- Это не вам, товарищ капитан, а Алесе Яновне!
- Гончар, не будь дураком, иди работай! – сказал Маслов и дёрнул лукошко на себя.
Бедный Ванюша. Мальчик с огромными голубыми глазами, в которых, как в зеркале, отражалось моё раздосадованное лицо. Он так смотрел на меня, когда Маслов выдирал из его рук это злополучное лукошко, что в сердце защемило. Стало как-то неуютно в собственном теле. Доселе неизвестное противоречивое чувство одолело меня: вроде сердце еле бьётся, но в висках пульсирует кровь. Мысленно смотрю на себя со стороны и самой становится противно от собственного бездействия на грани равнодушия. По-хорошему мне бы остановить Маслова, а я стою, молчу и не двигаюсь с места, пустив всё на самотёк. А с другой стороны: что мне было делать? Вклиниться меж ними в маленькой потасовке за пирожки? Как-то несерьёзно всё это. По-детски, что ли? Да и не привыкла я, когда из-за меня перетягивают лукошки. Костя с Пашей меня не делили. Костя сказал: «Выходи за меня», а Паша пожелал счастья. И никакого соперничества… , никакого мордобоя… А тут. Вторые сутки в Заболотинске и капитан НКВД отбирает лукошко у сержанта милиции. Не смешно ли, товарищи?
Гончар нехотя разжал пальцы, отдав лукошко. Медленно попятился и, уткнувшись спиной в стену, ещё с минуту сверлил на нас с Масловым блуждающим взглядом. Потом вяло развернувшись ушёл.
- Маслов! – зло цыкнула я на копошащегося в лукошке наглого гостя и рванулась за Гончаром.
Молодой милиционер размашистым шагом уже подходил к лестнице, когда я окликнула: «Ванюша!». Никакой реакции. Парень даже не вздрогнул. Снова позвала – тишина. И только громко выкрикнув: «Иван!», он остановился. Обиделся. Вот как с такими ранимыми работать? Извиняться за нахальство Маслова я не собиралась и себя виноватой не считала. Подумаешь, разбила нежное сердце впечатлительного мальчика… Но всё равно как-то нехорошо щемило в груди. Вид у Ванюши был, как у побитой собаки, которая всю жизнь служила верой и правдой, а хозяйка выбросила на улицу. Мужчин не жалею, но парнишку с голубыми глазами пожалела. Сама пошла на мировую. Правда, не стала подыскивать нужные слова сожаления, а сразу загрузила его по-полной.
«Пусть, - думаю, - работай займётся, чтобы фантазировать поменьше».
- Ваня, - подходя, обращаюсь к нему, - возьми Жанну и по новой опросите всех свидетелей. Вечером отчитаетесь. И Шумскому скажи, что опоздаю. У меня с Масловым ещё одно дело имеется.
- Есть, товарищ капитан! – пискляво отчеканил Гончар, а глазах ловлю надежду: вдруг я передумаю и пойду с ним, а не останусь с Масловым.
Не суждено было сбыться надеждам Ванюши в тот день. Маслов же пришёл ко мне не выплакаться. Во всём виноват водочный градус, который отключил сознание. Отправив Гончара с заданием, я вернулась в квартиру. Гость стоял, прислонившись к стене и, поедая один за другим пирожки, посмеивался.
- Вот что ты за человек? – сходу спросила, глядя на его довольную рожу.
- Какой есть, - пожал он плечами и откусил пирожок. Прожевав, утерся рукавом. – Ладно, Лисовская, давай пошустрее собирайся. Покажу тебе кое-что. Только сними это, - он кивнул на мою форму. – Две синие фуражки вместе уж больно в глаза бросаются. Меня здесь каждая собака знает, а вот тебя пока маловато людишек видело. Так что платьице одень, да попроще. И не кривись. Есть у тебя платья. Знаю.
Он разговаривал со мной, как с подчинённой. Нет, даже ни как с младшим по званию, а как с женой, вечно кидая мне в приказной форме: давай, быстрей, иди и иногда обзывая «Лисьей Мордой». Ещё больше меня возмущало, что Маслов был в курсе, какие вещи я с собой привезла. Конечно, он ни сам обшмонал мои чемоданы, баба Клава постаралась, но факт оставался фактом. Секретов у меня от Маслова практически не осталось. А ведь главное, и возразить ему в тот день нечем было! Прав, гад! Во всём был прав. Моя форма сразу выдаст, кто я и за чем сюда приехала. Никакой скрытности. К тому же, Маслов не сказал точно как далеко нам следует прогуляться. Вот и пришлось, проскрежетать от злости зубами, но пойти переодеваться.
Позавтракать я, как всегда, не успела. Заботливый Маслов оставил мне пирожок к холодному чаю, но посмотрев на свой скудный утренний рацион, желание есть пропало на целый день. Ещё этот нахал, пока я примеряла что надеть, запихал в сейф папку с документами. Со словами: «потом заберу», повертел ключом у меня перед носом, демонстративно положив его в карман. А я в ответ, пробухтев ругательство, запихнула в сумочку удостоверение с пистолетом и вышла из квартиры. Он следом, лыбясь во весь рот. На посту осадил бабу Клава, задав вопрос, который не требовал ответа. Мол, если пикнет кому про ночные гости Маслова, поедет в долгое путешествие. Пожилая женщина побледнела от страха и зажмурила глаза, чтобы наверняка ослепнуть.
- Если так боишься сплетен, зачем пришёл ко мне ночью? Мог и в кабинет заглянуть, - спросила я Маслова, выходя на улицу.
Тот, почесывая небритый подбородок и беглым взглядом осматривая узкий двор, запоздало ответил:
- Так бы языками чесать начали ещё больше. Маслов то, Маслов сё, Маслов к ней. Да на хер мне это нужно? Баба Клава молчать будет. Вот Гончара я не планировал. Кто ж знал, что к тебе по утрам молоденькие милиционеры с пирожками бегают? – и капитан весело подмигнул. – Но этот не выдаст. Задела ты его, Лисья Морда. Ох, как задела! Всего ничего в городе, а мальчишке голову вскружила.
Я и сама это поняла. Поэтому и определила в напарницы Гончару девочку его возраста. А Маслов… Наверное, Маслов был единственным человеком в моей жизни, чья нахальная харизма сглаживала любой разгорающийся между нами конфликт. У меня и обидеться на него, как следует, не получалось.
Сто лет не ходила на каблуках! Привыкла к сапогам. Да и вообще, куда мне туфли надевать? На службу что ли? Конечно же, нет. Бегать по коридорам комиссариата не очень-то удобно. У меня и в сапогах к вечеру ноги так гудели, что выть хотелось, а тут ещё и каблуки. Да и не положено. Вот на праздничные вечера можно было позволить себе платье с туфельками, но я их сознательно пропускала. Не люблю сборищ, где нужно лицемерно улыбаться тем, кто тебе и не друг, и не враг, а так... мимо проходящий завистник или просто гаденький человечишка. Случись что с тобой, эти улыбчивые дяди руки не подадут, лишь съехидничают, бросившись по головам занимать освободившееся место в кабинете.
В общем, сторонилась я этих праздников, вот и практики по хождению на каблуках у меня было маловато. Шла по улице, спотыкаясь о каждую выбоину в тротуаре, и, само собой, матерясь, как сапожник. Ну а как не ругаться по матушке, когда твоя неуклюжесть становится причиной роспуска рук Маслова. Он вроде бы сначала подхватывал за талию, но потом его пятерня медленно спускалась пониже. Я, как каждая уважающая себя женщина, злилась, резко убирая руку агрессора, и тут же спотыкалась вновь. Одно радовало, что прохожие особо не пялились на нас. Изредка многообещающе подмигивали явно знакомые Маслову бабёнки, а мужики и вовсе, ещё вдалеке завидев сотрудника НКВД, спешили перебежать на другую сторону. Видно, большая часть мужского населения Заболотинска не желала встречаться взглядом с моим спутником, не говоря уже о том, чтобы пройти мимо. И, поверьте мне, это было не презрение, а леденящий душу страх.
Начальника местного отдела НКВД побаивались. Я поняла это по интеллигентному мужчине, которой не успел перебежать дорогу. Грузовая машина так не вовремя выскочила из-за поворота, что тот отпрыгнул обратно и чуть нас не сшиб. Бедолага тут же потупил взгляд, принявшись невнятно извиняться, а Маслов, не дослушав, насмешливо перебил:
- Ну чё, стоматолог, зубы не отрастил?
Мужик съёжился, будто ему вот-вот прилетит оплеуха, и забегал глазами под зажмуренными веками. Вид у него был настолько жалок, что мне стало противно от этой встречи. А вот моего спутника это забавляло. Он наслаждался унижением несчастного человека. И, когда вдоволь самоутвердился за счёт чужой никчёмности, отпустил стоматолога.
- Ладно, Кеша, шуруй куда шёл, - сказал Маслов, напоследок по-дружески похлопав его по плечу.
Мужчина дрожащей походкой двинулся с места, с каждым шагом увеличивая темп, а потом и вовсе побежал, словно за ним черти гонятся. Я не стала спрашивать коллегу кто это, и так понятно, что они пересекались в казематах НКВД. И, похоже, стоматологу повезло. Он всего лишь лишился передних зубов, а не жизни.
- А ты чудовище, Маслов, - провожая глазами убегающего человека, задумчиво сказала я.
- Ой, а ты институтка из Смольного, - поёрничал он в ответ и потянул меня за собой.
Не самая лучшая прогулка по главной улице города коряво свернула вбок, открывая перед нами полуразвалившиеся купеческие склады.
- Ну чё ты такая неуклюжая? – весело с упрёком спросил Маслов, когда я в очередной раз споткнулась (только уже не о выбоину на тротуаре, а о битый кирпич. Он неровным красным ковром устелил поросший травой складской двор). – Вроде не рохля. Вон какая ладная, - и с жаром спустил ладонь мне на ягодицу.
- Лапы убери! Сам ты рохля неуклюжая! Ясно?! – огрызнулась я, резко сбрасывая его руку.
Мой взгляд с болью прополз по купленным в Торгсине белым туфелькам. После такой прогулочки их придётся выбросить. Острые углы кирпича исцарапали лакированное покрытие. Вот знала бы, что в Заболотинске такие убитые тротуары, нацепила бы сапоги. Кирзочи не жалко! А это Италия! Последний Костин подарок мне.
- И что ты мне хотел показать? – развела я руками, пытаясь охватить всю заброшенную складскую красоту. – Очередные руины? Так я нечто подобное уже видела.
Построенные при царе Горохе кирпичные склады доживали свой век постепенно разваливаясь. Правда, со стороны главной улицы ещё использовалось несколько строений. В основном, там хранили продовольственные товары. Ну и, само собой, хоть как-то содержали в порядке. А дальше, куда приволок меня Маслов, всё было заброшено. Такое, знаете ли, убогое состояние зданий, что само нахождение среди них опасно для жизни. В любой момент может обвалиться испещрённая трещинами стена или, ещё хуже, лёгким порывом ветра слететь черепица. Её, кстати, валялось на земле больше, чем кирпича.
Повнимательнее осмотревшись, я выдавила из себя злорадную ухмылку. Вот люблю наших людей за изобретательность! Чтобы разруха по соседству не мозолила глаза, отгородимся от неё забором. Что новое начальство складов и сделало. Поставило высоченный забор, по одну сторону которого кипела жизнь, пыхтя моторами грузовиков, а по другую - трава по яйца и кусты лозы. Сколько полезного пространства пропадало пропадом и ни кому до этого не было дела. Но придёт время и кого-то за эту бесхозность когда-нибудь натянут в высоком кабинете. Так запустить теперь уже социалистическую собственность равносильно преступлению против народа!
Хотела возмутиться вслух бесхозяйственностью местного горкома, но мой провожатый подхватил меня за талию и волоком потащил в самый разрушенный склад.
- Ты что творишь?! – заерзала я в наглых руках.
- Так быстрее будет, а то пока дочапаешь - ночь настанет, - пояснил он, ни на мгновение не останавливаясь. И только когда мы оказались внутри здания, он опустил меня на землю. – Вот, смотри, - кивнул он, указывая на снятые с петель ворота.
Они лежали, как мне показалось, на груде из металлолома и досок.
- Маслов, ты дурак?! – психанула я, едва сдерживаясь, чтобы не заорать на него. Но моей выдержки хватило ровно на несколько секунд. Да и ухмыляющаяся рожа капитана провоцировала на грубость. – Я что, по-твоему, хлама не видела?! Ты для чего меня через весь город тащил?! Чтобы я на этих складах ноги себе переломала?! О нет! Ты, наверное, надеялся, что мне на голову кирпич упадёт и ты... И ты..., - не найдя, подходящего упрека, я быстро сменила гнев на милость. - Так зачем я здесь?!
Я ругаюсь, а он стоит и довольно улыбается, будто перед ним не сваленный в кучу мусор, а дверь, за которой нас ждёт преступник с повинной.
- Эх, лисья морда ты, а не комиссар, - посмеялся с меня Маслов и подошёл ближе к воротам. Наклонившись, оттащил их чуть вбок, потом убрал сваленный хлам и опять отошёл. – Смотри!
Пустота. Нет, не в буквальном смысле ничего нет. Там как раз-таки был провал, растворяющийся в непроглядной темноте. Большой провал, в который могло пролезть сразу три человека. Я осторожно подошла к самому краю и посмотрела вниз. Повеявшая от туда замогильная сырость пробрала до мурашек.
Вот он один из сотен тайных ходов под городом. Может быть, это и есть логово Зверя, где он терзает свои жертвы. Представив чудовище, рыскающие в подземелье, мне сразу стало дурно. Это не страх накрывал меня с ног до головы, а ясная картина изуверств, которые вот уже больше суток кошмарами преследовали мой разум. Я видела испуганных детей в лапах звероподобного существа и хотелось бежать, но не назад, а вперёд, чтобы раз и навсегда прекратить эти убийства.
Я чуть качнулась и вот-вот упала бы в эту чёрную пустоту, но руки Маслова снова поймали. На этот раз он прижал меня к своей груди. Прижал так сильно, что сквозь гимнастёрку я услышала биение его сердца. Оно громко стучало, будто рвалось наружу. Сердце мужчины бьётся так в двух случаях: либо от любви, либо от адреналина. Испугался… Испугался за меня.
- Лететь не надо. По лестнице спустимся, - с хрипотцой прошептал он на ухо, глубоко вдохнув запах моих волос.
- Что? – отступила я от расползающийся темноты у моих ног, но не спешила посмотреть ему в глаза.
Непривычно взволнованный голос Маслова так странно действовал на меня. Его слова, вылетая с горячим дыханием, будто целовали мою шею. Разбегались мурашками по коже. А моё сердце подстраивалось под его сумасшедший ритм. Понимая, что плыву от нахлынувших чувств к не совсем симпатичному мне мужчине, я с трудом заставила себя вернуть контроль над собственным телом. «Не время и не место! - где-то из глубины сознания пробивалась «Я – моралистка», напоминая мне над какой пропастью мы стоим.
- Маслов, успокойся, - медленно освободившись из его объятий, сказала я.
Он отпустил. Не стал держать, хотя дышал глубоко и прерывисто.
- Лестница есть и фонарь, - давя в себе желание, капитан отошёл к большой куче хлама немного в стороне от нас. – Чёртовы катакомбы! Там сплошной лабиринт. Проблукать можно не одни сутки. Я сам здесь уже два дня шатаюсь, - и потянувшись за лежащим у ног ржавым тазом, поднял его, достав железнодорожный фонарь. На этом разбор завалов не закончился. Маслов продолжил копошиться в мусоре, используя ненормативную лексику со знанием дела. Даже у меня, не слишком чувствительной к крепкому словцу, от смущения запылали щёки.
- А это лестница?
Спросила только, чтобы немного разрядить обстановку. Уж больно натянутая она была после наших объятий над пропастью. Да и Маслов был сам не свой. Шутки закончились. Матерился, вытаскивая из-под мусора наспех сколоченные бруски дерева.
- А ты что, слепая? – буркнул он и поволок её к провалу.
Опустив лестницу вниз, немного пошатал её для убедительности, что крепко стоит и полез первым, держа в одной руку фонарь. Ну а я уже следом за ним.
- Гончар, не будь дураком, иди работай! – сказал Маслов и дёрнул лукошко на себя.
Бедный Ванюша. Мальчик с огромными голубыми глазами, в которых, как в зеркале, отражалось моё раздосадованное лицо. Он так смотрел на меня, когда Маслов выдирал из его рук это злополучное лукошко, что в сердце защемило. Стало как-то неуютно в собственном теле. Доселе неизвестное противоречивое чувство одолело меня: вроде сердце еле бьётся, но в висках пульсирует кровь. Мысленно смотрю на себя со стороны и самой становится противно от собственного бездействия на грани равнодушия. По-хорошему мне бы остановить Маслова, а я стою, молчу и не двигаюсь с места, пустив всё на самотёк. А с другой стороны: что мне было делать? Вклиниться меж ними в маленькой потасовке за пирожки? Как-то несерьёзно всё это. По-детски, что ли? Да и не привыкла я, когда из-за меня перетягивают лукошки. Костя с Пашей меня не делили. Костя сказал: «Выходи за меня», а Паша пожелал счастья. И никакого соперничества… , никакого мордобоя… А тут. Вторые сутки в Заболотинске и капитан НКВД отбирает лукошко у сержанта милиции. Не смешно ли, товарищи?
Гончар нехотя разжал пальцы, отдав лукошко. Медленно попятился и, уткнувшись спиной в стену, ещё с минуту сверлил на нас с Масловым блуждающим взглядом. Потом вяло развернувшись ушёл.
- Маслов! – зло цыкнула я на копошащегося в лукошке наглого гостя и рванулась за Гончаром.
Молодой милиционер размашистым шагом уже подходил к лестнице, когда я окликнула: «Ванюша!». Никакой реакции. Парень даже не вздрогнул. Снова позвала – тишина. И только громко выкрикнув: «Иван!», он остановился. Обиделся. Вот как с такими ранимыми работать? Извиняться за нахальство Маслова я не собиралась и себя виноватой не считала. Подумаешь, разбила нежное сердце впечатлительного мальчика… Но всё равно как-то нехорошо щемило в груди. Вид у Ванюши был, как у побитой собаки, которая всю жизнь служила верой и правдой, а хозяйка выбросила на улицу. Мужчин не жалею, но парнишку с голубыми глазами пожалела. Сама пошла на мировую. Правда, не стала подыскивать нужные слова сожаления, а сразу загрузила его по-полной.
«Пусть, - думаю, - работай займётся, чтобы фантазировать поменьше».
- Ваня, - подходя, обращаюсь к нему, - возьми Жанну и по новой опросите всех свидетелей. Вечером отчитаетесь. И Шумскому скажи, что опоздаю. У меня с Масловым ещё одно дело имеется.
- Есть, товарищ капитан! – пискляво отчеканил Гончар, а глазах ловлю надежду: вдруг я передумаю и пойду с ним, а не останусь с Масловым.
Не суждено было сбыться надеждам Ванюши в тот день. Маслов же пришёл ко мне не выплакаться. Во всём виноват водочный градус, который отключил сознание. Отправив Гончара с заданием, я вернулась в квартиру. Гость стоял, прислонившись к стене и, поедая один за другим пирожки, посмеивался.
- Вот что ты за человек? – сходу спросила, глядя на его довольную рожу.
- Какой есть, - пожал он плечами и откусил пирожок. Прожевав, утерся рукавом. – Ладно, Лисовская, давай пошустрее собирайся. Покажу тебе кое-что. Только сними это, - он кивнул на мою форму. – Две синие фуражки вместе уж больно в глаза бросаются. Меня здесь каждая собака знает, а вот тебя пока маловато людишек видело. Так что платьице одень, да попроще. И не кривись. Есть у тебя платья. Знаю.
Он разговаривал со мной, как с подчинённой. Нет, даже ни как с младшим по званию, а как с женой, вечно кидая мне в приказной форме: давай, быстрей, иди и иногда обзывая «Лисьей Мордой». Ещё больше меня возмущало, что Маслов был в курсе, какие вещи я с собой привезла. Конечно, он ни сам обшмонал мои чемоданы, баба Клава постаралась, но факт оставался фактом. Секретов у меня от Маслова практически не осталось. А ведь главное, и возразить ему в тот день нечем было! Прав, гад! Во всём был прав. Моя форма сразу выдаст, кто я и за чем сюда приехала. Никакой скрытности. К тому же, Маслов не сказал точно как далеко нам следует прогуляться. Вот и пришлось, проскрежетать от злости зубами, но пойти переодеваться.
Позавтракать я, как всегда, не успела. Заботливый Маслов оставил мне пирожок к холодному чаю, но посмотрев на свой скудный утренний рацион, желание есть пропало на целый день. Ещё этот нахал, пока я примеряла что надеть, запихал в сейф папку с документами. Со словами: «потом заберу», повертел ключом у меня перед носом, демонстративно положив его в карман. А я в ответ, пробухтев ругательство, запихнула в сумочку удостоверение с пистолетом и вышла из квартиры. Он следом, лыбясь во весь рот. На посту осадил бабу Клава, задав вопрос, который не требовал ответа. Мол, если пикнет кому про ночные гости Маслова, поедет в долгое путешествие. Пожилая женщина побледнела от страха и зажмурила глаза, чтобы наверняка ослепнуть.
- Если так боишься сплетен, зачем пришёл ко мне ночью? Мог и в кабинет заглянуть, - спросила я Маслова, выходя на улицу.
Тот, почесывая небритый подбородок и беглым взглядом осматривая узкий двор, запоздало ответил:
- Так бы языками чесать начали ещё больше. Маслов то, Маслов сё, Маслов к ней. Да на хер мне это нужно? Баба Клава молчать будет. Вот Гончара я не планировал. Кто ж знал, что к тебе по утрам молоденькие милиционеры с пирожками бегают? – и капитан весело подмигнул. – Но этот не выдаст. Задела ты его, Лисья Морда. Ох, как задела! Всего ничего в городе, а мальчишке голову вскружила.
Я и сама это поняла. Поэтому и определила в напарницы Гончару девочку его возраста. А Маслов… Наверное, Маслов был единственным человеком в моей жизни, чья нахальная харизма сглаживала любой разгорающийся между нами конфликт. У меня и обидеться на него, как следует, не получалось.
ЧАСТЬ 11. Рыбак рыбака …
ГЛАВА 1.
Сто лет не ходила на каблуках! Привыкла к сапогам. Да и вообще, куда мне туфли надевать? На службу что ли? Конечно же, нет. Бегать по коридорам комиссариата не очень-то удобно. У меня и в сапогах к вечеру ноги так гудели, что выть хотелось, а тут ещё и каблуки. Да и не положено. Вот на праздничные вечера можно было позволить себе платье с туфельками, но я их сознательно пропускала. Не люблю сборищ, где нужно лицемерно улыбаться тем, кто тебе и не друг, и не враг, а так... мимо проходящий завистник или просто гаденький человечишка. Случись что с тобой, эти улыбчивые дяди руки не подадут, лишь съехидничают, бросившись по головам занимать освободившееся место в кабинете.
В общем, сторонилась я этих праздников, вот и практики по хождению на каблуках у меня было маловато. Шла по улице, спотыкаясь о каждую выбоину в тротуаре, и, само собой, матерясь, как сапожник. Ну а как не ругаться по матушке, когда твоя неуклюжесть становится причиной роспуска рук Маслова. Он вроде бы сначала подхватывал за талию, но потом его пятерня медленно спускалась пониже. Я, как каждая уважающая себя женщина, злилась, резко убирая руку агрессора, и тут же спотыкалась вновь. Одно радовало, что прохожие особо не пялились на нас. Изредка многообещающе подмигивали явно знакомые Маслову бабёнки, а мужики и вовсе, ещё вдалеке завидев сотрудника НКВД, спешили перебежать на другую сторону. Видно, большая часть мужского населения Заболотинска не желала встречаться взглядом с моим спутником, не говоря уже о том, чтобы пройти мимо. И, поверьте мне, это было не презрение, а леденящий душу страх.
Начальника местного отдела НКВД побаивались. Я поняла это по интеллигентному мужчине, которой не успел перебежать дорогу. Грузовая машина так не вовремя выскочила из-за поворота, что тот отпрыгнул обратно и чуть нас не сшиб. Бедолага тут же потупил взгляд, принявшись невнятно извиняться, а Маслов, не дослушав, насмешливо перебил:
- Ну чё, стоматолог, зубы не отрастил?
Мужик съёжился, будто ему вот-вот прилетит оплеуха, и забегал глазами под зажмуренными веками. Вид у него был настолько жалок, что мне стало противно от этой встречи. А вот моего спутника это забавляло. Он наслаждался унижением несчастного человека. И, когда вдоволь самоутвердился за счёт чужой никчёмности, отпустил стоматолога.
- Ладно, Кеша, шуруй куда шёл, - сказал Маслов, напоследок по-дружески похлопав его по плечу.
Мужчина дрожащей походкой двинулся с места, с каждым шагом увеличивая темп, а потом и вовсе побежал, словно за ним черти гонятся. Я не стала спрашивать коллегу кто это, и так понятно, что они пересекались в казематах НКВД. И, похоже, стоматологу повезло. Он всего лишь лишился передних зубов, а не жизни.
- А ты чудовище, Маслов, - провожая глазами убегающего человека, задумчиво сказала я.
- Ой, а ты институтка из Смольного, - поёрничал он в ответ и потянул меня за собой.
Не самая лучшая прогулка по главной улице города коряво свернула вбок, открывая перед нами полуразвалившиеся купеческие склады.
- Ну чё ты такая неуклюжая? – весело с упрёком спросил Маслов, когда я в очередной раз споткнулась (только уже не о выбоину на тротуаре, а о битый кирпич. Он неровным красным ковром устелил поросший травой складской двор). – Вроде не рохля. Вон какая ладная, - и с жаром спустил ладонь мне на ягодицу.
- Лапы убери! Сам ты рохля неуклюжая! Ясно?! – огрызнулась я, резко сбрасывая его руку.
Мой взгляд с болью прополз по купленным в Торгсине белым туфелькам. После такой прогулочки их придётся выбросить. Острые углы кирпича исцарапали лакированное покрытие. Вот знала бы, что в Заболотинске такие убитые тротуары, нацепила бы сапоги. Кирзочи не жалко! А это Италия! Последний Костин подарок мне.
- И что ты мне хотел показать? – развела я руками, пытаясь охватить всю заброшенную складскую красоту. – Очередные руины? Так я нечто подобное уже видела.
Построенные при царе Горохе кирпичные склады доживали свой век постепенно разваливаясь. Правда, со стороны главной улицы ещё использовалось несколько строений. В основном, там хранили продовольственные товары. Ну и, само собой, хоть как-то содержали в порядке. А дальше, куда приволок меня Маслов, всё было заброшено. Такое, знаете ли, убогое состояние зданий, что само нахождение среди них опасно для жизни. В любой момент может обвалиться испещрённая трещинами стена или, ещё хуже, лёгким порывом ветра слететь черепица. Её, кстати, валялось на земле больше, чем кирпича.
Повнимательнее осмотревшись, я выдавила из себя злорадную ухмылку. Вот люблю наших людей за изобретательность! Чтобы разруха по соседству не мозолила глаза, отгородимся от неё забором. Что новое начальство складов и сделало. Поставило высоченный забор, по одну сторону которого кипела жизнь, пыхтя моторами грузовиков, а по другую - трава по яйца и кусты лозы. Сколько полезного пространства пропадало пропадом и ни кому до этого не было дела. Но придёт время и кого-то за эту бесхозность когда-нибудь натянут в высоком кабинете. Так запустить теперь уже социалистическую собственность равносильно преступлению против народа!
Хотела возмутиться вслух бесхозяйственностью местного горкома, но мой провожатый подхватил меня за талию и волоком потащил в самый разрушенный склад.
- Ты что творишь?! – заерзала я в наглых руках.
- Так быстрее будет, а то пока дочапаешь - ночь настанет, - пояснил он, ни на мгновение не останавливаясь. И только когда мы оказались внутри здания, он опустил меня на землю. – Вот, смотри, - кивнул он, указывая на снятые с петель ворота.
Они лежали, как мне показалось, на груде из металлолома и досок.
- Маслов, ты дурак?! – психанула я, едва сдерживаясь, чтобы не заорать на него. Но моей выдержки хватило ровно на несколько секунд. Да и ухмыляющаяся рожа капитана провоцировала на грубость. – Я что, по-твоему, хлама не видела?! Ты для чего меня через весь город тащил?! Чтобы я на этих складах ноги себе переломала?! О нет! Ты, наверное, надеялся, что мне на голову кирпич упадёт и ты... И ты..., - не найдя, подходящего упрека, я быстро сменила гнев на милость. - Так зачем я здесь?!
Я ругаюсь, а он стоит и довольно улыбается, будто перед ним не сваленный в кучу мусор, а дверь, за которой нас ждёт преступник с повинной.
- Эх, лисья морда ты, а не комиссар, - посмеялся с меня Маслов и подошёл ближе к воротам. Наклонившись, оттащил их чуть вбок, потом убрал сваленный хлам и опять отошёл. – Смотри!
ГЛАВА 2.
Пустота. Нет, не в буквальном смысле ничего нет. Там как раз-таки был провал, растворяющийся в непроглядной темноте. Большой провал, в который могло пролезть сразу три человека. Я осторожно подошла к самому краю и посмотрела вниз. Повеявшая от туда замогильная сырость пробрала до мурашек.
Вот он один из сотен тайных ходов под городом. Может быть, это и есть логово Зверя, где он терзает свои жертвы. Представив чудовище, рыскающие в подземелье, мне сразу стало дурно. Это не страх накрывал меня с ног до головы, а ясная картина изуверств, которые вот уже больше суток кошмарами преследовали мой разум. Я видела испуганных детей в лапах звероподобного существа и хотелось бежать, но не назад, а вперёд, чтобы раз и навсегда прекратить эти убийства.
Я чуть качнулась и вот-вот упала бы в эту чёрную пустоту, но руки Маслова снова поймали. На этот раз он прижал меня к своей груди. Прижал так сильно, что сквозь гимнастёрку я услышала биение его сердца. Оно громко стучало, будто рвалось наружу. Сердце мужчины бьётся так в двух случаях: либо от любви, либо от адреналина. Испугался… Испугался за меня.
- Лететь не надо. По лестнице спустимся, - с хрипотцой прошептал он на ухо, глубоко вдохнув запах моих волос.
- Что? – отступила я от расползающийся темноты у моих ног, но не спешила посмотреть ему в глаза.
Непривычно взволнованный голос Маслова так странно действовал на меня. Его слова, вылетая с горячим дыханием, будто целовали мою шею. Разбегались мурашками по коже. А моё сердце подстраивалось под его сумасшедший ритм. Понимая, что плыву от нахлынувших чувств к не совсем симпатичному мне мужчине, я с трудом заставила себя вернуть контроль над собственным телом. «Не время и не место! - где-то из глубины сознания пробивалась «Я – моралистка», напоминая мне над какой пропастью мы стоим.
- Маслов, успокойся, - медленно освободившись из его объятий, сказала я.
Он отпустил. Не стал держать, хотя дышал глубоко и прерывисто.
- Лестница есть и фонарь, - давя в себе желание, капитан отошёл к большой куче хлама немного в стороне от нас. – Чёртовы катакомбы! Там сплошной лабиринт. Проблукать можно не одни сутки. Я сам здесь уже два дня шатаюсь, - и потянувшись за лежащим у ног ржавым тазом, поднял его, достав железнодорожный фонарь. На этом разбор завалов не закончился. Маслов продолжил копошиться в мусоре, используя ненормативную лексику со знанием дела. Даже у меня, не слишком чувствительной к крепкому словцу, от смущения запылали щёки.
- А это лестница?
Спросила только, чтобы немного разрядить обстановку. Уж больно натянутая она была после наших объятий над пропастью. Да и Маслов был сам не свой. Шутки закончились. Матерился, вытаскивая из-под мусора наспех сколоченные бруски дерева.
- А ты что, слепая? – буркнул он и поволок её к провалу.
Опустив лестницу вниз, немного пошатал её для убедительности, что крепко стоит и полез первым, держа в одной руку фонарь. Ну а я уже следом за ним.
