- Анастэйс, не то и не другое. Простите, если я вас обидел. Я не хотел.
- Не хотели? Интересно, как тогда у вас получается, когда вы этого хотите?.. А впрочем, - мотнула я головой, будто отгоняя лишние совсем слова. – рада сообщить - рана ваша в повязках больше не нуждается. Все. Дальше без меня, - да… пожалуй, так хлопать дверью было перебором. Потому что это уже не тихая злость, а открытая неприязнь получается. – Ну и пусть. Может, так быстрее уйдет…
И он, действительно ушел. Прямо в сиреневые, как моя измельченная лаванда сумерки, провожаемый до калитки поникшим философом, оставшимся до утра без «достойного» собеседника. Зато я заметно успокоилась. И даже ночью смогла добиться нужного баланса в новом – лавандово-солевом мыле. Ну, разве не в этом радость жизни?.. Хотя, есть еще две бусины. И странная тишина вокруг, очень напоминающая глубокий вдох перед прыжком…
- Хозяйка, про… Доброе утро, хозяйка, - замерла Груша у моего изголовья.
- И тебе того же.
- А ты почему так рано проснулась?
- Так, новая жизнь же. Боюсь проспать, - подмигнула я удивленной домовихе. – Мне надо в поле. Мяту пора собирать, а то дожди скоро потянутся.
- А-а-а… А, Зигмунда слушатель сегодня придет?
- Груш, ты ведь знаешь все, что в нашем доме происходит. Так к чему такие вопросы задавать?
- Просто, я думала… - привычно подхватила кроха угол одеяла и начала его теребить пальчиками. – ты его выгнала насовсем.
- С чего, вдруг?
- Так он, после вашего последнего… разговора сразу вещи свои собрал, а Зигмунду сказал, что…
- Нажаловался на меня?
- Не-ет, - затрясла синей головой домовиха. – сказал, что уходит, потому что боится потерять занятое до этого место на постоялом дворе.
- Ну, надо же, какой воспитанный. Вернется он, Груша. Он еще свою работу не закончил. Зигмунд вчера сказал, когда ко мне в избушку заглядывал, что сегодня после девяти утра у них продолжение познавательной беседы... «И поэтому мне нужно уйти из дома раньше, а вернуться только к обеду», - добавила про себя…
Туман уже давно осел росой в сбегающей от нашего сада низине. Истаял, как клочья рваного предрассветного сна. Здесь теперь царствовал ветер – по-хозяйски расчесывал высокие травы и считал перезрелые ягоды на кустах смородницы. Ветер и… корова тетки Тиристины. Вот, упертая баба… то есть женщина. А все потому что, жить ей, видимо скучно. Ну и придумала по этой причине, на пару со своей основной супротивницей, Варварой, охватившей торгово-молочными отношениями вторую половину деревни, спор, чья корова более выдающаяся в своем деле – ее Перлита или варварина Тучка. А судьей у них – наш неподкупный староста, который, вот уже второй год разве что не умывается всей семьей спорными сливками и молоком. И что они обе только не делали для улучшения результатов. Однажды наша соседка даже к Зене «подъезжала» на предмет «а нельзя ли моей Перлите вымя увеличить с помощью особой сказки?». Умник долго потом возмущался и фыркал, с какими ему беспросветными клиентами приходится иметь дело, но, от сметаны тиристининой в знак протеста отказаться не решился. Однако, некоторые наши соотечественники в отношение этого «обоюдного бабьего помешательства» были гораздо категоричнее. Взять хоть, ныне упокойного отца Аполлинария, который как-то раз так воодушевился во время своей очередной проповеди, что, отложив новую главу приключений «богомерзкой гидры», целый час грозился отлучить от церкви обеих молочниц вместе с их коровами. Правда, мне, как личности малознакомой с такими процедурами, слабо данное представлялось (это я про коров сейчас). Ну а теперь, когда небесная кара над головами пустыми бидонами греметь перестала, притихшие было на время престижные баталии, видимо, разгорятся с новой силой.
И сегодня, в доказательство этому, я застала свою соседку за новым научным экспериментом. Точнее, тетка Тиристина была руками и ногами «за» него, а ее чернобокая Перлита, своими четырьмя, напротив, стойко уперлась… в ярде от ближайшего ягодного куста.
- Доброе утро и… удачи! – проскакав мимо поединщиц вниз по склону, поспешила я дальше.
- Добрейшего! – провожая меня взглядом, пропыхтела соседка и в сердцах замахнулась на корову. – Да чтоб тебе в пригон задом наперед всю жизнь заходить, скотина скудоумная!.. Стасенька!!!
А ведь, почти ушла, обидно:
- Что?!
- Может, посодействуешь? – запихнула выбившиеся из под косынки волосы, тетка Тиристина.
- В смысле, подтолкнуть? – встретились мы с Перлитой недоуменными взглядами.
- Да нет, в смысле… Я чего ее к смороднице привела – ты ж сама мне пятого дня говорила, когда чаем с ее листьями угощала, что она сильно полезная. И от болей в груди помогает и от старческих придурей.
- А вы думаете, нашему Дозирону уже пора?
- Да Боже упаси! – заполошно всплеснула руками тетка Тиристина, а потом, взвесив в уме услышанное, добавила. – Хотя, уж если он заключил, что у чванки этой, Варвары, печеное молоко(6) гуще, то… Может, ты знаешь, Стасенька, какая еще зелень от таких хворей хорошо лечит? А то моя Перлита наотрез отказывается куст жевать.
- А-а-а… Ну-у… Крапива и мелисса. Это из тех, что растут поблизости. Но, они действенны, только если не… через корову. А иначе вряд ли.
- Крапива и мелисса, значит, - игнорируя мои робкие намеки вспомнить о благоразумии, задумчиво протянула та. – Эта такая травка душистая с беленькими цветочками, что растет по краю Ближнего оврага?
- Ага, - сочувственно глядя на Перлиту, мотнула я головой.
- У тропки на Чилимский пруд?
- Ага.
- По которой ваш с Зигмундом гость недавно ушел?
- Ага… Что?!
- А чего ты так всполошилась? – на всякий случай, нырнула тетка Тиристина за свою корову.
- Чего всполошилась?! – непроизвольно громко выдала я. – Так там же… Сегодня же… Сегодня ведь второе августа?
- Ну да, - блеснула на меня удивленными глазами между коровьих ушей соседка. – Ильин день(7) нынче. Так, видно, поэтому он туда и пошел – под дубом посидеть, подумать… Наверное. Он же наш, православный. Я ж видела крест на его груди… голой.
- Так он еще и голый туда пошел? – выкатила я до предела свои глаза.
- Да нет! Он упражнялся здесь: прыгал и вприсядку скакал у вашего заднего забора по самые штаны голый, после того, как проснулся. А как нас с Перлитой увидал, спросил, где у нас тут водоем. Я и подумала, что дубы то только там растут – у Чилимского пруда. И указала ему… Стасенька… А чего вы его в дом то не пускаете ночевать? А-а?.. – уже повисла соседка на пятнистой коровьей шее. – Он что – совсем болезный?
- Причем, на всю голову… Да мать же твою! – со всей мочи понеслась я по дну низины в направлении леса и, не сбавляя скорости влетела в состроенный подвал. Только бы успеть…
* * *
Стекающая с прилипших волос вода, щекотала лицо и капала с подбородка, а зубы стучали так, что казалось, даже пожухлый ивовый лист, плавающий совсем рядом, подрагивает на воде в такт моей дроби. Я еще сильнее запахнулась в кожаную куртку Глеба, брошенную у нас в доме по крайней некромантской рассеянности, да так и прижившуюся, и переступила с ноги на ногу.
- Ха! Маг огня, а замерзла, аж посинела вся! – насмешливо заметил водяной и тут же схватился за свой свежеподпаленный нос. Между прочим, мной – магом огня. – Ой йёшеньки… Больно то как… Ну и злющая ты, девка… Как звать то?
- Сс-та-сся. А те-те-бя?
- А меня Бухлюй – хозяин здешнего пруда. А вон та что из воды торчит, насупленная, как тухляк на рака, моя жена – Агнесса. Чтоб ее, баронесса, - добавил зеленомордый детина в полголоса и страдальчески потянул раненым носом. – Из-за нее все мои беды… Да сделай же что-нибудь со своими зубами… Я поговорить с тобой хочу.
- Ага! Что ж ра-раньше то не захоте-тел, а сразу-у за косу и топи-ить?.. – с обидой глянула я на водяного, восседающего на поваленном стволе ивы у самой кромки воды, а потом, все же вспомнила, что я маг огня. – … Хо-рошо. Давай поговорим.
- Давай, - с насмешливым прищуром глянул на меня Бухлюй. – Чего в холодную воду то полезла? Чай не лето уже.
- За водорослями, - уныло скривилась я.
- За водорослями? А на кой ляд они тебе? Гусей кормить?
- Не-ет. Я в книжке одной прочитала, что с ними мыло хорошее получается – полезное для кожи. Правда, там про морские было написано.
- Мыло? – удивленно крякнул домовой. – Вон оно что… А на каком жиру варишь?
- Из тебя бы много кусков вышло, - окинула я детину оценивающим взглядом.
Бухлюй сузил и без того маленькие глазки, посверлил меня ими несколько мгновений, а потом неожиданно расхохотался:
- Из меня бы – да! Много. И жир тебе и… водоросли… Ой йёшеньки… Больно как…
- Ну, извини, - без всякого сожаления расплылась я.
- Ладно. А от меня извинений не жди. Меня долг обязывает незваных гостий за волосы таскать.
- Долг? А причем здесь тогда твоя Агнесса?
- О-о-о… - покачал лохматой головой Бухлюй. – Здесь другое. Здесь не долг, а роковой поворот в судьбе, - и трусливо глянул в сторону курсирующей неподалеку супруги. – Ведь у всех же бывают ошибки, за которые приходится платить всю жизнь? А моя главная – слабость на женскую красоту. Она ж, жена моя и в правду – баронесса, трагически утопшая еще в прежнем нашем месте жительства. Я ж думал – все, свезло. Женюсь. А, потом она стала свой аристократический норов показывать.
- И в чем он проявляется?
- Норов-то? – забегал глазками водяной. – А далеко не плавай, глубоко не ныряй, с русалками ее не перемигивайся и девок купающихся не щупай. Это разве жизнь? А эти ее манеры: что у тебя за выражение на лице? Это у меня-то, у водяного, лицо? Ты-то должна меня понимать, а, Стася?
- У тебя то?.. Нет, точно не лицо. Особенно с таким опухшим носом.
- Так и я о чем?.. - вздохнул Бухлюй. – А больше всего ее мои фамильные бородавки раздражают. Они, видите ли, оскорбляют ее эстетический вкус. Жрать со мной на пару сырую форель ее эстетический вкус разрешает, а мои бородавки – нет… Ну, вот, я и погорячился сегодня… с тобой. Попала ты мне под мою тяжелую руку. Да и то попугать только хотел. А так я – покладистый и тихий… до Ильина дня.
- А что в Ильин день?
- А все мои бескорыстные подруги – фрейлины агнессины домой возвращаются и тогда… В общем, семейные скандалы – каждый день. Как сегодня, а то и хуже. Аж вода в пруду бурлит, и рыбы носами в дно со страха утыкаются. А однажды, так и вов…
- Бухлюй! – властный женский голос заставил нас обоих нервно дернуться. – Позволь тебя отвлечь… ненадолго?
Водяной обреченно вздохнул и развернулся к замершей над водной гладью супруге:
- Я занят! У меня… деловой разговор!
- Деловой? – с недоверчиво поджатыми губками уточнила светловолосая красавица.
- Деловой. Счас договор будем с магичкой составлять о… Ну, как это, когда друг друга без повода не дрючат?
- Нейтралитет, дорогой. Желаю успехов в юриспруденции! – с достоинством аристократической особы, нырнула Агнесса, даже не оставив после себя пузырей. Вот что значит, утонченное воспитание.
- А мы, правда, будем заключать с тобой договор? – по-простому открыла я рот от изумления. – Я знаю, что это такое. Мы недавно с моим начальником заключили. Хотя, там о взаимовыгодном сотрудничестве было. Может, такой же составим?
- О взаимовыгодном? – скептически усмехнулся Бухлюй. – Ну, допустим, ты у меня сможешь без опасений за свою косу брать все, что надо: хоть водоросли, хоть травки, хоть прудовок. Их нынче – урожай. Только, одна, без пакостей и свинства. А мне от тебя какой толк?
- От меня?.. Во-первых, я тебе вылечу твой пострадавший нос.
- Ладно. А, во-вторых?
- А во-вторых, избавлю от твоих бородавок. Если, конечно, ты на такую фамильную потерю согласен.
- Я?! – теперь уже открыл рот Бухлюй. – А точно избавишь?
- Ага.
- От всех?
- От всех.
- И даже от тех, что у меня…
- И даже там. Одним махом, то есть заклятием… Ну что, заключаем договор о взаимовыгодном сотрудничестве? – с вызовом прищурилась я на детину.
- А давай! – махнул он в ответ зеленой пятерней, усыпанной крупными «грибами на ножках». – Только, особой статьей, Стася – Ильин день. Даже я тогда за тебя вступиться не смогу. Русалки, как цепные собаки становятся, когда их долго не кормят и хватают всех подряд даже на берегу.
- Ага. Я запомню. А от себя добавлю пункт про непредвиденные обстоятельства.
- Это еще что за удильный крючок?
- Это, когда наступает момент, которого никто из нас не ожидал и поделать уже ничего с этим не сможет.
- Вроде ледостоя в середине лета?
- Ну… да.
- И что тогда?
- А тогда весь наш договор летит…
- … к хобьей матери? – догадливо сузил глазки Бухлюй.
- Примерно, туда… Ну что, по рукам? – протянула я ему, уже сухую ладонь.
- Ха!.. А, по рукам! – весело накрыл ее водяной своей, еще пока бородавчатой…
* * *
- Ветран!!! – я почти успела. Почти, потому что он был уже в воде. По грудь. А с обеих от него сторон на мой окрик зло ощерились две голые, усердно барахтающиеся красавицы с выражениями крайней невменяемости на лицах. Ильин день, чтоб его… - Девушки, немедля отпустите человека!
- Анастэйс? - недоуменно распахнул глаза музейщик. – Я… Стойте там, я их сейчас… вытащу.
И по тому, каким тоном он закончил эту короткую фразу, я поняла, что до Ветрана стало медленно доходить истинное положение дел. Поняли это и русалки… И напали первыми. К чему уже спектакль с взывающими о помощи тонущими дамами?
Пускать шары тут же стало невозможным. В кого, если вся водная гладь взбурлила, вдруг, донным песком, ошметками оборванных кувшинок и чьими-то мелькающими конечностями. Пришлось и мне нырять в эту кучу. Хотя, под водой наши силы были примерно равны и единственное, что нас пока спасало, так это то, что мужчина продолжал бороться за жизнь, полностью оттянув на себя одну из «похитительниц». Улучшив момент, и получив в придачу чьей-то пяткой в скулу, я метнула легким заклятием во вторую. Русалка удивленно отпрянула, но покидать поле боя не стала. Теперь надо было помочь Ветрану… точнее его сопернице, которую он из последних своих сил пытался придушить и, по-моему, уже порядком в этом преуспел. Я, несколько раз выныривала, хватая ртом воздух и отмечая местоположение ее напарницы, по-прежнему курсирующей невдалеке. И, наконец, решилась пальнуть уже по-настоящему, самоубийственно вклинившись между мужчиной и русалкой… В итоге получили оба поровну и долгожданно расцепили руки. При этом девушка, ошарашенно мотая головой, зависла в воде, а музейщик потерял сознание и камнем пошел ко дну…
- Нет, это уже традиция какая-то… - пыхтя от натуги, выволакивала я скользкое тело Ветрана из воды. – Мы оба мокрые и я тащу на себе его огромное бездыханное тело…
- Ты нарушила договор!
- Лучше отступись и отдай его нам, маг. Ты же знаешь – он нам нужен, - с угрожающим шипением преследовали меня рассерженные русалки.
- Девушки, он мне самой нужен. Правда, еще не знаю зачем, - сделала я последнюю попытку, которая позволила туловищу мужчины покинуть водную стихию. Потом медленно встала на трясущиеся непослушные ноги и заняла позицию между лежащим телом и его неудавшимися похитительницами. – Так что… извините. Сегодня не ваш день.
- Не хотели? Интересно, как тогда у вас получается, когда вы этого хотите?.. А впрочем, - мотнула я головой, будто отгоняя лишние совсем слова. – рада сообщить - рана ваша в повязках больше не нуждается. Все. Дальше без меня, - да… пожалуй, так хлопать дверью было перебором. Потому что это уже не тихая злость, а открытая неприязнь получается. – Ну и пусть. Может, так быстрее уйдет…
И он, действительно ушел. Прямо в сиреневые, как моя измельченная лаванда сумерки, провожаемый до калитки поникшим философом, оставшимся до утра без «достойного» собеседника. Зато я заметно успокоилась. И даже ночью смогла добиться нужного баланса в новом – лавандово-солевом мыле. Ну, разве не в этом радость жизни?.. Хотя, есть еще две бусины. И странная тишина вокруг, очень напоминающая глубокий вдох перед прыжком…
- Хозяйка, про… Доброе утро, хозяйка, - замерла Груша у моего изголовья.
- И тебе того же.
- А ты почему так рано проснулась?
- Так, новая жизнь же. Боюсь проспать, - подмигнула я удивленной домовихе. – Мне надо в поле. Мяту пора собирать, а то дожди скоро потянутся.
- А-а-а… А, Зигмунда слушатель сегодня придет?
- Груш, ты ведь знаешь все, что в нашем доме происходит. Так к чему такие вопросы задавать?
- Просто, я думала… - привычно подхватила кроха угол одеяла и начала его теребить пальчиками. – ты его выгнала насовсем.
- С чего, вдруг?
- Так он, после вашего последнего… разговора сразу вещи свои собрал, а Зигмунду сказал, что…
- Нажаловался на меня?
- Не-ет, - затрясла синей головой домовиха. – сказал, что уходит, потому что боится потерять занятое до этого место на постоялом дворе.
- Ну, надо же, какой воспитанный. Вернется он, Груша. Он еще свою работу не закончил. Зигмунд вчера сказал, когда ко мне в избушку заглядывал, что сегодня после девяти утра у них продолжение познавательной беседы... «И поэтому мне нужно уйти из дома раньше, а вернуться только к обеду», - добавила про себя…
Туман уже давно осел росой в сбегающей от нашего сада низине. Истаял, как клочья рваного предрассветного сна. Здесь теперь царствовал ветер – по-хозяйски расчесывал высокие травы и считал перезрелые ягоды на кустах смородницы. Ветер и… корова тетки Тиристины. Вот, упертая баба… то есть женщина. А все потому что, жить ей, видимо скучно. Ну и придумала по этой причине, на пару со своей основной супротивницей, Варварой, охватившей торгово-молочными отношениями вторую половину деревни, спор, чья корова более выдающаяся в своем деле – ее Перлита или варварина Тучка. А судьей у них – наш неподкупный староста, который, вот уже второй год разве что не умывается всей семьей спорными сливками и молоком. И что они обе только не делали для улучшения результатов. Однажды наша соседка даже к Зене «подъезжала» на предмет «а нельзя ли моей Перлите вымя увеличить с помощью особой сказки?». Умник долго потом возмущался и фыркал, с какими ему беспросветными клиентами приходится иметь дело, но, от сметаны тиристининой в знак протеста отказаться не решился. Однако, некоторые наши соотечественники в отношение этого «обоюдного бабьего помешательства» были гораздо категоричнее. Взять хоть, ныне упокойного отца Аполлинария, который как-то раз так воодушевился во время своей очередной проповеди, что, отложив новую главу приключений «богомерзкой гидры», целый час грозился отлучить от церкви обеих молочниц вместе с их коровами. Правда, мне, как личности малознакомой с такими процедурами, слабо данное представлялось (это я про коров сейчас). Ну а теперь, когда небесная кара над головами пустыми бидонами греметь перестала, притихшие было на время престижные баталии, видимо, разгорятся с новой силой.
И сегодня, в доказательство этому, я застала свою соседку за новым научным экспериментом. Точнее, тетка Тиристина была руками и ногами «за» него, а ее чернобокая Перлита, своими четырьмя, напротив, стойко уперлась… в ярде от ближайшего ягодного куста.
- Доброе утро и… удачи! – проскакав мимо поединщиц вниз по склону, поспешила я дальше.
- Добрейшего! – провожая меня взглядом, пропыхтела соседка и в сердцах замахнулась на корову. – Да чтоб тебе в пригон задом наперед всю жизнь заходить, скотина скудоумная!.. Стасенька!!!
А ведь, почти ушла, обидно:
- Что?!
- Может, посодействуешь? – запихнула выбившиеся из под косынки волосы, тетка Тиристина.
- В смысле, подтолкнуть? – встретились мы с Перлитой недоуменными взглядами.
- Да нет, в смысле… Я чего ее к смороднице привела – ты ж сама мне пятого дня говорила, когда чаем с ее листьями угощала, что она сильно полезная. И от болей в груди помогает и от старческих придурей.
- А вы думаете, нашему Дозирону уже пора?
- Да Боже упаси! – заполошно всплеснула руками тетка Тиристина, а потом, взвесив в уме услышанное, добавила. – Хотя, уж если он заключил, что у чванки этой, Варвары, печеное молоко(6) гуще, то… Может, ты знаешь, Стасенька, какая еще зелень от таких хворей хорошо лечит? А то моя Перлита наотрез отказывается куст жевать.
- А-а-а… Ну-у… Крапива и мелисса. Это из тех, что растут поблизости. Но, они действенны, только если не… через корову. А иначе вряд ли.
- Крапива и мелисса, значит, - игнорируя мои робкие намеки вспомнить о благоразумии, задумчиво протянула та. – Эта такая травка душистая с беленькими цветочками, что растет по краю Ближнего оврага?
- Ага, - сочувственно глядя на Перлиту, мотнула я головой.
- У тропки на Чилимский пруд?
- Ага.
- По которой ваш с Зигмундом гость недавно ушел?
- Ага… Что?!
- А чего ты так всполошилась? – на всякий случай, нырнула тетка Тиристина за свою корову.
- Чего всполошилась?! – непроизвольно громко выдала я. – Так там же… Сегодня же… Сегодня ведь второе августа?
- Ну да, - блеснула на меня удивленными глазами между коровьих ушей соседка. – Ильин день(7) нынче. Так, видно, поэтому он туда и пошел – под дубом посидеть, подумать… Наверное. Он же наш, православный. Я ж видела крест на его груди… голой.
- Так он еще и голый туда пошел? – выкатила я до предела свои глаза.
- Да нет! Он упражнялся здесь: прыгал и вприсядку скакал у вашего заднего забора по самые штаны голый, после того, как проснулся. А как нас с Перлитой увидал, спросил, где у нас тут водоем. Я и подумала, что дубы то только там растут – у Чилимского пруда. И указала ему… Стасенька… А чего вы его в дом то не пускаете ночевать? А-а?.. – уже повисла соседка на пятнистой коровьей шее. – Он что – совсем болезный?
- Причем, на всю голову… Да мать же твою! – со всей мочи понеслась я по дну низины в направлении леса и, не сбавляя скорости влетела в состроенный подвал. Только бы успеть…
* * *
Стекающая с прилипших волос вода, щекотала лицо и капала с подбородка, а зубы стучали так, что казалось, даже пожухлый ивовый лист, плавающий совсем рядом, подрагивает на воде в такт моей дроби. Я еще сильнее запахнулась в кожаную куртку Глеба, брошенную у нас в доме по крайней некромантской рассеянности, да так и прижившуюся, и переступила с ноги на ногу.
- Ха! Маг огня, а замерзла, аж посинела вся! – насмешливо заметил водяной и тут же схватился за свой свежеподпаленный нос. Между прочим, мной – магом огня. – Ой йёшеньки… Больно то как… Ну и злющая ты, девка… Как звать то?
- Сс-та-сся. А те-те-бя?
- А меня Бухлюй – хозяин здешнего пруда. А вон та что из воды торчит, насупленная, как тухляк на рака, моя жена – Агнесса. Чтоб ее, баронесса, - добавил зеленомордый детина в полголоса и страдальчески потянул раненым носом. – Из-за нее все мои беды… Да сделай же что-нибудь со своими зубами… Я поговорить с тобой хочу.
- Ага! Что ж ра-раньше то не захоте-тел, а сразу-у за косу и топи-ить?.. – с обидой глянула я на водяного, восседающего на поваленном стволе ивы у самой кромки воды, а потом, все же вспомнила, что я маг огня. – … Хо-рошо. Давай поговорим.
- Давай, - с насмешливым прищуром глянул на меня Бухлюй. – Чего в холодную воду то полезла? Чай не лето уже.
- За водорослями, - уныло скривилась я.
- За водорослями? А на кой ляд они тебе? Гусей кормить?
- Не-ет. Я в книжке одной прочитала, что с ними мыло хорошее получается – полезное для кожи. Правда, там про морские было написано.
- Мыло? – удивленно крякнул домовой. – Вон оно что… А на каком жиру варишь?
- Из тебя бы много кусков вышло, - окинула я детину оценивающим взглядом.
Бухлюй сузил и без того маленькие глазки, посверлил меня ими несколько мгновений, а потом неожиданно расхохотался:
- Из меня бы – да! Много. И жир тебе и… водоросли… Ой йёшеньки… Больно как…
- Ну, извини, - без всякого сожаления расплылась я.
- Ладно. А от меня извинений не жди. Меня долг обязывает незваных гостий за волосы таскать.
- Долг? А причем здесь тогда твоя Агнесса?
- О-о-о… - покачал лохматой головой Бухлюй. – Здесь другое. Здесь не долг, а роковой поворот в судьбе, - и трусливо глянул в сторону курсирующей неподалеку супруги. – Ведь у всех же бывают ошибки, за которые приходится платить всю жизнь? А моя главная – слабость на женскую красоту. Она ж, жена моя и в правду – баронесса, трагически утопшая еще в прежнем нашем месте жительства. Я ж думал – все, свезло. Женюсь. А, потом она стала свой аристократический норов показывать.
- И в чем он проявляется?
- Норов-то? – забегал глазками водяной. – А далеко не плавай, глубоко не ныряй, с русалками ее не перемигивайся и девок купающихся не щупай. Это разве жизнь? А эти ее манеры: что у тебя за выражение на лице? Это у меня-то, у водяного, лицо? Ты-то должна меня понимать, а, Стася?
- У тебя то?.. Нет, точно не лицо. Особенно с таким опухшим носом.
- Так и я о чем?.. - вздохнул Бухлюй. – А больше всего ее мои фамильные бородавки раздражают. Они, видите ли, оскорбляют ее эстетический вкус. Жрать со мной на пару сырую форель ее эстетический вкус разрешает, а мои бородавки – нет… Ну, вот, я и погорячился сегодня… с тобой. Попала ты мне под мою тяжелую руку. Да и то попугать только хотел. А так я – покладистый и тихий… до Ильина дня.
- А что в Ильин день?
- А все мои бескорыстные подруги – фрейлины агнессины домой возвращаются и тогда… В общем, семейные скандалы – каждый день. Как сегодня, а то и хуже. Аж вода в пруду бурлит, и рыбы носами в дно со страха утыкаются. А однажды, так и вов…
- Бухлюй! – властный женский голос заставил нас обоих нервно дернуться. – Позволь тебя отвлечь… ненадолго?
Водяной обреченно вздохнул и развернулся к замершей над водной гладью супруге:
- Я занят! У меня… деловой разговор!
- Деловой? – с недоверчиво поджатыми губками уточнила светловолосая красавица.
- Деловой. Счас договор будем с магичкой составлять о… Ну, как это, когда друг друга без повода не дрючат?
- Нейтралитет, дорогой. Желаю успехов в юриспруденции! – с достоинством аристократической особы, нырнула Агнесса, даже не оставив после себя пузырей. Вот что значит, утонченное воспитание.
- А мы, правда, будем заключать с тобой договор? – по-простому открыла я рот от изумления. – Я знаю, что это такое. Мы недавно с моим начальником заключили. Хотя, там о взаимовыгодном сотрудничестве было. Может, такой же составим?
- О взаимовыгодном? – скептически усмехнулся Бухлюй. – Ну, допустим, ты у меня сможешь без опасений за свою косу брать все, что надо: хоть водоросли, хоть травки, хоть прудовок. Их нынче – урожай. Только, одна, без пакостей и свинства. А мне от тебя какой толк?
- От меня?.. Во-первых, я тебе вылечу твой пострадавший нос.
- Ладно. А, во-вторых?
- А во-вторых, избавлю от твоих бородавок. Если, конечно, ты на такую фамильную потерю согласен.
- Я?! – теперь уже открыл рот Бухлюй. – А точно избавишь?
- Ага.
- От всех?
- От всех.
- И даже от тех, что у меня…
- И даже там. Одним махом, то есть заклятием… Ну что, заключаем договор о взаимовыгодном сотрудничестве? – с вызовом прищурилась я на детину.
- А давай! – махнул он в ответ зеленой пятерней, усыпанной крупными «грибами на ножках». – Только, особой статьей, Стася – Ильин день. Даже я тогда за тебя вступиться не смогу. Русалки, как цепные собаки становятся, когда их долго не кормят и хватают всех подряд даже на берегу.
- Ага. Я запомню. А от себя добавлю пункт про непредвиденные обстоятельства.
- Это еще что за удильный крючок?
- Это, когда наступает момент, которого никто из нас не ожидал и поделать уже ничего с этим не сможет.
- Вроде ледостоя в середине лета?
- Ну… да.
- И что тогда?
- А тогда весь наш договор летит…
- … к хобьей матери? – догадливо сузил глазки Бухлюй.
- Примерно, туда… Ну что, по рукам? – протянула я ему, уже сухую ладонь.
- Ха!.. А, по рукам! – весело накрыл ее водяной своей, еще пока бородавчатой…
* * *
- Ветран!!! – я почти успела. Почти, потому что он был уже в воде. По грудь. А с обеих от него сторон на мой окрик зло ощерились две голые, усердно барахтающиеся красавицы с выражениями крайней невменяемости на лицах. Ильин день, чтоб его… - Девушки, немедля отпустите человека!
- Анастэйс? - недоуменно распахнул глаза музейщик. – Я… Стойте там, я их сейчас… вытащу.
И по тому, каким тоном он закончил эту короткую фразу, я поняла, что до Ветрана стало медленно доходить истинное положение дел. Поняли это и русалки… И напали первыми. К чему уже спектакль с взывающими о помощи тонущими дамами?
Пускать шары тут же стало невозможным. В кого, если вся водная гладь взбурлила, вдруг, донным песком, ошметками оборванных кувшинок и чьими-то мелькающими конечностями. Пришлось и мне нырять в эту кучу. Хотя, под водой наши силы были примерно равны и единственное, что нас пока спасало, так это то, что мужчина продолжал бороться за жизнь, полностью оттянув на себя одну из «похитительниц». Улучшив момент, и получив в придачу чьей-то пяткой в скулу, я метнула легким заклятием во вторую. Русалка удивленно отпрянула, но покидать поле боя не стала. Теперь надо было помочь Ветрану… точнее его сопернице, которую он из последних своих сил пытался придушить и, по-моему, уже порядком в этом преуспел. Я, несколько раз выныривала, хватая ртом воздух и отмечая местоположение ее напарницы, по-прежнему курсирующей невдалеке. И, наконец, решилась пальнуть уже по-настоящему, самоубийственно вклинившись между мужчиной и русалкой… В итоге получили оба поровну и долгожданно расцепили руки. При этом девушка, ошарашенно мотая головой, зависла в воде, а музейщик потерял сознание и камнем пошел ко дну…
- Нет, это уже традиция какая-то… - пыхтя от натуги, выволакивала я скользкое тело Ветрана из воды. – Мы оба мокрые и я тащу на себе его огромное бездыханное тело…
- Ты нарушила договор!
- Лучше отступись и отдай его нам, маг. Ты же знаешь – он нам нужен, - с угрожающим шипением преследовали меня рассерженные русалки.
- Девушки, он мне самой нужен. Правда, еще не знаю зачем, - сделала я последнюю попытку, которая позволила туловищу мужчины покинуть водную стихию. Потом медленно встала на трясущиеся непослушные ноги и заняла позицию между лежащим телом и его неудавшимися похитительницами. – Так что… извините. Сегодня не ваш день.
