Следуя указаниям Шумского мы привезли его к невзрачному домику, но за высоченным деревянным забором. Машина только притормозила перед воротами, как раздался лай собаки. Хвостатый охранник так надрывался, что казалось вот-вот задохнётся, прогоняя непрошеных гостей. Но стоило Шумскому выйти из машины и крикнуть: «Регоза!», как сразу же послышался радостный скулеж. Ну а когда хозяин открыл ворота собака чуть ли не прыгала, размашисто виляя хвостом.
- Ай ты моя Регоза! – совсем по-мальчишески проговаривал Шумский, теребя собаку по голове, а та облизывала хозяина, вертясь юлой.
На чужаков, стоявших у ворот, радостная псина уже и носом не вела. Всё внимание Регозы было сконцентрировано на вернувшемся хозяине. Верную собаку просто распирало от радости. Она и скулила, прижимаясь головой к раскрытой ладони Шумского, и тявкала, виляя пушистым хвостом, и прыгала на месте, пытаясь облизать лицо. Казалось, что животинка сейчас растворится в собственном счастье рядом с родным только ей человеком. Говорят, что собаки – это сплошные инстинкты с рефлексами, впрочем, как и все звери, но, глядя на Регозу, я усомнилась в научных постулатах. Животные способны на более глубокие чувства, такие как любовь, например.
Регоза, эта маленькая собачка, любила своего хозяина. Да и Шумский был привязан к ней. Достаточно было посмотреть, как засветились радостью глаза, когда он гладил свою собаку.
- Регоза, ты моя Регоза. Соскучилась, милая, - ещё ласковее заговорил Шумский, спуская собачку с цепи.
Похоже, Регозу на привязи не держали. Трава возле будки не вытоптана. Скорее всего, это была вынужденная мера, чтобы собака не бросилась за хозяином, когда его увозили. И судя по упитанным бокам, Регоза явно не голодает. Подкармливали. Но кто? Шумский не женат. И тут мои мысли распугала вбежавшая во двор женщина.
Ладно, если бы просто вбежала! Так она своими широкими боками растолкала нас с Дорониным в стороны, будто не заметила, что помимо Шумского на улице стоят ещё люди. И не просто люди, а в форме. Я могла бы списать её игнорирующее поведение на сгущающиеся сумерки, но решила обождать с выводами. Тем более, что незнакомка бросилась обнимать Евгения Ивановича, а когда присмотрелась к его лицу, так и вовсе запричитала:
- Ай да ироды! А что с моим мальчиком сотворили?! Чтоб у них руки-то поотсыхали! Ноги-то поотвалились! И головы поотлетели!
- Тёть Нюр, да нормально всё, - поспешил успокоить её Шумский, бросив в нашу сторону опасливый взгляд. Всё-таки его тётка антисоветчину разводит, критикуя работу моих коллег.
Сыплющая проклятиями женщина тут же перехватила взгляд племянника, посмотрев на меня с Дорониным. Вот так недобро посмотрела, что у меня прям засосало под ложечкой и стало как-то не по себе. Глаз у тётки Шумского был острый, будто нож. Смотрела, как резала по живому. Я не из робкого десятка, но от глаз злой бабёнки инстинктивно захотелось спрятаться за спиной Доронина. Что я, кстати, чуть и не сделала! Уже качнулась назад, как тут же мысленно приказала себе: «Отставить, Лисовская!», и демонстративно шагнула вперёд.
Тётке Нюре это не понравилось. Прищурив глаза, она с вызовом кивнула на меня.
- А это ещё хто?!
Мерзкое ударение на «Хто», а не на «Кто», заставило меня поморщиться. Да и голос недружелюбной заболотинской женщины ничем не уступал её взгляду. Такой же острый! С любимым племянником бархатом греет, а с чужаками сталью режет. Кстати, заметив мою недовольную мину, тётка Нюра скривила такую же, если не красноречивее, давая мне понять, что здесь принято говорить так, а не иначе.
Шумский на каком-то инстинктивном уровне почувствовал возрастающую напряжённость и, встав между нами, тут же поспешил разрядить обстановку.
- А это, тетя Нюра, капитан Алеся Лисовская из Москвы. Будет помогать нам искать Зверя, - так в городе уже прозвали убийцу детей.
Та ещё раз придирчиво осмотрела меня с ног до головы и брюзгливо фыркнула.
- Ну, ну, - протянула она раздосадовано, - напомогали уже комиссары. Вон, как тебя забрали, внучка Аксиньи Дятко пропала. Скока дней уже девчонку ищем и никак не найдём. А с этих допоможцев, как с козла молока. Вроде дёргать есть за Што, а толку.
Обычно я в карман за словом не лезу, но тётке Нюре не нашла, что ответить. То ли прибывала в какой-то растерянности от её смелости, то ли она давила на меня своим авторитетом. И такое, кстати, бывает. Есть люди, которые только одним своим видом внушают уважение. Вот тётка Шумского как раз относилась к таким людям. Сильная женщина. В ней чувствовался внутренний несгибаемый стержень. Теперь-то понятно, в кого капитан такой безрассудный правдолюб. В наше время это качество в человеке, считай, что чёрная метка для пирата. Ну не любят у нас прямолинейных и честных людей. Наше время – это время изворотливых лжецов, а ещё трусов. Куда без них? Эти опора для любого режима.
- Тося.
Не то спросил, не то просто вспомнил имя пропавшей девочки? Я так и не смогла уловить интонацию Шумского, пока перебирала в голове, как достойно огрызнуться его тётке.
- Тося, Тося, мальчик мой.
Повторила его родственница, продолжая сверлить меня злобным взглядом, выжидая отвечу ли я на провокацию. Бросив попытки подлить масло в огонь нашей неприязни, я переключилась на Шумского. Всё-таки в приоритетах у меня было поймать убийцу, а не собачиться с местными жителями.
- Товарищ капитан, - официально обратилась я к Евгению, - сегодня отдыхайте, а завтра я надеюсь увидеть вас в отделении.
- Да можно и сегодня туда заскочить!
Забыв про боль, рвался в бой Шумский, но заботливая тетушка тут же внесла свои коррективы в планы племянника.
- А что ночью там делать?! А ты ещё вон какой! На ногах чуть стоишь! А ну пошёл домой! – затараторила она, шустро преградив своим мощным бюстом Шумскому дорогу ко мне.
- Да тёть Нюр, не драматизируй. Ну приложились маленько. Можно подумать, на моей шкуре синяков раньше не было, - запротестовал племянник, нежно отпихивая тётку в сторону.
Но тётка не сдавалась.
- Не пущу! Ты хоть поешь сначала! Оладушки ещё утром пекла. Как чуяло сердце, что кровинку родную увижу, - и театрально пустила слезу, косо посмотрев на меня.
По этому взгляду я поняла, что если её племянник поедет в отделение сейчас, то проблемы мне гарантированы потом. Добродушная тётя Нюра из кожи вон вылезет, но жизнь мне в Заболотинске испортит. Так что ничего другого мне не оставалось, как включиться в хитрую женскую игру.
- Капитан Шумский, это вы двужильный мужчина, а я вот не железная и очень устала с дороги. Так что давайте сегодня отдохнем. А завтра с новыми силами и ясной головой будем искать Тосю.
Тётя Нюра прям засияла. После моих слов Шумский немного приостыл, задумался и выдал самую убийственную для тетушки речь, пригласив меня отужинать её оладушками. Глазки родственницы тут же потухли. Но ненадолго. Всего через мгновение они снова вспыхнули, только уже знакомой мне злобой.
«Только попробуй!», - прокричала мне её хитрая гримаса с прищуром.
Есть, конечно, хотелось. В последний раз ела в вагоне-ресторане, но с того времени прошли почти сутки. От одного только слова «оладушки» желудок скрутило камнем. Вот плюнула бы на эту тетку Нюрку с её гостеприимством и приняла бы приглашение Евгения, но, представив, что она будет смотреть с недовольной миной, как я ем, желание тут же отпало. Да что там желание! Ещё даже неразжёванные оладьи стали комом в горле!
«Да подавись ты, вредная баба, своим жаренным тестом!», - подумала я, а им сказала:
- Спасибо. Не голодна!
Резко развернулась и пошла к машине. Доронин за мной. Правда, полушепотом сетовал, что зря отказалась от приглашения. Надеялся бедолага, что ему тоже что-нибудь перепадёт. Может, и перепало бы, но не у этой жадной хозяйки. Она даже бросившегося ко мне племянника остановила, потянув его домой чуть ли не за шкирку. Смехотворное зрелище, я вам скажу. Я сажусь в машину, а мимо кубарем пролетает капитан Шумский в объятьях любящей тётушки.
Доронин хорошо ориентировался в Заболотинске. Когда подъезжал к трёхэтажному относительно новому дому в центре города, сказал, выруливая во двор:
- Ленина семь, вроде, - и высунулся из окна убедиться. – Ага. Ну всё, товарищ капитан, на месте. Квартира одиннадцать. Служебная.
Дом, в котором меня разместил подполковник Пичугин, был построен каким-то местным купцом в десятом году и изначально выполнял роль съёмного жилья для гостей города. После революции отошёл государству как казённое жильё, где расселяли преимущественно партийных чиновников и начальников предприятий, которых, кстати, в Заболотинске хватало. Льнозавод, молочный завод, хлебопекарня, колбасный цех и деревообрабатывающее предприятие. А ещё началось строительство цехов по пошиву одежды. Так что провинциальный городишко развивался стахановскими темпами.
В просторном подъезде нас встретила дворничиха и консьержка баба Клава. Увидев на мне мундир, сразу поменялась в лице и, бросившись к Доронину, выхватила из его рук сразу несколько чемоданов. Прям горела желанием помочь важному гостю из главных наркомовских органов. Я даже ухмыльнулась, наблюдая за её рвением быть полезной.
- Идёмте, идёмте, товарищ капитан, - суетливо защебетала баба Клава, указывая кивками на лестницу.
- Можно просто Алеся Яновна, - натягивая на усталое лицо приветливый вид, попросила я.
- Алеся Яновна, - расплылась в очередной улыбке баба Клава и, чуть ли не прыгая, как белка, по ступенькам с чемоданами, поспешила наверх.
Ну а я за ней. Правда, не так рьяно. Если честно, устала жутко, а ещё хотелось есть. Доронин тоже носом начинал клевать. Шёл позади меня и уже привычно бубнил, что ему-то выдали комнату в бараке без удобств.
- Вот спать-то мне когда? Щас пока приеду, пока улягусь на голодный желудок и вставать уже надо, - пыхтел, поднимаясь по ступенькам Доронин. – Вот почему не согласились с этим милиционером поужинать, а?
Нытик ужасный, а не служивый человек! Не согласилась?! Да какое ему дело, что и почему?! Приставленный ко мне водитель уже начинал немного подбешивать или, может, сама уже сожалела, что такая гордая. Просто, идя за бабой Клавой, вдруг подумал: квартира казённая, значит, почти пустая. Вряд ли там продукты есть. Так что и мне придётся спать на голодный желудок, а тут ещё Доронин жалится, на нервы действует. И, когда передо мной открылась дверь, первое, что я сделала это забрала у шофёра свои чемоданы.
- Старшина, идите вы, - сделала выдержанную паузу, чтобы понял куда на самом деле я хотела его послать, - спать!
Он чуть качнулся назад. Удивлённо сглотнул и, отдав честь, зашагал вниз по лестнице. Даже не обернулся ни разу. Обиделся.
Ладно, как-нибудь переживу обиду старшины, а вот любопытствующего носа бабы Клавы на дух переносить точно не смогу. Пока я отправляла Доронина спать эта бабулька занесла чемоданы в квартиру и изучающим взглядом бегала по остальным моим вещам. Похоже, она не только ключики раздает командировочным, но и отчёты пишет куда следует. Наш, так сказать, внештатный сотрудник. Может, ещё и обыск учинить пока гость на работе.
Я усмехнулась. Ну нигде покоя нет от следящего ока борцов с врагами народа.
Баба Клава, подхалимно улыбаясь, протянула мне ключ:
- Вот, Алеся Яновна.
- Он только в одном экземпляре? – так улыбнувшись, спросила я.
Ох, и занервничала бабка, не зная, что ответить. Вроде, обязана контролировать всех жильцов, но тут, можно сказать, непростая ситуация: сотрудник ГУГБ. Это не местное НКВД, а начальство повыше и позубастее. Да и мой оскал-улыбку она прекрасно поняла. Я в курсе её сознательной гражданской позиции по выявлению враждебных советскому обществу элементов.
С минуту баба Клава колебалась, но встретившись своими бегающими глазками с моим смотрящим в упор взглядом, достала из кармана кофты второй ключ.
- Больше нет, - виновато пропищала она.
- Верю, - согласилась я, забирая ключ.
- Что–нибудь ещё, Алеся Яновна?
- Пока ничего, но если…
Она даже не дала мне договорить. Оживилась, будто сейчас ей дадут важное и ответственное задание, от которого зависит безопасность всей страны.
- Если что, я сразу вам доложу в письменной форме, как товарищу Маслову.
Был бы у бабы Клавы хвост, она бы им завиляла, как собака. А меня, глядя на неё, передёрнуло от отвращения. Да ещё эта знакомая фамилия, Маслов, опять всплыла. Мерзкая личность, собирающая и пишущая доносы. И мне завтра предстоит познакомиться с этой мразью.
Я быстро выпроводила агента местного особого отдела. Ей хватило иллюзии значимости для нового начальства, чтобы с ещё большим рвением следить за жильцами дома. А мне осталось только включить свет и пройтись по казённой квартире.
Жуть, как устала, но после ареста Кости сон сбежал от меня, как от прокажённой. Я часами ходила по квартире в Москве и теперь вот часами буду ходить здесь. Правда, там мне хотя бы было, где наворачивать круги. Три комнаты и кухня. Квартирка в Заболотинске в разы меньше. Малюсенькая кухня, на которой умещались только сервант с посудой, кухонный стол с керогазом, два стула и раковина. Открыв кран, я вздохнула с облегчением. Хорошо хоть вода есть. Холодная, но всё же вода! Спальня, она же гостиная. Кожаный диван с высокой спинкой у стены, кровать напротив дивана, шкаф и обеденный стол посередине со стульями. Тяжёлые зелёные шторы на массивных карнизах прятали окно, на подоконнике которого в горшочке вместо цветущего когда-то растения красовался пожухлый гербарий. Истоптанный ковёр на таком же паркете. Унылый мрак, а не квартира. Но на что мне жаловаться, когда большая часть моей страны живёт в ещё худших условиях. А я тут в отдельной квартире с удобствами жирую. Кстати, про удобства. Ванная с туалетом тоже имелась. Правда, горячей воды не было. Как потом доложила баба Клава, горячая вода подаётся по выходным. И это настоящая роскошь! Ведь почти все дома с удобствами на улице, а за водой нужно идти к колонке.
Моя унылая квартира преподнесла мне настоящий сюрприз. Посмотрев на чемоданы, я решила их разобрать как-нибудь в другой раз и пошла на кухню залить голод водой. Искала кружку, а нашла мешочек с перловкой, щепотку соли в спичечном коробке и чай в банке. В литровом бидоне под столом нашелся и керосин для керогаза. Так что спать я легла сытая. Вот правду говорят, когда голодный и корка хлеба вкуснее пирога.
Спала, не спала? Не знаю. Вроде прикорнула часок на диване, скрутившись, как кошка, клубочком. Квартира хоть и не сырая, но запах затхлости впитался в постельное бельё так, что душил своей густотой, перекрывая ноздри. Меня хватило ровно на пять минут и, когда мой нос окончательно засопел, я перебралась в одном неглиже на диван и укрылась кителем. Он хоть и пропах дорогой, но в нём мне ничего не мешало дышать. Вот так и пролежала до первых петухов. С ними и вылезла из-под относительно тёплого кителя.
Устало пробежалась глазами по комнате и обескураженно вздохнула. Давно здесь не открывали окна. Да и слои пыли ясно давали понять, что влажную уборку не делали больше месяца, а то и дольше. Ночью в свете одной люстры пыль не так бросалась в глаза, а вот стоило лучам восходящего солнца пробиться сквозь шторы, как её клубы облаком роились в воздухе.
- Ай ты моя Регоза! – совсем по-мальчишески проговаривал Шумский, теребя собаку по голове, а та облизывала хозяина, вертясь юлой.
На чужаков, стоявших у ворот, радостная псина уже и носом не вела. Всё внимание Регозы было сконцентрировано на вернувшемся хозяине. Верную собаку просто распирало от радости. Она и скулила, прижимаясь головой к раскрытой ладони Шумского, и тявкала, виляя пушистым хвостом, и прыгала на месте, пытаясь облизать лицо. Казалось, что животинка сейчас растворится в собственном счастье рядом с родным только ей человеком. Говорят, что собаки – это сплошные инстинкты с рефлексами, впрочем, как и все звери, но, глядя на Регозу, я усомнилась в научных постулатах. Животные способны на более глубокие чувства, такие как любовь, например.
Регоза, эта маленькая собачка, любила своего хозяина. Да и Шумский был привязан к ней. Достаточно было посмотреть, как засветились радостью глаза, когда он гладил свою собаку.
- Регоза, ты моя Регоза. Соскучилась, милая, - ещё ласковее заговорил Шумский, спуская собачку с цепи.
Похоже, Регозу на привязи не держали. Трава возле будки не вытоптана. Скорее всего, это была вынужденная мера, чтобы собака не бросилась за хозяином, когда его увозили. И судя по упитанным бокам, Регоза явно не голодает. Подкармливали. Но кто? Шумский не женат. И тут мои мысли распугала вбежавшая во двор женщина.
Ладно, если бы просто вбежала! Так она своими широкими боками растолкала нас с Дорониным в стороны, будто не заметила, что помимо Шумского на улице стоят ещё люди. И не просто люди, а в форме. Я могла бы списать её игнорирующее поведение на сгущающиеся сумерки, но решила обождать с выводами. Тем более, что незнакомка бросилась обнимать Евгения Ивановича, а когда присмотрелась к его лицу, так и вовсе запричитала:
- Ай да ироды! А что с моим мальчиком сотворили?! Чтоб у них руки-то поотсыхали! Ноги-то поотвалились! И головы поотлетели!
- Тёть Нюр, да нормально всё, - поспешил успокоить её Шумский, бросив в нашу сторону опасливый взгляд. Всё-таки его тётка антисоветчину разводит, критикуя работу моих коллег.
Сыплющая проклятиями женщина тут же перехватила взгляд племянника, посмотрев на меня с Дорониным. Вот так недобро посмотрела, что у меня прям засосало под ложечкой и стало как-то не по себе. Глаз у тётки Шумского был острый, будто нож. Смотрела, как резала по живому. Я не из робкого десятка, но от глаз злой бабёнки инстинктивно захотелось спрятаться за спиной Доронина. Что я, кстати, чуть и не сделала! Уже качнулась назад, как тут же мысленно приказала себе: «Отставить, Лисовская!», и демонстративно шагнула вперёд.
Тётке Нюре это не понравилось. Прищурив глаза, она с вызовом кивнула на меня.
- А это ещё хто?!
Мерзкое ударение на «Хто», а не на «Кто», заставило меня поморщиться. Да и голос недружелюбной заболотинской женщины ничем не уступал её взгляду. Такой же острый! С любимым племянником бархатом греет, а с чужаками сталью режет. Кстати, заметив мою недовольную мину, тётка Нюра скривила такую же, если не красноречивее, давая мне понять, что здесь принято говорить так, а не иначе.
Шумский на каком-то инстинктивном уровне почувствовал возрастающую напряжённость и, встав между нами, тут же поспешил разрядить обстановку.
- А это, тетя Нюра, капитан Алеся Лисовская из Москвы. Будет помогать нам искать Зверя, - так в городе уже прозвали убийцу детей.
Та ещё раз придирчиво осмотрела меня с ног до головы и брюзгливо фыркнула.
- Ну, ну, - протянула она раздосадовано, - напомогали уже комиссары. Вон, как тебя забрали, внучка Аксиньи Дятко пропала. Скока дней уже девчонку ищем и никак не найдём. А с этих допоможцев, как с козла молока. Вроде дёргать есть за Што, а толку.
Обычно я в карман за словом не лезу, но тётке Нюре не нашла, что ответить. То ли прибывала в какой-то растерянности от её смелости, то ли она давила на меня своим авторитетом. И такое, кстати, бывает. Есть люди, которые только одним своим видом внушают уважение. Вот тётка Шумского как раз относилась к таким людям. Сильная женщина. В ней чувствовался внутренний несгибаемый стержень. Теперь-то понятно, в кого капитан такой безрассудный правдолюб. В наше время это качество в человеке, считай, что чёрная метка для пирата. Ну не любят у нас прямолинейных и честных людей. Наше время – это время изворотливых лжецов, а ещё трусов. Куда без них? Эти опора для любого режима.
- Тося.
Не то спросил, не то просто вспомнил имя пропавшей девочки? Я так и не смогла уловить интонацию Шумского, пока перебирала в голове, как достойно огрызнуться его тётке.
- Тося, Тося, мальчик мой.
Повторила его родственница, продолжая сверлить меня злобным взглядом, выжидая отвечу ли я на провокацию. Бросив попытки подлить масло в огонь нашей неприязни, я переключилась на Шумского. Всё-таки в приоритетах у меня было поймать убийцу, а не собачиться с местными жителями.
- Товарищ капитан, - официально обратилась я к Евгению, - сегодня отдыхайте, а завтра я надеюсь увидеть вас в отделении.
- Да можно и сегодня туда заскочить!
Забыв про боль, рвался в бой Шумский, но заботливая тетушка тут же внесла свои коррективы в планы племянника.
- А что ночью там делать?! А ты ещё вон какой! На ногах чуть стоишь! А ну пошёл домой! – затараторила она, шустро преградив своим мощным бюстом Шумскому дорогу ко мне.
- Да тёть Нюр, не драматизируй. Ну приложились маленько. Можно подумать, на моей шкуре синяков раньше не было, - запротестовал племянник, нежно отпихивая тётку в сторону.
Но тётка не сдавалась.
- Не пущу! Ты хоть поешь сначала! Оладушки ещё утром пекла. Как чуяло сердце, что кровинку родную увижу, - и театрально пустила слезу, косо посмотрев на меня.
По этому взгляду я поняла, что если её племянник поедет в отделение сейчас, то проблемы мне гарантированы потом. Добродушная тётя Нюра из кожи вон вылезет, но жизнь мне в Заболотинске испортит. Так что ничего другого мне не оставалось, как включиться в хитрую женскую игру.
- Капитан Шумский, это вы двужильный мужчина, а я вот не железная и очень устала с дороги. Так что давайте сегодня отдохнем. А завтра с новыми силами и ясной головой будем искать Тосю.
Тётя Нюра прям засияла. После моих слов Шумский немного приостыл, задумался и выдал самую убийственную для тетушки речь, пригласив меня отужинать её оладушками. Глазки родственницы тут же потухли. Но ненадолго. Всего через мгновение они снова вспыхнули, только уже знакомой мне злобой.
«Только попробуй!», - прокричала мне её хитрая гримаса с прищуром.
Есть, конечно, хотелось. В последний раз ела в вагоне-ресторане, но с того времени прошли почти сутки. От одного только слова «оладушки» желудок скрутило камнем. Вот плюнула бы на эту тетку Нюрку с её гостеприимством и приняла бы приглашение Евгения, но, представив, что она будет смотреть с недовольной миной, как я ем, желание тут же отпало. Да что там желание! Ещё даже неразжёванные оладьи стали комом в горле!
«Да подавись ты, вредная баба, своим жаренным тестом!», - подумала я, а им сказала:
- Спасибо. Не голодна!
Резко развернулась и пошла к машине. Доронин за мной. Правда, полушепотом сетовал, что зря отказалась от приглашения. Надеялся бедолага, что ему тоже что-нибудь перепадёт. Может, и перепало бы, но не у этой жадной хозяйки. Она даже бросившегося ко мне племянника остановила, потянув его домой чуть ли не за шкирку. Смехотворное зрелище, я вам скажу. Я сажусь в машину, а мимо кубарем пролетает капитан Шумский в объятьях любящей тётушки.
ГЛАВА 3.
Доронин хорошо ориентировался в Заболотинске. Когда подъезжал к трёхэтажному относительно новому дому в центре города, сказал, выруливая во двор:
- Ленина семь, вроде, - и высунулся из окна убедиться. – Ага. Ну всё, товарищ капитан, на месте. Квартира одиннадцать. Служебная.
Дом, в котором меня разместил подполковник Пичугин, был построен каким-то местным купцом в десятом году и изначально выполнял роль съёмного жилья для гостей города. После революции отошёл государству как казённое жильё, где расселяли преимущественно партийных чиновников и начальников предприятий, которых, кстати, в Заболотинске хватало. Льнозавод, молочный завод, хлебопекарня, колбасный цех и деревообрабатывающее предприятие. А ещё началось строительство цехов по пошиву одежды. Так что провинциальный городишко развивался стахановскими темпами.
В просторном подъезде нас встретила дворничиха и консьержка баба Клава. Увидев на мне мундир, сразу поменялась в лице и, бросившись к Доронину, выхватила из его рук сразу несколько чемоданов. Прям горела желанием помочь важному гостю из главных наркомовских органов. Я даже ухмыльнулась, наблюдая за её рвением быть полезной.
- Идёмте, идёмте, товарищ капитан, - суетливо защебетала баба Клава, указывая кивками на лестницу.
- Можно просто Алеся Яновна, - натягивая на усталое лицо приветливый вид, попросила я.
- Алеся Яновна, - расплылась в очередной улыбке баба Клава и, чуть ли не прыгая, как белка, по ступенькам с чемоданами, поспешила наверх.
Ну а я за ней. Правда, не так рьяно. Если честно, устала жутко, а ещё хотелось есть. Доронин тоже носом начинал клевать. Шёл позади меня и уже привычно бубнил, что ему-то выдали комнату в бараке без удобств.
- Вот спать-то мне когда? Щас пока приеду, пока улягусь на голодный желудок и вставать уже надо, - пыхтел, поднимаясь по ступенькам Доронин. – Вот почему не согласились с этим милиционером поужинать, а?
Нытик ужасный, а не служивый человек! Не согласилась?! Да какое ему дело, что и почему?! Приставленный ко мне водитель уже начинал немного подбешивать или, может, сама уже сожалела, что такая гордая. Просто, идя за бабой Клавой, вдруг подумал: квартира казённая, значит, почти пустая. Вряд ли там продукты есть. Так что и мне придётся спать на голодный желудок, а тут ещё Доронин жалится, на нервы действует. И, когда передо мной открылась дверь, первое, что я сделала это забрала у шофёра свои чемоданы.
- Старшина, идите вы, - сделала выдержанную паузу, чтобы понял куда на самом деле я хотела его послать, - спать!
Он чуть качнулся назад. Удивлённо сглотнул и, отдав честь, зашагал вниз по лестнице. Даже не обернулся ни разу. Обиделся.
Ладно, как-нибудь переживу обиду старшины, а вот любопытствующего носа бабы Клавы на дух переносить точно не смогу. Пока я отправляла Доронина спать эта бабулька занесла чемоданы в квартиру и изучающим взглядом бегала по остальным моим вещам. Похоже, она не только ключики раздает командировочным, но и отчёты пишет куда следует. Наш, так сказать, внештатный сотрудник. Может, ещё и обыск учинить пока гость на работе.
Я усмехнулась. Ну нигде покоя нет от следящего ока борцов с врагами народа.
Баба Клава, подхалимно улыбаясь, протянула мне ключ:
- Вот, Алеся Яновна.
- Он только в одном экземпляре? – так улыбнувшись, спросила я.
Ох, и занервничала бабка, не зная, что ответить. Вроде, обязана контролировать всех жильцов, но тут, можно сказать, непростая ситуация: сотрудник ГУГБ. Это не местное НКВД, а начальство повыше и позубастее. Да и мой оскал-улыбку она прекрасно поняла. Я в курсе её сознательной гражданской позиции по выявлению враждебных советскому обществу элементов.
С минуту баба Клава колебалась, но встретившись своими бегающими глазками с моим смотрящим в упор взглядом, достала из кармана кофты второй ключ.
- Больше нет, - виновато пропищала она.
- Верю, - согласилась я, забирая ключ.
- Что–нибудь ещё, Алеся Яновна?
- Пока ничего, но если…
Она даже не дала мне договорить. Оживилась, будто сейчас ей дадут важное и ответственное задание, от которого зависит безопасность всей страны.
- Если что, я сразу вам доложу в письменной форме, как товарищу Маслову.
Был бы у бабы Клавы хвост, она бы им завиляла, как собака. А меня, глядя на неё, передёрнуло от отвращения. Да ещё эта знакомая фамилия, Маслов, опять всплыла. Мерзкая личность, собирающая и пишущая доносы. И мне завтра предстоит познакомиться с этой мразью.
Я быстро выпроводила агента местного особого отдела. Ей хватило иллюзии значимости для нового начальства, чтобы с ещё большим рвением следить за жильцами дома. А мне осталось только включить свет и пройтись по казённой квартире.
Жуть, как устала, но после ареста Кости сон сбежал от меня, как от прокажённой. Я часами ходила по квартире в Москве и теперь вот часами буду ходить здесь. Правда, там мне хотя бы было, где наворачивать круги. Три комнаты и кухня. Квартирка в Заболотинске в разы меньше. Малюсенькая кухня, на которой умещались только сервант с посудой, кухонный стол с керогазом, два стула и раковина. Открыв кран, я вздохнула с облегчением. Хорошо хоть вода есть. Холодная, но всё же вода! Спальня, она же гостиная. Кожаный диван с высокой спинкой у стены, кровать напротив дивана, шкаф и обеденный стол посередине со стульями. Тяжёлые зелёные шторы на массивных карнизах прятали окно, на подоконнике которого в горшочке вместо цветущего когда-то растения красовался пожухлый гербарий. Истоптанный ковёр на таком же паркете. Унылый мрак, а не квартира. Но на что мне жаловаться, когда большая часть моей страны живёт в ещё худших условиях. А я тут в отдельной квартире с удобствами жирую. Кстати, про удобства. Ванная с туалетом тоже имелась. Правда, горячей воды не было. Как потом доложила баба Клава, горячая вода подаётся по выходным. И это настоящая роскошь! Ведь почти все дома с удобствами на улице, а за водой нужно идти к колонке.
Моя унылая квартира преподнесла мне настоящий сюрприз. Посмотрев на чемоданы, я решила их разобрать как-нибудь в другой раз и пошла на кухню залить голод водой. Искала кружку, а нашла мешочек с перловкой, щепотку соли в спичечном коробке и чай в банке. В литровом бидоне под столом нашелся и керосин для керогаза. Так что спать я легла сытая. Вот правду говорят, когда голодный и корка хлеба вкуснее пирога.
ЧАСТЬ 5. «А приехала я!»
ГЛАВА 1.
Спала, не спала? Не знаю. Вроде прикорнула часок на диване, скрутившись, как кошка, клубочком. Квартира хоть и не сырая, но запах затхлости впитался в постельное бельё так, что душил своей густотой, перекрывая ноздри. Меня хватило ровно на пять минут и, когда мой нос окончательно засопел, я перебралась в одном неглиже на диван и укрылась кителем. Он хоть и пропах дорогой, но в нём мне ничего не мешало дышать. Вот так и пролежала до первых петухов. С ними и вылезла из-под относительно тёплого кителя.
Устало пробежалась глазами по комнате и обескураженно вздохнула. Давно здесь не открывали окна. Да и слои пыли ясно давали понять, что влажную уборку не делали больше месяца, а то и дольше. Ночью в свете одной люстры пыль не так бросалась в глаза, а вот стоило лучам восходящего солнца пробиться сквозь шторы, как её клубы облаком роились в воздухе.
