- Лин?!.. Лин!
- Я к тебе еще приду, - но вряд ли животное мой шепот расслышало…
После общего обеда в комнате Кая все разошлись по делам. Со мной остался лишь большеглазый Лека, немного растерянный от такой «миссии» и поэтому смущенный. Долго и усердно копался в своей туго набитой седельной сумке, и, наконец, вытряс всё ее содержимое на освобожденный от тарелок стол. Я, стоя у окна, поначалу просто за этим процессом наблюдала. Лишь поначалу:
- А что вы будете сейчас делать, Лека? – и, метнувшись к столу, опустилась на табурет.
Воруль хмуро глянул на массивный кульхар в своей руке и… сунул оселок [1]
- Да так… хотел лезвия поточить. Пока время есть.
- О-о, - водрузила я локти на скатерть. – А теперь, значит, передумали.
- Ага. Передумал, - вздохнул он.
- Да, время, действительно, есть, - тоже выдула я носом. – Лека, а вы… животных любите?
- В каком смысле? – вскинул глаза воруль.
- Ой… Ну, не в кулинарном, а…
- А-а. Ну, это смотря каких. А что?
- А каких?
- Лошадей люблю. Умные и преданные они.
- А еще?
- К собакам… нормально отношусь, да ворулям они ни к чему. У ворулей знаете, какой нюх и слух? У-у.
- О-о… А у нас в пансионе кошка жила.
- Где? – сглотнул Лека слюну.
- В учебном заведении. Там у каждого курса обязательно есть «домашний питомец». Белочки, ежики и даже одна сварливая ворона. А у нас жила пушистая серая кошка. Ее моя однокурсница из Куполграда к себе потом забрала. Плюшка.
- Девушка?
- Нет. Так кошку зовут. Мы ее кормили всем подряд, вот она и стала похожей на настоящую плюшку. Хотя изначально именовалась Розой. Но, на Плюшку активнее бежала… А вообще я тоже лошадей люблю. Только маленьких.
- Это каких? – удивленно уточнил воруль. – Жеребят?
- Нет, - покачала я головой. – Осликов. Очень люблю.
- Ага.
- Угу… А вы не видели здесь, в углу двора…
- Нет! – вдруг, подпрыгнул Лека.
Я вскинула брови:
- Что, «нет»?
- Нет, Лин. «Ослика» я видел, но Кай мне сказал: никуда из комнаты. Никуда.
О-о, этот чертов ворулев слух! Ведь шепотом же!
- Лека, я только покормить его и хотела, - вмиг взмолилась я.
- Нет, Лин, нет! - сделал стойку парень.
- Я только покормить и все. И все! И сразу сюда обратно!
- Нет!
- Ну, пожалуйста.
- Лин, мне Кай потом так хвост накрутит, буду вашей Каралькой.
- Нашей… Плюшкой, - и подняла на Леку глаза. – А если… я побожусь вам? Нет! Слово дам?!
- Какое еще «слово»? – прищурился воруль.
- Настоящее-честное. Что только покормлю его и обратно. Честное слово!
- Это вы его уже дали? – тихо уточнил парень.
Я мотнула головой:
- Угу! Уже дала!.. Так мы идем во двор?
Лека тоскливо скосился в окно. Несколько секунд так постоял и…
- Лады, Лин.
- Отлично!
- Но, только…
- Честное слово! – и подскочила с табурета. – Лека, у вас карманы большие, кладите туда яблоки из вазы, а я в салфетку хлеб заверну и печенье. О-ох, чего бы еще? Чего?
- Лин, - набивая карманы, улыбнулся парень. – Если вы осликов любите, должны знать, что много подкорма для них нездорово... Плюшка.
- О-о, - на мгновенье застыла я. – Ну так… я знаю. Идемте, Лека. Идемте!
На вытоптанном заднем дворе «Сытника» в этот дремотный послеобеденный час было тихо и безлюдно. Если не считать смуглого мальчишку, болтающего ногами с края циркового фургона. Но и он проявлял к жизни вокруг интерес небольшой, читая толстую книгу. Я, оглядевшись, ринулась прямиком к крайней клетке в углу двора. Ослик в ней уже не стоял. Он лежал, уткнув нос в грязное спрессованное сено.
- Эй, малыш? – присела я перед рыжими прутьями. – Малыш?
Животное дернуло длинными ушами, не то отгоняя от них мух, не то меня от себя. – Малыш, а мы тебе поесть принесли… Малыш!
- Лин, не кричите вы, - тихо зашипел на меня Лека. - Не видите, он больной… Может, пойдем?
- Я… вижу. Малыш? Ты меня слышишь? – уперлась я лбом в решетку.
- А что вы хотели бы, леди?!
- Ну вот.
Мальчик гулко захлопнул свою книгу:
- Если покататься, то он не может.
- Да какое там «покататься»? Он у вас и просто встать, наверное, не сможет. Почему вы его не лечите?
- Лин?
- Погодите, Лека, - и подскочила с места. – Почему вы не лечите свое животное?
- Да почто его лечить то? – сполз на землю малец.
- Как это «почто»? – подбоченилась я.
- Лин?!
- Да погодите вы! Он ведь живой еще. И страдает.
- Ну, живой, - согласились со мной. – Так виноват сам – гонору в нем было много. Орал на всё подряд и по манежу бегал через раз.
- Так ослы орут лишь по большой нужде, - хмыкнул воруль. – Значит, что-то его не устраивало.
- А жизнь в целом, - философски выдал циркач.
Я открыла рот:
- Это как?
- Леди, я ж сказал: он работать не хотел, а у нас вся жизнь и есть работа. Это только для зрителей цирк - радость. А он лишь орал, да от собак дрессированных шарахался.
- Ослы собак не переносят, - хмуро произнес Лека, глядя на безучастное к нашим разборам животное. – Он ведь не старый еще?
- Десять с небольшим годков, - кивнул пацан. – Леди, а может, прокатитесь? Я его растолкаю. Всего пять крон. А?
- Я тебя сейчас самого «растолкаю», - гневно оповестила я.
Лека вскинул руку:
- Погодите!
Малец оскорбленно поджал губы:
- А чего это вы? Я хотел вам радость напоследок… Его все одно в Хогане на ремни сдадут. Из ослиной кожи, говорят, крепкие выходят.
- Так уж и на ремни?- буркнул Лека.
- Да, сэр! Госпожа Светлана сама говорила. У нас следующий после Сани – Хоган. Большой город, много мастерских.
- Что же это такое? - подняла я тоскливый взгляд на своего сообщника.
Тот отвел свой в сторону:
- Та-ак…Так. Лин, вы же понимаете…
- Я сама ему все расскажу! И на себя всю ответственность возьму!
- Леди, сэр, вы о… чем? – махом сузил пацаненок глаза.
- Сколько, говоришь «покататься» на осле этом стоит? – склонился к нему Лека.
- Пять крон, - выдохнул мальчишка.
- Ага… Так я тебе за это удовольствие дам десять, только если без тебя и в неизвестном направлении. Идет?
- Ух, ты! А если меня госпожа Светлана…
- И колечко мое с пальца! – срочно встряла я. – Серебряное с бирюзой. Вот оно!
- Ох ты… А зачем он вам? Он же почти обезножил?
- Лечить будем, - зло оскалился на мальчишку Лека.
Циркач отпрянул:
- Ну, раз так... где ваши кроны и колечко? – в подставленную детскую ладонь упало перечисленное добро. – Ну, я побёг, - шустро сжал он пальцы. - В неизвестном направлении.
- Слышь, делец! Если проболтаешься…
- Да что, я ворулей не знаю?! – прилетело уже от воротной створки. – Тем паче, на вашей кровной земле! – и оная звучно бухнула.
Мы с Лекой уставились друг на друга:
- Лека?
- Что, Лин?
- А… куда мы его на ночь спрячем?
- Куда спрячем?.. На конюшне за моей лошадью в сено. Туда никто не сунется – закон ворулей. И сверху набросим старым покрывалом. А потом – в фургон. Если к тому моменту еще буду жив, - добавил, скривясь.
Я уверила:
- Будете! Так потащили? – и ухватилась за ржавый шпингалет.
- Куда? Я сам, - отстранил меня воруль. – А вы бдите за воротами. Ну что, «малыш», покатаемся? – и, брезгливо отведя в сторону нос, полез вовнутрь.
Я старательно вытянула шею. И сначала все шло по плану: Лека, обхватив осла, попёр его в сторону распахнутых конюшенных створок, когда ворота во двор распахнулись и в их проеме появились три громко спорящие фигуры. Две мужские и одна женская. Последнюю я узнала по томной физиономии с афиши - дрессировщица госпожа Светлана. И обернулась к Леке. Тот прибавил шагу, но не на много - ноша велика, однако через пару секунд уже исчез из виду. Я же, не думая, рванула к воротам:
- Вы-то мне как раз и нужны!
Мужчины: высокий усач и коротышка с портфелем, прервав спор, обернулись. Дрессировщица вскинула указующий перст с длинным красным ногтем:
- Вот и послушайте меня! Я не намерена впредь…
- Вы-то мне и нужны!.. Извините.
Афишная дива окинула меня прицельным взглядом: «Это что за вошь?». Я в ответ передернула плечами. И не «вошь» я вовсе, ну… мышка серая и глупа-а-ая:
- Что вам?
- Мне? Я-я… я… - а что «я»? – Я хочу выступать в вашем цирке! – вот так вот! – Я хочу выступать в вашем цирке. Я многое умею: фокусы показывать, декламировать и петь. Могу прямо сейчас.
Коротышка хмыкнул. Дрессировщица скривила губы:
- Певиц нам для полного дурдома…
- Мне говорила мама, а с нею обе тетки! – истошно заорала я. -
Замужество, родная, страшнее, чем колодки!
С тех самых пор мужчин я усердно избегала,
И в сорок пять годочков с прискорбьем осознала…
- Послушайте, «родная»…
- Да пусть она споет?
- Угу. Теперь мне в пору выть, у-у!
Как дальше буду жить, у-у?!
Ведь так я и умру, старою девою!
Я стряпаю, пеку, стираю, вышиваю!
Полы всегда мету и грядки поливаю!
Мечтаю об одном – мужчине лет за тридцать!
Том, кто меня найдет и срочно обручится!
- Да вы заткнетесь?!
- Теперь мне в пору выть, у-у!
Как дальше буду жить, у-у?!.. А-ай! – и вознеслась с земли, сложившись пополам через плечо, – с-старою девою… Что вы себе позволяете?
Но, мне так и не ответили. Зато я по ходу успела отметить и пораженную физиономию Балы у ворот, и Леку, выскакивающего из конюшни, и ступени на второй трактирный этаж. Лишь когда дверь в комнату перед моим носом захлопнулась…
- О-оп… Что это было?
Кай в середине комнаты скрестил на груди руки. Я, пихнув за уши волосы, одернула рукава платья:
- А «что это»?.. Так получилось.
- «Так» что?
- Я перед вами отчитываться не обязана. Но… так получилось. И Лека тут не причем. Это я его принудила.
- «Принудила»? – сузили на меня глаза.
- Подчиниться. Я ему угрожала и…
- Кай! – влетел в комнату предмет допроса.
- Скройся до поры с глаз! – заорал Кай на него.
Я прыгнула между двумя ворулями:
- Лека не виноват! Я сама его заставила! Он не виноват!
Кай, сжав кулаки, тихо зарычал. Лека за моей спиной выдохнул:
- Лин, отойдите.
- Не отойду ни за что, - в ответ набычилась я. – Мы с Лекой сделали доброе дело - спасли животное, которое хотели убить. А вот вы живете неизвестно по каким законам. И если Лека сейчас пострадает, то я… то я…
- А ну, выйдем, добродей.
- Куда это вы?!
И дверь захлопнулась, щелкнув внешним замком. Я осталась одна…
«То я… то я…» А что я то?.. Да ничего. Глупая ты, Лин Дойл – кому нотации читаешь? Глупый ослик в клетке. И припала ухом к двери… Тишина. Метнулась к смежной правой стене, но кроме «бу-бу-бу» не расслышала ровным счетом ничего, в итоге сев на доски пола. Но, через несколько минут меланхолию мою очень громко прекратили:
- Лин, собирайте у себя вещи. Мы уезжаем отсюда.
- А что будет с…
- Лин? – Кай, застывший у вешалки, обернулся. - Я все ясно объяснил?
- Вы не «объяснили», что будет с больным ослом.
- Собирайте свои вещи. У нас времени в обрез. Лека проведет вас к фургону… Вам помочь встать?
- Я таких как вы не понимаю, не уважаю и никогда мнения своего не изменю, - гордо подскочила я. - В вас нет ни сострадания, ни снисходительности к ближнему.
Кай вздернул брови:
- К «ближнему»? Если вы про осла, то это животное гораздо «ближе» к коренному жителю Тинарры [2]
- А мне вы не начальство. Вы мне вообще никто. И я подчиняться вам не обязана. Я в ваши «законы о подвязках» не верю и их не соблюдаю.
- Я заметил, - хмыкнул воруль. – Однако впредь придется по ним жить. Посчитайте это «смиреньем ради ближнего»… За ослом ворованным сами будете следить.
- За осликом? – выпучила я на Кая глаза. – Так почему ж сразу не сказали?
- Хотел сначала послушать… Так вы…
- Я иду! – хлопнула за мною дверь…
Остаток дня, вплоть до вечернего тумана, мы гнали по дороге, уводящей к горной цепи от побережья все дальше. Хотя глагол «гнали» я употребила зря. Уместнее сказать: «тряслись, колыхая тентом на ухабах». Фургон еще в Сани загрузили множеством каких-то толстых мешков и тремя ящиками с крышками. Для нас с больным животным оставили лишь уголок у топчана. Ослик за время этой гонки-тряски ничуть не оживился. Лишь в тесном замкнутом пространстве еще сильней «заблагоухал», прибавив к старым своим «нотам» вонь от мази. Ее мне вручил с извиняющейся улыбкой Макс и показал, как надо на разбухшие коленные суставы животного накладывать, для закрепления сверху туго обмотав бинтом. И да… руки мои тоже теперь «благоухали»… Да и сама я… Поэтому, услышанное из-за мешков «Тпр-ру!» от Балы восприняла, как счастье… Может, я просто не способна на «смиренье ради ближнего»?..
- Лин, мы сегодня заночуем здесь, на старой вырубке. Вы на хвойнике ни разу не спали? Или просто одеялами землю застелить?
- Мне?.. Спасибо, Лека. Я… в фургоне с ослом переночую.
Значит, способна…
Ночное небо скрыли подсвеченные луной линии из длинных рваных облаков. А редкие высокие кедры шумели верхушками от вольно гуляющего меж ними ветра. Но у костра внизу было на удивленье тихо. Высокий его огонь порывами выхватывал из темноты мужские очерченные лица и янтарные бока стволов. На самый ближний облокотился сейчас Бала. И из этого положения самозабвенно рассказывал. Все остальные (включая меня) внимали. Или делали вид…
- Х-хр. А-а? Я не сплю! Так что ты там?
- Я, Лека, про твое заветное потерянное озеро до сих пор.
- И что, и что? – засуетился тот на хвойной подстилке.
- А что? – хмыкнул Бала. – Вот и говорю, что все шесть, кроме него, видны сразу с подножия Грудастой… прошу прощенья, Лин, бабы. Так гора именуется.
- Ага-а, - зевнула я, поддернув лохматый плед на плече.
- И Линялое и Тинное и Трех воров, да все. А это мало кто находит, потому как, ну… Кай, слово, что нам тот кьюпи [3]
- Стереотипное мышление, - подбросил Кай в костер поленце.
- Ага, - оскалился рассказчик. – Точно. Стереотип и есть.
- И в чем он происходит? – почесал затылок Лека.
- А в том, что все видят, а не понимают, что это – озеро.
- Как это? – подскочил воруль на подстилке.
- А так… - выдержал Бала паузу, – что маленькое оно и в стороне. У самой Грудастой, прошу прощенья, Лин, этой. Всего ярдов десять на тридцать.
- Так просто?
- Да, мокронос. Оттого и зовется «Ступней великана».
- Да не поверю!
- Х-хех! А вот завтра мы и поглядим!
- А мы на это озеро? – живо встрепенулась я.
Кай кивнул, прищурив глаза через огонь:
- Туда. С утра.
- А это правда, что оно – целебное?
- Лин, на ослах еще экспериментов не ставили. Вы хотите попробовать?
- Ну… да. Я ведь ослом больным его не… оскверню? Нет?
- Х-хех! – сморщил Бала нос. – А интересно будет глянуть на «ослиную суть».
- В каком это смысле?
- Ну так, озеро то суть раскры…
- Лин, вам спать не пора? – вдруг, подскочил Кай от костра, глянув на Балу.
Я опешила:
- Спать? Мне?
- Вы больного своего накормили на ночь?
- Да. И повязки ему поменяла, - потерла я свои «благоухающие» руки. – И… только он ничего не ест.
- Я к тебе еще приду, - но вряд ли животное мой шепот расслышало…
После общего обеда в комнате Кая все разошлись по делам. Со мной остался лишь большеглазый Лека, немного растерянный от такой «миссии» и поэтому смущенный. Долго и усердно копался в своей туго набитой седельной сумке, и, наконец, вытряс всё ее содержимое на освобожденный от тарелок стол. Я, стоя у окна, поначалу просто за этим процессом наблюдала. Лишь поначалу:
- А что вы будете сейчас делать, Лека? – и, метнувшись к столу, опустилась на табурет.
Воруль хмуро глянул на массивный кульхар в своей руке и… сунул оселок [1]
Закрыть
обратно в сумку:Точильный камень в виде бруска
- Да так… хотел лезвия поточить. Пока время есть.
- О-о, - водрузила я локти на скатерть. – А теперь, значит, передумали.
- Ага. Передумал, - вздохнул он.
- Да, время, действительно, есть, - тоже выдула я носом. – Лека, а вы… животных любите?
- В каком смысле? – вскинул глаза воруль.
- Ой… Ну, не в кулинарном, а…
- А-а. Ну, это смотря каких. А что?
- А каких?
- Лошадей люблю. Умные и преданные они.
- А еще?
- К собакам… нормально отношусь, да ворулям они ни к чему. У ворулей знаете, какой нюх и слух? У-у.
- О-о… А у нас в пансионе кошка жила.
- Где? – сглотнул Лека слюну.
- В учебном заведении. Там у каждого курса обязательно есть «домашний питомец». Белочки, ежики и даже одна сварливая ворона. А у нас жила пушистая серая кошка. Ее моя однокурсница из Куполграда к себе потом забрала. Плюшка.
- Девушка?
- Нет. Так кошку зовут. Мы ее кормили всем подряд, вот она и стала похожей на настоящую плюшку. Хотя изначально именовалась Розой. Но, на Плюшку активнее бежала… А вообще я тоже лошадей люблю. Только маленьких.
- Это каких? – удивленно уточнил воруль. – Жеребят?
- Нет, - покачала я головой. – Осликов. Очень люблю.
- Ага.
- Угу… А вы не видели здесь, в углу двора…
- Нет! – вдруг, подпрыгнул Лека.
Я вскинула брови:
- Что, «нет»?
- Нет, Лин. «Ослика» я видел, но Кай мне сказал: никуда из комнаты. Никуда.
О-о, этот чертов ворулев слух! Ведь шепотом же!
- Лека, я только покормить его и хотела, - вмиг взмолилась я.
- Нет, Лин, нет! - сделал стойку парень.
- Я только покормить и все. И все! И сразу сюда обратно!
- Нет!
- Ну, пожалуйста.
- Лин, мне Кай потом так хвост накрутит, буду вашей Каралькой.
- Нашей… Плюшкой, - и подняла на Леку глаза. – А если… я побожусь вам? Нет! Слово дам?!
- Какое еще «слово»? – прищурился воруль.
- Настоящее-честное. Что только покормлю его и обратно. Честное слово!
- Это вы его уже дали? – тихо уточнил парень.
Я мотнула головой:
- Угу! Уже дала!.. Так мы идем во двор?
Лека тоскливо скосился в окно. Несколько секунд так постоял и…
- Лады, Лин.
- Отлично!
- Но, только…
- Честное слово! – и подскочила с табурета. – Лека, у вас карманы большие, кладите туда яблоки из вазы, а я в салфетку хлеб заверну и печенье. О-ох, чего бы еще? Чего?
- Лин, - набивая карманы, улыбнулся парень. – Если вы осликов любите, должны знать, что много подкорма для них нездорово... Плюшка.
- О-о, - на мгновенье застыла я. – Ну так… я знаю. Идемте, Лека. Идемте!
На вытоптанном заднем дворе «Сытника» в этот дремотный послеобеденный час было тихо и безлюдно. Если не считать смуглого мальчишку, болтающего ногами с края циркового фургона. Но и он проявлял к жизни вокруг интерес небольшой, читая толстую книгу. Я, оглядевшись, ринулась прямиком к крайней клетке в углу двора. Ослик в ней уже не стоял. Он лежал, уткнув нос в грязное спрессованное сено.
- Эй, малыш? – присела я перед рыжими прутьями. – Малыш?
Животное дернуло длинными ушами, не то отгоняя от них мух, не то меня от себя. – Малыш, а мы тебе поесть принесли… Малыш!
- Лин, не кричите вы, - тихо зашипел на меня Лека. - Не видите, он больной… Может, пойдем?
- Я… вижу. Малыш? Ты меня слышишь? – уперлась я лбом в решетку.
- А что вы хотели бы, леди?!
- Ну вот.
Мальчик гулко захлопнул свою книгу:
- Если покататься, то он не может.
- Да какое там «покататься»? Он у вас и просто встать, наверное, не сможет. Почему вы его не лечите?
- Лин?
- Погодите, Лека, - и подскочила с места. – Почему вы не лечите свое животное?
- Да почто его лечить то? – сполз на землю малец.
- Как это «почто»? – подбоченилась я.
- Лин?!
- Да погодите вы! Он ведь живой еще. И страдает.
- Ну, живой, - согласились со мной. – Так виноват сам – гонору в нем было много. Орал на всё подряд и по манежу бегал через раз.
- Так ослы орут лишь по большой нужде, - хмыкнул воруль. – Значит, что-то его не устраивало.
- А жизнь в целом, - философски выдал циркач.
Я открыла рот:
- Это как?
- Леди, я ж сказал: он работать не хотел, а у нас вся жизнь и есть работа. Это только для зрителей цирк - радость. А он лишь орал, да от собак дрессированных шарахался.
- Ослы собак не переносят, - хмуро произнес Лека, глядя на безучастное к нашим разборам животное. – Он ведь не старый еще?
- Десять с небольшим годков, - кивнул пацан. – Леди, а может, прокатитесь? Я его растолкаю. Всего пять крон. А?
- Я тебя сейчас самого «растолкаю», - гневно оповестила я.
Лека вскинул руку:
- Погодите!
Малец оскорбленно поджал губы:
- А чего это вы? Я хотел вам радость напоследок… Его все одно в Хогане на ремни сдадут. Из ослиной кожи, говорят, крепкие выходят.
- Так уж и на ремни?- буркнул Лека.
- Да, сэр! Госпожа Светлана сама говорила. У нас следующий после Сани – Хоган. Большой город, много мастерских.
- Что же это такое? - подняла я тоскливый взгляд на своего сообщника.
Тот отвел свой в сторону:
- Та-ак…Так. Лин, вы же понимаете…
- Я сама ему все расскажу! И на себя всю ответственность возьму!
- Леди, сэр, вы о… чем? – махом сузил пацаненок глаза.
- Сколько, говоришь «покататься» на осле этом стоит? – склонился к нему Лека.
- Пять крон, - выдохнул мальчишка.
- Ага… Так я тебе за это удовольствие дам десять, только если без тебя и в неизвестном направлении. Идет?
- Ух, ты! А если меня госпожа Светлана…
- И колечко мое с пальца! – срочно встряла я. – Серебряное с бирюзой. Вот оно!
- Ох ты… А зачем он вам? Он же почти обезножил?
- Лечить будем, - зло оскалился на мальчишку Лека.
Циркач отпрянул:
- Ну, раз так... где ваши кроны и колечко? – в подставленную детскую ладонь упало перечисленное добро. – Ну, я побёг, - шустро сжал он пальцы. - В неизвестном направлении.
- Слышь, делец! Если проболтаешься…
- Да что, я ворулей не знаю?! – прилетело уже от воротной створки. – Тем паче, на вашей кровной земле! – и оная звучно бухнула.
Мы с Лекой уставились друг на друга:
- Лека?
- Что, Лин?
- А… куда мы его на ночь спрячем?
- Куда спрячем?.. На конюшне за моей лошадью в сено. Туда никто не сунется – закон ворулей. И сверху набросим старым покрывалом. А потом – в фургон. Если к тому моменту еще буду жив, - добавил, скривясь.
Я уверила:
- Будете! Так потащили? – и ухватилась за ржавый шпингалет.
- Куда? Я сам, - отстранил меня воруль. – А вы бдите за воротами. Ну что, «малыш», покатаемся? – и, брезгливо отведя в сторону нос, полез вовнутрь.
Я старательно вытянула шею. И сначала все шло по плану: Лека, обхватив осла, попёр его в сторону распахнутых конюшенных створок, когда ворота во двор распахнулись и в их проеме появились три громко спорящие фигуры. Две мужские и одна женская. Последнюю я узнала по томной физиономии с афиши - дрессировщица госпожа Светлана. И обернулась к Леке. Тот прибавил шагу, но не на много - ноша велика, однако через пару секунд уже исчез из виду. Я же, не думая, рванула к воротам:
- Вы-то мне как раз и нужны!
Мужчины: высокий усач и коротышка с портфелем, прервав спор, обернулись. Дрессировщица вскинула указующий перст с длинным красным ногтем:
- Вот и послушайте меня! Я не намерена впредь…
- Вы-то мне и нужны!.. Извините.
Афишная дива окинула меня прицельным взглядом: «Это что за вошь?». Я в ответ передернула плечами. И не «вошь» я вовсе, ну… мышка серая и глупа-а-ая:
- Что вам?
- Мне? Я-я… я… - а что «я»? – Я хочу выступать в вашем цирке! – вот так вот! – Я хочу выступать в вашем цирке. Я многое умею: фокусы показывать, декламировать и петь. Могу прямо сейчас.
Коротышка хмыкнул. Дрессировщица скривила губы:
- Певиц нам для полного дурдома…
- Мне говорила мама, а с нею обе тетки! – истошно заорала я. -
Замужество, родная, страшнее, чем колодки!
С тех самых пор мужчин я усердно избегала,
И в сорок пять годочков с прискорбьем осознала…
- Послушайте, «родная»…
- Да пусть она споет?
- Угу. Теперь мне в пору выть, у-у!
Как дальше буду жить, у-у?!
Ведь так я и умру, старою девою!
Я стряпаю, пеку, стираю, вышиваю!
Полы всегда мету и грядки поливаю!
Мечтаю об одном – мужчине лет за тридцать!
Том, кто меня найдет и срочно обручится!
- Да вы заткнетесь?!
- Теперь мне в пору выть, у-у!
Как дальше буду жить, у-у?!.. А-ай! – и вознеслась с земли, сложившись пополам через плечо, – с-старою девою… Что вы себе позволяете?
Но, мне так и не ответили. Зато я по ходу успела отметить и пораженную физиономию Балы у ворот, и Леку, выскакивающего из конюшни, и ступени на второй трактирный этаж. Лишь когда дверь в комнату перед моим носом захлопнулась…
- О-оп… Что это было?
Кай в середине комнаты скрестил на груди руки. Я, пихнув за уши волосы, одернула рукава платья:
- А «что это»?.. Так получилось.
- «Так» что?
- Я перед вами отчитываться не обязана. Но… так получилось. И Лека тут не причем. Это я его принудила.
- «Принудила»? – сузили на меня глаза.
- Подчиниться. Я ему угрожала и…
- Кай! – влетел в комнату предмет допроса.
- Скройся до поры с глаз! – заорал Кай на него.
Я прыгнула между двумя ворулями:
- Лека не виноват! Я сама его заставила! Он не виноват!
Кай, сжав кулаки, тихо зарычал. Лека за моей спиной выдохнул:
- Лин, отойдите.
- Не отойду ни за что, - в ответ набычилась я. – Мы с Лекой сделали доброе дело - спасли животное, которое хотели убить. А вот вы живете неизвестно по каким законам. И если Лека сейчас пострадает, то я… то я…
- А ну, выйдем, добродей.
- Куда это вы?!
И дверь захлопнулась, щелкнув внешним замком. Я осталась одна…
«То я… то я…» А что я то?.. Да ничего. Глупая ты, Лин Дойл – кому нотации читаешь? Глупый ослик в клетке. И припала ухом к двери… Тишина. Метнулась к смежной правой стене, но кроме «бу-бу-бу» не расслышала ровным счетом ничего, в итоге сев на доски пола. Но, через несколько минут меланхолию мою очень громко прекратили:
- Лин, собирайте у себя вещи. Мы уезжаем отсюда.
- А что будет с…
- Лин? – Кай, застывший у вешалки, обернулся. - Я все ясно объяснил?
- Вы не «объяснили», что будет с больным ослом.
- Собирайте свои вещи. У нас времени в обрез. Лека проведет вас к фургону… Вам помочь встать?
- Я таких как вы не понимаю, не уважаю и никогда мнения своего не изменю, - гордо подскочила я. - В вас нет ни сострадания, ни снисходительности к ближнему.
Кай вздернул брови:
- К «ближнему»? Если вы про осла, то это животное гораздо «ближе» к коренному жителю Тинарры [2]
Закрыть
. А если про члена моего отряда, Леку, то он нарушил устой, на котором держится весь наш род – не выполнил приказ командира. Так вы идете или нет?Коренными жителями Тинарры, государства на соседнем с Анкримом материке Бетан являются кентавры. Хотя за подобную аналогию там можно и копытом схлопотать (естественно, от коренного жителя)
- А мне вы не начальство. Вы мне вообще никто. И я подчиняться вам не обязана. Я в ваши «законы о подвязках» не верю и их не соблюдаю.
- Я заметил, - хмыкнул воруль. – Однако впредь придется по ним жить. Посчитайте это «смиреньем ради ближнего»… За ослом ворованным сами будете следить.
- За осликом? – выпучила я на Кая глаза. – Так почему ж сразу не сказали?
- Хотел сначала послушать… Так вы…
- Я иду! – хлопнула за мною дверь…
Остаток дня, вплоть до вечернего тумана, мы гнали по дороге, уводящей к горной цепи от побережья все дальше. Хотя глагол «гнали» я употребила зря. Уместнее сказать: «тряслись, колыхая тентом на ухабах». Фургон еще в Сани загрузили множеством каких-то толстых мешков и тремя ящиками с крышками. Для нас с больным животным оставили лишь уголок у топчана. Ослик за время этой гонки-тряски ничуть не оживился. Лишь в тесном замкнутом пространстве еще сильней «заблагоухал», прибавив к старым своим «нотам» вонь от мази. Ее мне вручил с извиняющейся улыбкой Макс и показал, как надо на разбухшие коленные суставы животного накладывать, для закрепления сверху туго обмотав бинтом. И да… руки мои тоже теперь «благоухали»… Да и сама я… Поэтому, услышанное из-за мешков «Тпр-ру!» от Балы восприняла, как счастье… Может, я просто не способна на «смиренье ради ближнего»?..
- Лин, мы сегодня заночуем здесь, на старой вырубке. Вы на хвойнике ни разу не спали? Или просто одеялами землю застелить?
- Мне?.. Спасибо, Лека. Я… в фургоне с ослом переночую.
Значит, способна…
Ночное небо скрыли подсвеченные луной линии из длинных рваных облаков. А редкие высокие кедры шумели верхушками от вольно гуляющего меж ними ветра. Но у костра внизу было на удивленье тихо. Высокий его огонь порывами выхватывал из темноты мужские очерченные лица и янтарные бока стволов. На самый ближний облокотился сейчас Бала. И из этого положения самозабвенно рассказывал. Все остальные (включая меня) внимали. Или делали вид…
- Х-хр. А-а? Я не сплю! Так что ты там?
- Я, Лека, про твое заветное потерянное озеро до сих пор.
- И что, и что? – засуетился тот на хвойной подстилке.
- А что? – хмыкнул Бала. – Вот и говорю, что все шесть, кроме него, видны сразу с подножия Грудастой… прошу прощенья, Лин, бабы. Так гора именуется.
- Ага-а, - зевнула я, поддернув лохматый плед на плече.
- И Линялое и Тинное и Трех воров, да все. А это мало кто находит, потому как, ну… Кай, слово, что нам тот кьюпи [3]
Закрыть
-проводник сказал?В Анкриме словом «кьюпи» обозначают лесных эльфов. Да всех эльфов подряд
- Стереотипное мышление, - подбросил Кай в костер поленце.
- Ага, - оскалился рассказчик. – Точно. Стереотип и есть.
- И в чем он происходит? – почесал затылок Лека.
- А в том, что все видят, а не понимают, что это – озеро.
- Как это? – подскочил воруль на подстилке.
- А так… - выдержал Бала паузу, – что маленькое оно и в стороне. У самой Грудастой, прошу прощенья, Лин, этой. Всего ярдов десять на тридцать.
- Так просто?
- Да, мокронос. Оттого и зовется «Ступней великана».
- Да не поверю!
- Х-хех! А вот завтра мы и поглядим!
- А мы на это озеро? – живо встрепенулась я.
Кай кивнул, прищурив глаза через огонь:
- Туда. С утра.
- А это правда, что оно – целебное?
- Лин, на ослах еще экспериментов не ставили. Вы хотите попробовать?
- Ну… да. Я ведь ослом больным его не… оскверню? Нет?
- Х-хех! – сморщил Бала нос. – А интересно будет глянуть на «ослиную суть».
- В каком это смысле?
- Ну так, озеро то суть раскры…
- Лин, вам спать не пора? – вдруг, подскочил Кай от костра, глянув на Балу.
Я опешила:
- Спать? Мне?
- Вы больного своего накормили на ночь?
- Да. И повязки ему поменяла, - потерла я свои «благоухающие» руки. – И… только он ничего не ест.
