- Хорошая у вас работа. А чем вы занимаетесь?
- Ой, да новые рецепты мыла она придумывает и всякой дамской ерунды для волос и кожи. Ветран, я сегодня совершенно свободен… Свободен я… сегодня.
- Мыло? Так вы всю ночь над новым мылом просидели?
- Ага. Что-то не идет у меня в этот раз. Оно, то плакать начинает, то морщинами все покрывается.
- Плачет? – глухо произнес мужчина.
- Ой, да, или масла в пробнике лишка и оно выходит на поверхность каплями, или наоборот – влаги мало и кусок весь трескается. Это она имела в виду… Ветран, а где вам удобнее меня интервьюировать: в доме или в моей рабочей обстановке?
- Что с вами сделать?.. А-а-а. В доме, если мы здесь никому не помешаем. Вы, Анастэйс, никуда не собираетесь отлучаться?
- Нет. Засяду у себя наверху с книгами. Буду думать над балансировкой. Так что, интерюви… болтайте, сколько ходите.
- Ну, тогда я пока на медитацию, Ветран… Любимое занятие с утра.
- Угу…Так значит, вы, Анастэйс, сегодня из дома не выходите?
- Приятного всем аппетита… - страдальчески выдохнул Зигмунд и, выразительно дернув хвостом, спрыгнул со своего «трона».
Дальше трапеза пошла гораздо быстрее, оставив, кроме пустой кастрюли из под картошки и крынки из под молока, стойкую уверенность в том, что больной, мало того, что не собирается посвящать нас в тайну своего боевого ранения, так еще и зубы мне умело заговаривает. Ну, конечно, нашего философа с манией великолепия он считай, уже обезвредил. Так что, остаюсь только я… Вот, наглец…
«Засесть с книгами» у меня получилось, но вот сосредоточиться над нужными буквами и цифрами оказалось гораздо сложнее. Конечно, когда внизу, устроив слушателя на диване (что, с моей точки зрения, было большой котовьей ошибкой) Зигмунд тут же начал «заливаться соловьем» из его же авторской притчи:
- Жизнь моя - жизнь истинного философа, расцвечена яркими событиями, как земля наша разными цветами. Есть в ней сады с благоухающими розами, оставившими в памяти легкий шлейф ностальгии, но произрастают и пышные кусты барбариса, помогающие мне, впрочем, анализируя собственные ошибки, смело двигаться вперед, - далее последовала пауза, предназначенная, видимо, для аплодисментов. Но, раз их не последовало, кот, после глубокого вздоха, задал наводящий вопрос. – Вам ясна суть моей метафоры, коллега? И почему вы, кстати, не записываете?
Последующая пауза навела меня на мысль, что вопрошаемый, гордо именованный «философским коллегой», суть метафоры ни ахирантеса не понял, но, признаться в этом устыдился.
- Цветы барбариса сильно воняют затхлой половой тряпкой! Потому что их опыляют мухи! – несдержанно проорала я из своего рабочего угла на верхнем этаже. – Хотя, мне кажется, здесь уместнее было бы сравнение с клопогонном(2)!
- Стася! Займись, лучше своими делами! – не теряя достоинства, прошипел умник. – И не встревай в разговор о высоких материях… Так почему вы не записываете?
- У меня очень хорошая память, Зигмунд. Не переживайте. И Анастэйс… спасибо. Я понял, - со сквозящей в голосе улыбкой, но, также степенно произнес музейный работник.
- Хорошо. Продолжим… Так о чем бы вы хотели услышать в первую очередь? – резко сократил свою вступительную часть кот.
- О чем именно?.. Давайте, о «розах».
- О розах… Самым главным своим достоинством я считаю, несомненно, принадлежность к прославленному роду Котов БаЮнов, родиной коих является, легендарный в прошлом мире Аваллон(3), именуемый там же в простонародье Лукоморьем. Изначально, однако, нам приписывались совершенно немыслимые качества, связанные с… кулинарными пристрастиями и нашим талантом вводить слушателей в состояние сна, не пользуясь при этом примитивными магическими заклятиями.
- А можно, вот здесь вот, поподробнее? – уточнил Ветран. – Про кулинарные пристрастия и магию.
- Людоедство, коллега. Нам приписывалось именно оно. Во многих фольклорных произведениях Кот Баюн был глубоко отрицательным персонажем именно потому что, якобы, вгонял людей в сон, а потом их… Ну, вы меня поняли. Что же касается магии, то я, как философ, не могу отрицать ее существования, однако не склонен считать, что магия, впрочем, как и религия являются неотъемлемыми частями нашей жизни. Уверен, что достойно развитая наука со своими достижениями вполне смогла бы и логически объяснить и заменить и то и другое… Вернемся же к моим предкам…
- Так вы не маг? – удивленно произнес музейный работник.
- Я – маг? С чего вы это взяли, Ветран?
- Моя рана. Она почти затянулась со вчерашнего дня. Неужели, без помощи вашей и Анастэйс магии?
- Ваша рана?.. Должен вас разочаровать. Произошедшие с ней благоприятные перемены являются следствием умелого лечения Стаси, не основанного на заклятиях и моего прирожденного таланта. Вы примитивно судите, мой дорогой, недооценивая другие стороны жизни и наших возможностей. Род Баюнов, о чем, впрочем, я и хотел рассказать далее, никогда никакого отношения к магии не имел, хотя мы до сих пор считаемся самыми сильными целителями этого мира. Все дело в голосе… Вот скажите, в детстве, ваша мать, когда хотела вас успокоить, как именно она это делала?
- Какими словами?
- Нет, каким голосом, интонацией?
- Спокойно и… нежно, - тихо произнес мужчина.
- И вы успокаивались?
- Да.
- А ваша мать – маг?
- Нет, - отрезал Ветран. – Моя матушка – обычный человек.
- Во-от… Однако, она добивалась нужного результата. Голос, это великая сила, способная, как вдохновлять, так и убивать. И мой род с древности в совершенстве владеет этим грозным оружием. Хотя, и использует его в мирных целях. А все, что о нас плетут – происки завистников, коих множество и среди магов и среди священнослужителей, и избытки фантазии легковерных, не всегда трезвых селян.
- Понятно… Значит, все дело в вашем потомственном голосе?
- Несомненно, - утвердительно качнул головой Зигмунд и тут заметил меня. – Стася, а как же твой рецепт?
Пришлось вытаскивать спущенные вниз между перильных балясин ноги и делать виноватое лицо. Хотя, по-моему, получилось не очень:
- Рецепт подождет. У меня вся ночь впереди. А вот ты сегодня с чего, вдруг, так разоткровенничался? Просто заслушаешься.
- Наконец, нашел достойного собеседника, способного оценить услышанное.
- Ага-а… - многозначительно протянула я, отложив скандал для более интимной обстановки и уверенно поскакала вниз по лестнице. – Так, все дело только в твоем неповторимом голосе?
- В первую очередь, в нем… - с точно таким же решением в желтых глазах, буркнул кот. – Но… есть еще один аспект…
- И какой же? – подал голос музейный работник, наблюдая за тем, как я по удобнее устраиваюсь на диване.
- Видите ли… Для того, чтобы обладать таким талантом, как у нас, нужна особая, как бы вам яснее сказать… поддержка. И она нам дарована в виде способности постоянно находиться на связи с Древом жизни, - переступил кот лапками и выжидающе посмотрел на нас.
- Древо жизни… - задумчиво протянул Ветран. – Я читал о нем в старых книгах. Это так называемый центр…
- … мироздания, - закончил за него Зеня. – Вы правы. И расположено оно в Аваллоне. Точнее, часть его, находящаяся на нашей прародине именно там можно найти. Если, конечно, сначала найти Аваллон.
- Так что это за древо, если оно не целиком? – недоуменно заметила я. – А где остальные его… части?
- Древо жизни, Стася, не привязано к одному месту. Оно – везде. Это, как… - мученически закатил кот глаза, пытаясь найти понятное сравнение. – Ну вот, представьте себе – палочка, обычный сучок. Предположим, он – Древо жизни. Он растет вверх и на пути своего роста нанизывает на себя все существующие миры. Как листья дуба можно нанизать на этот сучок. Поэтому и получается, что Древо везде и… нигде. В самом низу у него – корни. Верхушка выходит в высших сферах. А Баюны, как единственно избранные представители всех существующих разумных рас, имеют возможность путешествовать по всему стволу, то поднимаясь вверх, то спускаясь вниз… Вот этот наш дар и наделяет нас особым голосом…
- И именно поэтому ты знаешь ответы на все вопросы? Ты просто мысленно связываешься с этим местом и оно тебе отвечает? – потрясенно произнесла я.
- Ну да, - не особо охотно буркнул Зигмунд. – И оттуда тоже… черпаю.
- Так значит, когда ты впадаешь в свой информационный транс, - растопырила я, приставленные к голове руки в стороны и скосила к носу глаза. – ты с ним в этот момент связываешься?
- Стася!.. – шарахнулся от меня униженный философ. – Вот почему я тебе до сих пор ничего не рассказывал… Сами все видите, уважаемый… - развернулся он в поисках моральной поддержки к музейщику но, заметив его, едва скрываемую улыбку, совсем сник. - … Да ну вас…обоих.
- Вы меня простите, - тут же попытался реабилитироваться мужчина. – Я хотел уточнить про корни в верхушку этого дерева.
- Древа жизни… – недовольно поправил его умник. – Ну что ж. Попытаюсь объяснить доступно… Видите ли, данный символ является, пожалуй, единственным, связывающим всех инакомыслящих вместе. Например, в религиях: Христианстве и Исламе существует подобный же, называемый Древом познания добра и зла с одной лишь разницей – у первых на нем растут яблоки, а у вторых – персики. Тоже самое наблюдается и в Каббале. Что же касается здешних магов, то и тут есть аналог. Правда, немного странный, называемый не Древом, а двумя Вратами. Или, в переводе с древнейшего языка, западной и восточной верхними Ветвями, существующими в этом мире еще до его открытия алантами. Первые - вход во всеобщий поток, находятся в районе горы Каменное солнце. А вторые - выход оттуда – на дне Охранного озера у горы Молд. Это я сейчас про верхушку, естественно. Что же касается корней, то для верующих они – ад или преисподняя, а для магов…
- … низшие уровни, - покачала я головой.
- Райская яблоня, с которой Адам, сын божий, вкусил запретный плод - верхушка Древа жизни? – осторожно уточнил Ветран.
- Оно самое… А вообще, вы знаете, как интересно видоизменяются религиозные основы? – обвел нас насмешливым взглядом оттаявший умник. – Вот взять, например, такую глубоко верующую страну, как Бередня. Так там еще со времен нашей общей прародины существует обычай: мужчина, желающий связать свою судьбу с девушкой, просто кидает в нее яблоком…
- В Бередне, значит? – сухо отметила я и встала с дивана. – Ну ладно. Не буду вам больше мешать, - и направилась обратно к своим разложенным на столе толмутам. Потом честно попыталась сосредоточиться, начав, по привычке бубнить себе под нос. - Та-ак… Баланс… Теплая вода – полторы унции(4), теперь масла…
- Ну, с Древом жизни мне теперь, более-менее понятно, Зигмунд. А вот…
- Масла: оливковое – две унции… Ага, это норма. Дальше…
- Притчи? Вы хотите послушать одну из них?..
- О, нет. Только не это. Ладно бы на стуле… Так ведь грохнется с него на больное плечо… Масла… Касторовое – пол унции. Ага. Здесь можно и…
- Да я уже на несколько дней вперед у вас отоспался. Так что…
- Ну-ну, слыхали мы таких оптимистов за семь то лет… Та-ак, а что, если измельченной лаванды убавить, а…
- Жила на одном затерянном в пограничных лесах озере лебедица. Выросла она без родителей, которых пристрелили из своих арбалетов охотники…
- Мать моя, Ибельмания… Начинается… А что, если лавандового эфира…Сколько его там?..
- И так они с этим беркутенком подружились, что не разлучались ни днем ни ночью, а когда прошел год, пролетала на зимовку мимо стая уток и остановились они на ночевку на этом озере. А, увидя такую странную пару, начали убеждать лебедицу: «Ты что это со своим исконным врагом дружишь? И не боишься, что он тебя растерзает, и перья твои белые по всей водной глади будут на волнах качаться?» «А почему он должен меня растерзать?», - удивленно ответила им молодая лебедь. «Да потому что он – хищник», - громко закрякали утки, наставляя ее на путь истинный, - «Разве ты не знала, что он – страшный беркут?». «Не-ет», - ответила лебедица и уже с опаской посмотрела на черную приближающуюся в небе точку…
- Беркутенки, лебеденки, соловьенки… Любитель птичек… Нет, надо собираться с мыслями, - решительно прихлопнула я уши ладонями и углубилась в унции и пропорции… А когда, решила почесать одной из них кончик носа, услышала уже обязательную итоговую мораль:
- … Потому что надо смотреть в душу другого, а не на то, какого размера у него когти и что едят на обед его родители. Ибо надежнее стен высоких разделяют нас наши вековые предубеждения…
- Хр-р-р…
- Ну, надо же. Прямо сидя уснул… Зеня, - прошептала я, перевесившись через перила вниз. – Мастер художественного слова. Ну и что нам теперь с ним делать?
- Наверное, уложить по удобнее, - спокойно изрек умник.
- Ага. А вдруг, он опять до утра проспит?
- Ну и что теперь? На моем же диване, не на твоей постели? У нас еще столько неосвещенных вопросов осталось. Так зачем ему по деревне болтаться?
- Знаешь, что, Зигмунд, - возмущенно скривилась я. – У нас, между прочим, осадное положение. А в доме уже второй день малознакомый мужик обитается. Ты головой то своей ученой хоть иногда думаешь?
- А ты чем думала, когда его без своего просвечивания за порог пустила? – ответно оскалился на меня кот.
- Я?.. Ну, тогда все как-то, само собой получилось.
- А теперь что – по злому умыслу? Тем более, он еще… недолеченный, - со вздохом закончил умник и, мотнув хвостом, направился к своей законной чашке со сметаной…
- Ну, надо же, какая сострадательность, - провожая кота гневным взглядом, чуть не вывалилась я через перила. – А, знаешь что. Тогда и карауль его еще и сегодня. А я – в свою избушку. Все равно здесь работать невозможно.
- Стась.
- Что еще?
- На ужин у нас что? То есть у вас? Его ж покормить надо.
- А вместе сметаны… налакаетесь, - грозно насупилась я, решив, однако, долго у себя не задерживаться…
К ужину, не смотря на мои недобрые прогнозы, больной проснулся. Как раз к мясному холоднику(5). Зигмунд, разве что между ног у него восьмерками не ходил, наподобие балаганного артиста. Я же – тихо злилась, удивляясь на это самой себе. И дело здесь было даже не в том, что Ветран упорно скрывал свое боевое прошлое, которое никак не вязалось у меня в голове с тихой музейной жизнью, но и в чем-то другом. Для самой меня еще непонятном. Просто злилась и все, мечтая поскорее от этого человека избавиться. Как будто он, всем своим видом, голосом и глазами, особенно глазами, постоянно принуждает меня вспомнить что-то, одновременно и тягостное и притягательное…
- Послушайте, вы можете расслабиться, наконец? Мне нужно нормально осмотреть вашу рану.
- Я стараюсь, - со страдальческим вздохом и отвернутой в сторону головой буркнул больной.
- Значит, плохо стараетесь… Все. С меня хватит… - подскочила я со стула и направилась к умывальнику. Потом резко остановилась и развернулась к натягивающему на плечо рубашку мужчине. – Скажите, Ветран, к вам что, никогда женщина не прикасалась?
- Что?..
- Или, может, лично я вам так не приятна?
- Да с чего вы взяли? – набычился на меня музейщик.
- Да с того, что вы напряжены, как Бобик в дозоре, лицо от меня воротите и вздрагиваете всякий раз, как только я до вас дотрагиваюсь. Достаточно причин?
- Ой, да новые рецепты мыла она придумывает и всякой дамской ерунды для волос и кожи. Ветран, я сегодня совершенно свободен… Свободен я… сегодня.
- Мыло? Так вы всю ночь над новым мылом просидели?
- Ага. Что-то не идет у меня в этот раз. Оно, то плакать начинает, то морщинами все покрывается.
- Плачет? – глухо произнес мужчина.
- Ой, да, или масла в пробнике лишка и оно выходит на поверхность каплями, или наоборот – влаги мало и кусок весь трескается. Это она имела в виду… Ветран, а где вам удобнее меня интервьюировать: в доме или в моей рабочей обстановке?
- Что с вами сделать?.. А-а-а. В доме, если мы здесь никому не помешаем. Вы, Анастэйс, никуда не собираетесь отлучаться?
- Нет. Засяду у себя наверху с книгами. Буду думать над балансировкой. Так что, интерюви… болтайте, сколько ходите.
- Ну, тогда я пока на медитацию, Ветран… Любимое занятие с утра.
- Угу…Так значит, вы, Анастэйс, сегодня из дома не выходите?
- Приятного всем аппетита… - страдальчески выдохнул Зигмунд и, выразительно дернув хвостом, спрыгнул со своего «трона».
Дальше трапеза пошла гораздо быстрее, оставив, кроме пустой кастрюли из под картошки и крынки из под молока, стойкую уверенность в том, что больной, мало того, что не собирается посвящать нас в тайну своего боевого ранения, так еще и зубы мне умело заговаривает. Ну, конечно, нашего философа с манией великолепия он считай, уже обезвредил. Так что, остаюсь только я… Вот, наглец…
«Засесть с книгами» у меня получилось, но вот сосредоточиться над нужными буквами и цифрами оказалось гораздо сложнее. Конечно, когда внизу, устроив слушателя на диване (что, с моей точки зрения, было большой котовьей ошибкой) Зигмунд тут же начал «заливаться соловьем» из его же авторской притчи:
- Жизнь моя - жизнь истинного философа, расцвечена яркими событиями, как земля наша разными цветами. Есть в ней сады с благоухающими розами, оставившими в памяти легкий шлейф ностальгии, но произрастают и пышные кусты барбариса, помогающие мне, впрочем, анализируя собственные ошибки, смело двигаться вперед, - далее последовала пауза, предназначенная, видимо, для аплодисментов. Но, раз их не последовало, кот, после глубокого вздоха, задал наводящий вопрос. – Вам ясна суть моей метафоры, коллега? И почему вы, кстати, не записываете?
Последующая пауза навела меня на мысль, что вопрошаемый, гордо именованный «философским коллегой», суть метафоры ни ахирантеса не понял, но, признаться в этом устыдился.
- Цветы барбариса сильно воняют затхлой половой тряпкой! Потому что их опыляют мухи! – несдержанно проорала я из своего рабочего угла на верхнем этаже. – Хотя, мне кажется, здесь уместнее было бы сравнение с клопогонном(2)!
- Стася! Займись, лучше своими делами! – не теряя достоинства, прошипел умник. – И не встревай в разговор о высоких материях… Так почему вы не записываете?
- У меня очень хорошая память, Зигмунд. Не переживайте. И Анастэйс… спасибо. Я понял, - со сквозящей в голосе улыбкой, но, также степенно произнес музейный работник.
- Хорошо. Продолжим… Так о чем бы вы хотели услышать в первую очередь? – резко сократил свою вступительную часть кот.
- О чем именно?.. Давайте, о «розах».
- О розах… Самым главным своим достоинством я считаю, несомненно, принадлежность к прославленному роду Котов БаЮнов, родиной коих является, легендарный в прошлом мире Аваллон(3), именуемый там же в простонародье Лукоморьем. Изначально, однако, нам приписывались совершенно немыслимые качества, связанные с… кулинарными пристрастиями и нашим талантом вводить слушателей в состояние сна, не пользуясь при этом примитивными магическими заклятиями.
- А можно, вот здесь вот, поподробнее? – уточнил Ветран. – Про кулинарные пристрастия и магию.
- Людоедство, коллега. Нам приписывалось именно оно. Во многих фольклорных произведениях Кот Баюн был глубоко отрицательным персонажем именно потому что, якобы, вгонял людей в сон, а потом их… Ну, вы меня поняли. Что же касается магии, то я, как философ, не могу отрицать ее существования, однако не склонен считать, что магия, впрочем, как и религия являются неотъемлемыми частями нашей жизни. Уверен, что достойно развитая наука со своими достижениями вполне смогла бы и логически объяснить и заменить и то и другое… Вернемся же к моим предкам…
- Так вы не маг? – удивленно произнес музейный работник.
- Я – маг? С чего вы это взяли, Ветран?
- Моя рана. Она почти затянулась со вчерашнего дня. Неужели, без помощи вашей и Анастэйс магии?
- Ваша рана?.. Должен вас разочаровать. Произошедшие с ней благоприятные перемены являются следствием умелого лечения Стаси, не основанного на заклятиях и моего прирожденного таланта. Вы примитивно судите, мой дорогой, недооценивая другие стороны жизни и наших возможностей. Род Баюнов, о чем, впрочем, я и хотел рассказать далее, никогда никакого отношения к магии не имел, хотя мы до сих пор считаемся самыми сильными целителями этого мира. Все дело в голосе… Вот скажите, в детстве, ваша мать, когда хотела вас успокоить, как именно она это делала?
- Какими словами?
- Нет, каким голосом, интонацией?
- Спокойно и… нежно, - тихо произнес мужчина.
- И вы успокаивались?
- Да.
- А ваша мать – маг?
- Нет, - отрезал Ветран. – Моя матушка – обычный человек.
- Во-от… Однако, она добивалась нужного результата. Голос, это великая сила, способная, как вдохновлять, так и убивать. И мой род с древности в совершенстве владеет этим грозным оружием. Хотя, и использует его в мирных целях. А все, что о нас плетут – происки завистников, коих множество и среди магов и среди священнослужителей, и избытки фантазии легковерных, не всегда трезвых селян.
- Понятно… Значит, все дело в вашем потомственном голосе?
- Несомненно, - утвердительно качнул головой Зигмунд и тут заметил меня. – Стася, а как же твой рецепт?
Пришлось вытаскивать спущенные вниз между перильных балясин ноги и делать виноватое лицо. Хотя, по-моему, получилось не очень:
- Рецепт подождет. У меня вся ночь впереди. А вот ты сегодня с чего, вдруг, так разоткровенничался? Просто заслушаешься.
- Наконец, нашел достойного собеседника, способного оценить услышанное.
- Ага-а… - многозначительно протянула я, отложив скандал для более интимной обстановки и уверенно поскакала вниз по лестнице. – Так, все дело только в твоем неповторимом голосе?
- В первую очередь, в нем… - с точно таким же решением в желтых глазах, буркнул кот. – Но… есть еще один аспект…
- И какой же? – подал голос музейный работник, наблюдая за тем, как я по удобнее устраиваюсь на диване.
- Видите ли… Для того, чтобы обладать таким талантом, как у нас, нужна особая, как бы вам яснее сказать… поддержка. И она нам дарована в виде способности постоянно находиться на связи с Древом жизни, - переступил кот лапками и выжидающе посмотрел на нас.
- Древо жизни… - задумчиво протянул Ветран. – Я читал о нем в старых книгах. Это так называемый центр…
- … мироздания, - закончил за него Зеня. – Вы правы. И расположено оно в Аваллоне. Точнее, часть его, находящаяся на нашей прародине именно там можно найти. Если, конечно, сначала найти Аваллон.
- Так что это за древо, если оно не целиком? – недоуменно заметила я. – А где остальные его… части?
- Древо жизни, Стася, не привязано к одному месту. Оно – везде. Это, как… - мученически закатил кот глаза, пытаясь найти понятное сравнение. – Ну вот, представьте себе – палочка, обычный сучок. Предположим, он – Древо жизни. Он растет вверх и на пути своего роста нанизывает на себя все существующие миры. Как листья дуба можно нанизать на этот сучок. Поэтому и получается, что Древо везде и… нигде. В самом низу у него – корни. Верхушка выходит в высших сферах. А Баюны, как единственно избранные представители всех существующих разумных рас, имеют возможность путешествовать по всему стволу, то поднимаясь вверх, то спускаясь вниз… Вот этот наш дар и наделяет нас особым голосом…
- И именно поэтому ты знаешь ответы на все вопросы? Ты просто мысленно связываешься с этим местом и оно тебе отвечает? – потрясенно произнесла я.
- Ну да, - не особо охотно буркнул Зигмунд. – И оттуда тоже… черпаю.
- Так значит, когда ты впадаешь в свой информационный транс, - растопырила я, приставленные к голове руки в стороны и скосила к носу глаза. – ты с ним в этот момент связываешься?
- Стася!.. – шарахнулся от меня униженный философ. – Вот почему я тебе до сих пор ничего не рассказывал… Сами все видите, уважаемый… - развернулся он в поисках моральной поддержки к музейщику но, заметив его, едва скрываемую улыбку, совсем сник. - … Да ну вас…обоих.
- Вы меня простите, - тут же попытался реабилитироваться мужчина. – Я хотел уточнить про корни в верхушку этого дерева.
- Древа жизни… – недовольно поправил его умник. – Ну что ж. Попытаюсь объяснить доступно… Видите ли, данный символ является, пожалуй, единственным, связывающим всех инакомыслящих вместе. Например, в религиях: Христианстве и Исламе существует подобный же, называемый Древом познания добра и зла с одной лишь разницей – у первых на нем растут яблоки, а у вторых – персики. Тоже самое наблюдается и в Каббале. Что же касается здешних магов, то и тут есть аналог. Правда, немного странный, называемый не Древом, а двумя Вратами. Или, в переводе с древнейшего языка, западной и восточной верхними Ветвями, существующими в этом мире еще до его открытия алантами. Первые - вход во всеобщий поток, находятся в районе горы Каменное солнце. А вторые - выход оттуда – на дне Охранного озера у горы Молд. Это я сейчас про верхушку, естественно. Что же касается корней, то для верующих они – ад или преисподняя, а для магов…
- … низшие уровни, - покачала я головой.
- Райская яблоня, с которой Адам, сын божий, вкусил запретный плод - верхушка Древа жизни? – осторожно уточнил Ветран.
- Оно самое… А вообще, вы знаете, как интересно видоизменяются религиозные основы? – обвел нас насмешливым взглядом оттаявший умник. – Вот взять, например, такую глубоко верующую страну, как Бередня. Так там еще со времен нашей общей прародины существует обычай: мужчина, желающий связать свою судьбу с девушкой, просто кидает в нее яблоком…
- В Бередне, значит? – сухо отметила я и встала с дивана. – Ну ладно. Не буду вам больше мешать, - и направилась обратно к своим разложенным на столе толмутам. Потом честно попыталась сосредоточиться, начав, по привычке бубнить себе под нос. - Та-ак… Баланс… Теплая вода – полторы унции(4), теперь масла…
- Ну, с Древом жизни мне теперь, более-менее понятно, Зигмунд. А вот…
- Масла: оливковое – две унции… Ага, это норма. Дальше…
- Притчи? Вы хотите послушать одну из них?..
- О, нет. Только не это. Ладно бы на стуле… Так ведь грохнется с него на больное плечо… Масла… Касторовое – пол унции. Ага. Здесь можно и…
- Да я уже на несколько дней вперед у вас отоспался. Так что…
- Ну-ну, слыхали мы таких оптимистов за семь то лет… Та-ак, а что, если измельченной лаванды убавить, а…
- Жила на одном затерянном в пограничных лесах озере лебедица. Выросла она без родителей, которых пристрелили из своих арбалетов охотники…
- Мать моя, Ибельмания… Начинается… А что, если лавандового эфира…Сколько его там?..
- И так они с этим беркутенком подружились, что не разлучались ни днем ни ночью, а когда прошел год, пролетала на зимовку мимо стая уток и остановились они на ночевку на этом озере. А, увидя такую странную пару, начали убеждать лебедицу: «Ты что это со своим исконным врагом дружишь? И не боишься, что он тебя растерзает, и перья твои белые по всей водной глади будут на волнах качаться?» «А почему он должен меня растерзать?», - удивленно ответила им молодая лебедь. «Да потому что он – хищник», - громко закрякали утки, наставляя ее на путь истинный, - «Разве ты не знала, что он – страшный беркут?». «Не-ет», - ответила лебедица и уже с опаской посмотрела на черную приближающуюся в небе точку…
- Беркутенки, лебеденки, соловьенки… Любитель птичек… Нет, надо собираться с мыслями, - решительно прихлопнула я уши ладонями и углубилась в унции и пропорции… А когда, решила почесать одной из них кончик носа, услышала уже обязательную итоговую мораль:
- … Потому что надо смотреть в душу другого, а не на то, какого размера у него когти и что едят на обед его родители. Ибо надежнее стен высоких разделяют нас наши вековые предубеждения…
- Хр-р-р…
- Ну, надо же. Прямо сидя уснул… Зеня, - прошептала я, перевесившись через перила вниз. – Мастер художественного слова. Ну и что нам теперь с ним делать?
- Наверное, уложить по удобнее, - спокойно изрек умник.
- Ага. А вдруг, он опять до утра проспит?
- Ну и что теперь? На моем же диване, не на твоей постели? У нас еще столько неосвещенных вопросов осталось. Так зачем ему по деревне болтаться?
- Знаешь, что, Зигмунд, - возмущенно скривилась я. – У нас, между прочим, осадное положение. А в доме уже второй день малознакомый мужик обитается. Ты головой то своей ученой хоть иногда думаешь?
- А ты чем думала, когда его без своего просвечивания за порог пустила? – ответно оскалился на меня кот.
- Я?.. Ну, тогда все как-то, само собой получилось.
- А теперь что – по злому умыслу? Тем более, он еще… недолеченный, - со вздохом закончил умник и, мотнув хвостом, направился к своей законной чашке со сметаной…
- Ну, надо же, какая сострадательность, - провожая кота гневным взглядом, чуть не вывалилась я через перила. – А, знаешь что. Тогда и карауль его еще и сегодня. А я – в свою избушку. Все равно здесь работать невозможно.
- Стась.
- Что еще?
- На ужин у нас что? То есть у вас? Его ж покормить надо.
- А вместе сметаны… налакаетесь, - грозно насупилась я, решив, однако, долго у себя не задерживаться…
К ужину, не смотря на мои недобрые прогнозы, больной проснулся. Как раз к мясному холоднику(5). Зигмунд, разве что между ног у него восьмерками не ходил, наподобие балаганного артиста. Я же – тихо злилась, удивляясь на это самой себе. И дело здесь было даже не в том, что Ветран упорно скрывал свое боевое прошлое, которое никак не вязалось у меня в голове с тихой музейной жизнью, но и в чем-то другом. Для самой меня еще непонятном. Просто злилась и все, мечтая поскорее от этого человека избавиться. Как будто он, всем своим видом, голосом и глазами, особенно глазами, постоянно принуждает меня вспомнить что-то, одновременно и тягостное и притягательное…
- Послушайте, вы можете расслабиться, наконец? Мне нужно нормально осмотреть вашу рану.
- Я стараюсь, - со страдальческим вздохом и отвернутой в сторону головой буркнул больной.
- Значит, плохо стараетесь… Все. С меня хватит… - подскочила я со стула и направилась к умывальнику. Потом резко остановилась и развернулась к натягивающему на плечо рубашку мужчине. – Скажите, Ветран, к вам что, никогда женщина не прикасалась?
- Что?..
- Или, может, лично я вам так не приятна?
- Да с чего вы взяли? – набычился на меня музейщик.
- Да с того, что вы напряжены, как Бобик в дозоре, лицо от меня воротите и вздрагиваете всякий раз, как только я до вас дотрагиваюсь. Достаточно причин?
