собирали? Или у твоего домового нюх только задним числом работает?
— Да я сам переписчика ждал, — горестно заявил домовой. — Надеялся, что и меня за живую душу посчитают…
— И мы по хатам сидели, как эти раки велели! — зло рявкнул один из парней. — А по ходу, пролетели, как фанера над Парижем! Вот и верь после этого инопланетянам! Тоже мне, братья по разуму… козлы они, а не братья!
— А меня-то за что… — чуть слышно пробормотал Тимофей, обращаясь больше к самому себе.
— А тебя за спрос, — тут же отозвался домовой. И чихнул, обрызгав Тимофею ухо слюной. — Ты, хозяин, слишком много вопросов задавал. Зато вот этих за дело. Да ещё криминальное!
— Это чистый поклеп, — проворчал невысокий мужик. — И без доказухи. Ты язык-то прижми, сиделец заплечный. Мы люди мирные, живем по правилам, никого не трогаем… пока к нам не лезут. Поехали, до гарнизона путь неблизкий.
Столпившиеся вокруг парни начали разбегаться. А невысокий кивнул Тимофею на свой джип. Он послушно залез внутрь и сгрузил домового на заднее сиденье.
Затем вереница машин рванула с места.
— Меня Лехой зовут, — представился невысокий, сидевший за рулем.
— Меня Тимофеем…
Домовой на этот раз промолчал.
***
Местный гарнизон располагался километрах в двадцати от Мухолетова.
Пока они ехали по городу, за окнами джипа проплывали автомобили всех мастей — пустые, брошенные у обочин и на газонах. Потом мелькнула двухэтажная башенка дорожного поста. Перед дверью его валялись три автомата и три бронежилета.
Колонна джипов остановилась, оружие спешно перекочевало в багажники.
Потом, уже за городом, показалась шашлычная. И один из джипов, ехавших сзади, радостно забибикал. Леха посигналил в ответ, заявил:
— Слышь? Пообедать предлагают. Ты ж не против?
Тимофей молча кивнул. А Леха с визгом шин припарковался у шашлычной. И быстро выскочил из салона. Снаружи пахнуло подпаленным мясом, дымом…
Домовой, проскользнув между сиденьями, кошкой залез к Тимофею на плечо. Брызнул слюной, взвыл тоненько:
— Чего ждешь, хозяин? Пошли скорей, а то без нас все съедят!
— Потерпишь, — буркнул Тимофей.
И выбрался из машины, пригибаясь пониже — чтобы Трегуб лоб не расшиб. Огляделся, потом зашагал к шашлычной.
Внутри уже хозяйничали мужики в куртках. В мангал подсыпали углей. Кто-то нанизывал на шампуры куски маринованной свинины, обнаруженной в холодильнике. Леха, держа банку пива, наблюдал за всем от окна, выходившего на дорогу.
Тимофей, войдя, остановился. Откашлялся, чтобы заглушить урчание в животе. Единственной его едой за весь день был позавчерашний кефир. А здесь пахло мясом…
Он уже хотел подойти к парням у мангала — но тут раздался гулкий звон. Словно кто-то тронул струну на гигантской, расстроенной арфе. Под ногами чутко дрогнул пол, а следом в окнах нехорошо, кроваво сверкнуло.
Тимофей, не успевший отойти от входа, вылетел из шашлычной. Леха, отшвырнув банку с пивом, метнулся следом.
Снаружи творилось что-то непонятное. Когда они заходили в шашлычную, небо застилали серые тучи. Но сейчас оно полыхало закатным огнем от востока до запада. И сияние это распускалось кровавым цветком из середины небосвода.
— Что, уже прилетели? — угрюмо предположил один из мужиков. — Оборону бы занять, круговую…
Все замерли. А Трегуб внезапно ударил пятками в грудь Тимофея.
— Не, не те это... не паразиты, которых вы ждете.
Тон у домового был серьезней некуда.
— А кто тогда? — деловито поинтересовался Леха, доставая из внутреннего кармана кожанки пистолет. Вороненое дуло сыто блеснуло.
Домовой с придыханием заявил:
— Так пламенеет небо, когда над Землей открывается Дорога!
Следом Трегуб замолчал, и Тимофей его понукнул:
— Не томи. Рассказывай дальше.
— Что рассказывать-то? — бойко бросил Трегуб.
— Все! — рявкнул Леха. — Что за Дорога, откуда? Кто сюда лезет? А вы чего застыли, как мухи в меду?
Он полоснул злым взглядом по мужикам, стоявшим рядом.
— Сказано же — занять круговую оборону!
Мужики кинулись выгружать из машин оружие. Кто-то негромко матернулся. Сам Леха вытащил из недр багажника небольшой миномет. Оглянулся на Тимофея, крикнул:
— Я твоему домовому вопрос задал! Кого нам ждать?
— Да не бойся ты, Соловей-Разбойничек, — безмятежно отозвался домовой. — Зарево в небе означает, что сюда открылась Дорога. Но паразиты ваши по ней не пройдут. Не их это путь. По Небесным Дорогам ходит только мое племя! Те, кто жил когда-то на Земле. Вы их называли гномами, эльфами, троллями, гоблинами, кобольдами, русалками, домовыми, лешими… а также наядами, дриадами, инистыми великанами, велетами…
— Короче, — сухо велел Тимофей.
— Спешишь, — укорил его Трегуб. — Все они когда-то жили тут. Но вы, люди, соседи беспокойные. И потомство у вас многочисленное. Вот вы и расплодились, да начали с нами воевать. А мой народ, как самый добрый и мудрый, решил вам уступить. Не убивать же дурачков, только вчера научившихся говорить! К тому же стрел на вашу братию не напасешься. А оставь из вас хоть парочку — так все труды насмарку, снова расплодитесь. И мой народ в один день открыл Небесную Дорогу. Потом ушел по ней в другой мир.
— А ты остался? — бросил Тимофей.
— Я к здешним просторам душой прикипел, — сокрушенно заявил Трегуб. — Знаешь, как это бывает — леса-перелески, родные поля. Да и к людям я привык. Без вас, обормотов, заскучал бы. Со мной ещё народец остались. Так, по мелочи. С полсотни русалок, три наяды, с десяток домовых. Сотня гномов — тех жадность обуяла, не смогли покинуть кладовые в горах. Русалок потом замучили псы-рыцари, наяд сожгли как ведьм, гномов подорвали, когда руду добывали…
— А вы, домовые? — торопливо спросил Тимофей.
Небо над головой пылало все ярче.
— Мы, домовые, народ живучий, — с гордостью объявил Трегуб. И опять пустил, подлец, слюну — но уже за ворот Тимофею. — Это потому, что мы завсегда при деле! И при доме! Вот и сейчас — остальные девять к людям в сумки забрались. С ними ушли, чтобы в другом мире за людскими домами присматривать. Живучие, словом! А я из-за тебя остался. Тебя, обормота, пожалел!
Тимофей косо посмотрел на домового, но промолчал. Вроде бы Трегуб заявлял, что его тоже бросили…
— Дальше рассказывай! — велел Леха. — Зачем твои сейчас прилетели?
— Подожди немного, да сам у них спроси, — обижено отозвался Трегуб. — Мой народ скоро будет здесь. Может, наши решили навестить свою родину. Или вернуться. Мир-то опустел, люди его бросили!
Леха ненадолго задумался. На бугристом лбу наметились морщины.
— И чего нам ждать от твоего народа? — проворчал он наконец.
— Не боись, мы добрые, — елейным голосом объявил домовой. — Никого понапрасну не обидим, даже вас, брошенок…
Леха потемнел. Произнес хорошо поставленным голосом:
— Ты кому такое сказал, вошь тифозная?!
Разговор стремительно уходил не в ту сторону, и Тимофей бросил:
— Хватит! Леха, на небо глянь. Не время для разборок!
Небеса полыхали уже темно-пурпурным цветом. Из зарева беззвучно били неяркие молнии.
— Принимайте гостей! — торжественно объявил домовой с Тимофеева плеча. — Наши уже здесь, на Земле!
Среди серебряных молний сверкнула белая точка. Закувыркалась, начала понемногу приближаться, превращаясь в силуэт крылатой твари. А потом и вовсе — в дракона.
— Ох ты ж ё… — восхищенно выдохнул кто-то из мужиков.
— Да уж, ё… так ё… — согласился Леха.
Дракон молочно-белого цвета кружил в воздухе. Вслед за ним из пурпурного зарева выныривали все новые точки. Закладывали петли, сваливались в штопор — а сверху дождило молниями.
— Красота какая, — пробормотал вдруг Леха. — Аж дрожь берет…
— Не боись, — уже сварливо повторил домовой. — Мы не люди, не обидим.
Драконы приближались. Уже видны были фигурки, частоколами замершие на их спинах. Тимофей на всякий случай сходил к джипу, принес подаренный печенег. Гладкая и холодная крепость ствола успокаивала.
