Итак тот, кого следует поймать на «горячем» и есть Вячеслав. Только я сильно сомневаюсь, что это тот самый мальчишка, который так преданно был в меня когда-то влюблён. Эх, вот когда пожалеешь о том, что послушалась бабушку и ни с кем не прощаясь, уехала в столицу с целью затеряться там навсегда.
С этими мыслями я и улеглась в постель, стараясь отогнать от себя растревоженные воспоминания. Но ночь прошла спокойно, если бы не поскрёбывания и потрескивания, которые есть во всяком старом доме, то можно сказать, что идеально. Я впервые за долгие годы никуда не спешила и не просыпалась от крякающих сигналов «скорой помощи» и воя автомобильных сирен.
- Я выспалась! – едва не заорала моя Валя, чтобы разбить глухую тишину дома.
Было ещё довольно-таки рано, в окнах едва забрезжил тусклый рассвет. А в комнатах, так и вообще, было темно. Рука потянулась к мобильнику, который должен был лежать на табурете, накрытом вязаным ковриком. И едва не упустила гаджет, когда услышала рядом с собой скрипучий голос…
- Припёрлась-таки! Чего-о тебе здесь надо? – голос звучал не рядом, нет. Он будто бы сверлил голову. – Двуруш-ш-шница!
Что-то тяжёлое, невидимое сбило обратно на подушки, навалилось на грудь, стало душить, ухватив косматыми пальцами за горло. В первое мгновение я замерла шокировано, как маленький зверёк под лапой хищника, не в силах шевельнуться. Попыталась отпихнуть от себя убийцу, ощущая на себе нечто горячее, тяжёлое и волосатое. Только не смогла. Тело налилось тяжестью.
Но этот спазм немедленно прошёл, когда в лёгких закончился кислород, и разум выплеснул из глубины памяти то ли заговор, то ли молитву, которую читала над ней когда-то бабушка Агата. Было с ней нечто похожее, было, когда-то очень давно. Слова всплыли из неведомой глубины, странные тягучие, не лёгкое облачко, а грозовая туча.
Существо, душившее женщину, заверещало, взвыло, как от нестерпимой боли так, что уши заложило. Отскочило, нелепо сжавшись на спинке кровати, проявляясь в сумеречном свете едва светящимися зеленоватыми контурами. Мохнатое и тощее оно не казалось нелепым. Всё в нём, и в сердитой мордочке очень похожей на человечью, и подобии рук с дополнительным локтевым суставом, всё было гармонично. Домовой? – изумилась женщина, приподнимаясь на постели.
- Ты что творишь? – выплеснула она на него свой недавний страх и нынешний гнев. – Ты мне, как продолжательнице рода от веку до веку служить завещано, а ты убивать собрался?!
- Ты, это, полегче, хозяйка… ты двоерушница, не было в твоём роду оных. Не было. Чужая сила пристала, злая, не добрая… - выдал он смущённо. – Спутал я…
- Не ври мне! – прикрикнула на него. – Она часть меня уже давно. Тебе ли не знать? Или вправду, дом другому хозяину отдать и тебя ему в придачу.
- Не надо, хозяйка! – взмолился тот. – Тот, что с обменным приходил, и вовсе тёмный. Вся душа его черна, как головешка…
Вот, оно как! А в том реестре, что мне Овсей Вячич показывал не далее, чем три дня назад, мой покупатель значится зелёным чародеем Родионом Власьевичем Верещаевым. И зелёным, не в смысле – молодо-зелено, а потому, что предки его из Шотландии в Россию ещё в смутное время перебрались, и здесь укоренившись, традиции деления колдунов себе родные взяли. Незачёт вам, Первый надзиратель, незачёт!
А второй незачёт уже мне. И как это я в Славике обменного не учуяла? Разве что амулетами тот себя оградил так же, как и я. Значит, Славик совсем уже не тот, которого я знала.
Вот не зря бабка Агата говорила, что домовой нам достался знающий, да строптивый, а я, Валя-Валюша, на это только фыркала – «бабушкины сказки»! Вот тебе и сказки! Сидит, чёрными глазищами лупает…
- Давай, мы будем сосуществовать мирно? – так же мысленно, обратилась она к нему. – Я тебя не трогаю, но и ты ко мне не лезешь. Если уж я тебе настолько противна. Каждый сам по себе. У каждого своё дело. Если будешь вести себя примерно, то приедет покупатель, я ему под любым предлогом откажу. А если пакостить, да озорничать начнёшь, хоть сам, хоть через помощников своих, то будь уверен - сделку оформим, если в цене сойдёмся. И будет у тебя новый хозяин…
Мохнатый ничего не ответил, только хмуро на меня взглянул, посопел сердито, качнул головой и растаял в воздухе, будто бы его и не было.
Второй день начался несколько позднее, чем предполагалось. Вчера никуда, как и просили, не ходила. Правда совсем не потому, что обещала это Тоне. Нет. Просто нашлись иные более важные дела. Прежде всего, я разыскала бабкино наследство: сундучок с зельями и книгу родовую. Срок отлучения от рода и от дома уже год, как прошёл. Раньше надо было приезжать, да не судьба.
Вот, пока искала, да пока разбиралась, и припозднилась. Легла уже с третьими петухами. Потому и пробуждение вышло, как в городе.
Громко и, наверное, долго звонил телефон. И благородно заткнулся, когда я распахнула глаза, чтобы убедиться в том - уже давно не утро. В окно били солнечные лучи, сквозь кружевные шторки, заботливо вывязанные руками, наверное, уже тёти Марины, жившей здесь после смерти бабушки.
За окнами разгорался день морозный, от этого на удивление яркий, слепящий. На голых ветках серебрился иней. И всю землю припорошило снежком, который таять не спешил. Включив чайник, я решила наконец-таки разобраться с пришедшими сообщениями и обнаружила, что мне звонили трижды за сегодняшнее утро. Хм, надо же, как крепко я спала, если услышала только один.
Пообщаться изъявил желание юрист компании, в которую я усиленно вкладывала средства, прокладывая путь от простого держателя акций, до высших сфер, но с этим делом разобралась быстро. Далее перезвонила господину Верещаеву, предполагаемому покупателю, который с прискорбием сообщил, что дела требуют его задержаться и «не будет ли любезна Валентина Игнатьевна его извинить, и перенести осмотр дома дня на три-четыре?» Будет, конечно, куда она денется? Тем более, что это меня вполне устраивает.
- Елька? Привет, родная, - набрала я дочь. – У вас всё в порядке?
- Привет, – послышался весёлый голос. - Мам, ты меня каждый раз удивляешь. Что может случиться? Мне же не пятнадцать лет, и уже, к сожалению, не двадцать, - она с сожалением вздохнула. – Не первый год замужем, знаю как дела вести.
Да, Елена знала и управлялась с бизнесом куда как жёстче меня. Её мало волновали чужие чувства и проблемы. Дело должно быть сделано и точка. Ох, не досчитается хозяйка своих работников по возвращении.
- Отлично. Знаешь, тут такое дело, мне придётся задержаться на некоторое время…
- Ничего страшного, - тут же не менее радостно перебили её, - не волнуйся. Отдохни там по полной! Давно, ведь в отпуске не была. Вот и пользуйся случаем. Вчера тут твой Тошка прибегал, требовал адрес. Так, ты не обижайся, но я его послала, ну очень далеко! Я вот тебя упрекала за примитивизм и нежелание выставляться состоятельной дамой, а теперь понимаю – ты права. Так проще…
Мы обсудили несколько рабочих моментов, и я снова осталась в тишине дома одна. В самом начале и одиночество и тишина доставляли приятную радость, но очень быстро мне стало казаться, что уши заткнули плотными берушами, или надели наушники, отсекающие лишние звуки. И вот тогда особенно отчётливо стали слышны слабые и очень подозрительные звуки. Что-то шуршало и скреблось под печкой. Со второго этажа раздавались режущие нервы до боли неприятные звуки, будто кто-то водил ногтем по стеклу. В подполе кто-то двигался покряхтывая и постанывая. Понятно кто и известно почему, но больше из вредности нрава.
«А, может быть из-за непривычной тишины, воображение разыгралось, - решила я. – Дом старый, и мало ли какие процессы в нём происходят. Незачем домового в этом упрекать. На улице мороз, а внутри тепло, вот дерево и реагирует…» Но всё это были лишь уговоры себя самой. А главное – это невозможно было себя чем-то занять. В доме царил идеальный порядок. Сначала решила с первой попавшейся тряпкой пробежаться по всем поверхностям, но не было ни пылинки, ни соринки, ни паутинки.
Мои бессмысленные метания по горнице и спаленке привели только к тому, что внезапно приоткрылась дверца шкафа и оттуда выкатились пяльцы с намотанной на них ярко красной ниткой. Они будто бы вещали низким старческим голосом: нечем заняться - садись и вышивай.
Вздохнула, помотала головой, чтобы избавиться от звукового видения. И убрала это «пыточное колесо» обратно в шкаф, где лежали все инструменты для шитья. Вспомнилось, что бабушка Агата никогда без дела не сиживала. Её руки были постоянно чем-то заняты: шитьём или вязанием, а то и кудель пряла.
Тех же, из деревенских, кто любил посидеть на лавочке, да лузгая семечки «языки почесать» она не уважала и с ними никогда не водилась. От того и слыла нелюдимой затворницей. В её особой каморочке до сих пор висели венички из трав, и пахло сеном и летом. Наверное, и тётки одна за другой сменявшие друг друга на посту хранительницы дома, продолжили бабушкино дело. Кто бы, чем ни заболел, часто не в больницу к врачам ехали, а к бабке Агате бежали.
Но не стоило зацикливаться на воспоминаниях, которые назойливо бередили разум. Больше чтобы отвлечься, а не по необходимости, я оделась, отыскав среди вещей родни что-то простое и незамысловатое. Поглядела на себя в зеркало, посмеялась отражению, которое в ореоле старого тряпья выглядело лет на двадцать моложе. Вставилась в бурки, закрыла на дверь висячий замок и отправилась на прогулку.
В Москве за грудой дел просто так пройтись не ради дела, а из удовольствия, удавалось редко. Всё что-нибудь мешало. И теперь шагая меж лесных дебрей, в которые превратилось ранее хорошо обжитое пространство, я испытывала двойственные чувства.
Да, свежий, ничем не запылённый и не задымлённый воздух. Стрёкот перелетающих с места на место стаек птиц, обосновавшихся здесь на зимовку. Пожалуй, единственные звуки, нарушающие блаженную тишину. Это, конечно, прекрасно. Природа довольно-таки уверенно возвращала себе захваченное некогда людьми пространство.
Но, и грустно до жути. Идёшь будто в оживших локациях хоррора с элементами апокалипсиса. Столько лет прошло, а разум помнил ту самую давнюю деревню, из которой я сбежала, в мельчайших подробностях. Тем горше было, проходя по некогда суетливой улочке, наблюдать полное запустение. Поваленные заборы. Исчезнувшие, а вернее разобранные до самой земли дома. Заросшие сорной травой и буйным лесом огороды, одичавшие сады. Некогда ухоженные яблони теперь напоминали инопланетных монстров: корявые, опутанные почерневшей паутиной вьюнов, с ветвями, сплошь покрытыми плесенью, грибками и мхом.
Но больше всего поразили люди.
- Здравствуйте! – окликнула я своего соседа, тощего старичка, чем-то гремевшего в дверях сарая.
- И тебе не хворать, - буркнул он в ответ и слишком резво юркнул внутрь, чтобы рассчитывать на общение.
Не узнал, наверное, решила я. Впрочем, ничего удивительного. Если бы не знала наверняка, что её сосед дед Кондрат, тоже не признала бы в нём того крепкого домовитого мужичка, каким он был прежде.
Однако сам факт. Где обычное человеческое любопытство? Мне показалось, что его заменило чувство больше похожее на страх или нет, более точно будет употребить слово – тревога. Вроде бы и не происходит ничего необычного и, тем не менее, ждёшь какой-либо возможной каверзы от жизни, от людей или природы.
Да и сама панорама разрушающейся деревни вдохновения не несла, разве что разочарование и грусть. Ряд домов напротив усадьбы Пряхиных был ещё вполне приличным, ухоженным. А за ним уже поселился настоящий упадок: покосившиеся заборы, облупившаяся краска, растрескавшаяся серая древесина стен, обвалившаяся кладка и так далее.
К тому же, за этим странным кругом ещё хоть кем-то посещаемых участков, всё пространство густо заросло берёзами и рябинами вперемешку с боярышником и бузиной. Лес с жадностью поглощал оставленное людьми жильё. Среди опавшей листвы под тонким полотном первого снега едва заметны были остовы разобранных домов, холмики подвалов, а то и провалы с торчащими вверх гнилыми брёвнами. Пахло гнилью и тленом, как от городского бомжа. Совсем не то, что ждёшь от прогулки по родным местам.
Уныло и на душе гадко.
Свернула на просёлок, ведущий на край поля к настоящему лесу, который стоял здесь, казалось со времён Царя-гороха. Куда совершенно безбоязно было бегать гурьбой за малиной и грибами.
Вспомнилась извечная привычка бабки брать с собой в лес краюшку хлеба или сухарик, да с поклоном оставлять на каком-нибудь пеньке или поваленном стволе, и при этом она всегда приговаривала: «Прими хозяин лесной … не обидь…» и что-то там ещё, давно и прочно забытое её внучкой. Бабушка любила объяснять: зачем это надо и то, чем хозяин отличается от простого лешего.
Слова те, что были, как оказалось, если судить по книгам знающих людей, какие-то не совсем правильные, зато идущие от теплоты души.
Я шла и шла, наслаждалась тишиной и свежим уже влажным воздухом. Никуда не спешила. Становилось заметно теплее от того, что солнце снова выглянуло из-за туч. Как-то незаметно исчез иней, растаял снежок. От быстро нагревающейся земли шёл едва заметный парок. И вот здесь пряный запах опавшей листвы приятно кружил голову. Каждый вдох дарил лёгкую эйфорию. В разуме воцарились нега и покой.
Он выскочил на дорогу прямо передо мной, как скример, заставив оторопеть и застыть на месте. Высокий мужик в тёмной одежде, висевшей на нём клоками изодранной ткани. Волосы, всклокоченные, с запутавшимися в прядях кусочками древесной коры, мха и прелых листьев. Бледное синеватое лицо, измазанное в земле и запёкшейся крови, со щетиной отрастающей бороды. И совершенно невменяемый взгляд мутных, неестественно белых глаз с чёрными провалами зрачков.
Он стоял в паре шагов от меня, бестолково маша руками перед собой, как зомби из известного всем ужастика, будто хватал нечто видимое только ему. Тяжёлое смрадное дыхание дополняло картину.
Я тут же пожалела, что нет ничего в руках, кроме букетика ярких кленовых листьев. Но именно оторопь и спасла от столкновения. Чуть позже, когда этот монстр взревел, как раненый зверь и ринулся в кусты на противоположную сторону дороги, стало понятно, что меня он не видел, а боролся с собственными призраками. Вскоре кроме треска кустов, сквозь которые напролом стремительно двигался несчастный, о нём ничего не напоминало.
- Не бойся его… - Шелестящий голос, раздавшийся рядом, напугал, пожалуй, намного сильнее, чем встречный. – Это глупый охотник, который не внял моему совету…
Полупрозрачный дух быстро принимал форму старичка с клюкой. Длинная седая борода. Белые, как снег, волосы по плечам. Льняная вышитая рубаха ниже колен. Серые порты и онучи, перевязанные оборами лаптей. Таких старцев рисуют художники волхвов, поучающими князей, или калик перехожих, а то и гусляров из давних времён. Но мне он был смутно знаком как-то иначе. А ещё была уверена, что вот он и есть дух этого леса.
- Здрав будь, старинушка лесной! – я поклонилась поясно.
- Вернулась, значит! – качнулся он благосклонно.
- Вышел срок…
- Уж я корил, корил твою старшую мать, за такое самоуправство, - махнул старик рукой в сердцах. – Да она меня не слышала. Не дано ей это умение, стало быть. Не видела, не слышала… и к твоему недоразумению каплю своих страхов добавила, вот и случилась беда!
С этими мыслями я и улеглась в постель, стараясь отогнать от себя растревоженные воспоминания. Но ночь прошла спокойно, если бы не поскрёбывания и потрескивания, которые есть во всяком старом доме, то можно сказать, что идеально. Я впервые за долгие годы никуда не спешила и не просыпалась от крякающих сигналов «скорой помощи» и воя автомобильных сирен.
- Я выспалась! – едва не заорала моя Валя, чтобы разбить глухую тишину дома.
Было ещё довольно-таки рано, в окнах едва забрезжил тусклый рассвет. А в комнатах, так и вообще, было темно. Рука потянулась к мобильнику, который должен был лежать на табурете, накрытом вязаным ковриком. И едва не упустила гаджет, когда услышала рядом с собой скрипучий голос…
Глава 2
- Припёрлась-таки! Чего-о тебе здесь надо? – голос звучал не рядом, нет. Он будто бы сверлил голову. – Двуруш-ш-шница!
Что-то тяжёлое, невидимое сбило обратно на подушки, навалилось на грудь, стало душить, ухватив косматыми пальцами за горло. В первое мгновение я замерла шокировано, как маленький зверёк под лапой хищника, не в силах шевельнуться. Попыталась отпихнуть от себя убийцу, ощущая на себе нечто горячее, тяжёлое и волосатое. Только не смогла. Тело налилось тяжестью.
Но этот спазм немедленно прошёл, когда в лёгких закончился кислород, и разум выплеснул из глубины памяти то ли заговор, то ли молитву, которую читала над ней когда-то бабушка Агата. Было с ней нечто похожее, было, когда-то очень давно. Слова всплыли из неведомой глубины, странные тягучие, не лёгкое облачко, а грозовая туча.
Существо, душившее женщину, заверещало, взвыло, как от нестерпимой боли так, что уши заложило. Отскочило, нелепо сжавшись на спинке кровати, проявляясь в сумеречном свете едва светящимися зеленоватыми контурами. Мохнатое и тощее оно не казалось нелепым. Всё в нём, и в сердитой мордочке очень похожей на человечью, и подобии рук с дополнительным локтевым суставом, всё было гармонично. Домовой? – изумилась женщина, приподнимаясь на постели.
- Ты что творишь? – выплеснула она на него свой недавний страх и нынешний гнев. – Ты мне, как продолжательнице рода от веку до веку служить завещано, а ты убивать собрался?!
- Ты, это, полегче, хозяйка… ты двоерушница, не было в твоём роду оных. Не было. Чужая сила пристала, злая, не добрая… - выдал он смущённо. – Спутал я…
- Не ври мне! – прикрикнула на него. – Она часть меня уже давно. Тебе ли не знать? Или вправду, дом другому хозяину отдать и тебя ему в придачу.
- Не надо, хозяйка! – взмолился тот. – Тот, что с обменным приходил, и вовсе тёмный. Вся душа его черна, как головешка…
Вот, оно как! А в том реестре, что мне Овсей Вячич показывал не далее, чем три дня назад, мой покупатель значится зелёным чародеем Родионом Власьевичем Верещаевым. И зелёным, не в смысле – молодо-зелено, а потому, что предки его из Шотландии в Россию ещё в смутное время перебрались, и здесь укоренившись, традиции деления колдунов себе родные взяли. Незачёт вам, Первый надзиратель, незачёт!
А второй незачёт уже мне. И как это я в Славике обменного не учуяла? Разве что амулетами тот себя оградил так же, как и я. Значит, Славик совсем уже не тот, которого я знала.
Вот не зря бабка Агата говорила, что домовой нам достался знающий, да строптивый, а я, Валя-Валюша, на это только фыркала – «бабушкины сказки»! Вот тебе и сказки! Сидит, чёрными глазищами лупает…
- Давай, мы будем сосуществовать мирно? – так же мысленно, обратилась она к нему. – Я тебя не трогаю, но и ты ко мне не лезешь. Если уж я тебе настолько противна. Каждый сам по себе. У каждого своё дело. Если будешь вести себя примерно, то приедет покупатель, я ему под любым предлогом откажу. А если пакостить, да озорничать начнёшь, хоть сам, хоть через помощников своих, то будь уверен - сделку оформим, если в цене сойдёмся. И будет у тебя новый хозяин…
Мохнатый ничего не ответил, только хмуро на меня взглянул, посопел сердито, качнул головой и растаял в воздухе, будто бы его и не было.
***
Второй день начался несколько позднее, чем предполагалось. Вчера никуда, как и просили, не ходила. Правда совсем не потому, что обещала это Тоне. Нет. Просто нашлись иные более важные дела. Прежде всего, я разыскала бабкино наследство: сундучок с зельями и книгу родовую. Срок отлучения от рода и от дома уже год, как прошёл. Раньше надо было приезжать, да не судьба.
Вот, пока искала, да пока разбиралась, и припозднилась. Легла уже с третьими петухами. Потому и пробуждение вышло, как в городе.
Громко и, наверное, долго звонил телефон. И благородно заткнулся, когда я распахнула глаза, чтобы убедиться в том - уже давно не утро. В окно били солнечные лучи, сквозь кружевные шторки, заботливо вывязанные руками, наверное, уже тёти Марины, жившей здесь после смерти бабушки.
За окнами разгорался день морозный, от этого на удивление яркий, слепящий. На голых ветках серебрился иней. И всю землю припорошило снежком, который таять не спешил. Включив чайник, я решила наконец-таки разобраться с пришедшими сообщениями и обнаружила, что мне звонили трижды за сегодняшнее утро. Хм, надо же, как крепко я спала, если услышала только один.
Пообщаться изъявил желание юрист компании, в которую я усиленно вкладывала средства, прокладывая путь от простого держателя акций, до высших сфер, но с этим делом разобралась быстро. Далее перезвонила господину Верещаеву, предполагаемому покупателю, который с прискорбием сообщил, что дела требуют его задержаться и «не будет ли любезна Валентина Игнатьевна его извинить, и перенести осмотр дома дня на три-четыре?» Будет, конечно, куда она денется? Тем более, что это меня вполне устраивает.
- Елька? Привет, родная, - набрала я дочь. – У вас всё в порядке?
- Привет, – послышался весёлый голос. - Мам, ты меня каждый раз удивляешь. Что может случиться? Мне же не пятнадцать лет, и уже, к сожалению, не двадцать, - она с сожалением вздохнула. – Не первый год замужем, знаю как дела вести.
Да, Елена знала и управлялась с бизнесом куда как жёстче меня. Её мало волновали чужие чувства и проблемы. Дело должно быть сделано и точка. Ох, не досчитается хозяйка своих работников по возвращении.
- Отлично. Знаешь, тут такое дело, мне придётся задержаться на некоторое время…
- Ничего страшного, - тут же не менее радостно перебили её, - не волнуйся. Отдохни там по полной! Давно, ведь в отпуске не была. Вот и пользуйся случаем. Вчера тут твой Тошка прибегал, требовал адрес. Так, ты не обижайся, но я его послала, ну очень далеко! Я вот тебя упрекала за примитивизм и нежелание выставляться состоятельной дамой, а теперь понимаю – ты права. Так проще…
Мы обсудили несколько рабочих моментов, и я снова осталась в тишине дома одна. В самом начале и одиночество и тишина доставляли приятную радость, но очень быстро мне стало казаться, что уши заткнули плотными берушами, или надели наушники, отсекающие лишние звуки. И вот тогда особенно отчётливо стали слышны слабые и очень подозрительные звуки. Что-то шуршало и скреблось под печкой. Со второго этажа раздавались режущие нервы до боли неприятные звуки, будто кто-то водил ногтем по стеклу. В подполе кто-то двигался покряхтывая и постанывая. Понятно кто и известно почему, но больше из вредности нрава.
«А, может быть из-за непривычной тишины, воображение разыгралось, - решила я. – Дом старый, и мало ли какие процессы в нём происходят. Незачем домового в этом упрекать. На улице мороз, а внутри тепло, вот дерево и реагирует…» Но всё это были лишь уговоры себя самой. А главное – это невозможно было себя чем-то занять. В доме царил идеальный порядок. Сначала решила с первой попавшейся тряпкой пробежаться по всем поверхностям, но не было ни пылинки, ни соринки, ни паутинки.
Мои бессмысленные метания по горнице и спаленке привели только к тому, что внезапно приоткрылась дверца шкафа и оттуда выкатились пяльцы с намотанной на них ярко красной ниткой. Они будто бы вещали низким старческим голосом: нечем заняться - садись и вышивай.
Вздохнула, помотала головой, чтобы избавиться от звукового видения. И убрала это «пыточное колесо» обратно в шкаф, где лежали все инструменты для шитья. Вспомнилось, что бабушка Агата никогда без дела не сиживала. Её руки были постоянно чем-то заняты: шитьём или вязанием, а то и кудель пряла.
Тех же, из деревенских, кто любил посидеть на лавочке, да лузгая семечки «языки почесать» она не уважала и с ними никогда не водилась. От того и слыла нелюдимой затворницей. В её особой каморочке до сих пор висели венички из трав, и пахло сеном и летом. Наверное, и тётки одна за другой сменявшие друг друга на посту хранительницы дома, продолжили бабушкино дело. Кто бы, чем ни заболел, часто не в больницу к врачам ехали, а к бабке Агате бежали.
Но не стоило зацикливаться на воспоминаниях, которые назойливо бередили разум. Больше чтобы отвлечься, а не по необходимости, я оделась, отыскав среди вещей родни что-то простое и незамысловатое. Поглядела на себя в зеркало, посмеялась отражению, которое в ореоле старого тряпья выглядело лет на двадцать моложе. Вставилась в бурки, закрыла на дверь висячий замок и отправилась на прогулку.
***
В Москве за грудой дел просто так пройтись не ради дела, а из удовольствия, удавалось редко. Всё что-нибудь мешало. И теперь шагая меж лесных дебрей, в которые превратилось ранее хорошо обжитое пространство, я испытывала двойственные чувства.
Да, свежий, ничем не запылённый и не задымлённый воздух. Стрёкот перелетающих с места на место стаек птиц, обосновавшихся здесь на зимовку. Пожалуй, единственные звуки, нарушающие блаженную тишину. Это, конечно, прекрасно. Природа довольно-таки уверенно возвращала себе захваченное некогда людьми пространство.
Но, и грустно до жути. Идёшь будто в оживших локациях хоррора с элементами апокалипсиса. Столько лет прошло, а разум помнил ту самую давнюю деревню, из которой я сбежала, в мельчайших подробностях. Тем горше было, проходя по некогда суетливой улочке, наблюдать полное запустение. Поваленные заборы. Исчезнувшие, а вернее разобранные до самой земли дома. Заросшие сорной травой и буйным лесом огороды, одичавшие сады. Некогда ухоженные яблони теперь напоминали инопланетных монстров: корявые, опутанные почерневшей паутиной вьюнов, с ветвями, сплошь покрытыми плесенью, грибками и мхом.
Но больше всего поразили люди.
- Здравствуйте! – окликнула я своего соседа, тощего старичка, чем-то гремевшего в дверях сарая.
- И тебе не хворать, - буркнул он в ответ и слишком резво юркнул внутрь, чтобы рассчитывать на общение.
Не узнал, наверное, решила я. Впрочем, ничего удивительного. Если бы не знала наверняка, что её сосед дед Кондрат, тоже не признала бы в нём того крепкого домовитого мужичка, каким он был прежде.
Однако сам факт. Где обычное человеческое любопытство? Мне показалось, что его заменило чувство больше похожее на страх или нет, более точно будет употребить слово – тревога. Вроде бы и не происходит ничего необычного и, тем не менее, ждёшь какой-либо возможной каверзы от жизни, от людей или природы.
Да и сама панорама разрушающейся деревни вдохновения не несла, разве что разочарование и грусть. Ряд домов напротив усадьбы Пряхиных был ещё вполне приличным, ухоженным. А за ним уже поселился настоящий упадок: покосившиеся заборы, облупившаяся краска, растрескавшаяся серая древесина стен, обвалившаяся кладка и так далее.
К тому же, за этим странным кругом ещё хоть кем-то посещаемых участков, всё пространство густо заросло берёзами и рябинами вперемешку с боярышником и бузиной. Лес с жадностью поглощал оставленное людьми жильё. Среди опавшей листвы под тонким полотном первого снега едва заметны были остовы разобранных домов, холмики подвалов, а то и провалы с торчащими вверх гнилыми брёвнами. Пахло гнилью и тленом, как от городского бомжа. Совсем не то, что ждёшь от прогулки по родным местам.
Уныло и на душе гадко.
Свернула на просёлок, ведущий на край поля к настоящему лесу, который стоял здесь, казалось со времён Царя-гороха. Куда совершенно безбоязно было бегать гурьбой за малиной и грибами.
Вспомнилась извечная привычка бабки брать с собой в лес краюшку хлеба или сухарик, да с поклоном оставлять на каком-нибудь пеньке или поваленном стволе, и при этом она всегда приговаривала: «Прими хозяин лесной … не обидь…» и что-то там ещё, давно и прочно забытое её внучкой. Бабушка любила объяснять: зачем это надо и то, чем хозяин отличается от простого лешего.
Слова те, что были, как оказалось, если судить по книгам знающих людей, какие-то не совсем правильные, зато идущие от теплоты души.
Я шла и шла, наслаждалась тишиной и свежим уже влажным воздухом. Никуда не спешила. Становилось заметно теплее от того, что солнце снова выглянуло из-за туч. Как-то незаметно исчез иней, растаял снежок. От быстро нагревающейся земли шёл едва заметный парок. И вот здесь пряный запах опавшей листвы приятно кружил голову. Каждый вдох дарил лёгкую эйфорию. В разуме воцарились нега и покой.
Он выскочил на дорогу прямо передо мной, как скример, заставив оторопеть и застыть на месте. Высокий мужик в тёмной одежде, висевшей на нём клоками изодранной ткани. Волосы, всклокоченные, с запутавшимися в прядях кусочками древесной коры, мха и прелых листьев. Бледное синеватое лицо, измазанное в земле и запёкшейся крови, со щетиной отрастающей бороды. И совершенно невменяемый взгляд мутных, неестественно белых глаз с чёрными провалами зрачков.
Он стоял в паре шагов от меня, бестолково маша руками перед собой, как зомби из известного всем ужастика, будто хватал нечто видимое только ему. Тяжёлое смрадное дыхание дополняло картину.
Я тут же пожалела, что нет ничего в руках, кроме букетика ярких кленовых листьев. Но именно оторопь и спасла от столкновения. Чуть позже, когда этот монстр взревел, как раненый зверь и ринулся в кусты на противоположную сторону дороги, стало понятно, что меня он не видел, а боролся с собственными призраками. Вскоре кроме треска кустов, сквозь которые напролом стремительно двигался несчастный, о нём ничего не напоминало.
- Не бойся его… - Шелестящий голос, раздавшийся рядом, напугал, пожалуй, намного сильнее, чем встречный. – Это глупый охотник, который не внял моему совету…
Полупрозрачный дух быстро принимал форму старичка с клюкой. Длинная седая борода. Белые, как снег, волосы по плечам. Льняная вышитая рубаха ниже колен. Серые порты и онучи, перевязанные оборами лаптей. Таких старцев рисуют художники волхвов, поучающими князей, или калик перехожих, а то и гусляров из давних времён. Но мне он был смутно знаком как-то иначе. А ещё была уверена, что вот он и есть дух этого леса.
- Здрав будь, старинушка лесной! – я поклонилась поясно.
- Вернулась, значит! – качнулся он благосклонно.
- Вышел срок…
- Уж я корил, корил твою старшую мать, за такое самоуправство, - махнул старик рукой в сердцах. – Да она меня не слышала. Не дано ей это умение, стало быть. Не видела, не слышала… и к твоему недоразумению каплю своих страхов добавила, вот и случилась беда!
