- А что, сильно хочется? – самодовольно оскалился умник и неожиданно зевнул.
- Очень сильно, - как можно убедительнее закивала я головой.
- Ну, ладно. Только, без комментариев потом… и аплодировать в конце тоже не надо… А теперь, как я ранее заявлял, спокой-но… - ретировался кот в крепкий здоровый сон.
Ветран, сильно смахивающий на картину из тайрильского музея «Освободитель с дитём войны на руках», удивленно поднял глаза:
- И надолго он вышел из строя? – ну, точно, «солдат победы», ни дать, ни взять.
- До утра, как минимум, - уже вполне авторитетно заявила я. – Да ты его уложи. Колыбельные то петь поздно.
- Угу, понятно, - как-то, уж больно хмуро буркнул мужчина. Видно, у него, на сей счет, свои ассоциации возникли.
Зеня, пригревшись под боком у Ветрана, то истерично подергивал лапками во сне, то начинал что-то басом внушать про достоинства воды. Мужчина, наблюдая эти мытарства, лишь вздыхал, тяжко скованный «висячим замком» на губах. Я тоже. Правда, по своей причине: надо было еще и на эту «больную» тему коту отсекновение наложить. Да, что уж, теперь…
- Анастэйс, - видно лопнуло терпение у мужчины. – Ты не спишь?
- Неа… Я слушаю.
- Слушаешь… Я про тяжкое бремя… Что ты молчишь?
- Я слушаю.
- Угу… Скажи, тебе то оно зачем?
- А ты водой, водой его полей!
- Сойдет за ответ? – повернула я голову в сторону перил. – Нет?.. Тогда, не знаю, Ветран. Может я, действительно, наконец, повзрослела и поняла, что мир вокруг, не прекрасная, выдуманная страна. А, может, в отличие от Зени, больше поддаюсь дурному влиянию некоторых… Давай спать?
- Угу, - еще раз вздохнул Ветран. – Спокойной ночи, Анастэйс, - произнес он с такой надеждой в голосе, словно от этого ночного спокойствия напрямую зависела вся его жизнь…
___________________________________________
1 - Все, кроме 23-го числа каждого месяца.
2 - Риторика – ораторское искусство.
3 - «Жрицы любви» из древнего далматского племени, описанные еще Плутархом. По мнению же местных жителей, данные дамы имеют тесную связь с миром духов, так как «сперва заманивают мужчин, ублажают их, а потом превращаются в ворон, и целыми ночами кружат над своими жертвами, наделяя их невероятными мужскими силами, но лишая рассудка».
4 - Топор для колки дров.
5 - Логотипами.
6 - « ...Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что, сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому, так ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте...» М. В. Ломоносов.
7 - Привлекательный, видный мужчина.
Она пришла перед самым рассветом. Зависла темным размытым пятном на фоне лоскутной занавеси и будто решала, что ей делать дальше. Вроде и трансформироваться уже поздно и исчезать так сразу как-то не вежливо, раз уж пришла. И было в ней столько бездонной непроглядной пустоты и какой-то чужой боли, что язык мой не сразу смог отодраться от нёба, и произнести единственно верное:
- Дух этого дома, призываю тебя долгом твоим, скрепленным ключом и тремя словами клятвы: явись пред своей хозяйкой, – сдернув вниз ноги, сползла я с кровати.
Ветран лежал на боку, у самого края матраса, и в правой руке, спущенной на пол, сжимал меч, на который я сейчас чудом не напоролась. Кот же распластался в аккурат, вдоль перил. И над ними обоими, тускло светящейся дымкой мерцало заклятие сна, наложенного явно не мной. Ну что ж, примерно такого оборота я и ожидала. Значит, остаемся лишь мы вдвоем: я и моя… Кратагусом меня накрой!
Нет, это был не боггарт, абсолютно незримый и безвредный без накинутой на себя чужой личины. Это была лишь завеса, скрывающая маленькую фигурку, нечетким силуэтом сейчас висящую в задымленном угарном мраке.
- Дух этого дома, призываю тебя долгом твоим, скрепленным ключом и тремя словами клятвы: явись пред своей хозяйкой. Явись… Груша, Грушенька. Ты меня слышишь? - завеса задергалась, как пловец, решивший дать в воде задний ход, но осталась на месте и, мало того, потихоньку начала всасываться, вбираться в саму себя, в ту самую маленькую фигурку, проступающую с каждым мгновением все отчетливее. Фигурка выгнулась дугой, как от тяжкой боли, сведшей ее в судорогу и листиком опала на пол. – Груша! – рванула я к ней сквозь клочья смрада. Домовиха открыла глаза, и уставилась ими в потолок:
- Я не смогла, хозяйка.
- Что ты не смогла? – бухнулась я перед ней на колени.
- Причинить тебе боль… О-ох, - вмиг обмякло ее тельце, позволив повернуть ко мне голову. – Я очень долго боролась, но, он – сильнее меня, хозяйка.
- Кто, «он», Груша? Кто тебя сильнее? С кем ты боролась? Кто заставлял тебя творить все это зло?.. Говори! - домовиха вздрогнула от моего крика и, тихо заскулив, свернулась на полу калачиком. – Ну, как ты не понимаешь, если я не буду знать, то не смогу тебя защитить.
- Грундильда сама должна защищать свой дом. Грундильда старалась, но не выдержала. Он… - приподнялась она на локте и заглянула мне в глаза. – Он меня мучил. Он заставлял меня… - испуганно прихлопнула кроха ладошкой рот.
- Что он тебя заставлял?
- Я не могу сказать, хозяйка, - сквозь пальцы промычала она. – У духов есть свои законы. И мои заставляют меня молчать.
- Как это, «молчать»? – сузила я глаза. – Ты будешь молчать, он будет тебя мучить, а закончится все тем, что ты окончательно свихнешься и Ветран тебя, как бешеного боггарта прибьет? Груша, надо искать выход. Я уверена, что вместе мы его обязательно найдем.
- Грундильда уже нашла… выход, хозяйка.
- Груша, ты это брось, - дернулась я к ней от нахлынувшего недоброго предчувствия. Но, было уже безнадежно поздно – домовиха растаяла, оставив на половых досках лишь искры своей древней магии…
Тихо-тихо вокруг. Мама только ушла по своим делам и даже хлопнула дверью, чтоб я для себя уяснила – разговор окончен. И грустно. Грустно не оттого, что горло болит – сама виновата. А оттого, что на улицу нельзя. А там идет снег. Огромными хлопьями падает на дорожки и деревья в саду. Это я так себе представляю. Потому что в жизни своей снега еще ни разу не видела. А тут такое… горе.
- Настёна…
- Чего тебе? – шмыгаю носом в сторону края кровати, у которого замерла сейчас домовиха. – Не видишь, я болею? Или домовые соплей не боятся?
- Домовые ничего не боятся, - гордо вздергивает тетушкин раздвоенный подбородок Груша, а потом шепотом добавляет. – Смотри, что я тебе принесла.
- Это что? Это… снег? – рывком подскакиваю я на постели, сдернув с себя все одеяла разом.
- Ага. На крыльце наскребла, - в маленькой протянутой ладошке тает горстка крохотного пушистого сугроба…
Домовые ничего не боятся… Бедная моя кроха. Маленький, преданный дух, которого я не уберегла. И все из-за какой то сволочи, не преминувшей воспользоваться… С грохотом в маленькое темное пространство вонзился косой луч, который, мгновением позже отрезала собой тень, упавшая прямо на меня. «Да нет, тени так больно не падают», - но, об этом я подумала позже, во всю «наслаждаясь» новым грохотом, уже значительно ближе.
- Да, какого ахирантеса?!
- Анастэйс? – донельзя удивленный голос откуда-то напротив, секунду подумав, добавил. – Тогда, за что?
- За что?! – теперь уже удивилась я, причем, собственным коленям, торчащим прямо перед носом и, наконец, пустила к потолку погреба световой шар. – Ты отдавил мне ноги, опрокинул в отсек с картошкой и еще удивляешься, за что?.. Скажи спасибо, что с одной руки тебя откинула.
- Ну, спасибо… тогда, - буркнул, как мне показалось, без особого энтузиазма Ветран, а последующее за этим чавканье и хруст навели уж совсем на нехорошие подозрения. Когда же, ко всему прочему моего припертого к коленям носа достиг тяжелый ягодный аромат…
- Мать моя, Ибельмания! – суматошно заерзала я в тщетных попытках выбраться из глубокого отсека. – Да что там такое?.. Помоги же мне!
- А, может, не стоит? – проблеял, свесившийся вниз Зеня, и по выражению на его морде я поняла - еще как стоит:
- К чему вообще было не глядя сюда нырять? Хоть бы поинтересовались вначале, нет ли в живых кого внизу… пока живых?
- Да мы тебя по всему дому обыскались! – обиженно выдал кот. – Бегали туда – сюда, во дворе и в саду проверили, пока не услышали из погреба подвывания. Вот Ветран и… нырнул.
- Подвывания? Да я и не выла вовсе, а… - яркой вспышкой последнего события, затмило, вмиг, все мои теперешние нелепые переживания. – Ветран?..
- Я сейчас. Держись, - и по протянутым ко мне рукам я поняла, чем мужчина так был только что занят.
- В чем ты? В варенье? – уже другим, совершенно спокойным тоном спросила я.
- Угу, - не дожидаясь, ухватил он меня за запястья и выдернул, наконец, из картофельной ловушки.
Да, факт полного погребного разгрома был на лицо. Да и на лице Ветрана тоже. И на его рубашке, украшенной густыми ягодными лепешками вперемешку со следами от обтираемых рук, и на единственных штанах, которым досталось изобильнее всего тетушкиной «земляничной отрады».
- Вылазь, - философски вздохнув, заявила я.
- Зачем? – не надеясь на такой легкий исход, уточнил мужчина.
- Чистить тебя буду.
- Ветран, не верь ей. Когда она мне в последний раз так говорила, я потом в корыте оказался… С кипятком! - выкрикнул умник и на всякий случай, сиганул от лаза.
- Анастэйс, ты только не расстраивайся. Я полки новые прибью. Правда, с вареньем сложнее.
- С вареньем, действительно, сложнее. Где ты такое теперь найдешь, эксклюзивной семилетней засахаренности? А, вообще, забудь. Спину не зашиб? – вынырнула и я вслед за мужчиной в мир.
Воин духа активно поводил плечами:
- Не-ет. В порядке спина. Доски трухлявые, сразу раскрошились. Лучше скажи, что в погребе делала?
- Ага… А горшками ничего не отбил? Они куда тебе с трухлявых досок наприлетали?
- Горшками? – глянул мужчина сначала к себе на штаны, потом на меня, и склонил голову набок. – Анастэйс, что ты делала в погребе?
- Замри сейчас - я заклятие чистки накладываю… Молодец. Лицо и руки естественным путем отмоешь.
- Что ты там делала?
- Стася, а где Грундильда?..
- … А Груша ушла… У нас больше нет, Зеня, домовихи, - вот и прозвучали, наконец, эти страшные слова…
Я в детстве никогда не понимала, как можно делиться чем-то нематериальным. Особенно, плохим. Разве можно вообще плохим делиться? Это тоже самое, что, зная, например, о том, что конфета не вкусная, всучить ее кому-то еще и смотреть, как этот кто-то ее с отвращением пережевывает. Тебе от этого какая радость? Если только этот кто-то, не твой личный враг. Однако, с годами, я научилась по честному менять свое «плохое» на чужие мудрые советы. И, хотя, поступала потом все равно по своему, советы всегда выслушивала очень внимательно. Но, привкус той, особой конфеты остался со мной на всю жизнь… Явственно ощущала я его и сейчас, глядя на недоумевающие физиономии Зени и Ветрана.
- Анастэйс, ты сядь, пожалуйста. Хватит над нами колыхаться.
- Я сяду, только… ты молоко с пряниками будешь?
- Нет. Сядь и лучше объясни, если охрана дома такая надежная, то каким образом маг сумел через нее домовиху достать?
- Я ведь говорила уже, - плюхнулась я, наконец, на стул и обхватила руками голову. – говорила, что в вопросе этом – полная Трахиния. Но, знаете, что думаю… Он ее не напрямую вытащил, а через другие пути.
- Это как? – оторвался от мрачного созерцания крошек на столе Зеня. – Подземными ходами, что ли?
- Примерно, да. Домовые ведь, хоть и стоят особняком от прочей нечисти, все ж к ней относятся. А в каждом клане есть своя, как бы это сказать… система подчинения. Как у нас, например, Совет магов. Груша мне намекнула на некие законы духов, из-за которых она вынуждена молчать… и терпеть.
- И что, любой маг вот так вот запросто, щелкнет пальцами и эскадрон нечисти в полном его подчинении? – сощурился на меня кот.
- Да нет, - уныло покачала я головой, вспомнив замок на заброшенном колодце. – На такое способны лишь самые сильные… маги. Я думаю, Груша нужна была ему, именно как ключ к охране дома. Сволочь эта, по какой-то причине сама сюда войти не может. Груша мне поэтому ничего про защитный принцип и не рассказывала. Боялась, вдруг, я ему попадусь и не смогу…
- Стася, а как же теперь? Грундильды нет, значит, магический четырехугольник развалился?
- Не развалился, Зеня, - тихо произнесла я и выложила из кармана платья на стол крохотный сверток. – Вот.
- Что, «вот»? – буркнул, раздув на него ноздри кот.
- Обманка, в которой жива часть грушиной магии - нашла ее в погребном леднике, - с трудом сдержалась я, чтоб не зареветь. – Она надует мага и не даст развалиться нашей охране… хотя бы, на какое-то время.
- На какое время, Анастэйс? – подозрительно скосился на свернутый носовой платок Ветран. – И что там вообще?
- На время, пока я, видимо, не найду нового домового. А там… там ее маленький мизинчик, - вскинула я на мужчину уже мокрые глаза. – А я не хочу нового домового! Я хочу назад свою Грушу! Я как представлю, что с ней теперь. Домовые ведь без дома, как без кожи. Они совершенно беспомощны. А потом дичают и проваливаются на низший уровень. А за что ей все это? Что она плохого сделала?
- Та-ак, - видя такое дело, встал из-за стола Ветран. – Тебе надо сейчас успокоиться.
- Может, валерьяночки накапать… всем? – робко предложил Зеня. – А что? Разве я не переживаю за Грундильду? Еще как переживаю… Стася.
- Чего? – проблеяла я из под своих мокрых пальцев. – На средней полке, слева.
- Да я знаю, - отозвался кот, а потом, мужественно добавил. – Я не про то хотел у тебя спросить.
- А про что же? – удивленно оторвала я руки от лица.
- Ты говоришь, домовые со временем дичают. А где именно они это делают… обычно?
- В заброшенных домах, обычно, - бросил из-за моей спины Ветран. – Анастэйс, много в Мэзонруже заброшенных домов?
- Заброшенных домов? – напоследок хлюпнув носом, распрямила я спину. – У нас их вообще нет - земля очень дорогая. И даже самые убогие развалюхи сразу идут с молотка.
- Так уж и нет? – с сомнением протянул воин духа.
- Ну, и кто из нас лучше знает? – возмущенно развернулась я к нему, да так и замерла, пялясь в усмехающиеся глаза. – А ведь и правда, Ветран… Старая пристань. И как я сама о ней раньше не подумала?
- Ты куда? – едва подхватил он падающий на пол стул.
- За сахарницей! Я ее туда силком запихаю!..
Спорить с магом огня, когда родная стихия плещется в его глазах и вполне зримо бьет из ноздрей, мягко говоря, чревато. Да и не собирался никто. Зигмунду на то мудрости (жизненного опыта) хватило, а воин духа вообще к моим «полыханиям» относится, как к неизлечимому проявлению природы (хронической придури). Да и работа его, хоть и предполагает в итоге обязательное самопожертвование, не про мою совесть оное заготовлено. Но, это уже отдельный разговор, пока отсроченный. А сейчас нам троим было сильно неког… Да-а…
У садовой калитки, явно поджидая нас, хмуро торчала Нилда.
- Приветствую тебя, прудница, - тоном: «Вот уж, кого б не надеялась», протянула я.
- Ну, здравствуй, магичка, человеческий воин и… баюн, - в ответ подразумевая: «Сама – в шоке, но, это ничего между нами не меняет», процедила Нилда, и тут же шлепнула Ветрану в едва подставленные руки двух увесистых форелей.
- Очень сильно, - как можно убедительнее закивала я головой.
- Ну, ладно. Только, без комментариев потом… и аплодировать в конце тоже не надо… А теперь, как я ранее заявлял, спокой-но… - ретировался кот в крепкий здоровый сон.
Ветран, сильно смахивающий на картину из тайрильского музея «Освободитель с дитём войны на руках», удивленно поднял глаза:
- И надолго он вышел из строя? – ну, точно, «солдат победы», ни дать, ни взять.
- До утра, как минимум, - уже вполне авторитетно заявила я. – Да ты его уложи. Колыбельные то петь поздно.
- Угу, понятно, - как-то, уж больно хмуро буркнул мужчина. Видно, у него, на сей счет, свои ассоциации возникли.
Зеня, пригревшись под боком у Ветрана, то истерично подергивал лапками во сне, то начинал что-то басом внушать про достоинства воды. Мужчина, наблюдая эти мытарства, лишь вздыхал, тяжко скованный «висячим замком» на губах. Я тоже. Правда, по своей причине: надо было еще и на эту «больную» тему коту отсекновение наложить. Да, что уж, теперь…
- Анастэйс, - видно лопнуло терпение у мужчины. – Ты не спишь?
- Неа… Я слушаю.
- Слушаешь… Я про тяжкое бремя… Что ты молчишь?
- Я слушаю.
- Угу… Скажи, тебе то оно зачем?
- А ты водой, водой его полей!
- Сойдет за ответ? – повернула я голову в сторону перил. – Нет?.. Тогда, не знаю, Ветран. Может я, действительно, наконец, повзрослела и поняла, что мир вокруг, не прекрасная, выдуманная страна. А, может, в отличие от Зени, больше поддаюсь дурному влиянию некоторых… Давай спать?
- Угу, - еще раз вздохнул Ветран. – Спокойной ночи, Анастэйс, - произнес он с такой надеждой в голосе, словно от этого ночного спокойствия напрямую зависела вся его жизнь…
___________________________________________
1 - Все, кроме 23-го числа каждого месяца.
2 - Риторика – ораторское искусство.
3 - «Жрицы любви» из древнего далматского племени, описанные еще Плутархом. По мнению же местных жителей, данные дамы имеют тесную связь с миром духов, так как «сперва заманивают мужчин, ублажают их, а потом превращаются в ворон, и целыми ночами кружат над своими жертвами, наделяя их невероятными мужскими силами, но лишая рассудка».
4 - Топор для колки дров.
5 - Логотипами.
6 - « ...Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что, сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому, так ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте...» М. В. Ломоносов.
7 - Привлекательный, видный мужчина.
Глава 10
Она пришла перед самым рассветом. Зависла темным размытым пятном на фоне лоскутной занавеси и будто решала, что ей делать дальше. Вроде и трансформироваться уже поздно и исчезать так сразу как-то не вежливо, раз уж пришла. И было в ней столько бездонной непроглядной пустоты и какой-то чужой боли, что язык мой не сразу смог отодраться от нёба, и произнести единственно верное:
- Дух этого дома, призываю тебя долгом твоим, скрепленным ключом и тремя словами клятвы: явись пред своей хозяйкой, – сдернув вниз ноги, сползла я с кровати.
Ветран лежал на боку, у самого края матраса, и в правой руке, спущенной на пол, сжимал меч, на который я сейчас чудом не напоролась. Кот же распластался в аккурат, вдоль перил. И над ними обоими, тускло светящейся дымкой мерцало заклятие сна, наложенного явно не мной. Ну что ж, примерно такого оборота я и ожидала. Значит, остаемся лишь мы вдвоем: я и моя… Кратагусом меня накрой!
Нет, это был не боггарт, абсолютно незримый и безвредный без накинутой на себя чужой личины. Это была лишь завеса, скрывающая маленькую фигурку, нечетким силуэтом сейчас висящую в задымленном угарном мраке.
- Дух этого дома, призываю тебя долгом твоим, скрепленным ключом и тремя словами клятвы: явись пред своей хозяйкой. Явись… Груша, Грушенька. Ты меня слышишь? - завеса задергалась, как пловец, решивший дать в воде задний ход, но осталась на месте и, мало того, потихоньку начала всасываться, вбираться в саму себя, в ту самую маленькую фигурку, проступающую с каждым мгновением все отчетливее. Фигурка выгнулась дугой, как от тяжкой боли, сведшей ее в судорогу и листиком опала на пол. – Груша! – рванула я к ней сквозь клочья смрада. Домовиха открыла глаза, и уставилась ими в потолок:
- Я не смогла, хозяйка.
- Что ты не смогла? – бухнулась я перед ней на колени.
- Причинить тебе боль… О-ох, - вмиг обмякло ее тельце, позволив повернуть ко мне голову. – Я очень долго боролась, но, он – сильнее меня, хозяйка.
- Кто, «он», Груша? Кто тебя сильнее? С кем ты боролась? Кто заставлял тебя творить все это зло?.. Говори! - домовиха вздрогнула от моего крика и, тихо заскулив, свернулась на полу калачиком. – Ну, как ты не понимаешь, если я не буду знать, то не смогу тебя защитить.
- Грундильда сама должна защищать свой дом. Грундильда старалась, но не выдержала. Он… - приподнялась она на локте и заглянула мне в глаза. – Он меня мучил. Он заставлял меня… - испуганно прихлопнула кроха ладошкой рот.
- Что он тебя заставлял?
- Я не могу сказать, хозяйка, - сквозь пальцы промычала она. – У духов есть свои законы. И мои заставляют меня молчать.
- Как это, «молчать»? – сузила я глаза. – Ты будешь молчать, он будет тебя мучить, а закончится все тем, что ты окончательно свихнешься и Ветран тебя, как бешеного боггарта прибьет? Груша, надо искать выход. Я уверена, что вместе мы его обязательно найдем.
- Грундильда уже нашла… выход, хозяйка.
- Груша, ты это брось, - дернулась я к ней от нахлынувшего недоброго предчувствия. Но, было уже безнадежно поздно – домовиха растаяла, оставив на половых досках лишь искры своей древней магии…
Тихо-тихо вокруг. Мама только ушла по своим делам и даже хлопнула дверью, чтоб я для себя уяснила – разговор окончен. И грустно. Грустно не оттого, что горло болит – сама виновата. А оттого, что на улицу нельзя. А там идет снег. Огромными хлопьями падает на дорожки и деревья в саду. Это я так себе представляю. Потому что в жизни своей снега еще ни разу не видела. А тут такое… горе.
- Настёна…
- Чего тебе? – шмыгаю носом в сторону края кровати, у которого замерла сейчас домовиха. – Не видишь, я болею? Или домовые соплей не боятся?
- Домовые ничего не боятся, - гордо вздергивает тетушкин раздвоенный подбородок Груша, а потом шепотом добавляет. – Смотри, что я тебе принесла.
- Это что? Это… снег? – рывком подскакиваю я на постели, сдернув с себя все одеяла разом.
- Ага. На крыльце наскребла, - в маленькой протянутой ладошке тает горстка крохотного пушистого сугроба…
Домовые ничего не боятся… Бедная моя кроха. Маленький, преданный дух, которого я не уберегла. И все из-за какой то сволочи, не преминувшей воспользоваться… С грохотом в маленькое темное пространство вонзился косой луч, который, мгновением позже отрезала собой тень, упавшая прямо на меня. «Да нет, тени так больно не падают», - но, об этом я подумала позже, во всю «наслаждаясь» новым грохотом, уже значительно ближе.
- Да, какого ахирантеса?!
- Анастэйс? – донельзя удивленный голос откуда-то напротив, секунду подумав, добавил. – Тогда, за что?
- За что?! – теперь уже удивилась я, причем, собственным коленям, торчащим прямо перед носом и, наконец, пустила к потолку погреба световой шар. – Ты отдавил мне ноги, опрокинул в отсек с картошкой и еще удивляешься, за что?.. Скажи спасибо, что с одной руки тебя откинула.
- Ну, спасибо… тогда, - буркнул, как мне показалось, без особого энтузиазма Ветран, а последующее за этим чавканье и хруст навели уж совсем на нехорошие подозрения. Когда же, ко всему прочему моего припертого к коленям носа достиг тяжелый ягодный аромат…
- Мать моя, Ибельмания! – суматошно заерзала я в тщетных попытках выбраться из глубокого отсека. – Да что там такое?.. Помоги же мне!
- А, может, не стоит? – проблеял, свесившийся вниз Зеня, и по выражению на его морде я поняла - еще как стоит:
- К чему вообще было не глядя сюда нырять? Хоть бы поинтересовались вначале, нет ли в живых кого внизу… пока живых?
- Да мы тебя по всему дому обыскались! – обиженно выдал кот. – Бегали туда – сюда, во дворе и в саду проверили, пока не услышали из погреба подвывания. Вот Ветран и… нырнул.
- Подвывания? Да я и не выла вовсе, а… - яркой вспышкой последнего события, затмило, вмиг, все мои теперешние нелепые переживания. – Ветран?..
- Я сейчас. Держись, - и по протянутым ко мне рукам я поняла, чем мужчина так был только что занят.
- В чем ты? В варенье? – уже другим, совершенно спокойным тоном спросила я.
- Угу, - не дожидаясь, ухватил он меня за запястья и выдернул, наконец, из картофельной ловушки.
Да, факт полного погребного разгрома был на лицо. Да и на лице Ветрана тоже. И на его рубашке, украшенной густыми ягодными лепешками вперемешку со следами от обтираемых рук, и на единственных штанах, которым досталось изобильнее всего тетушкиной «земляничной отрады».
- Вылазь, - философски вздохнув, заявила я.
- Зачем? – не надеясь на такой легкий исход, уточнил мужчина.
- Чистить тебя буду.
- Ветран, не верь ей. Когда она мне в последний раз так говорила, я потом в корыте оказался… С кипятком! - выкрикнул умник и на всякий случай, сиганул от лаза.
- Анастэйс, ты только не расстраивайся. Я полки новые прибью. Правда, с вареньем сложнее.
- С вареньем, действительно, сложнее. Где ты такое теперь найдешь, эксклюзивной семилетней засахаренности? А, вообще, забудь. Спину не зашиб? – вынырнула и я вслед за мужчиной в мир.
Воин духа активно поводил плечами:
- Не-ет. В порядке спина. Доски трухлявые, сразу раскрошились. Лучше скажи, что в погребе делала?
- Ага… А горшками ничего не отбил? Они куда тебе с трухлявых досок наприлетали?
- Горшками? – глянул мужчина сначала к себе на штаны, потом на меня, и склонил голову набок. – Анастэйс, что ты делала в погребе?
- Замри сейчас - я заклятие чистки накладываю… Молодец. Лицо и руки естественным путем отмоешь.
- Что ты там делала?
- Стася, а где Грундильда?..
- … А Груша ушла… У нас больше нет, Зеня, домовихи, - вот и прозвучали, наконец, эти страшные слова…
Я в детстве никогда не понимала, как можно делиться чем-то нематериальным. Особенно, плохим. Разве можно вообще плохим делиться? Это тоже самое, что, зная, например, о том, что конфета не вкусная, всучить ее кому-то еще и смотреть, как этот кто-то ее с отвращением пережевывает. Тебе от этого какая радость? Если только этот кто-то, не твой личный враг. Однако, с годами, я научилась по честному менять свое «плохое» на чужие мудрые советы. И, хотя, поступала потом все равно по своему, советы всегда выслушивала очень внимательно. Но, привкус той, особой конфеты остался со мной на всю жизнь… Явственно ощущала я его и сейчас, глядя на недоумевающие физиономии Зени и Ветрана.
- Анастэйс, ты сядь, пожалуйста. Хватит над нами колыхаться.
- Я сяду, только… ты молоко с пряниками будешь?
- Нет. Сядь и лучше объясни, если охрана дома такая надежная, то каким образом маг сумел через нее домовиху достать?
- Я ведь говорила уже, - плюхнулась я, наконец, на стул и обхватила руками голову. – говорила, что в вопросе этом – полная Трахиния. Но, знаете, что думаю… Он ее не напрямую вытащил, а через другие пути.
- Это как? – оторвался от мрачного созерцания крошек на столе Зеня. – Подземными ходами, что ли?
- Примерно, да. Домовые ведь, хоть и стоят особняком от прочей нечисти, все ж к ней относятся. А в каждом клане есть своя, как бы это сказать… система подчинения. Как у нас, например, Совет магов. Груша мне намекнула на некие законы духов, из-за которых она вынуждена молчать… и терпеть.
- И что, любой маг вот так вот запросто, щелкнет пальцами и эскадрон нечисти в полном его подчинении? – сощурился на меня кот.
- Да нет, - уныло покачала я головой, вспомнив замок на заброшенном колодце. – На такое способны лишь самые сильные… маги. Я думаю, Груша нужна была ему, именно как ключ к охране дома. Сволочь эта, по какой-то причине сама сюда войти не может. Груша мне поэтому ничего про защитный принцип и не рассказывала. Боялась, вдруг, я ему попадусь и не смогу…
- Стася, а как же теперь? Грундильды нет, значит, магический четырехугольник развалился?
- Не развалился, Зеня, - тихо произнесла я и выложила из кармана платья на стол крохотный сверток. – Вот.
- Что, «вот»? – буркнул, раздув на него ноздри кот.
- Обманка, в которой жива часть грушиной магии - нашла ее в погребном леднике, - с трудом сдержалась я, чтоб не зареветь. – Она надует мага и не даст развалиться нашей охране… хотя бы, на какое-то время.
- На какое время, Анастэйс? – подозрительно скосился на свернутый носовой платок Ветран. – И что там вообще?
- На время, пока я, видимо, не найду нового домового. А там… там ее маленький мизинчик, - вскинула я на мужчину уже мокрые глаза. – А я не хочу нового домового! Я хочу назад свою Грушу! Я как представлю, что с ней теперь. Домовые ведь без дома, как без кожи. Они совершенно беспомощны. А потом дичают и проваливаются на низший уровень. А за что ей все это? Что она плохого сделала?
- Та-ак, - видя такое дело, встал из-за стола Ветран. – Тебе надо сейчас успокоиться.
- Может, валерьяночки накапать… всем? – робко предложил Зеня. – А что? Разве я не переживаю за Грундильду? Еще как переживаю… Стася.
- Чего? – проблеяла я из под своих мокрых пальцев. – На средней полке, слева.
- Да я знаю, - отозвался кот, а потом, мужественно добавил. – Я не про то хотел у тебя спросить.
- А про что же? – удивленно оторвала я руки от лица.
- Ты говоришь, домовые со временем дичают. А где именно они это делают… обычно?
- В заброшенных домах, обычно, - бросил из-за моей спины Ветран. – Анастэйс, много в Мэзонруже заброшенных домов?
- Заброшенных домов? – напоследок хлюпнув носом, распрямила я спину. – У нас их вообще нет - земля очень дорогая. И даже самые убогие развалюхи сразу идут с молотка.
- Так уж и нет? – с сомнением протянул воин духа.
- Ну, и кто из нас лучше знает? – возмущенно развернулась я к нему, да так и замерла, пялясь в усмехающиеся глаза. – А ведь и правда, Ветран… Старая пристань. И как я сама о ней раньше не подумала?
- Ты куда? – едва подхватил он падающий на пол стул.
- За сахарницей! Я ее туда силком запихаю!..
Спорить с магом огня, когда родная стихия плещется в его глазах и вполне зримо бьет из ноздрей, мягко говоря, чревато. Да и не собирался никто. Зигмунду на то мудрости (жизненного опыта) хватило, а воин духа вообще к моим «полыханиям» относится, как к неизлечимому проявлению природы (хронической придури). Да и работа его, хоть и предполагает в итоге обязательное самопожертвование, не про мою совесть оное заготовлено. Но, это уже отдельный разговор, пока отсроченный. А сейчас нам троим было сильно неког… Да-а…
У садовой калитки, явно поджидая нас, хмуро торчала Нилда.
- Приветствую тебя, прудница, - тоном: «Вот уж, кого б не надеялась», протянула я.
- Ну, здравствуй, магичка, человеческий воин и… баюн, - в ответ подразумевая: «Сама – в шоке, но, это ничего между нами не меняет», процедила Нилда, и тут же шлепнула Ветрану в едва подставленные руки двух увесистых форелей.
