- Он отменит сватовство если прознает. Она дуреха! Непутевая! О себе не бережется! О семье не бережется! О брате своем не думает! - Зло выплюнула сельчанка, бросив презрительный взгляд на дочку, что сгорбилась у двери, как хворый, древний старик. - Понесла она, ведающая! От кузнеца нашего, что повешался недавно! Кому она теперь такая сподобится? А Аким давно ее заприметил, давно обхаживал, а она нос воротила. А он мужик видный! К столице близкий. Брата ейного обещался в служивые при государе пристроить! Сыночка моего. А тепереча что? Ежели он прослышит, что она брюхатая, ни по что не возьмет ее такую. Куда она притулится-то такая? Порченная?! Крест на себе поставила! На брате поставила! Паскудница! Засвербел передок и побежала к первому, кто приголубил! Помоги, ведающая! Как мать прошу - помоги! Не сгуби дуреху-то! Не пусти семейство по миру...
Ведана слушала гостью молча, не сводя с той пристального, брезгливо взгляда. Принюхивалась. Морщилась.
Тяжело вздохнув, отряхнула юбки и пройдя мимо, направилась прямиком в сени. Зарылась там у сундуков, закопалась. Выхватила от стены лопату, открыла дверь в ночную, дождливую прохладу. Надевая на ходу галоши.
- Иди за мной. Девку не трожь...
Буркнула не оглядываясь, выходя на улицу. Женщина засеменила следом, забыв о ботинках. Девушка недоуменно уставилась им в след, но испугавшись клацнувшего зубами Ассу, вскрикнула глухо и резво выпрыгнула на улицу. Помчалась за матерью и ведьмой, что спешно углублялись куда-то в лес, за старую, покосившуюся баню.
Обходили колючие кусты дерна, ступая по прелой, скользкой листве. В первые же мгновения промокли до нитки.
Остановившись у небольшого, едва приметного взгорка, что притих аккурат у помойной ямы, Ведана протянула женщине лопату.
- Копай.
Та замерла, непонимающе глядя перед собой, на невозмутимую ведьму.
- Копай!
Повторила Веда, смахнув с лица холодные капли, глядя за плечо женщины, на ее продрогшую дочь.
Дождь лил колючей стеной.
- Я не понимаю, - начала было гостья, перехватывая удобнее лопату.
- Ты пришла за помощью. И я помогу. Рой!
- Но...
- Копай, или забирай свою пузатую и катитесь отсюда к бесам! - Гаркнула ведьма, перекрикивая шум дождя и завывание ветра в высоких кронах сосен.
Чертыхнувшись, женщина вонзила острозаточенный край в податливую, земную плоть. С трудом откидывая в сторону тяжелую, напитанную влагой, лесную землю. Принялась рыть, потрошить неприметный, крошечный взгорок.
Быстро устала.
Руки ее все чаще стали соскальзывать с мокрой рукояти лопаты, вгоняя под нежную кожу занозы. Бросала неприязненные взгляды то на дрожащую дочь, то на ведьму, что стояла рядом немым изваянием. Холодная вода, что лила с неба, застилала лаза, но приятно холодила разгоряченную от напряжения кожу. Выругавшись, отбросила в сторону инструмент, рухнув на колени, принялась грести почву руками. Злилась. Бранилась. Проклинала про себя новую ведунью. Прошлая была сговорчивее. Понятнее. Любила звон монет. Не чудила.
Заискивала.
Эта же смотрит, как на грязь. Ждет чего-то.
Призирает.
Брезгует.
Когда руки ее коснулись чего-то твердого, под тонким слоем почвы, невольно вздрогнула. Но продолжила выгребать, пробираться все ниже, глубже, откидывая с лица выбившийся из косы, мокрый пепел волос.
Вдруг земля вокруг просела, а руки рухнули - погрузились по самые плечи в глубокую, тесную яму, хватаясь за твердое, гладкое.
Завопила истошно, откидывая в сторону страшную находку, отшатнулась, шлепаясь на зад. Отползая. Всхлипывая. Осоловело глядя перед собой.
Ведана не дала.
Подошла ближе, прихватывая за съехавший капюшон грязного плаща. Волоча сопротивляющуюся женщину обратно к могильнику. Заставляя подняться на колени. Почти тыча лицом в вывернутые из земной плоти кости.
- Смотри! Внимательно смотри! Найдешь своих? - Шипела Налиа прямо в ее ухо. - Чуешь? Где твои? Все здесь! Каждая!
Женщина в ее руках взвыла не своим голосом. Взбрыкнула, нагибаясь низко-низко к земле. Почти касаясь губами страшной находки.
- Смотри! Смотри, что натворила! Забыла уже? Дак я напомню! покажу! Открой глаза! Смотри! Смотри, что ждет тебя...
Пелена дождя пошла рябью, земля под ними дрогнула, разверзлась. Полетела в зарево пожара мокрая, ржавая листва. Рухнуло пристанище нерожденных детей, осыпалось в багряную дымку. Завопило истошными женскими криками и младенческим плачем. Завыло. Затрещало изломанной плотью. Потянуло жаром. И смехом воронья. Зацокало копытцами. Забило плетьми. Загоготало ехидным, утробным смехом. Потянуло паленым.
Раскаленным.
Вечным.
- Смотри, шельма! Смотри - не отворачивайся! Сколько тут твоих было? Помнишь? Помнишь! За каждую ответишь! За каждую, что в угоду его прихоти погубила!
- Сжалься! - Возопила несчастная, закрывая искаженное ужасом лицо грязными, ободранными руками.
- Смотри! Ты смотри, что ждет тебя! Ты и ей того желаешь? Единственной, которую сохранила? Внимательно смотри! Она за тобой пойдет, если указу твоему последует! Сына жалко? Судьбы его жалко? А эту не жалко? А их четверых не жалко было? Не болело? Не ныло, что в стылой земле без имени лежат? Стонут... Себя обрекла и девку свою погубить хочешь? Смотри! Ты смотри! Внимательно. Ждут тебя. Растапливают, щелкают! Не избежишь - туда пойдешь! Ее за собой не тяни! Душа чистая у нее. Светлая! Сломаешь - и в вечности не простят!
- Ааааа! - Кричала сельчанка, глядя широко распахнутыми глазами на зарево пожара внизу - что бесновалось под поволокой легкого тумана. На бесов, что подпрыгивали вверх, хохотали, держа в руках изломленные тела только рожденных младенцев. Звали ее. Ждали.
Вдыхала полной грудью разлагающуюся, горящую плоть.
Скулила.
Упала наземь, когда в один миг все вдруг исчезло. Словно и не бывало. Только поднимался над головами смрадный пар и разрытая яма с детскими останками, зияла словно рана в кровоточащем, поруганном теле.
Свернулась клубком на прелой листве и хвойных иголках, подтягивая колени к груди, которую сковал дикий, первобытный ужас. Закрывала уши руками, визжала, не в силах избавиться от звенящего в лесной, мокрой тишине, детского, звонкого плача.
- Пойдем, - протянула тихо Ведана, проходя мимо застывшей, дрожащей девушки.
Та замешкалась лишь на секунду, глядя с жалостью на дрожащую мать. Тряхнув головой, последовала за ведьмой.
Вернулась с нею в дом, замерев на входе.
- Сегодня оставайся здесь, если хочешь. - Прошептала Ведана, опуская руки в ведро с холодной водой, что примостилось на лавке у окна. По которой тут же пошли розоватые разводы, запахло соленым. Пряным. - А завтра с базарными уезжай отсюда. Не дадут тебе тут жизни. Подайся в большой город. Там пристройся к дому Скорби, пережди бремя. К концу весны двумя девочками разродишься. Тяжело будет. Но справишься. Если по уму сделаешь, долгая жизнь будет. Замуж проезжий купец возьмет. Любить не будешь, а он жизнь свою к твоим ногам положит. Бед знать не будешь. Но то если по уму поступишь. А ежели по сердцу...
Вытерлась о рушник, тяжело опускаясь прямо на пол. Возле Ассу, что тут же положил большую морду, на ее ноги.
- Возьми деньги, - кивнула на стол, где покоился кошель, что принесла ее матушка, - тебе нужнее. Бери-бери, не пучь глазенки. Она все равно не поймет. Не по ее душе это. А ты прости ее. И его прости. Легче будет. И уходи, жизни тебе тут нет. Очерствели все. Но решать тебе...
Девчонка мялась, обдумывала. Смотрела на двух свернувшихся на подоконнике котов, на уставшую, измотанную женщину. Красивую. Чье лицо рисовали тонкие линии редких морщинок, выдавая истинный возраст. На огромного черного волка, что смотрел на нее человеческим, осмысленным взглядом. Верным. Преданным до боли. Любящим. Жался к своей странной хозяйке. Смотрела на ее тонкие руки, что до самых локтей покрывали свежие, пузырящиеся, липкие ожоги.
И вдруг рухнула на колени. Уткнулась лбом в шершавые доски пола, зашептала, заикаясь.
- Спасибо. Спасибо, Ведана. Век буду помнить добро. Ни на день не забуду. Я прощу. Всех прощу. Сколько дышать буду - столько и небо просить стану, чтобы и Вас простило. Отпустило.
Поднялась, хватая со стола кошель и не глядя на растерянный взгляд ведьмы. Уже у порога остановилась. Не оборачиваясь, тихо произнесла:
- В деревне девушка есть. Леда. Вы ей нужны. - И помявшись добавила. - Или она Вам...
Не договорив, тихо вышла. Скрываясь в проливном дожде осенней, терпкой ночи.
Налиа завороженно смотрела ей вслед.
А в кармане нижней юбки, жгла бедро усыпанная холодными, безучастными звездами заколка.
Глава пятая
Я буду руками, тебя обнявшими,
Я буду руками, тебя собравшими,
Руками удерживающими.
Я буду руками любящими,
Руками принявшими.
Я буду руками,
Тебя не предавшими.
Шахназ Сайн "365 воинов внутри меня"
Она стояла в совершенно пустой, белоснежной комнате. Настолько светлой, что слепило глаза и выступали слезы. Налиа часто-часто хлопала мокрыми ресницами, не в силах двинуться с места. Во рту собиралась горькая, вязкая слюна, сглотнуть которую никак не выходило. Девушка давилась, закашливалась, сипя от боли. В горле стоял огненный ком. Давил изнутри, грозя проломить позвонки. Перекрученный чулок свисал мокрой удавкой вдоль взмокшей, напряженной спины. Тянул на себя этот огненный шар внутри нее. Словно ожившая, шершавая, ядовитая змея - вился по тонкому позвоночнику. Шипел там, выкручивался.
Низ живота простреливало, сводило болезненными спазмами. По ногам текло горячее, темное. Вырывалось из ее чрева толчками, сгустками необратимого: пачкая белую яркость пола темным - алым. До черноты. Одуряюще пахло чем-то сладким. Терпким. Белая же некогда сорочка облапила ее ноги липким, соленым. За спиной жалобно скулил мокрый Шулька. С серой шерсти его текла озерная тина, заливала пол. Пес выл, скулил. Жался к Налии. Дрожал.
А в голове девушки трещал, бесновался пожар и отчаянные, истошные крики матери, отлетали от бесконечно высоких стен странной комнаты. Она закрывала уши руками, затравленно озираясь по сторонам.
Мутило.
Хотелось рухнуть на колени, свернуться клубком на ледяной, белоснежной поверхности, но как только Налиа пыталась присесть, удавка на ее шее оживала - натягивалась. Скользила по холодной, покрытой липкой испариной коже, жалила.
Было холодно.
Очень.
И больно.
Страшно.
Едва зародившаяся жизнь покидала ее тело. Мучительно. Горько. Текла по дрожащим ногам горячим, густым. Нали хваталась там дрожащими руками, словно пыталась остановить. Осознавая. Понимая. Выла. Боль душила ее. Топила все остальные чувства. Бесновалась в изломанной душе самоубийцы. Выкручивала ее всю.
- И после смерти - проклинаю вас! Вас всех! В вечности не прощу! - кричала она отчаянно в звенящую материнским криком пустоту. Ее голос эхом отлетал от стен, падал на темноволосую голову. Придавливал. - Чего ты меня лишил... Чего лишил...
Пес у ее ног прижимал уши.
Тихо-тихо поскуливал.
Орала в этой девственной чистоте, не в силах сдвинуться с места. Зажимала окровавленными руками бледные губы. Кусала. Смотрела по сторонам черными провалами, умываясь слезами. А время будто замерло. Казалось, что прошло всего пару мгновений и тут же наваливалось ощущение целой прожитой жизни.
Лишь отчаяние.
Кровь.
Ослепляющая, бесконечная пустота.
И тихие шаги за спиной.
Налиа обернулась...
Открыла глаза. В печи тихо потрескивали поленья, громко сопел под боком домовик. Ассу еще не вернулся с охоты. Повернула голову к окну, до боли закусив нижнюю губу. Давя в себе рвущиеся вскрики. Лунный свет пробивался сквозь тонкую, невесомую ткань занавесок. Шулька смотрел прямо на нее своим пронзительным янтарем. Чуть склонив голову набок и прижав короткие ушки. Он все знал. Все видел. Все помнил. И понимал.
Тяжело поднялась. Села, свесив босые ноги с лежанки. Зачесала пятерней свои темные, длинные волосы. Что переливались в свете луны нитями седины.
- Я так устала...
Прошептала в темноту ночи. Выдохнула. Плечи ее опустились еще ниже. Лежащий на них груз был слишком тяжел. Неподъемен. И она несла его сквозь века.
Тряхнув головой, спрыгнула на скрипнувшие половицы, зябко поежившись. Прошла к столу, проводя ладонью над огарками свечей. Те тут же отозвались, вспыхнули яркими, танцующими огоньками, разгоняя по помещению темные тени.
Зарылась в сундуке, выуживая теплые подштанники и носки. Шерстяное, вязаное платье - темного, болотного цвета. Неспешно все надевала, подвязав золотистым пояском с кисточками. Умылась холодной водой из ведра в сенях, зябко ежась вытиралась рушником. Долго смотрела на свое отражение в зеркале, заплетая толстую, длинную косу, что опускалась до самых ягодиц. Серые ее глаза сейчас были почти черными. Так было всегда, когда приходили воспоминания. А приходили они часто. Не было и дня, в который Ведана позволила бы себе забыться. Она несла содеянное, как иные несут в себе черты лица и линии ладоней. Оно и было ею. Тем, что составляло ее всю. Каждая ее родинка, каждая морщинка, каждый шрам - были отметинами прошлого. Свершившегося и необратимого. И она будет нести его, покуда это требуется, пока теплится в ней еще надежда. А она еще была... Несмотря на все эти бесчисленные, как снежинки на усыпанном сугробами поле, годы.
Обернулась к столу. На разбросанные по нему камушки и травы.
Уже несколько дней к ряду Ведана искала ту самую Леду. В деревне о ней знали, но говорить не решались. Опускали глаза и торопились уйти. Староста показал дом, в котором та жила с братом. Поведал, что пришлые они. Появились около семи зим назад, сразу полюбились местным. Взрослый, рукастый парень и маленькая, конопатая девчушка. Сироты. Отдали им старый дом бабки Дроздихи, что уже почти не вставала. Доглядывали они ее. Брались за любую работу. Старший - помогал с ремонтом сараев, на покосе и вспахивать новые земли под хлеб. Ледушка - лебедушка, пасла упрямых соседских овец, ходила с женщинами на сбор ягод и грибов. Быстро всему училась. Только пугливая очень была. Криком кричала, если кто дотронуться хотел, приласкать. Только брата за руку крепко держала, от остальных бежала, смотрела как мышка из угла. С ребятней местной почти не водилась, все больше со скотиной по выпасам. А когда старшего кобыла скинула и тот шею свернул, совсем одичала. Из дому и вовсе перестала выходить. Огород забросила. От помощи отказывалась. Уходила часто в леса, собирала там ягоды, на базаре продавала. Тем и жила. А со временем все чаще и чаще стала пропадать в лесах. Деревенские совсем не видели огней в ее доме. Редко, шел дым из трубы. Так и привыкли все, что она нелюдимая. Жалели. Подкармливали, приносили что-то из погребов. В душу не лезли. Вот и сейчас, видела соседка, как Леда несколько дней назад, по утру шла к полям за рекой, так больше и не объявлялась.
Ведана ждала.
Ходила каждый день к ее дому. Без дозволения и приглашения внутрь не заходила, хотя дверь была приоткрыта. Хата выстужена.
